Крокодил в очках

Часть первая. Как Яна перестала быть.
               
   Яна всегда завидовала людям, живущим в домах, дворы которых огорожены заборами. Как же приятно заходить в  чистенький, освещенный подъезд, здороваться с консьержем, и не вздрагивать, если кто-то прошмыгнет следом. Не шарахаться от каждой тени на лестничной площадке, не искать судорожно ключи в сумочке, каждую минуту ожидая удара по затылку,  не выдыхать с облегчением уже за дверью, закрытой  на все запоры.
  Почему она такая трусиха? Кого ждёт? Кого боится? Она ждет её – Анечку. Свой «любимый»  призрак из прошлого.  Почему ждёт? Потому, что знает – она придёт. И еще знает, что если перестать ждать, то придет обязательно.
   Яна привыкла к ожиданию этого ужаса, привыкла и – смирилась. А может – устала? Во всяком случае, это стало  повседневностью,  частью обыденной жизни…

                Х    х     х

  Яне 30 лет и она живёт одна в небольшом городке Глебовске. Одна, в смысле, что не с мужем. А так-то, конечно, не одна – у неё есть пятилетние сыновья – Виталик и Димка, близнецы. Живут они на игрушечную зарплату медсестры и на самые настоящие деньги, что она получает за уколы и капельницы, которые ставит соседкам и всем, кто попросит о медпомощи на дому. Бывший муж Яны растворился на далеких израильских просторах. Потянуло его на историческую родину вслед за отцом. А Яну не потянуло. Да и почему её должно тянуть на чью-то историческую родину? Иногда муж присылает ей деньги. Не алименты, а так. Что-то вроде единовременных  пособий. Когда больше, когда поменьше. Тогда Яна с мальчишками  устраивает пир горой или  покупает что-нибудь для души. 
   В наших  широтах солнце не частый гость, значит,  люди за черными стеклами очков прячутся не от его лучей.  Они боятся показывать свои глаза другим людям. Может, что-то скрывают, или что-то замышляют. Каждый такой  «очкарик» для Яны, словно колодезный люк с неплотно пригнанной крышкой. Не дай Бог наступить. Этот парень был такой же: неприятный,  замаскированный.
   Яна с близнецами зашла в  магазин после садика. Виталька и Димка бились у её ног, немедленно  требуя  воды и шоколадных яиц. А этот жлоб влез без очереди, ему надо было  срочно  купить сигарет.
    Тылы детинушке прикрывал какой-то необычный автомобиль. Что-то вроде лимузина было поставлено вплотную к дверям самого большого в городе универсама. Автомобиль был похож на крокодила  и тоже, как и его водитель, носил тонированные очки, вернее, стекла. Большущий такой. В пассажирском отсеке вполне мог бы поместиться гроб.
   Яна, утесняемая нахально лезущим к прилавку парнем,  обратила внимание на тот факт, что носом достаёт ему аккуратненько до плеча, если не поленится поднять подбородок, и решила не скандалить. 
    И тут выяснилось, что пилоту крокодильского автомобиля  не хватает рубля. Пять тысяч продавщица отказывалась разменивать, а из мелких денег у курильщика  было ровно пятьдесят девять рублей. Но не шестьдесят, как это было указано на ценнике. «Очкарик» непрестанно оглядывался на лимузин, перерывая карманы джинсов и куртки. Не решался все бросить и вернуться в машину за деньгами.
– Яна, пить! Яна! – дети любят называть Яну по имени. Как не борется, бесполезно. Мамой они её называют почему-то исключительно, когда они дома. Перешагнули порог, вышли на улицу? Все. Её зовут Яна, но никак не мама. Верещали дети довольно звонко. И тогда она решилась.
 – Возьмите рубль, – Яна протянула парню монетку. Он снял очки, прищурился,  чтобы внимательнее её разглядеть, покачал головой, как бы не веря своим глазам. 
 – Всегда стараюсь запоминать тех, кто дает мне деньги просто так. Редкие люди. – Парень взял рубль, отдал его продавщице, забрал свои сигареты и вернулся в машину.
   Яна тут же посмотрела на своё отражение в стекле витрины. И  зачем-то отметила, что  кроме рубля ей было  нечем порадовать  очкарика. Фигура могла  быть стройнее,  курточка новее, а глаза… поярче, что ли, они должны были быть, эти глаза… пучок из сереньких волос на затылке почему- то особенно её расстроил. Он-то уж точно её никак не украшал. Да чего уж там скрывать, и родиться хорошо было бы лет на десять позднее. Типичная женщина-невидимка!
   Продавщица выдала Яне две маленьких бутылки негазированной воды «не из холодильника», два киндер-сюрприза,  и вся компания направились домой.
   Как же хорошо дома!

