Глава 6. Болезнь шамана

«Еще есть в Литве и Московии весьма прожорливое и бесполезное животное, не встречающееся в других местах, по имени россомаха. Величиной она с собаку, с кошачьей мордой, телом и хвостом похожа на лисицу, черного цвета; питается трупами».    Матвей Меховский


             Не знаю, под чем был Матвей в период написания своего опуса, но на котэ и лисицу росомаха похожа так же, как ёжик на бегемота. Зверь этот, странный, забавный, мерзкий, лютый и страшный смахивает скорей на медведя или на барсука — тело у него приземистое, кажется неуклюжим; лапы короткие, задние длиннее передних, из-за этого она ходит, согнув колесом спину, будто баба яга. Голова росомахи большая, морда удлинённая, гнусная; глаза живые, почти человеческие, уши медвежьи, а клыкастая пасть –  волчья.  Хвост очень пушистый, похож на вьетнамский веник.  Лапы здоровенные — 10 см в ширину и 9 см в длину, а когти большие, крючковатые, что позволяет росомахе легко передвигаться по глубокому рыхлому снегу и, совсем по-человечески, лазить по деревьям. Вообще – это животное наводит на мысли об острове доктора Моро, - Господу явно весьма нездоровилось, когда он его создавал. При всей похожести своей на медведя, росомаха величиной не больше собаки и весит около пятнадцати килограмм. Однако это не мешает ей легко задрать к чертям собачьим взрослого лося. О прожорливости росомах, их свирепом нраве и упорном нежелании размножаться у северных народов ходят легенды...


               
                ******


 -- Кулем надо снимать, кулем, – твердила шаманка, подвешивая росомаху вниз головой за «ноги».
         В пристройке было прохладно, а на столе "остывало" нехитрое угощение, поэтому лезвие в руке у Сергея мелькало со скоростью молнии. Елисеевна без опаски оттягивала шкуру, и пару раз ей неплохо досталось ножом по пальцам. Но то, отчего обычная женщина могла бы заплакать, старую оленеводку смущало не более чем комариный укус. Плюнув на руку, она растирала порез, добавляя к своей крови кровь животного, и рана тут же затягивалась. В свете неяркого огня керосиновой лампы «Летучая мышь» им удалось довольно таки быстро снять шкуру с необычного зверя, не испортив, не повредив ее.   

       Вскоре работа была закончена, шкура натянута на правилку, а странная парочка уселась за стол. Помимо здоровенной бутыли с рябиновым суром и шкалика кедровой настойки, на столе лежал кусок замороженной сырой оленины. Ни один настоящий мужчина в здравом уме не откажется от подобного угощения. Сырое оленье мясо – это не просто изысканный деликатес со вкусом тундры и крови. В этой простой варварской пище, от которой, распробовав ее, просто не оторваться, сама жизнь в образе частицы духа северного, его сила и, не побоюсь этих слов, – тайное причастие. Недаром летающие олени везут сани с дедом морозом – это весьма символично. Ведь олень для северного народа – источник жизни, а старика в красном с белым наряде, наевшиеся мухоморного мяса шаманы видели еще задолго до его появления у цивилизованной сволочи. Имеется у оленей одна занимательная особенность – они обожают есть мухоморы; это не только делает их организм чистым от паразитов, но и дает им возможность летать. Вкусить же подлинной крови и истинной плоти мне кажется куда более честным, чем причащаться из рук священника, в надежде на то, что за лживые уверения «быть хорошим» господь спасет и сохранит твою мерзкую никчемную задницу, сделав своим рабом. Только пусть не думают последователи Лавея, что автор заигрывает с их «сатанинской» церковью – это гениальное циничное бездушное извращение еще смешней, чем семейное оскопление чересчур рьяных поборников христианской морали.

        Как же могли подружиться немолодая дремучая женщина и юный продвинутый дурко маргинал*? Виной тому были не их высокоморальные устремления и, даже не искренний интерес Сергея к местному этносу в образе совершенно безумных легенд и преданий; хотя, надо признать, и его умение слушать сыграло немалую роль. Виной их приятельских отношений была любовь…  любовь к холодному оружию и кровопролитию. В те года, а, впрочем, положа руку на сердце, – и сейчас, купить недорого хороший охотничий нож было довольно таки проблематично, поэтому самоделки ходили в чести. А молодой любитель резьбы по дереву весьма преуспел в этом деле. Так уж сложилось, что настоящему мастеру почти всегда приходится самому сначала «затачивать» под себя, а после и изготавливать свой инструмент, и это умение постепенно перерастало в приятное криминальное хобби. Я говорю так, потому, что для духа мятежного нет ничего приятнее, чем нарушить запрет, особенно, если он глуп, абсурден и призван еще больше утвердить вас в роли бесправного пролетарского быдла. Именно так, нарушая статью о хранении и изготовлении холодного оружия, Сергей и Елисеевна и подружились.

