Мои женщины Май 1963 Фея запахов

Мои женщины. Май. 1963. Фея запахов.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: Из открытой сети Интернет.

Продолжение: Мои женщины. Апрель 1963. Морской дьявол.



Ничего и никому я не рассказал о своём сне, в котором видел Сашку Морозова в облике обнажённой морской дьяволицы, а наоборот затаился, потому что… сделал открытие и влюбился.

Я влюбился сразу, мгновенно и бесповоротно в новую учительницу, вернее, практикантку-студентку педагогического института и одновременно представительницу РОНО (районного отдела народного образования), которая приехала к нам в школу, непонятно, на практику или на работу.

В школе поговаривали, что она «сослана в нашу школу начальством за вольнодумство»…   

Новая учительница или «Милка-училка», как тут же прозвали её ребята, вела у нас «Природоведение» и этот предмет мгновенно стал одним из самых любимых в нашем 3-«А» классе.

Дело в том, что «Милка-училка» сама была как Весна, как Природа. Она была красивая, юная, молодая, милая, бойкая, весёлая, игривая, живая и красивая. Хотя я это уже говорил, но она была красивой вдвойне…

«Милкой» её назвали ребята из старших классов, потому что одна из учительниц в разговоре с другой учительницей назвала её «несказанно милой»…

У нашей «Милки-училки» были чудные пышные волосы странного цвета – ни белокурые и не коричневые, ни рыжие и не жёлтые, а «охристые», как выразился мой папа, когда увидел её на первомайской демонстрации.

На демонстрации первого мая наша «Милка-училка» привлекала внимание всех и каждого. Вокруг не было никого с более живым, подвижным, весёлым, задорным, открытым и счастливым выражением лица, с такой милой и мягкой улыбкой, с такими красивыми и шаловливыми глазами.

Наша «Милка-училка» была живым воплощением наступившей весны и хорошей погоды, праздника и веселья. Недаром к ней «липли» мальчишки и девчонки со всех классов, а мои школьные товарищи и подруги ревниво её охраняли от наиболее настырных «ухажёров».

Так наша «Милка-училка» и ходила по улице и по площади, где шествовала колонна нашей школы, окружённая тесным кольцом мальчишек и девчонок. К ней пропускали только благодарных родителей, начальство и наиболее красивых молодых мужчин, которые наперебой стремились поздравить нашу «Милку-училку» с праздником весны и труда.

Даже какой-то начальник спустился с трибуны и подошёл к нашей «Милке-училке», чтобы её поздравить. При этом он хотел её задержать за руку, но она, весело смеясь и улыбаясь, вежливо и нетерпеливо высвободилась из его цепких приставаний и присоединилась к нашим учителям и ребятам.

Начальник «изменился в лице», как-то весь сник, погрустнел и снова тяжело поднялся по скрипучей деревянной лестнице на помост-трибуну. Потом я узнал, что это был тот самый «начальник», который «сослал» нашу учительницу к нам в школу…

«Милка-училка» вела у нас природоведение. С её приходом в школу этот предмет мгновенно стал для меня и многих моих друзей одним из самых любимых и привлекательных.

Правда, до прихода «Милки-училки» нам преподавали природоведение, но как-то не так, как она…

Другие учителя нам больше рассказывали, читали, диктовали, показывали картинки и карты, а «Милка-училка» вывела нас в лес.

Лес – стал моим открытием и первой природной стихией, которую я полюбил всем сердцем и душой.

Ещё в сентябре 1962 года на первом уроке природоведения я запомнил стихотворение Зинаиды Николаевны Александровой «Родина»:

Если скажут слово «родина»,
Сразу в памяти встаёт
Старый дом, в саду смородина,
Толстый тополь у ворот.

У реки берёзка-скромница
И ромашковый бугор…
А другим, наверно, вспомнится
Свой родной московский двор.

В лужах первые кораблики,
Над скакалкой топот ног.
У большой соседней фабрики
Громкий радостный гудок.

Или степь от маков красная,
Золотая целина…
Родина бывает разная,
Но у всех она одна!

Это стихотворение сразу напомнило мне Дальнее Русаново, зябкий утренний рассвет на вершине бугорка, туманную даль полей, запахи и мычание коровьего стада и ласковую папину затрещину, когда он показывал мне и моему старшему брату свою малую родину…

Ещё во втором классе нам рассказывали о временах года, о живой и неживой природе, о видах труда людей, о нашей большой Родине – Союзе Советских Социалистических Республик. Для этого нам предлагали мысленные путешествия в тайгу, в степи, в поля, в горы, в тундру, в пустыни.

Всё это было интересно, но как-то не очень, познавательно, но не живо, не по-настоящему, а понарошку…

Нам хотелось не играть в игру под названием «путешествия на природу», а самим исследовать природу и увидеть «горы, с которых никогда не сходит снег, края, в которых никогда не бывает зимы и земли, где никогда не бывает лета».

Нам хотелось увидеть «богатства земли» и участвовать в «охране природы».

Поэтому ещё летом 1962 года в деревне Дальнее Русаново я просил брата и отца помочь мне научиться делать кормушки и скворечники для птиц. Однако они были заняты, и научил меня делать разные скворечники дед Аркадий – общепризнанный мастер краснодерёвщик, плотник, столяр и печник. Никто в округе не мог сравниться в мастерстве с нашим дедом Аркадием.

Сначала дед Аркадий не соглашался тратить время на изготовление «игрушек» и не хотел бросать своё прибыльное дело - изготовление лёгких и прочных деревянных вил и грабель для просушки свежескошенной травы, но потом уступил и стал показывать мне, как надо правильно делать скворечники и кормушки для птиц.

- Скворечник или кормушку для птиц нужно делать своими руками, - важно поучал меня дед Аркадий, попыхивая огромной вонючей самокруткой «козья ножка». – Тогда птица тебя полюбит, будет жить рядом с тобой и оберегать тебя от разных вредителей.

- Ты только чутко её чувствуй, - говорил мне дед Аркадий, хмуро поглядывая на меня сквозь густые заросли мохнатых бровей. – Она тебе будет свиркать, порхать вокруг тебя, знаками метить дорожку – это её птичий язык, которым она знаки подаёт. Понял?

Я тогда ничего не понял, но мне было жутко интересно слушать деда Аркадия и я сгорал от нетерпения узнать, как правильно нужно строить птичьи домики и кормушки.

- Большинство птиц, - говорил дед Аркадий, - строит свои гнёзда из прутиков, мха и травы. Скворечники и кормушки делают для тех птиц, которые живут в дуплах деревьев. Эти птицы полезные, так как питаются вредными насекомыми, которые портят леса и сады.

- Обычно скворечники или синичники делают из горбыля и обрезков досок. Главное, чтобы они были достаточно толстыми, чтобы сохранять тепло для птенцов и не промокать, - продолжал рассказывать дед Аркадий. – Так что доски или горбыль должен быть толщиной не менее полутора сантиметров. И чтобы короеда или жука точильщика не было, а то они быстро сожрут весь птичий домик.

Дед Аркадий показал мне на старые сухие доски под верстаком и приказал принести мне свою любимую старинную лучковую пилу. Он пилил доски, жерди, палки и заготовки только этой пилой.

Потом рубанком очистил от заусенцев и шероховатостей две доски шириной 15 см с одной стороны и отпилил от них четыре дощечки длиной 30-35 см. На шершавой стороне дощечек он стамеской сделал небольшие и частые задиры, чтобы птицам легче было цепляться внутри домика.