           Как же хорошо дома!

   Все-таки любила Яна свою квартиру! Она не маленькая, но кажется таковой, потому, что в ней есть масса всяких закутков и потайных местечек-кабинетиков. Только спальня и детская более-менее просторные.  Остальное пространство за счет каких-то коридоришек, перегородочек и шкафиков  поделено на квадратики, немногим больше уличного киоска. Благодаря круглому панорамному окну, в этих малюсеньких комнатках светло. Всегда есть возможность спрятаться, завести себе свою собственную нору. Это Илья когда-то придумал такую квартиру. Говорил, что Яна ёжик, а ежику нужно много маленьких пространств для захламления и уюта.
   Дома Яна разогрела суп,  разлила его по тарелкам, бросила в каждую  половинку сваренного в крутую яйца и 
горсть сухариков.
– Ура! Сухарики! – завопил Димка.
– Опять сухарики, – заныл Виталик.
   Они по характеру очень разные, как будто бы внешнее сходство их ни к чему не обязывает. Димка любит смеяться, обожает сказки, вокруг него  бурлит незамысловатая жизнь старшей группы детсада. Виталик же, наоборот, ведет себя как вредный старикашка. Ему трудно угодить, его невозможно переубедить, он не любит слушать, когда Яна читает вслух. И дружит он только с ней и с Димкой.   
    Оба русоволосые и голубоглазые. Хотя сама Яна  шатенка с карими глазами и слегка смуглой кожей, как если бы пол-дня проводила в солярии.   
 – Вы пока  ешьте,  а  я сбегаю мусор выбросить, хорошо? Только не деритесь! – Накинув куртку, Яна выскочила во двор. Она всегда старается выносить мусор засветло. И дело не в народной примете,  из которой следует, что если затемно выносить мусор, то денег не будет. Денег и так нет. А потому, что единственная на пять домов помойка находится в самом глухом месте двора, окруженная с одной стороны трансформаторной  будкой, а с другой стороны каким-то забором. Внутри все завалено отбросами, а по краям постоянно копошатся крысы и кошки, совершенно не интересуясь друг другом. Даже подходить противно.
     Яна потуже завязала полиэтиленовый мешок с мусором  и метнула его прямо в бак. Попала. И неожиданно услышала аплодисменты.
– Какой бросок! Ты в детстве, спортом не занимались? Ядро метала или копьё?  –  Яна с удивлением обнаружила за  спиной курильщика, которому великодушно пожертвовала рубль.
– Рубль не отдам, даже не надейся! – заверил её «болельщик»,  – Пусть этот рубль нас теперь объединит  чувством долга…
   Мысль о том, что её хулиганы  сейчас неизвестно чем заняты, волновала Яну гораздо сильнее, чем судьба указанного рубля.
   Она молча вернулась к своему подъезду и через ступеньку понеслась на пятый этаж. В лифт заходить не стала. Ещё увяжется. Уже на третьем этаже услышала знакомые голоса. Братья опять что-то делили не по-братски.
 – Дмитрий! Виталий! Что за шум? Еще нам драки не хватает! – сыграла Яна в ответственную  мать, запирая за собой дверь на все замки.
 – Всем умываться и спать!
 – А можно поигра-а-ать? Ну, немножко… перед сном, - хором заныли братья.
 – Можно. Но – недолго!
Нельзя отнимать у неё самое счастливое время суток – ночь. Грех это.
   
