Горький аромат фиалок Ч 1 Гл 21

                21

После выписки  Владимир навестил друзей из стеклозавода. Те были злы на него и не стали даже разговаривать. Дело в том, что и им тогда досталось, а главное, их, как организаторов «беспорядков» уволили, и они теперь не могли найти работу. Видимо, попали в черный список, о котором говорил Бекхан.
И Владимир безуспешно искал предприятие, в котором хотел устроиться, чтобы уже более осмотрительно создать подпольный рабочий комитет. Он жил впроголодь, ему неудобно было просить денег у Заманжола и Алены. А Бекхан сам оказался в больнице.
Владимир перебивался случайными заработками. Иногда Алена подбрасывала продукты. В один из вечеров, когда Владимир, Сарманыч и Штангист сидели за неизменным «самопалом» и картами, последний сообщил, что из их бригады ушел рабочий. Штангист работал грузчиком металлолома на станции. Их нанимал частник, выплачивая, хоть и регулярно, гроши за тяжелейшую работу. Владимир мечтал устроиться на многолюдном производстве, чтобы сагитировать как можно больше людей и создать многочисленную рабочую организацию. Но выбирать было не из чего, и он пошел со Штангистом на станцию, в тупик погрузки металлолома.
Познакомившись с расценками, Владимир подбил грузчиков, и они всей бригадой потребовали от начальника тупика, руководившего погрузкой, увеличения зарплаты вдвое. Тот, переговорив с хозяином фирмы, пообещал выполнить это требование. Грузчики сразу зауважали своего нового товарища. Настроение у Владимира поднялось, и он стал обдумывать дальнейшие свои действия по объединению всех рабочих станции. Узнав об их успехе, рабочие других участков стали прислушиваться к словам «социалиста-утописта».
Но подошел день выдачи зарплаты, и грузчики, предвкушавшие получить в два раза больше, как им пообещал начальник, разочарованно загудели, получив, как обычно. Владимир обратился к кассиру:
- Почему не повысили зарплату?
- Этот вопрос не ко мне! – был ответ.
Владимир кинулся к начальнику тупика, но тот только руками развел:
- Я ничего не знаю. Я подаю только табель. Обращайтесь к шефу.
Грузчики бестолково шумели возле окошечка кассы. Кассир ругалась и требовала, чтобы те получили свою зарплату, она, мол, спешит. Владимир окриком заставил всех замолчать.
- Тихо! Чего без толку галдеть!
И произнес с нажимом, обращаясь к начальнику тупика:
- Звони своему шефу! Пусть он либо привезет деньги, либо приедет и объяснит, почему обманул нас. А пока никто отсюда не выйдет!
Опять люди в тесной конторе зашумели, раздались одобрительные возгласы. Кассир возмутилась и, закрыв кассу, попыталась уйти – грузчики не позволили. Она ругалась и причитала, говорила, что у нее ребенок сидит голодный, но рабочие были неумолимы. Начальник тупика набрал номер телефона своего шефа и передал мобильник Владимиру.
- Поговори с ним сам, - сказал он.
В ответ на претензии Владимира, хозяин фирмы прокричал в телефон:
- Не морочьте мне голову! Недовольны зарплатой – ищите другое место.
- Если в течение получаса мы не получим обещанные деньги, то переломаем все оборудование и сожжем контору! – пригрозил возмущенный Владимир.
- Начальник тупика и кассирша у нас в заложниках! – добавил он потом. В тот момент он и сам не знал, сможет ли осуществить свою угрозу, но, конечно, понимал, что насчет заложников он перебрал – какие из подневольных людей заложники.
Все притихли, почувствовав серьезность ситуации. Хозяин смягчил тон и попросил пока ничего не делать, пообещав привезти деньги. Вернув мобильник хозяину, Владимир сказал, улыбаясь:
- Сразу мягким стал! С ними только так и нужно разговаривать.
Грузчики повеселели, разговорились, растолклись; им стало тесно в помещении, и они высыпали наружу, в тихий, теплый вечер этой непривычно погожей осени. Душа Владимира тихо ликовала. Он добился результата! Сумел организовать выступление рабочих. Он не сомневался, что вынудит хозяина раскошелиться. Это будет первой победой в цепи последующих побед, пусть пока маленькой, скромной, но за ней последуют другие, более значительные. Перед мысленным взором рисовались картины грандиозных стачек, общенациональных забастовок, организованных им.