Потом он узкой стамеской и деревянной киянкой вырубил в одной из дощечек окошко – леток, через который внутрь скворечника будут влетать птички. Под летком он вырубил узкой стамеской квадратное отверстие, в которое вставил обструганную палочку. Получилась маленькая жёрдочка перед летком…

После этого дед Аркадий соединил дощечки в прямоугольный короб и скрепил их мелкими гвоздями.

Затем дед Аркадий отпилил от доски ещё три разноразмерных дощечки – две квадратных и одну продолговатую. Это была крыша и дно скворечника. К крыше птичьего домика он прибил мелкими гвоздями квадратную дощечку. При этом он отколол от неё лишнее так, чтобы крыша надевалась на короб скворечника.

Точно так же дед Аркадий подогнал днище скворечника, вставил его в короб и прибил мелкими гвоздями. Получился самый настоящий птичий скворечник с отверстием-летком, жёрдочкой, крышей, крепкими стенками, дном и съёмной крышей.

- Это, чтобы весной можно было крышку снять и вычистить скворечник от всякого мусора, - сказал дед Аркадий и залюбовался творением рук своих. – Такие скворечники меня ещё мой дед, твой пра- прадед учил делать.

Я немедленно «загорелся» сделать свой скворечник. Сопя носом и мотая головой, чтобы сбросить капли пота, я стал делать всё то же самое, что и дед Аркадий, но у меня ничего тогда не выходило, пока дед Аркадий не стал поддерживать мои дрожащие руки, когда я пытался пилить доски упрямой и непослушной лучковой пилой, держать неустойчивую стамеску и непослушную киянку.

Однако, с помощью деда Аркадия, я всё таки сделал свой скворечник, хотя он был почему-то с щелями, кособокий, с кривым отверстием-летком, с выпадающей палочкой-жёрдочкой, со спадающей крышкой и вываливающимся дном.

Всего несколько неуловимо ловких движений дедовых рук законопатили паклей все щели, укрепили крышку, сбили крепко-накрепко  стенки и дно, заменили мой прутик перед летком на короткую палочку-жёрдочку и «мой» скворечник стал не хуже дедовского.

После этого мы прибили к задним стенкам наших скворечников короткие планки, дед сделал на них специальные зарубки для крепления и я полез на старую яблоню в нашем деревенском саду, чтобы прикрутить эти скворечники проволокой к стволу и веткам.

Дед Аркадий сдержанно требовал от меня неторопливости и осторожности, а я спустил ему сверху верёвку, чтобы он привязал к ней скворечник и проволоку. Этой проволокой я в разных местах старой яблони прикрепил скворечники и чрезвычайно довольный, но уставший спустился на землю.

Потом я часто наведывался в сад, чтобы посмотреть – заселили ли птицы наши скворечники, но в них так никто и не поселился…

- Ничего, - успокоил меня дед Аркадий. – Весной прилетят как миленькие. Они по весне гнёзда ищут. Приезжай на следующий год – увидишь.

 
Теперь я знал, как делать скворечники и «горел» желанием показать своё умение к нашем классе, но мы на уроках природоведения всё ещё совершали «мысленные путешествия»…

Нам только говорили, что «бывая в парке или в лесу», мы должны были «посмотреть, какие изменения происходят в природе в течение года». Нам только предлагали собирать гербарии, жучков и паучков, и участвовать в создании «живого уголка» в школе. Предлагали, но не создавали…

Только с приходом в школу новой «Милки-училки» дело «сдвинулось с нуля». Начала она свои «весенние преобразования» с режима дня школьников младших классов.

В своё первое появление в нашем 3-«А» классе «Милка-училка» покорила всех не только своим весёлым и жизнерадостным видом красивой девушки, но и обращением с нами, как с равными.

- Что, ребята, трудно учиться? – спросила нас «Милка-училка». – Устаёте? Плохо запоминаете? Плохо учитесь? Это от того, что вы не соблюдаете режим дня. Я тоже его не соблюдала, пока не поняла, - чтобы быть здоровой, сильной, выносливой, весёлой и красивой нужно знать свой организм и соблюдать режим дня.

- Знаете, когда я просыпаюсь? – спросила она притихший класс. – В половине седьмого, а встаю ровно в семь утра.

- Полчаса я трачу на короткую утреннюю зарядку. Машу руками и ногами, изгибаюсь в талии вот так, - «Милка-училка» продемонстрировала нам, как она изгибается и машет руками и ногами. Хотя она была в строгом платье, но её тонкие руки, стройные ножки и гибкая талия приковали всё внимание наших ребят и девчонок. Её движения не были чисто спортивными, они больше походили на танец.

- Потом я умываюсь холодной водой, чищу зубы, причёсываюсь и делаю всё то же самое, что и вы по утрам. – «Милка-училка» понимающе улыбнулась смущённым и ёрзающим на своих местах ребятам.

- Потом я завтракаю тем, что готовлю по особым рецептам обеспечения молодости, здоровья и красоты, а затем иду в школу.

- А что это за рецепты? – осмелилась спросить Тоня Корнеева, ближайшая подруга Вали Антиповой. Они обе уже безоговорочно «впились» влюблёнными глазами в «Милку-училку».

- Узнаете, - усмехнулась заговорщицки учительница. – Я от вас ничего не скрою. Всё расскажу. Только слушайте и внимайте внимательно.

Мы внимали. Внимали каждому её слову, каждому взгляду, каждому жесту. Мы её приняли сразу, как свою…

- Если хотите быть умными, сильными, здоровыми, стройными и красивыми, то вы должны запомнить, - всему нужно своё время, - продолжала развивать свои мысли «Милка-училка». – С 8:30 до 12:30 вы учитесь в школе, при этом в 11:00 вы съедаете горячий завтрак – он возвращает вам потраченные силы. Затем вы полчаса тратите на дорогу из школы домой и за это время успеваете обменяться впечатлениями и осмыслить свои школьные «приключения».

- Потом с 13:00 до 13:30 вы обедаете дома и после обеда должны час или полтора часа поспать. – «Милка-училка» внимательно посмотрела на нас и добавила – Это необходимо нашему организму для того, чтобы усвоить съеденное не только за обедом, но и осмыслить знания, полученные во время занятий в школе.

- Дело в том, - сказала таинственно «Милка-училка», - что наш мозг лучше всего работает, запоминает и обрабатывает знания, когда ничем не отвлекается, когда мы спим или отдыхаем. Работа мозга невидимая, но очень интенсивная. Главное настроиться на эту «работу», научиться направлять свой мозг на нужные знания. Например, повторять про себя, своим внутренним голосом то, о чём говорилось на уроках.

- Это только кажется, что мозг отдыхает и переключается во время сна или отдыха на что-то другое и забывает всё, что было прежде, – сказала уверенно «Милка-училка». – Нет. Мозг почти ничего не забывает, если вы сами не захотите перебить работу мозга какими-то новыми событиями, играми, знаниями или «приключениями».

- Вот почему, - сказала веско «Милка-училка», - после послеобеденного сна нужно слегка взбодриться, потренировать своё тело в играх или в спортивных упражнениях и бодрыми и весёлыми садиться за домашние уроки. Можно в течение полутора часов помочь маме, папе или родным и близким по домашним делам, или поиграть во что-то.