 
   Ночь. Ночь, когда не хочется спать, и можно  распоряжаться  кучей свободного времени, которое принадлежит только ей. Сначала Яна над ним чахнет, как скряга, как царь кощей над златом. Что выбрать? Посидеть в Интернете? Посмотреть кино? Почитать? Поваляться в ванной? Послушать музыку? Просто постоять на балконе, вглядываясь в спины припаркованных у подъезда машин?
   В-общем, как всегда, выспаться не удалось. Утро  внезапно подкараулило Яну, как разгулявшуюся впотьмах нечисть.  Она испытала  парализующий ужас, когда  увидела, что стрелка на часах уже  приближается к пяти и поняла, что всё ещё не ложилась. Хотя пара часов у неё все ещё оставалась. И Яна заползла под мягкое одеяло прямо в  халате, и сразу уснула, крепко-крепко… Так, словно не знала, что уже почти наступило новое хмурое утро.

         Хмурое утро

    Димка проснулся первым. Прибежал   в спальню и немедленно залез к Яне под одеяло. Следом подтянулся Виталька и тут же затеял драку за право лежать ближе к матери. Они толкались и ругались, спихивали друг друга на пол, и снова залезали на кровать, пока Яна отказывалась думать о том, что на работе надо быть в восемь утра, а уже, как минимум, семь. Но она все-таки взяла себя, как Мюнхаузен, за волосы, и вытащила из-под одеяла, повторив и даже улучшив достижения неунывающего барона, аналогичным образом выбиравшегося из трясины… Потом выдала мальчишкам трусы, майки и рубашки,  велела одеваться, а сама побежала под душ, поежилась под ледяными струями, растерлась полотенцем, натянула джинсы и футболку, закрутила в пучок волосы, и принялась жарить гренки.
   Через 15 минут вся компания  уже выкатывались из подъезда. На  материнской груди висела сумочка, а с обеих сторон Яну крепко, как полицаи партизана,  держали за руки Виталик и Димка, которые к тому же по очереди пытались упасть и проехать по земле носом, поскольку Яна шла очень быстро, и они не всегда успевали переставлять ноги.
–  Алё! – послышалось Яне в спину, – Подвезти? – Обычно ей хватало ума не оборачиваться  на подобные предложения, но в этот раз голос показался Яне знакомым, и  она повернула голову. Точно. Он самый. Курильщик, замыливший её рубль…
– Ты ведь не думаешь, что я украду тебя вместе с детьми? – продолжал он, – Садитесь, подвезу!
   Определенно,  какая-то   внутренняя программа, отвечающая за собственную безопасность,  дала сбой, или с Яной произошел приступ малодушия, спровоцированный недосыпом. Она села в машину к неприятному незнакомцу вместе с мальчишками. И огляделась. Раньше она никогда не ездила в таких шикарных автомобилях. Салон лимузина напоминал небольшую уютную комнату. К тому же заднее сиденье от переднего  и от места водителя  отделялось стеклом. Водитель  что-то там нажал, и оно опустилось. 
– Давайте уже познакомимся. Меня зовут Володей.
– А  маму зовут Яна! – хором представили её мальчики.
– Яна… Янина…Янек …– пробормотал Вова, как бы привыкая к её имени. – А вас как зовут? Лелик и Болик?
– Виталик и Дима! – поправила Яна.
– Можно не говорить, кто из них кто, я все равно не скоро пойму, чем они отличаются. – Ну, рассказывайте, куда едем?
 – Вот там направо… да-да… – Яна стала показывать ему дорогу к садику. И зачем-то рассказала  этому случайному Володе, что её  дети только кажутся одинаковыми. На самом деле Виталька похож на Яну, а Димка на Илью, ну на отца. И как это им  удается,  совершенно не понятно. 
Ехать было совсем недолго. Вот и  садик. 
Владимир  помог мальчишкам выбраться из машины, и она отвела их в группу. А сама шла и думала, уедет, не уедет? Уехал. Незаметно вздохнув, уж очень не хотелось идти пешком, Яна потопала в больницу.
   И снова хамское «Алё!» заставило её остановиться. Дверка рядом с водителем распахнулась,  и она увидела на  сидении букет белых роз. Понятно. За цветами ездил. И чем же это она его так зацепила? Или эти цветы не ей? Яна постаралась  глубже заглянуть в глаза Володи. Как то там было холодно и пусто. В этих глазах. И в душе у Яны было также, разве еще посасывало где-то то под ложечкой от каких-то нехороших предчувствий.  Яна взяла букет,  чтобы переложить его на заднее сидение.
 – Это тебе, – поспешил её обрадовать Вова.  – Тебе, Яна. Да не бойся, возьми их! Я хоть посмотрю,  как ты улыбнешься!
– Спасибо, не надо,  –  уж лучше положить букет на место, захлопнуть дверь и пойти своей дорогой. Не надо. Ничем хорошим это не закончится. Ни к чему эти  ухаживания,  и без них живется вовсе не скучно. 
Так они и двигались до больницы. Яна, чрезмерно уверенной походкой, и крадущийся за ней «крокодил» в темных очках. Уже когда  она собиралась скрыться за воротами больницы, Володя выскочил из машины, обогнал её, демонстративно  встал на колено и протянул букет.  Позер. Но не было другой возможности от него избавиться,  кроме как принять  эту роскошь  на радость нянечкам и медсестрам, которые курили на крыльце инфекционного отделения и пересказывали друг другу  последние  новости. 
   Сегодня им будет, о чем поговорить на смене!
Курятник замер в предвкушении событий.

