Дуэль

Сегодня исполняется 115 лет со дня рождения Э. Кэстнера.
Кроме того в этом году будет печальный юбилей: 100 лет с начала Первой Мировой войны. И Эрих Кэстнер был призван, не воевал, но здоровье подорвал, как и герой этого документального рассказа.

28 октября 1927 года в лесу на окраине Дрездена,  недалеко от Уллесдорфской мельницы и пересекающего лес шоссе должна была состояться дуэль на пистолетах. Противниками были  ассэссор местного суда — сорколетний Киннэ и молодой химик по фамилии Графф. Присутствовали друзья дуэлянтов и один ассистент Альтштедтовской больницы, знакомый Граффа.
На перекрёстке Радеберговского шоссе и Уллерсдорфовой просёлочной дороги стояли в ожидании три легковые машины. Шофёры играли в скат, и были предупреждены уклончиво отвечать на вопросы любопытных. Но никто не появился, кто мог бы задать им вопрос: ни помощник лесника, ни молочная повозка, ни прогуливающиеся. Шофёры захватили с собой пиво. Зяблики перескакивали через крыши авто, улетали и возвращались. Небо постепенно посветлело и сделалось прозрачноголубым.
Четыре человека принесли из леса труп химика Граффа. Группу сопровождали врач,  замыкал её ассесор Киннэ, нёсший оружейные ящики и куривший сигару. Шофёры вскочили в свои машины. Пару минут спустя, они уже мчались по направлению к городу...
Дуэль вообще-то не состоялась. Графф потерял сознание, ещё когда делали разметку дистанции, и умер от разрыва сердца.
Ассессор, когда врач сообщил ему диагноз, потёр руки, как-будто их умывая, и выдал:»Так или иначе — господин Графф удовлетворил своё желание.» 

Графф относился к жертвам войны, которых забыли посчитать. То, что он умер 10 лет спустя, не в счёт. Когда его призвали, старые солдаты спорили, когда их четвёртый раз посылали в бой, вернутся ли они через 8 или 14 дней. Обычно в пути в Брюссель они теряли своего сопровождающего начальника — маленького  беспомощного офицерика,  сбывали  униформу, посещали  известные им пивнушки и девочек,  а потом  как ни в чём ни бывало, появлялись в своём резервном депо и не имели ничего против ареста на пару недель.
Тогда военное начальство страны решило организовать детский крестовый поход и призвало Граффа с его ровестниками в армию. В длинных колоннах промаршировали они в пустующие казармы. При этом немного играла музыка. И матери из окон наблюдали  за этим убийственным парадом.
В полдень юношам нахлобучили пропотевшие каски и нарядили в униформу. На следущий день началась муштра. Они учились приветствовать начальство, стоять по стойке смирно, маршировать, приседать и всё другое, что необходимо для будущей смерти.
Графф вместе с такими же школьниками и банковскими учащимися попал в резервный артилерийский батальон с годовым сроком обучения. Командир роты — оберлейтенант Киннэ занялся подбором учителей. Он их выбрал отменно. Никакой сержант не был для него достаточно грубым. Казалось, Киннэ ненавидел детские лица. Когда он в своей зелёной униформе проходил между рядами, его усы, закрученные по кайзеровски  вверх, подрагивали от удовольствия, и если унтерофицеры недостаточно грубо ругались, Киннэ им со знанием дела помогал.
После того как он отправил на фронт недовольного методами его обучения ефрейтора ( учителя в мирное время), оставшиеся ефрейторы и унтерофицеры сорвались с цепи. Они мучали призывников как черти, они соревновались друг перед другом в изобретении новых издевательств и штрафов. Часто случалось, что во время муштры или таскания гранат кто-либо терял сознание. После прививки от тифа и холеры Киннэ заставил рекрутов сделать 250 приседаний и лично наблюдал, чтобы они низко и точно выполнялись. Одного в жаркий день заставили 3 часа бегать и ползать по учебному плацдарму. В результате он получил солнечный удар и был отправлен в лазарет.   Кто в высоких тяжёлых сапогах не отваживался на прыжок через деревянного коня, тот получал звание говняка. При наряде в конюшне строго запрещалось убирать навоз чем-то другим, чем руками. Графф получил для тренировки строптивого коня, который к тому же кусался. Ежедневно он раздирал ему рубашку и кожу и ежедневно сбрасывал с себя и топтал копытами. Один раз он так неудачно его пнул, что Графф пол-часа не мог подняться, стеная. Вокруг него собрались унтерофицеры и отпускали шуточки. Напрасно просил Графф другую лошадь.
Правой рукой оберлейтенанта Киннэ был Аурих. Этот тип за отвагу на фронте был повышен в звании, но из-за неслыханной грубости опять понижен. Теперь он был сержантом. Вечерами Аурих позволял богатым новобранцам за себя платить в харчевне, принимал и денежные подарки, но отплачивал за это удвоенным мучением.
Графф в конце концов надорвал сердце. При выполнении штрафного задания он потерял сознание. Сержант Аурих приказал ефрейтору взять Граффа под арест. Графф пополз на коленях, придерживаясь за ружьё с трудом поднялся и потащился за колонной солдат.
На обратном пути, когда всем было приказано петь, а Гафф шёл пошатываясь и не пел, Аурих, смеясь прокричал:» Ну, Графф, если бы тогда у тебя был револьвер, ты бы меня расстрелял?» Графф гордо поднял голову и прокричал в ответ, так что товарищи обомлели:    » Так точно, господин сержант!»
Вечером дома юноша разрыдался. Он бросился на койку, размахивал руками и всё кричал:» Я убью собаку! Я убью собаку! Я убью собаку!»
Мать стояла рядом.
На следущий день, по секрету от сына, она принесла сержанту ящик сигар и просила его быть милосердным . Усмехаясь, Аурих принял сигары.
Графф без сердечных спазм и одышки больше не мог подниматься по лестнице. Безуспешно  пытался он получить у штабного врача бюллетень, тот вечно ничего не находил. Когда в очередной раз врач опять ничего не нашёл, Графф потребовал представить его генеральной врачебной комиссии. Врачи этой комиссии отправили его  на 4 недели в лазарет. Когда Графф вернулся, сержант Аурих был уже на фронте. Его работу перенял оберлейтенант и добился того, что через пару дней Графф оказался ещё в более худшем состоянии чем прежде. Ему теперь всё стало до лампочки, он потерял всякий страх перед наказаниями, показывал свою ненависть открыто, а оберлейтенант не оставил своего желания продолжить разрушительную деятельность.
Тогда Графф вновь потребовал проверки своего здоровья генеральной комиссией и был переведён в батальон, где содержались доведённые до полусмерти солдаты саксонской армии. Они занимались чисткой картофеля.
Прежде чем Графф покинул годовую службу, у него с оберлейтенантом состоялся длинный разговор. Между прочим  Графф сказал:»Вы  сознательно и с наслаждением меня изувечили. Вы обращались с нами как со скотом. Я надеюсь, встретить вас после войны.»