Грузчики шутили, травили анекдоты и слишком громко смеялись, но за всем этим проступала скрываемая всеми тревога. Напряжение и смутное беспокойство возрастали с каждой минутой; шутки потихоньку прекратились, настроение постепенно сошло на нет. Хозяин фирмы задерживался, и грузчики начали переглядываться.
Солнце скрылось в темных тучах у горизонта и все вокруг потонуло в серых сумерках, внеся в души скучную безрадостность. Владимир почувствовал изменение настроения товарищей и только собрался зайти в контору, чтобы еще раз позвонить хозяину, как заметил легковую машину, завернувшую в их тупик. За ней на территорию въехали микроавтобусы и фургоны, и вся колонна  резко тормознула возле грузчиков. Из микроавтобусов высыпали здоровенные парни в кожанках, вооруженные резиновыми дубинками, чаками и бейсбольными битами. Молодчики без предисловий накинулись на грузчиков и щедро «потчуя» их своими «игрушками», начали загонять в фургоны. И вновь Владимиру не удалось организовать сопротивление – грузчики сразу спасовали перед обученной и хорошо вооруженной «крышей» хозяина.
Эта процедура выглядела со стороны, как загон скота в скотовозы. И за ней спокойно, не выходя из своей машины, наблюдал хозяин фирмы. На его лице ясно читалось удовлетворение результатами труда своих крышевателей. Владимир дрался с превосходящими силами противника, отбиваясь внушительным куском толстой арматуры. Такими железяками изобиловала территория тупика, и если бы его товарищи были такими же решительными, как он, то они сумели бы дать достойный отпор. Но, увы, никто, кроме него и не осмелился поднять валяющееся под ногами оружие.
 В какой-то момент Владимир заметил ухмыляющегося хозяина фирмы; он взревел, и бешено вращая своим грозным оружием, против которой были бессильны чаки и биты, вырвался из окружения. Он подбежал к машине и успел врезать пару раз по раскрытой дверце. Перепуганный фирмач отпрянул в глубь салона, прикрывая голову руками. Владимир не смог достать его своим оружием – подбежавшие сзади молодчики сбили с ног и уже лежачего обезоружили. И избили тут же до полусмерти. Они уж постарались выместить на нем все свое зло, ведь их не погладят по головке за то, что была испорчена машина их клиента.
Так плачевно закончилась и вторая попытка Владимира организовать рабочих. Грузчики были сданы полиции. И к тому времени, когда они оказались в камерах, большинство уже раскаялось и выказывало недовольство Владимиром, втравившим их в это гиблое дело. Они забыли, что совсем недавно восхищались его решительными действиями.
Владимиру повезло – его поместили отдельно от всех. Этим он был избавлен от их нытья. Но ему досталось больше всех. Через все лицо багровел след от дубинки, которой пытались осадить его, когда он рванулся на прорыв. Плечи и руки распухли, правая кисть совершенно разбита. По ней пришлось большинство ударов, нанесенных, чтобы выбить арматуру из рук. Пальцы на ней напоминали сосиски. Голова кровоточила, а его никто не удосужился перевязать.
Владимир догадывался, что лицо опухло и что выглядит он не очень приглядно. Он то и дело прикладывался лбом и щеками к трубам отопления, но облегчения не достигал. Его душа налилась лютой ненавистью к  молодчикам «крыши» – цепным псам всех этих шефов и боссов. И в нем кипела злость к своим товарищам, беспомощным и трусливым, неспособным постоять за себя.
Стало совсем невмоготу, и Владимир начал остервенело пинать дверь одиночки, изрыгая проклятия и мат. Явились два тюремщика и умелыми ударами уложили беспокойного узника на пол. Матеря тюремщиков и желая им погибели, Владимир заполз под нары. Он лежал там, и, стискивая зубы от бессилия, обдумывал планы мести – один безумнее другого.
Он был доведен до той черты, когда разум затмевается ненавистью настолько, что человек готов перешагнуть рубеж, отделяющий его от преступника, от зверя, натурально жаждущего крови своих обидчиков. И только камера, заточение удерживали его от безумных шагов.
Безусловно, Владимир принадлежал к тем, кого невозможно сломать, к тем, кто готов ответить насилием на насилие. Он твердо решил мстить, как только выберется отсюда. То, что это произойдет очень скоро, он не сомневался. «Подержат два-три дня для острастки, - думал он, - В крайнем случае, отсижу пятнадцать суток».