             В предвкушении событий.

   День выдался бесконечный. Как если бы Яна была фокусницей и тянула его из рукава, словно веревку. Ну не может веревка быть такой длинной, иначе не хватит ей места в рукаве. А она всё тянется, всё не кончается, все падают белые веревочные петли на пол.  Яна снова посмотрела на букет.  Он  казался чьей-то растрепанной головой  на фоне облупившегося больничного окна.
   «Дорогой, наверное, букет»  – подумалось ей. Давненько уже из далекого Израиля им не приходило никаких переводов. Этот месяц «гуляли» исключительно  на Янину зарплату медсестры. Народ в это время года почти не болел и не просил уколов за дополнительные деньги. 
  Говорят, что когда получаешь маленькую зарплату, почему-то перестаешь любить свою работу. Яне это не грозило, потому что она уже давно разлюбила медицину. Еще с тех пор, как медицина оказалась бессильна помочь маме, которая умерла год назад от инсульта. Тем не менее, работать Яна старалась хорошо. Из-за дурацкой привычки мысленно ставить себя на чье-то место. Хотела бы она попасть  в руки криворукой медсестре? Да ни в коем случае.  Хотела бы она, чтобы ей хамили? Не хотела бы. Хотела бы  видеть кислое лицо рядом со своим, когда и так нездорово? Тоже нет…
  Стрелки часов   уверенно перетикали за  шесть часов.  На выходе Яна стала размышлять, как бы ей  удачнее  скрыться от навязчивого ухажера. Ничего путного в голову так и не пришло, и она, десять раз поглядевшись в зеркало, подкрасив глаза и втянув живот, то есть, изготовившись к отпору, решительно вышла из больницы.
  Никто её не ждал. Чувство облегчения пополам с благодарностью быстро вытеснило некоторое  разочарование. Спасибо, что отстал.
          
                Отстал?