        Вот и сейчас, она с довольным видом вышла в кладовку, а вернулась оттуда с огромной косой «горбушей» в руках. Старинные кованые косы эти, отличающиеся от сабли, пожалуй, лишь тем, что выгнуты в другую сторону, весьма популярны на севере среди тех, кто понимает. Тесак из косы горбуши был у Перы богатыря – героя сказов финно-угорского мира. Сверкнув сталью, ведьма хитро сощурилась, и протянула ее Сергею.
-- Сделаешь нож? – спросила она тоном, не предполагающим никакого отказа.
-- Конечно сделаю, – радостно ответил Сергей. – Из такой косы ножа три можно сделать.
-- Мне лезвие вот такой длины, – сказала шаманка, показывая руками около фута. – Этой косой Аминь-Таня косила. Один раз муж плохо клин забил. Коса вылетела и его пополам перерубила почти. Кишки выпали, пока домой отвезли – умер. Я его мыть помогала и косу забрала. Видишь, неморт* – делюсь с тобой.
-- Куда вам такое? – недоуменно спросил парень, увлеченно строгая небольшим ловким ножиком мясо, и уплетая его за обе щеки. – Здоровым ножом манянь* смешить, а работать неудобно.
-- На медведя, – как-то двусмысленно сказала ведьма. – Сам то, мам те каю*, лешак, куй моржовый, большой у тебя небось, манянь-рожа. Юрина сучка, йебенамать, то вон как фуфыриться после него начала. Вот стыдуха-то, стыдуха. Смотри,  Юра мой дикмальто*, чеканутый; узнает – убьет на куй. Кищьте*.
-- Ну, значит, выпьем за то, чтоб не узнал, – сказал парень, наливая себе и шаманке настойки.
-- Тая дикыс*. Больше не ходи к ней. Баб полно кругом гуляет, мам те шогадыще* – гуляй, не хочу… – твердила ведьма, как пела, медленно вынося мозг. 
              Ее монотонный голос перескакивал с одной темы на другую так запросто и свободно, будто она была подключена к какому-то дикому лесотундровому инфернальному радио. Одна история сменяла другую, и каждая следующая была безумнее предыдущей. Голос врезался в память хуже зомбирующих школьных песенок, и буравил мозг своими мелодичными гипнотическими интонациями. Сергей лишь время от времени задавал какие-нибудь наводящие вопросы, а в остальном, просто сидел, наевшись, и с удовольствием потягивал сур*. Время шло незаметно, но около двенадцати Елисеевна вдруг осеклась и перестала трындеть.

            Поняв, что на этом трансляция шаманского радио подошла к концу, парень вежливо попрощался, взял косу, и направился к выходу. Тишина в голове длилась недолго. Буквально через минуту, после пары затяжек ядреного табака, голос ведьмы вновь зазвучал у него в мозгу. Сначала это было слабое эхо, затем речь стала четче, яснее, громче. Домой Сергей пришел, уже вовсю бормоча что-то себе под нос.
           Сумасшествие – штука заразная; и, каким-то неведомым образом ведьме удалось настроить парня на свою шизофреническую волну. Впрочем, шаманка поделилась с Сергеем не только своим безумием – вместе с этим он ощутил такой прилив сил и вдохновения, такое невероятное героическое чувство душевного подъема, что даже уверовал, что может достичь всего, что только смеет желать. Это сложно объяснить с точки зрения материализма; мистики же, облапошивающие толпы своим высокопарным пафосным бредом, стремятся подать дар шамана как нечто вообще недостижимое, супер-сакральное и мистическое, доставшееся им от умирающих прабабушек ведьм по наследству. Но, эта сила, которую действительно можно передать в подходящий, склонный к шизофрении сосуд, суть так же реальна, как способность матери чувствовать боль своего ребенка. Дар этот весьма сомнителен с точки зрения его полезности и удовольствия, и вовсе не обладает теми сверхъестественными качествами, кои приписывают себе многочисленные «ведьмы» и «колдуны». Если не верите мне – попробуйте ради интереса проткнуть любого из них ножом или вилкой, и, уверяю вас, что он завизжит точно так же, как совершенно обычный кухонный балабол. Раны его не заживут, он не науськает на вас рой диких пчел, и не испепелит вас взглядом. Однако, раны Елисеевны, как я уже писал ранее, затягивались моментально.

          Какие же байки, рассказываемые шаманкой, звучали в голове бедного парня? Осмелюсь предложить вам парочку, более-менее адекватных, чтобы немного приблизить к атмосфере происходящего.