- Потом, примерно в 16:00, как и я, лучше всего чуть-чуть подкрепиться. – «Милка-училка» снова приветливо улыбнулась нам, особенно девчонкам. – Для этого я, например, ем яблоко, если оно есть или пью чай с вареньем и кусочком хлеба. Мальчикам, конечно, нужно что-то посущественней, например, бутерброд с колбасой.

- Только после отдыха, бодрых физических занятий и лёгкого полдника, примерно в 16:15 можно садиться за уроки и делать их не отвлекаясь ни на что и ни на кого. Тут надо жёстко помнить народную пословицу: «Делу время, потехе час». Домашние уроки надо делать сразу, не откладывая на потом и до уверенного понимания того, что сделала или сделал. Если понял – значит сделал. Не понял – пытайся делать, пока не поймёшь.

- Не получается самому после трёх-четырёх попыток – спроси у старших или посмотри ответ в учебнике, - сказала примирительно «Милка-училка», - Но и после этого снова пройдись по задачке или по заданному материалу, чтобы уяснить всё до конца, до уверенности.

- Я свои домашние уроки, - как бы невзначай похвасталась «Милка-училка», - делаю за полтора или два часа, не больше. Потом я устаю. Мне надоедает зубрить, читать и размышлять, и я бросаю делать уроки.

Своим неожиданным признанием «Милка-училка» снова «приковала» всё наше внимание. Мы дружно подивились её близости к нам…

- После домашних уроков я обычно либо выхожу во двор прогуляться или занимаюсь домашними делами, готовлю ужин, стираю, глажу бельё, убираюсь в доме.

- Примерно в 19:00 я ужинаю, - деловито стала перечислять «Милка-училка», - мою посуду, смотрю телевизор, читаю, делаю домашние дела, чищу одежду и обувь, готовлю всё, что мне нужно на завтрашний день и готовлюсь ко сну.

- Если я чего-то недоделала из домашних уроков или что-то недопоняла, то перед началом вечерних телевизионных новостей или интересных телепередач я возвращаюсь к урокам и снова «пробегаю» по трудным заданиям. – «Милка-училка» немного задумалась и тряхнула красивой причёской. – Это очень полезно – вернуться снова к трудным заданиям и немного подумать о них, чтобы вновь всё точно осознать. Очень полезно.

- А потом я просто отдыхаю, - весело подытожила «Милка-училка». – Вечером я отдыхаю, играю, общаюсь, смотрю, читаю, слушаю, пою и даже танцую, если у меня хорошее настроение. А настроение у меня всегда хорошее, потому что я соблюдаю режим дня. Ясно?!

Нам было всё ясно и понятно. Нам всем хотелось с этого самого дня и момента жить так, как живёт эта удивительно красивая, живая, спортивная, молодая и милая учительница…

- А как вы проводите свои выходные дни? – среди всеобщего шума и гвалта раздался звонкий голосок Вали Антиповой. Она слушала «Милку-училку» очень внимательно и даже что-то записывала у себя в тетрадке.

- Свои выходные дни я провожу на свежем воздухе, - живо ответила «Милка-училка». – Езжу по маршрутам интересных экскурсий. Хожу в туристические походы. Гуляю в городском парке. Хожу с друзьями в лес, а на время отпуска уезжаю на отдых в другие города или в деревню, к бабушке. Я люблю наблюдать и изучать природу и мир людей.

Я немедленно тоже захотел наблюдать и изучать природу и мир людей, побывать в других городах и странах, особенно побывать у моря и «выйти в море, позабыв уют»…

Я так жгуче захотел выйти в природу, что мне стало невмоготу. Парта стала тесной, скамейка парты – жёсткой, атмосфера в классе – душной, а такая школьная жизнь – тяжкой…

Я тоже захотел жить по своему режиму дня и стать таким же весёлым, жизнерадостным и красивым, как «Милка-училка».

Странно, но тогда я ещё не влюбился в неё и не увидел в ней мою «Фею красоты и страсти»…

Наблюдать за окружающей природой и вести «дневник наблюдений» мне помог опыт работы с учебной метеостанцией, которую отремонтировал и принёс моему брату и мне наш папа. Мы с братом с увлечением снимали показания с барометра, термометра и анемометра, определяя направление ветра и его скорость, температуру и влажность воздуха, атмосферное давление.

Мой старший брат, его школьные и уличные товарищи вскоре охладели к игре «в метеостанцию», увлеклись внутренним устройством метеоприборов и вскоре «раскурочили» их, поломав пружинки и шестерёнки, а я ещё долго бегал в наш сад и снимал показания с термометров и барометра.

Дело в том, что мама была «метеочувствительной» и нуждалась в точных данных о влажности, давлении и температуре окружающей среды. Тогда она могла спокойно работать и заниматься домашними делами. Правда, она взяла с меня слово, что я никому не буду говорить о причине такого внимания «к факторам окружающей среды».

Я сдержал слово и никому ничего не рассказывал, но мой «дневник наблюдений» учителя и наша новая учительница по природоведению всегда хвалили и ставили в пример.

Я увлёкся Природой. По словам учителей, она была «нашим домом, средой, в которой мы живём». Без Природы жизнь невозможна и мы должны беречь Природу – мать нашу.

Мой брат и его старшие товарищи усмехались на мои такие выражения и говорили несколько иначе – «Берегите Природу – мать вашу». Это получалось у них с другим смыслом и интонацией, как бы «по фене», с ругательным оттенком, но я не обижался и продолжал со вниманием и интересом наблюдать за Природой.

В городском парке, под кустами вдоль дорог и тротуаров, у скамеек на бульваре напротив городской бани и во дворах городских домов можно было видеть множество разного мусора – бумаг, газет, консервных банок, битых бутылок, различных бытовых вещей и предметов. Иногда во дворах рядом с сараями образовывались целые кучи или свалки мусора, в которых мы, пацаны, находили много полезных вещей.

Однако взрослые относились к городскому мусору очень отрицательно, ругали всех и каждого, кто мусорил, помогали дворникам убирать мусор, организовывали субботники по уборке улиц и территорий.

Мы, школьники, с энтузиазмом помогали взрослым и тоже мели, собирали мусор в большие жестяные совки и вёдра, носили их в кучу на носилках, а потом кидали в кузова машин. Эта работа всегда была нетрудной, весёлой и азартной.

После того памятного урока «о режиме дня» я тоже, путём наблюдений и записей времени совершения своих дел, составил свой собственный привычный режим дня. Папа и мама, а потом и мой брат помогли мне всё правильно «разложить по полочкам» и я записал свой режим дня в «дневник наблюдений».

С начала Нового 1963 года я усиленно старался соблюдать этот режим дня, но он всё время нарушался из-за каких-то новых событий и приключений, телепередач и чтения книг, внезапной усталости или болезни. Болезни и мой хронический тонзиллит нарушали мой режим дня. Я никак не мог стать таким же весёлым, здоровым, жизнерадостным и красивым, как «Милка-училка».

Однако привычка жить по режиму осталась. Я на всю жизнь приучил себя придерживаться определённого порядка в делах и заботах, в играх и в приключениях. Не напрягаясь и не перенапрягаясь, я научился не только нарушать привычный режим дня, но и быстро его восстанавливать, когда жизнь успокаивалась.

