Анекдотец

Иван Петров был потомственный штукатур. И мать его, и отец штукатурили.  Да и дед , говорят, в свое время этим занимался. И вот Иван тоже латал дыры на местной стене плача, то бишь стенке здания администрации, с плохой кладкой, впрочем, как и у всех современных домишек. Ванька завис где то на уровне третьего этажа и ,лениво шлепая по стене, созерцал с высоты нептичьего полета  суету сограждан. Сограждане бегали, зажав подмышками папки разного калибра и различных  расцветок, шарахались от летящей вниз содранной штукатурки, иногда чертыхались по поводу жадности  властей, мол, на ограждении сэкономили, иногда грозили кулаком, задирая голову и слепо щурясь в неизвестность. Чем вызывали лишь гомерический смех Ваньки и его личное к ним  презрение.
     Ванька жил легко и независимо. Денег не считал и не копил. Есть хорошо. Нету- тоже не помрем. И это обстоятельство дико бесило его сожительницу Зинку, с которой он третий год обещал вступить в законный брак, да так и не собрался. Зинка злилась, ругалась, хваталась за половую тряпку, вечно валяющуюся у порога. Но… не уходила. Ванька к Зинке привык. Да и годов им обоим уже было предостаточно, чтобы менять шило на мыло. У обоих за спиной уже было что-то, о чем они  почему-то никогда не говорили. Они вообще мало говорили. В основном ругались, в основном  вечно недовольная Зинка. Все ей было не так, да не по ней. Хотя ей ли ворчать. Ванька получку ей отдавал, а уж что там калымил, дело было не ее. У мужика должны быть деньги, чтоб если что за подаянием к жене не ходить, чтоб друзьям поставить , если надо, да и так, для самоуважения, чтоб карман оттягивали.
    Но особой любви к деньгам Ванька не испытывал, и Зинкиных изысков в виде  занавесок, ковриков и покрывал не понимал. Отслужив в свое время на флоте, он предпочитал чисто выдраенную палубу, и сытную кухню, остальное суета. Короче, жили они хорошо. Как все. Но Ваньку все время что-то томило. Объяснить он это не мог, даже после рюмочки. А потому  иногда плакал над какой-нибудь душевной песней, типа Варяг или Черный ворон. Хотя сейчас петь в семьях за праздничным столом  было не в моде. Не то что раньше. Отец Ваньки имел голос замечательный, пока не свалился как-то с лесов по пьяни.  Матушка тоже пела.  Пока отец не умер. А потом превратилась в зловредную старушенцию, портящую жизнь и ему и Зинке своими постоянными придирками по поводу их неправильного образа жизни. У нее все-таки в роду были гувернантки, почти голубая кровь. Видно этот оттенок и не давал покою Ваньке, он то и жал сердечко, и томил душу. То ли завыть охота было. То ли убить кого. Накатывало. Потом проходило. Ванька не заморачивался, особо не убивался, и опохмелившись, начинал радоваться жизни с прежней силой.
      Внизу практически под лесами, на которых, устроив для себя перерывчик, цедил папироску Ванька, припарковалась  «ауди»  едкого канареечного цвета. Из машинки выпорхнула  леди неопределенного возраста и небрежно пикнула сигнализацией.  « Вот ведь ,- подумал Иван, - вроде баба как баба, две ноги, две руки, даже платье на ней такое же, как я Зинке в прошлом году прикупил.  В маках. Только на Зинкином маки за полтинник букет. А на этой каждый мак баксов на сто потянет. И сапоги… евро по двести. За штуку. Каблучища  то. Зинка моя на таких и сантиметра не пройдет, а лучше вместо тряпки их приспособит, что не есть хорошо, есть гораздо болезненнее, но зато не так обидно.» Ванька в сердцах смачно плюнул. Едва не угодив на двестиевровый сапог дамы.
    Мадам  отпрыгнула, покачалась на ходулях, но устояла. Сняла очки и задрала лицо к небу. « Иш ты, - присвистнул Ванька, - штукатурки на ней поболе, чем на этой стене. Так и сияет, так и сияет. Это сколько же она часов ее накладывает, а потом смывает. А может новую какую изобрели. Раз наложил и года два в шоколаде. С гарантией, что не отвалится.» Леди щурилась, приложив лапку в светлой перчатке ко лбу, пытаясь рассмотреть того, кто так бесцеремонно таращился на нее сверху.  Потом обнажила белоснежные зубы, наверное, стоящие как весь Ванькин гараж и «жигуль»  вместе взятые, погрозила мужичку пальчиком и пошла, вихляя бедрами, по направлению  к входу в здание.
- Что вылупился, - заржал Ванькин напарник,- тебе такая цаца не по карману.
- А знаешь,- прищурился Иван, салютовав асфальту окурком,- я вот что подумал.
Напарник крякнул, сдерживая смех. Ванька и мысли это были вещи несовместимые.
-  А ведь и она кому-то поперек  глотки… - Ванька провел ребром ладони по собственному горлу, и почему то с нежностью вспомнил полные Зинкины колени…
Небо голубело. Голуби  гадили на прохожих в целях самоутверждения. Вечером должны были подкинуть халтурку.  И Ванька решил, что обязательно купит такие же каблуки Зинке, как бы она не сопротивлялась…