              «Мой дед», – говорила шаманка, – «много медведей убил одним только ножом. Вот, мол, Ганна, как медведя надо ловить; надо, мол, смотреть, где снег есть пожелтевший. Там, где медведь лежит, он дышит, и в этом месте снег желтый становится.
          Дед тогда говорил, что не надо бояться, а если чуть-чуть растеряешься – сам попадешься. Дед, бывало, найдет медведя по снегу в берлоге, и, для начала срубит жердь длинную из сушины, заточит ее на костре, потом подойдет к берлоге и станет тыкать. Ведь медведя пошевелишь, так он проснется и высунет голову, и пасть разинет. И тогда надо ему руку засунуть по локоть в пасть. А перед этим еще левую руку мотают войлоком, чтобы не прокусил медведь то, а потом вытягивают ему язык и отрезают быстро ножом у самого корня. А после этого надо ножом ему ударить за ухом, «знаешь ведь куда бить надо»».

              «У нас одноглазый человек был. Не шаман, но знахарь. Таким и родился с одним глазом. Глаз у него был такой, что все видел. Ханты натянут веревку, а он выйдет из юрты и за семь километров скажет, сколько узлов завязано. У него сила двух глаз была в одном глазу. А вот, бывало, зайдет, и все видит, как знахарь. Бывало, его держит как будто кто-то за малицу, а он говорит: «Не шутите, отпустите», и отпускают. А потом зайдет в дом, и говорит: «У вас будет покойник». И тогда кто-то умрет. Это Урес*, он знается с одноглазым и предупреждает его заранее. Одноглазый родился. Вот так духи метят своих».

             «Однажды дед пошел в лес с друзьями лося гнать. Долго шли на лыжах – увидали керку*. Зашли – печь топится, очень жарко. А за столом старик сидит белый и говорит: «Ничего не трогайте. Не ешьте. Не пейте». А они когда-то бросали нож против ветра. Смотрят – а нож лежит у старика на столе. «Никогда не бросайте нож против ветра», – старик сказал. Они погрелись и дальше пошли. А когда лося убили – хотели зайти, – а керка пропала. Нет ничего.
      Этот старик когда-то попал к лешим, и они его мучают, а умирать не дают. Так и живет в лесу, только не здесь и не там».

                Вот, как-то примерно так, и все в этом духе. Такие забавные сказочки звучали в голове Сергея полночи и весь следующий день. Только уже под вечер, хорошенько набравшись любимого болгарского бренди, ему удалось уснуть мрачным тревожным сном... 


               
                ******


      * В данном случае Маргинал – человек, живущий не так как все, частично пренебрегающий социальными стандартами, однако оставаясь в рамках правового поля и норм морали, т.е. не являющийся формально преступником или «плохим парнем».. А также человек, находящийся большую часть времени  на границе между мирами, но не устроенный ни в одном из них.
      
      * Горбуша является наиболее древним и примитивным видом косы. Ее лезвие не сильно изогнуто, а относительно короткая рукоять имеет округлый естественный выгиб. Горбушей косили в согнутом положении по обе стороны от себя (в этом ее главное отличие от косы-стойки с длинной рукоятью). Косой-горбушей пользовались для косьбы травы на лесных или неровных, кочковатых местах. Благодаря небольшому размаху вправо и влево ею можно было довольно чисто выкосить траву вокруг каждого пня или дерева, а также на кочке. Для придания остроты лезвию, косы-горбуши не отбивали, а оттачивали на специальных точильных станках. Такой косой, при умении,  можно запросто срубить одним махом молодое деревце, или чью-нибудь голову.

        * Неморт – нечто наподобие нечисти или нежити, не человек. Хрен знает, что ведьма точно имела в виду. А вещи, которыми совершено убийство, обладают особой силой.

         * Манянь – странное слово, обозначающее женские половые органы и аналог русского матерного слова. Однако: ма – мед, а нянь – хлеб.

         * Мам те каю, мам те шогадыще – то же, что и йоп твою мать.

         *  «Куй моржовый» для Елисеевны почти ласкательное, ведь у моржа член с костью и высоко ценится как материал для поделок)

          * «Дик Мальто», – дословно «Чекнутая Маша», – как ни странно, таковая действительно жила некогда неподалеку. Но, в данном случае – просто придурок.

          * Кищьте – наливай.
    
          * Тая дикыс – ты долбо*б.

          * Сур – рябиновое вино.

  * Урес – дух, двойник человека, почти аналог жнеца, но, не шинигами)

  * Керка – изба. Тут охотничья избушка.


               
                ******

               
                Продолжение следует)