В середине апреля 1963 года я настойчиво напросился в компанию к старшему брату, который, «заразившись» общим настроением «единения с Природой», вместе со своими друзьями «намылился» в лес на сбор берёзового сока.

Для этого мой брат и его друзья собрали в младших классах старые перья с ручек, обломали их и сделали желобки, которые должны были втыкаться в кору молодых и страх берёз. По этим перьям-желобкам должен был течь или быстро капать вкусный и полезный берёзовый сок.

Земля в лесу в апреле ещё была покрыта сугробами снега, между которыми располагались большие и глубокие лужи и озерца с чистой, холодной и прозрачной водой.

Луж было много. Лесная почва была насыщена водой. Прошлогодние листья, мелкие веточки и семена деревьев покрывали оттаявшие участки, легко проминались под нашими сапогами и ботинками, а наши следы мгновенно наполнялись талой водой.

Деревья в начале апреля ещё не совсем проснулись от зимней спячки, но если к их стволам прижаться ухом, то можно было услышать, как журчит в них сок, как что-то в них потрескивает и перемещается.

Наш папа дал нам с собой в лес небольшой молоток и своё долото или стамеску с узким полукруглым жалом. Мой брат авторитетно и уверенно прикладывал лезвие стамески к стволу дерева и серией небольших ударов делал неглубокий надрез в коре.

Надрез сразу набухал и из него начинал часто капать берёзовый сок. Ребята и я быстро старались воткнуть под разрез наши перья-желобки и подставляли под часто капающую струю бутылки. Лучше всего годились бутылки из-под шампанского.

Пока бутылки набирались берёзового сока, мой брат и его товарищи вырезали из веток пробки, бродили по окрестностям, искали что-то интересное или необычное. При этом каждый обходил «дозором» свои бутылки и проверял их наполнение.

Через два-три часа пребывания в лесу нам всем становилось холодно и мокро, промокали сапоги и ботинки, мы хотели есть и становилось скучно. Бутылки наполнялись по-разному. Одни уже были наполнены доверху и капли берёзового сока «взрывались» мелкими радужными брызгами из их горлышек. Другие продолжали наполняться.

Когда становилось невмоготу, мой брат командовал всем «сбор». Мы начинали собираться домой. Бутылки закрывались пробками, укладывались в сетки и мы «гуськом», лавируя между лужами и сугробами, скользя и падая, веселясь и слегка ругаясь, шли домой.

Дома мой брат якобы скромно и почти равнодушно вытаскивал из сетки грязные бутылки с берёзовым соком, ставил их на чистый кухонный стол и говорил маме, чтобы она «принимала добычу». Потом он нарочито замедленно раздевался, чтобы услышать мамину похвалу и шёл в свою комнату отдыхать. При этом он напряжённо и чутко прислушивался к кухонным звукам и запахам.

Я тоже устало раздевался, снимал мокрые ботинки и носки и вместо брата рассказывал маме о наших приключениях в берёзовом лесу. При этом я всячески подчёркивал значительность и значимость брата, его умение, авторитет и удачливость. Он, как правило, больше всех набирал берёзового сока и находил самые удобные деревья с кривым стволом, под которые удобнее всего ставить бутылки.

При этом я умалчивал о том, что мой брат «втихаря» сливал из моих бутылок берёзовый сок в свои незаполненные бутылки, говоря мне, что «у нас в семье всё общее»…

Я не обижался на моего  старшего брата, потому что за ужином мама наливала в бокалы для шампанского берёзовый сок всем поровну, а папа хвалил нас с братом почти одинаково.

Эти весенние походы в лес за берёзовым соком были интересными, но ещё не такими, каким стал наш выход в майский лес всем 3-«А» классом под руководством нашей «Милкой-Училкой». Это она влюбила меня в лес…

В субботу 11 мая 1963 года, как и в предыдущие дни, была очень тёплая и сухая погода. По прозрачному сине-голубому небу лениво плыли небольшие облака. Ночью ещё было не очень тепло 5-7°С, а днём температура воздуха под ярким и жарким весенним солнцем быстро поднималась до 22°С.

Поэтому мама разрешила мне пойти вместе со всем классом в лесной поход. При этом она строго наказала «обходить лужи, чаще быть на солнце, не бегать и не прыгать, чтобы не вспотеть и не простудиться».

Последним нашим школьным уроком в субботу должно было быть рисование, но «Милка-училка» уговорила нашего учителя по рисованию, музыке и пению пойти с нами вместе в весенний лес «на этюды». Виктор Иванович согласился и теперь блаженно шествовал рядом с нами, неся на плече чудной деревянный чемоданчик с металлическими трубками и углами.

Этот чемоданчик на плечевом ремне притягивал нас, как магнит, потому что был заляпан пятнами разноцветных красок, скрывал в себе чудесный набор кисточек, тюбиков, листов картона и ещё много всяких разных «штучек-дрючек», с помощью которых наш Виктор Иванович создавал свои изумительные картины.

Нас заранее предупредили, чтобы мы оделись по-походному, то есть в крепкие непромокаемые ботинки, штаны и тёплые куртки, и чтобы на головах у нас были кепки или шапочки. Кроме этого, мы должны были взять с собой цветные карандаши и картонки или фанерки с прикреплёнными к ним листами бумаги из рисовальных альбомов. Мы должны были научиться рисовать карты местности и маршрут лесного похода.

Я добросовестно исполнил домашнее задание и взял с собой: фанерную крышку от специального ящика-футляра с папиными слесарными инструментами; три листа плотной бумаги из своего домашнего рисовального альбома; два резиновых кольца от маминых бутылочек с лекарствами (этими резиновыми кольцами я прижал листы бумаги к фанерке); простой, красный, коричневый, синий и зелёный карандаши; «стёрку» и перочинный ножик.

На всякий случай я взял «без спроса» настоящий походный компас моего брата. Он был большой, красивый, с рифлёным ободком, который вращался вокруг циферблата, по которому можно было брать какие-то «азимуты».

Наш лесной поход начался во дворе школы и должен был продолжаться по улице, ведущей к окраине города, но мы, дружно и весело галдя и перебивая друг друга, уговорили Виктора Ивановича и «Милку-училку» пойти «нашим путём» - через спортивную площадку и дырку в школьном заборе. Это был прямой путь к отвалам бывшего загородного глиняного карьера, к нашему «горному озеру», а за ним – к опушке настоящего берёзового леса.

Беспорядочной толпой, толкаясь и мешая друг другу, мы быстро пересекли территорию школы, объездную дорогу и вышли к карьерному озеру «Горный». Это был край наших мальчишеских игр и приключений.

На этом месте когда-то добывалась шамотная глина. Здесь экскаваторами были вырыты глубокие котлованы и насыпаны высокие горы-отвалы глинистой породы.

Ребята рассказывали, что однажды всего за одну ночь все котлованы вдруг заполнились голубой мутной водой и на дне оказались экскаваторы, машины, лебёдки, транспортёры. Так образовалась система озёр с крутыми обрывистыми берегами-горами-отвалами под общим названием «Горный».

Говорили, что «если глубоко нырнуть, то можно достать до этих машин или воткнуться в торчащую стрелу экскаватора, в кабине которого спал ночной сторож карьера, который там остался и не сумел выбраться, когда подземные родники затопили карьер».

«Милке-училке» очень понравился наш «Горный» и наш рассказ о его судьбе и ночном стороже карьера. Она решила взобраться на самую высокую гору-отвал. Мы все, мальчишки и девчонки, храбро последовали за ней.