Война в конце концов закончилась. Графф, серьёзно больным,  вернулся в гимназию, сдал необходимые экзамены,  учился в различных институтах, опять же сдал там кучу экзаменов, и, наконец, нашёл скромное рабочее место у одного химика по продовольствию. Но по состоянию здоровья он не мог выполнять работу так, как требовалось. И длительный отпуск не изменил состояния дел. В 25 лет Графф был уже многолетним кандидатом смерти и знал это. От своей матери, с которой он проживал, свои сердечные атаки и горькую меланхолию Графф пытался скрыть. Он не курил и не пил, избегал женщин,  говоря что не нуждается в их обществе. Лишь когда оставался один, разрешал своим желаниям себя душить. Тогда он сидел у окна и смотрел вниз на улицу, в дома на против, как-будто из другого мира.
Единственное, на что у Граффа ещё оставалась энергия, была ненависть! Из года в год в саду одного друга  он тренировался в стрельбе из пистолета и достиг в этом необычных результатов. Щит, который Графф сам разрисовал, представлял собой офицера в зелёном  пиджаке и с закрученными к верху усами. Этому «офицеру» он попадал в сердце с любого расстояния и положения. Его друг — референт регулярно сообщал Граффу о жизни и месте нахождения ассессора Киннэ, которого он знал по суду. Графф выжидал подходящего момента.
И вот такой момент наступил. После прогулки в Большом саду, которую они регулярно совершали с матерью, они вошли — это было одним последним сентябрьским днём — в трамвай. Там было так много народу, что они остались стоять на задней площадке. Неожиданно кто-то его окликнул:»Мы же знакомы?»
Графф вздрогнул и взглянул на говорящего,  который без видимой на то причины побледнел. Госпожа Графф схватила сына за руку. Он вырвался и  дрожа сказал:»Мать, это он!»  И прежде чем кто-то смог что-либо предпринять, он ударил. Ассессор Киннэ остался неподвижно стоять, как-будто судьба ему приказала получить эту оплеуху. И Графф стал бить его обоими кулаками, как-будто выполнял неотложную работу. Мать пыталась оттащить сына. Пассажиры бросились защищать беднягу. Кондуктор заорал, вагон остановился, и Графф был из него вышвырнут. Мать последовала за сыном. Многие пассажиры требовали, установить личность драчуна. Но  Киннэ стёр кровь со рта и рассерженно сказал:» Не вмешивайтесь в это дело!»
Четыре недели спустя состоялась дуэль. Графф пожелал сделать такую задержку, чтобы мать успокоилась и ничего не заподозрила.
Начало истории известно. Жизни молодого химика  для осуществления мести не хватило. Но м.б. этот казус сохранил его от того, чтобы в конце концов его мучитель его же и расстрелял?

на фото Э. Кэстнер в 1917 году