Когда его отвели на допрос и предъявили обвинение «в организации преступной группировки, в захвате заложников, в попытке поджога зданий и оборудования, в покушении на жизнь президента фирмы и в оказании сопротивления силам правопорядка», Владимир просто ахнул. Ему объявили, что такие обвинения «тянут» лет на десять как минимум. Он понял, что фирмачи специально раздувают это дело в назидание другим  возмутителям спокойствия.
Напрасно Владимир доказывал, что никаких заложников он не захватывал, здание не собирался поджигать, что это все были пустые угрозы, брошенные в запальчивости. Напрасно говорил следователю, что никаких сил правопорядка не было и в помине – на грузчиков напали молодчики в гражданском. У фирмачей все было «схвачено».  Следователь предъявил документ, в котором было написано, что «организованная преступная группа, возглавляемая гражданином Владимиром Павловым, оказала вооруженное сопротивление группе захвата отдела по борьбе с организованной преступностью». У следствия имелись показания свидетелей – кассира и начальника тупика, протоколы допросов грузчиков – все они единогласно подтверждали обвинение.
Следователь предложил Владимиру взять всю вину на себя, чтобы исключить пункт обвинения об организации преступной группировки. Это обвинение было самым тяжелым, и Владимир подписался под предложенными ему документами. Теперь получалось, что он действовал в одиночку, - захватил заложников, угрожал сжечь здание и оборудование, напал на владельца фирмы и оказал сопротивление полицейским группы захвата.
Он успокоился. Тень тюрьмы, зоны постоянно маячила рядом в последнее время. Он с усмешкой вспомнил, как прежде, в благополучные времена, оспаривал справедливость пословицы о суме и тюрьме, считая, что в тюрьме находятся только преступники. Очевидно,  в то время он просто не знал жизни.
После некоторых раздумий, а времени для них хватало – он содержался в одиночке - Владимир рассматривал предстоящее заключение как логическое продолжение своих мытарств. Он окажется в зоне – все правильно. Так и должно было случиться. Все события последнего времени вели к этому.  И на него нашло спокойное равнодушие. Зона – так зона! В конце концов, и там живут люди, и возможно, там не лучше, чем на воле, но, однако-же, и не хуже.
Недавние мысли о мести отошли куда-то на задний план. Владимир уяснил для себя, что у тех, кто упек его сюда, нет никаких личных счетов к нему, на его месте мог оказаться любой, посягнувший на их интересы. Они просто защищали эти интересы доступными им средствами. С того момента, как ему стало известно, что воли не видать очень долго, прежняя его жизнь там, за этими стенами, отодвинулась куда-то совсем далеко. Теперь его мысли крутились около понятий «камера» и «зона». Владимир вспоминал рассказы, слышанные прежде от бывших зеков, или от тех, кто сам слышал от кого-то и пересказывал с видом знатока, о порядках, царящих на зоне; рассказы о том, что можно, а что нельзя делать там. И мысленно примеряя те порядки к себе, думал, как он должен будет вести себя, попав туда. Он размышлял о том, как поступит, если некоторые из зоновских «законов» сочтет неправильными, неприемлемыми для себя. Итогом этих размышлений стало решение ни в коем случае не прогибаться ни под кого, защищать свое человеческое достоинство, отстаивать и там те принципы, которыми руководствовался до сих пор. Оказавшись в тюрьме, но еще изолированный от зековского сообщества, не имея представления о незыблемости зоновских порядков и зековских «понятий», Владимир наивно полагал, что будет и там вести борьбу за идеи, по которым следует, что люди, где бы они ни находились, должны жить по законам цивилизованного общества, по справедливости, разумно и достойно звания человека.
Но какими бы наивными ни были его мысли, Владимир понимал, что борьба не будет легкой, если даже на воле он получал такой отпор от своих оппонентов. Однако преимуществом его теперешнего положения было то, что его уже невозможно посадить, хотя он понимал, что его могут покалечить или даже убить. Но он уже не страшился ничего.
После того, как он подписал все бумаги, по которым выходило, что во всем виноват он один, его перевели в общую камеру. Там он узнал, что «товарищей» его отпустили, что они  взвалили всю вину на Владимира и покаялись. Злость на них улетучилась, и Владимир только усмехнулся их низости.
Дело быстро двигалось к завершению. Владимир приготовился к долгой разлуке с вольной жизнью и старался отговорить Алену от намерения нанять дорогого адвоката при свидании с ней. Зачем зря тратить деньги, раз судьба его уже решена теми, кто негласно властвует в этом городе.