Стоя на вершине в окружении ребят, «Милка-училка» сказала нам, чтобы мы «внимательно посмотрели кругом».

- Смотрите, как сверху с высоты пространство вокруг кажется нам огромным. Когда нашему взгляду не мешают деревья и дома, видно далеко-далеко. Правда? – спросила всех «Милка-училка».

Мы были согласны.

- Кстати, - сказала «Милка-училка» учительским голосом, - С высоты двух метров на ровной местности видно вдаль на 5 километров или на 5000 метров. А с этой горы виден горизонт намного дальше, минимум на 10 километров. Так что мы с вами сейчас с этой горы смотрим за линию горизонта.

- Горизонт, - продолжала «Милка-училка», - это то место, где пространство неба соединяется с поверхностью земли. Если двигаться вперёд, то это видимое место будет всё время открываться перед нами и удаляться от нас. Так что никому и никогда не удастся пешком догнать горизонт.

- А теперь посмотрите по сторонам света, - сказала «Милка-Училка» и достала из кармана своей курточки точно такой же компас, который я стащил у моего брата.

Она показала всем компас и сине-красную стрелку, которая «смотрела» всё время в одном направлении, как бы ребята и девчонки ни крутили компас в разные стороны.

- Синее остриё намагниченной стрелки компаса всегда смотрит в сторону Северного полюса, - сказала «Милка-училка». - Красное остриё стрелки компаса смотрит на юг, в сторону Южного полюса. Если стать лицом на север, то слева будет запад, а справа – восток. Покажите мне, где какие стороны света?

Ребята наперебой стали показывать стороны света, а девчонки их проверяли по стрелке компаса.

- А я могу показать стороны света и без компаса, - вдруг услышал я свой звонкий взволнованный голос. Услышал и немедленно испугался, потому что я совсем не хотел «выставляться» и чего-то говорить этой молодой женщине, которая всё больше и больше мне нравилась.

«Милка-училка» немедленно обернулась в мою сторону и весело взглянула прямо в мои глаза.

- Ну, покажи нам, как ты это делаешь, - сказала она весело и ободряюще улыбнулась.

Ни «Милка-училка», ни мой друг Славка, ни ребята, ни девчонки нашего 3-«А» класса ещё не знали, что я «от корки до корки» давно уже прочитал учебник по природоведению не только для 3 класса, но и для 4-го и для-5 классов.

Они не знали, что я уже давно «брежу», как выразился мой брат, морскими походами и приключениями, что я играю «в моряков» и «в пиратов», что строю из диванных подушек «рубку корабля», вращаю вырезанный из картона «настоящий» штурвал с ручками и кричу сам себе: «Лево руля! Право на борт! Держать по курсу на зюйд-вест! Эй, на румбе?! Так держать!» и т.д.

Я сильно смутился всеобщим вниманием, но храбро выступил вперёд, встал спиной к солнцу и расставил широко руки на ширине плеч.

- Сейчас уже полдень, - сказал я. – Если в это время спиной встать к солнцу, то перед нами будет север, справа - восток, слева - запад, а сзади - юг.

- Почему? - спросила «Милка-училка». Ребята тоже вопросительно и недоверчиво смотрели на меня, а Валя Антипова почему-то скривила недовольную гримасу.

- Потому что солнце встаёт всегда на востоке, в полдень занимает на небе самое высокое место, а потом западает на западе, - сказал я уже немного сердито. – Об этом все знают.

Все загалдели, зашумели. Ребята закивали головами и поддержали меня, а девчонки стали сомневаться, но «Милка-училка» сказала, что «Саша прав», что «так и есть на самом деле» и тоже показала всем нам свою тень на земле и правильное направление на стороны света. Девочки проверили нас по компасу и убедились, что это так.

После этого само собой моё место оказалось теперь не с краю нашей походной ватаги, а рядом с «Милкой-училкой». Теперь никто не старался меня оттеснить от неё…

«Милка-училка» вела нас по горкам, пригоркам и тропкам мимо озёр «Горного». По дороге она спрашивала нас «в какой стороне света находятся ориентиры» - труба шамотного завода, самая высокая гора-отвал «Горного», берёзовая опушка леса, ажурный столбы высоковольтной электролинии, город.

- Если вы знаете, в какой стороне и в каком направлении находятся важные ориентиры, вы никогда не заблудитесь, - авторитетно поучала нас «Милка-училка», а сама тревожно озиралась и поглядывала на довольного учителя по рисованию, музыке и пению.

Виктор Иванович наслаждался походом, но и он уже начал присматриваться к окружающему миру в поисках объекта для своих «этюдов».

Вскоре тропки грибников привели нас на опушку берёзового леса туда, где мой брат, его друзья и я собирали в бутылки берёзовый сок.

Я чувствовал себя в этом берёзовом лесу, как дома.

Апрельские лужи и участки мёрзлой почвы давно уже высохли и покрылись молодой травой. Берёзы «оделись» молодой светло-зелёной листвой и были такие нарядные и красивые, что все невольно залюбовались, а Виктор Иванович немедленно распаковал свой этюдник, разложил складной стульчик и стал налаживать свою палитру и краски.

Алюминиевые трубки этюдника оказались ножками, а деревянный чемоданчик – походным мольбертом, в котором в специальных отделениях лежали кисти, баночки и тюбики с краской и растворителями.

Виктор Иванович, окружённый притихшими ребятами, быстро простым карандашом набросал чёрточками стволы будущих берёз, ветки, нарисовал пенёк от упавшей когда-то большой берёзы и стал покрывать этот карандашный рисунок своими красками.

Мне очень хотелось постоять за его спиной и в деталях посмотреть, как он пишет картину, но меня почему-то как магнитом тянуло к «Милке-училке». Мне показалось, что от неё как-то по-особенному пахло. Я захотел разгадать тайну этого запаха…

Берёзы в лесу были разные – молодые, зрелые и старые. Молодые берёзки были тонкие, у них почти по всему стволу кора была белая-белая кора с чёрными поперечными рубчиками. Зрелые берёзы невысоко над почвой уже имели огрубевшую кору, которая потрескалась, заполнилась всяким лесным сором. На этих деревьях уже были продольные и поперечные зарубцевавшиеся шрамы от морозных зим.

Старые берёзы имели толстые стволы, покрытые высоко над нашими головами грубо-морщинистой корой. Эти берёзы были очень высокими, уверенными, мощными и медленно покачивались, шелестя огромными кудрявыми кронами.

На некоторых берёзах кто-то срезал кору на бересту. Это были взрослые люди, так как кору срезали со зрелых деревьев и высоко над уровнем почвы. Кто-то срезал кору умело, оставляя чёрный пробковый слой под берестой, а кто-то срезал кору толстым слоем до гладкой древесины. Такие берёзы выглядели ранеными, больными.

«Милка-Училка» обратила наше внимание на эти ранения деревьям и сказала, что «это варварство так относиться к живым деревьям, которым не только больно, когда с них живьём сдирают кожу, но и смертельно опасно».

Я категорически был согласен с учительницей, потому что она почти слово в слово повторила то, что говорил нам с братом папа, когда мы были на первомайском празднике в городском парке. Папа очень рассердился увидев берёзы с ободранной корой…

Однако мы пришли в берёзовый лес не только для того, чтобы слушать «Милку-училку» и наблюдать за учителем-художником, Мы пришли в лес играть и баловаться…

Кто-то из ребят уже собирал хворост для костра, девчонки собирали разные травы, первые весенние цветы и начали вить свои венки-веночки. Кто-то нашёл в траве старую полуспревшую корзинку грибников и начал играть ею в футбол. Кто-то кучковался в группы, чтобы просто гулять по берёзовому лесу, а Валя Антипова вдруг отделилась от всех, подошла к взрослой берёзе, обняла руками её ствол и прижалась щекой к её тёплой, белой и ласковой коре…

Я краем глаза видел все эти картины и даже на секунду забыл о «Милке-училке», глядя на беззащитное и спокойное лицо Вали Антиповой, но кто-то во мне нетерпеливо торкнул в грудь и заставил обернуться к учителям.

«Милка-училка» стояла за спиной Виктора Ивановича и смотрела на его быстрые и ловкие мазки красками по картине. На этюде уже чётко проступали контуры стволов берёз, сетка чёрных веток, устремлённых ввысь, пёстрые голубовато-зелёные просветы между деревьями. Виктор Ивановчи рисовал акварельными красками, поэтому этюд получался прозрачным и пока расплывчатым.

Я подошёл сзади к «Милке-училке» почти вплотную и незаметно втянул в себя запах, витавший возле неё. От неё пахло чем-то незнакомым, странным, приятным и волнующим.

Это не был запах травы или берёзовой листвы – их я уже понюхал, сорвав несколько травинок и листочков. Это не был запах пудры, крема или губной помады, которыми очень редко пользовалась моя мама или пользовались другие женщины-учительницы. Наша «Милка-училка» почти не пользовалась косметикой, а сегодня вообще была без неё.

Запах, который исходил от «Милки-училки» был необыкновенным, одновременно разнообразным и единым, цельным, как запах букета разных полевых цветов.

Моя мама обладала уникальным нюхом и могла отличить любой запах любого цветка, пахучего вещества, алкоголя, пота, лекарства, вещи и даже события. Она легко угадывала, когда мы с братом или он, или я чего-то вытворяли дома. Особенно чутко мама относилась к запаху пыли, пота и несвежести белья.

У нас дома на шифоньере в спальне родителей лежали пахучие высушенные пучки разных трав, а между слоями постельного и обычного белья и нательной одежды – мешочки с травами, семенами, корешками или куски ароматного мыла.

Мама очень любила ароматные травяные и цветочные чаи и часто экспериментировала с ними, угощая папу, брата, меня и всех, кто к нам приходил в гости своими знаменитыми целебными чаями.

Может быть, ко мне перешла частица маминого нюхательного дара, но я сейчас точно знал, как пахнут акварельные краски, например, красные, белые, зелёные и синие, как пахнет растворитель для красок, как пахнет гуашь, как пахнут волосы сидящего на низком раскладном стульчике Виктора Ивановича, как пахнет берёзовый лес. Но я никак не мог угадать, чем и как пахнет «Милка-училка».

Я незаметно подбирался к ней всё ближе и ближе. Я медленно вдыхал в себя воздух и старался полнее вдохнуть в себя её чудесный запах…

Запах учительницы почему-то волновал меня, тревожил и в то же время – радовал. Радовал так, что у меня опять в трусиках стало сыро. Я почувствовал уже знакомое волнение внизу живота, которое волнами вместе с сердцебиениями вдруг начало подниматься всё выше и выше, захватывая мою грудь, бока, руки, плечи, шею и щёки.

Звуки, крики и визги играющих и балующихся моих товарищей и девчонок куда-то исчезли. Я стал погружаться в какой-то радостный, плотный, светящийся невидимый туман из ярких солнечных бликов, зелёных теней, шелеста листвы и запахов, запахов, запахов…

Кто-то во мне, слабо сопротивляясь этому волшебному мареву света, звуков и запахов, хотел было возразить, но кто-то другой ему мягко помешал и помог мне ещё глубже раствориться в этом тумане. Я вдруг захотел заплакать и теперь уже почти судорожно втягивал в себя ароматы, исходившие от рядом стоявшей женщины.

Странно, но я вдруг отчётливо понял, что рядом со мной не учительница, на «Милка-Училка», а молодая женщина, от которой исходит удивительно притягательный, насыщенный, разнообразный и объёмный запах. Он лишал меня силы сопротивления, воли, каких либо иных желаний, кроме одного – влиться, впиться, нырнуть в этот запах, прижаться к этому женскому телу, которое было уже на расстоянии нескольких сантиметров от меня…

В голове промелькнула тревожная шальная мысль-вопрос: «Как ты выглядишь сейчас со стороны? А если кто-то заметит, как ты её нюхаешь?».

Я попытался поймать эту мысль, но она только пахнула на меня холодком и сменилась новым букетом странных запахов. К ним вдруг прибавился ещё несколько запахов – слабый запах куртки учительницы из плащевой ткани, запах её белого шёлкового шарфика, который был повязан на шее, как галстук, а также какой-то ещё новый и незнакомый запах, от которого у меня закружилась голова.

Этот новый запах полностью лишил меня дыхания и какого-либо движения. Я застыл как в игре «в замри» и только нюхал, нюхал и внюхивался в эту какофонию запахов.

Букет запахов исходил от учительницы. Я чуял в нём запах груши, лимона, ландыша, подснежника, розы, жасмина, полевых цветов, красного виноградного вина, можжевельника, мёда, хлеба, молока и маковых зёрнышек. Были и другие знакомые запахи, но я не знал их названий.

От этих запахов во мне что-то произошло такое, отчего я вдруг очнулся и с ужасом ощутил, что немного описался…

Этого ещё не хватало! В моих трусах я ощущал не просто сырость, а мокрость. Из писки легко и свободно изливалась какая-то жидкость. Я не мог, да и не хотел, останавливать её истечение. Кто-то во мне ликовал и я с наслаждением истекал «мужским соком»…

Ощущая, как промокают мои трусы и намокают штаны, я похолодел от ужаса. Потом кровь бросилась мне в лицо, в щёки, в уши. Лоб мой запылал, а вся голова вдруг стала мокрой от пота. Потом испарина охватила всё моё тело. Мне стало нехорошо.

Мир вокруг практически исчез. Не слышны были крики и визги ребят и девчонок. Пропали из поля зрения Виктор Иванович и его почти нарисованный берёзовый лес. Растворились и сами берёзы вокруг, земля, трава и небо. Даже учительница вдруг стала полу-туманной, невидимой.

Все мои ощущения и чувства теперь сконцентрировались внизу моего живота, где предательски растекалось, пропитывалось и проступало на свет божий моё мокрое пятно на штанах.

- Что ты наделал?! - вскричал внутри меня чей-то гневный голос. – Как ты мог допустить такое?!

Мне показалось, что это был голос нашей учительницы «Милки-училки» и она обращалась ко мне…


Когда я осмелился открыть глаза и взглянуть вокруг, всё было таким, как прежде. Ребята играли в футбол уже размочаленной корзинкой грибников. Девчонки обменивались своими травяными и цветочными веночками. Виктор Иванович обмывал из бутылки свои кисти, а «Милка-училка» стояла спиной ко мне в напряжённой позе «оловянного солдатика» с руками «по швам».

Прозрев, обретя слух и возможность двигаться, я мгновенно взглянул на ширинку. Она была сухая! Наверно промокла та часть штанов, которая была между ног.

Я снова встревожился и оробел, но руки сами прикрыли меня моей фанерной крышкой от папиного ящика для инструментов. Это было просто и естественно.

Я не только обрадовался, но с облегчением возликовал. Я мог прикрыть или скрыть от всех свой позор!

Только тут я заметил неподвижность и странную позу учительницы, застывшей в стойке часового. Она продолжала неподвижно стоять спиной ко мне в нескольких сантиметрах от меня.

«Надо тикать!» - подумал я совершенно спокойно и сделал шаг назад. Потом ещё два шага. Только я собрался окончательно развернуться и дать дёру, как учительница обернулась…

Такого выражения лица нашей «Милки-училки» я ещё не видел никогда! Оно было отрешённым, туманным, растерянным, беспомощным и счастливым одновременно.

Её глаза и взгляд были направлены не на меня, не на лес и не на ребят, а куда-то вдаль, вглубь или вширь, за горизонт.

Она слабо улыбалась неподвижными губами, не моргала пушистыми и длинными ресницами и не играла, как обычно, тонкими дугообразными бровками.

Она… нюхала…

«Милка-Училка» точно так же, как я судорожно вдыхала в себя окружающие запахи и чутко пыталась что-то в них распознать. Я понял это сразу. Мне показалось, что я не ошибаюсь, видя, как учительница замедленно, как слепая, поворачивается и тянется в мою сторону.

Ноздри её чуть-чуть великоватого носика с шишечкой на конце широко раздувались и трепетали в попытке вдохнуть в себя запахи. Она мягко, но часто вдыхала в себя воздух. Было видно, что она пытается что-то унюхать.

Ещё через секунду я вдруг отчётливо осознал, что эта молодая женщина пытается унюхать и учуять меня, мой запах. Она теперь не только повернулась ко мне всем телом, но и сделала маленький шаг в мою сторону.

Я снова почувствовал опасность и тревогу, но теперь я был прикрыт, находился от неё на расстоянии и мог в любой момент убежать или скрыться в толпе ребят. Я остался на месте…

Учительница машинально шагнула раз, потом ещё один раз и в таком же затуманенном состоянии приблизилась ко мне. Не подходя ко мне вплотную, «Милка-училка» вдруг вздрогнула. Взгляд её изменился. Она теперь уже осознанно взглянула мне в лицо.

Теперь её ноздри были широко раскрыты, а глаза изумлённо распахнуты. Она смотрела на меня с выражением недоумения, волнения и вопросительного требования. Мне показалось, что её взгляд выражал вопрос: «Это ты?».

Мне стало одновременно страшно, неловко, стыдно и чертовски приятно. Я владел тайной, которую она пыталась разгадать точно так же, как только что я пытался разгадать тайну её притягательного запаха.

Мне очень хотелось ответить «Милке-училке» взглядом-ответом: «Да, это я!», но в тот же миг кто-то опять торкнул меня в грудь. Я постарался изобразить невинный вопросительный и деловой взгляд.

Наверно мой взгляд не показался её правдивым. Она ещё более внимательно взглянула мне прямо в глаза, но я заметил оттенок сомнения в выражении её лица и неуловимое движение носом в сторону Виктора Ивановича.

Я с трудом отвёл свой взгляд на ребят, а учительница сделала маленький шажок к учителю по рисованию, музыке и пению.

Как только «Милка-училка» тронулась с места, я вновь ожил и тоже на негнущихся ногах, ощущая мокрую скользкую сырость между ног, отошёл в сторону от ребят, от учителя-художника и от этой прекрасно пахнущей девушки-женщины, которая своим ароматом вызвала во мне бурю теперь уже восторженных ощущений.

Подойдя к старой берёзе, я тоже, как Валя Антипова, обнял её руками, прижался к её корявой, но удивительно мягкой, пахучей и родной коре горячим лицом, лбом и щекой и обессиленно застыл, стараясь не расслаблять ноги, чтобы не упасть.

Мне хотелось лечь в траву, кататься по ней и кричать, кричать и кричать от восторга, от осознания того, что со мной опять произошло то, о чём я тайно мечтал «всю свою сознательную жизнь»…

По дороге домой я ловко прикрывал перед штанов фанерной крышкой или прятался за соседними ребятами. Вскоре я почувствовал, что «мокрень» моя присохла и теперь мне надо что-то придумать, чтобы дома не попасться маме.

Надо было быстро найти новые трусы и застирать старые с хозяйственным мылом, а если надо, то и штаны. Я уже знал, что хозяйственное мыло хорошо «забивает» чужие запахи…

Всю дорогу «Милка-училка» растерянно и с любопытством оглядывалась вокруг, обращалась к ребятам и девчонкам с вопросами о состоявшемся лесном походе, проверяла и перепроверяла, как мы усвоили её урок на природе. При этом она незаметно приближалась к каждому из ребят и всё раздувала и раздувала свои ноздри…

Она ещё в лесу обнюхала нашего учителя по рисованию, музыке и пению Виктора Ивановича и быстро отошла от него с гримасой разочарования на своём красивом личике. Действительно, от Виктора Ивановича густо пахло красками, немытыми жирными волосами, потом, табачным дымом и ещё чем-то прогорклым и застарелым. 

Никто не обращал внимания на то, как «Милка-Училка» украдкой обнюхивает мальчишек. Наоборот, все ребята были довольны сегодняшней вылазкой в лес и охотно отвечали учительнице, жались к ней, бежали перед нею,  путались у неё под ногами.

Я тоже подходил ближе к учительнице, делая вид, что участвую в общем азартном обмене вопросами и ответами, но не приближался к ней вплотную. Мне было интересно украдкой наблюдать, как она ищет знакомо-незнакомый запах, от которого так опешила в берёзовом лесу.

Ближе к школе «Милка-училка» перестала принюхиваться. Городские улицы наполнились такими запахами пыли, асфальта, меловой побелки на деревьях, свежеокрашенных спортивных снарядов на школьном дворе, что в какие-то тонкие запахи невозможно было учуять.

Все стали шумно прощаться, желать друг другу удачи, успехов и счастья. Подошёл пузатый городской автобус. Водитель эффектно на повороте распахнул перед «Милкой-училкой» широкую дверь.

«Милка-училка» уже встала правой ножкой на ступеньку, чтобы войти в автобус, но вдруг обернулась к нам. На её лице «читалась» какая-то растерянная догадка, ещё неуверенная, но всё же действительная.

Все прощально махали ей руками, но мне показалось, что «Милка-училка» смотрит прямо мне в глаза. Её дугообразные брови взметнулись вверх, глаза округлились и заискрились, а губки сложились в улыбку узнавания.

Я немедленно «погасил» свою торжествующую улыбку и «невинно», но с бешено стучащим сердцем, ответно и уже не скрываясь, послал ей мысленный ответ: «Да, это был я».

Водитель нетерпеливо «рыкнул» мотором. Учительница легко вспорхнула внутрь автобуса, и только пыль, смешанная с выхлопными газами, осталась на том месте, где только что мы с «Милкой-училкой» обменялись взглядами узнавания и признания.

- Чё ты на неё зыркаешь? – кто-то пихнул меня в бок и мой друг Славка с тревогой и участием стал тормошить меня, выбивая из оцепенения.

- Он в Милку-училку влюбился, - громко и насмешливо сказала Валя Антипова. – Он к ней в лесу прилип, не оторвёшь.

Я опять немедленно вспыхнул и ощутил, как кровь толчками бросилась мне в уши, в щёки, в шею, затолкалась в висках…

Не давая мне как-то ответить, Славка оттащил меня от группы смеющихся девчонок – верного окружения нашей первой красавицы, Вали Антиповой. Он заговорщицки стал горячо шептать мне в ухо о том, что «эта Милка-училка – классная девушка», что «надо записаться к ней в кружок природоведения, так как она собирает разные лесные коряги и делает из них настоящие скульптуры».

Я растерянно кивал головой, соглашался, двигал бездумно ногами, провожая Славку по дороге к его дому, а сам всё пытался сквозь шум и гам в моих мыслях и ощущениях уловить какую-то важную мысль.

- Странно, - сказал во мне чей-то спокойный и рассудительный голос. – Валя в лесу была сама по себе или с девчонками. Я даже перестал её замечать, а она вдруг заметила, что я был близок к «Милке-училке».

- Ничего странно, - ответил во мне другой голос с иной интонацией. – Может быть, Валя чует взгляды, как мама чует запахи?

Дома, после того, как я рассказал папе, маме и брату о нашем лесном походе и о том, как мы исследовали карьер «Горный», лесные тропы и берёзовый лес за городом, мы все дружно обедали, обсуждали мой поход и мою карту-маршрут лесного похода. Мой брат даже не рассердился на меня за то, что я «без спросу» взял его личный компас.

Когда сытая усталость замедлила мой восторженный рассказ, а слушатели «насытились» моими открытиями и успехами, мама отправила всех отдыхать, а меня позвала в ванную.

- Вот тебе новые трусики и шаровары, - подала она мне давно заготовленное бельё и одежду. – Сполоснись под душем, переоденься и иди спать, а трусики и штаны положи в этот тазик и залей водой. Понял?

Я всё понял и благодарно выполнил всё, что наказала сделать мне мама. Моя мама – самая тактичная, воспитанная и добрая мама на свете…

После этого я с чувством блаженства нырнул в свою прохладную и чистую постель, под моё лёгкое, но тёплое одеяло.

Моя Фея красоты и страсти явилась мне в образе «Милки-училки» не сразу, а в тот момент, когда я «утонул» в мягчайшей пуховой подушке и потерял всякое ощущение окружающего мира.

Она явилась мне точь в точь в той позе, в которой стояла наша «Милка-училка» перед дверцей нетерпеливого автобуса. Только теперь вокруг неё был не город, не автобус, не пыль и не выхлопные газы, а какие-то странные растения, похожие на пальмы.

«Почему пальмы?» - ещё успел удивиться я перед тем, как полностью отдаться чарующему взгляду полностью обнажённой Феи. – «И чем это пахнет? Может быть это Фея запахов?».

Фея запахов стояла спиной ко мне. Я отчётливо видел её худенькую фигуру, окружённую остролистными ветками каких-то деревьев, похожих на тропические пальмы или на листья папоротников.

Эти ветки и листья касались её тела сзади и спереди, с боков, обнимали её стройные ножки, касались её пышной причёски. Некоторые веточки со множеством листочков Фея запахов отстраняла, а другие прижимала к себе. Мне показалось, что Фея запахов как бы купается в этих веточках со множеством листьев-пёрышков.

Среди тёмно-зелёных листьев и веток нигде не было видно цветов, но сама Фея запахов, её обнажённое тело, руки, лицо и пышная причёска были как один большой цветок.

Особенно похожа на цветок была причёска Феи запахов. Пышные волосы феи были по-модному взбиты и уложены вокруг её головки крупными воздушными локонами.

Над правым виском волосы волной вздымались вверх и вбок. Они плавно изгибались надо лбом и с боков от лица феи крупными локонами и заканчивались завитыми заострёнными кончиками. Эти локоны, как лепестки какого-то чудесного цветка, обрамляли красивое лицо, невесомо касались её щёк, плеч и пышной гривой волновались на её спине.

Тело Феи запахов было худеньким, почти девчачьим. Между её выпирающих лопаток по всей спине сверху вниз изгибалась ложбинка её позвоночника. Особенно рельефно выглядела ложбинка на спине в районе талии.

Фея запахов стояла полуобернувшись ко мне, поэтому её спина очень красиво выгнулась, как стебелёк цветка и я отчётливо видел, как её ложбинка заканчивается в том месте, где начинается её попка. В этом месте у феи были две ямочки, почти такие же, как ямочки на щёках, когда наша «Милка-училка» счастливо или смущённо улыбалась.

Я тоже невольно улыбнулся во сне и только теперь увидел её лицо…

Фея запахов смотрела на меня с улыбкой понимания, узнавания и признания. Её широко распахнутые глаза излучали внимательный, пристальный, но улыбчивый взгляд.

Фея запахов чуть-чуть наклонила голову вниз, а правое плечико приподняла вверх, словно прикрываясь им, поэтому её взгляд получился заговорщицким.

При этом она свободно приподняла вверх свои дугообразные тонкие бровки и смотрела на меня огромными карими зрачками из уголков своих ясных глаз. От этого её взгляд ещё более становился озорным, лукавым, проникающим.

Фея запахов улыбалась своими красивыми губками так, что с боков на щёчках образовались весёлые складки-ямочки. При этом её губы были без помады, но розово-алыми, как кровь. Мне почудилось, что от этих алых улыбчивых губ исходит тонкий аромат подобный маминым духам…

Я вообще почему-то чуял знакомые запахи, исходящие от моей ночной Феи запахов. Я «слышал», как пахнут её волосы, брови, ресницы глаз, ясные блики ночного света на её щёчках, её локоны, трепетно касающиеся её спины, её плечи, тонкие стройные руки, которыми она придерживала вокруг себя ажурные остролистные ветки каких-то растений.

Правую руку с приподнятым к подбородку плечиком Фея запахов вытянула вперёд так, чтобы прикрыть полушарие её маленькой грудки, которая остреньким бугорком выглядывала из под неё. В тени этой руки угадывался маленький пупрышек соска и тёмный кружок вокруг него.

Удивительно тонкая талия Феи запахов плавно переходила в гибкую линию бедра. Какая-то нахальная ветка с частыми острыми листочками прижалась к её животу и «сокровенному тайному месту», которого я никак не мог видеть.

Я видел только удивительно гладкие дольки её попки, одна из которых была упруго напряжена, а другая, левая, чуть-чуть опущена вниз, потому что левая ножка Феи запахов был расслабленной в колене.

Изгибы и форма плеч, спины, талии, бёдер, попки и ножек Феи запахов были мне чем-то знакомы. Я уже видел однажды эти формы. Они показались мне скульптурными. Тело Феи запахов выглядело так, как фигуры древнегреческих «венер»…

Странно, но я совершенно спокойно смотрел на тающий в моём сне облик Феи запахов. Я с восторгом вдыхал её невидимые запахи и внутренне усмехался, уверенный в том, что тайну моего сегодняшнего поведения и состояния в весеннем лесу не разгадал никто.

Моя Фея красоты и страсти, фея запахов и эта молодая живая учительница по природоведению с не очень звучным прозвищем «Милка-училка» были моими и только моими женщинами, которых я уже видел, знал, ощущал, чувствовал, понимал и, возможно, даже любил как мужчина.

Как же я ошибался…