  Никто не приехал и на следующий день. Яна вновь  превратилась в женщину-невидимку.  Казалось, никто её не замечает. Разве что продавцы в магазинах и пациенты. Было время, когда её радовало, что она с возрастом превращается в «слепое пятно», а теперь от ощущения незаметности, вытеснявшего ощущение незаменимости,  становилось не по себе.
      В субботу мальчишки потащили Яну в кино. Что-то про смешариков, смешное, значит. Дома было много работы, но она не смогла им отказать, успокаивая себя тем, что впереди ещё целое воскресенье, и можно всё успеть.
Возле подъезда дежурил «крокодил». От неожиданности она глупо разулыбалась, как будто только и ждала этого момента. Владимир тоже  обрадовался, поспешил на встречу, едва не растянулся, споткнувшись о  камень:
 – Ты, я вижу, мне рада? Беспокоилась, куда я пропал? – парень протягивал коробку с прозрачной крышкой, под которой виднелся  торт, это вам к чаю!
Прежде, чем ответить наглецу, Яне захотелось его разглядеть. Заодно, как-бы уничтожая взглядом. Лет ему было двадцать пять, не больше.  Высокий, худой, кожа слегка желтоватая. Ботинки  чистые.  Брюки светло-голубые, почти белые. Яна сама любила покупать джинсы  этого цвета. Майка с каким-то смайликом. Потом она заставила себя посмотреть ему в лицо. Ничего отталкивающего. Глазки, правда, маловыразительные, не проглядывает в них никакого особенного интереса к Яниной персоне. Довольно изящный, хотя и крупноватый нос, легкая щетинка припорошила подбородок. Целоваться, значит, не собирается, а то бы побрился. И на том спасибо.
– Я не беспокоилась.  Это наши нянечки в больнице извелись, куда это вы пропали?   – зачем-то соврала Яна.
– Передай им, что все в порядке. На работе загрузили так, что не смог вырваться. Я и сейчас на работе, подвезти не смогу.  Отнеси торт в холодильник, а вечером увидимся. Чаю-то хоть нальёшь?
  Яне опять не хватило решимости отказаться, на этот раз потому, что у неё в руках уже находился в заложниках его торт. И она покорной овечкой потрусила в подъезд, бережно придерживая красивую  коробку. Когда торт уже был поставлен в холодильник, она выглянула в окно. Её ждало трогательное зрелище. Владимир и сыновья пинали поперек тротуара пустую пластиковую бутылку из-под молока и радостно смеялись. Яна помчалась вниз, чтобы уговорить их бросить этот антиобщественный футбол и напомнить  про кино.
  Что именно происходило на экране, она почти не замечала,  мучительно соображая, как бы ей пережить вечерний визит дерзкого Вовы. Не открывать? Глупо. Открыть, отдать торт и пусть сам его ест? Ещё глупее. В любом случае решит, что у неё не все дома. 
               
            Не все дома

  Фильм закончился яркой картинкой: на ядовито-зеленом фоне колосились пестрые цветочки, звезды и круглые мордочки смешариков. Мальчишки дожевали попкорн и шустро направилась к дому. Яна едва успевала за ними.   
– Мам, а Вова к нам сегодня придет?  – Димка не привык, чтобы их кто-то навещал.   
 – Придет. Вечером. – Сказала Яна самым будничным голосом, какой только смогла из себя выдавить. 
– А он у нас спать будет?  – а ещё говорят, что дети ничего не понимают.
  Яна посмотрела в серьёзные лица парней. Оба молчали и ждали ответа.
 – Нет. Не будет он у нас спать. Он съест свой торт и уйдет.
– Весь?  – спросил Виталик.
– Совсем? – уточнил Димка.
– Весь торт съест и совсем уйдёт! – почти проплакала Яна.
Парни притихли. Еще какое-то время шли молча. Пока она не заметила  «крокодила в очках», припаркованного возле  дома. Сердце ухнуло куда то в левую пятку и начало оттуда подавать жалобные сигналы.
– Вова где? – строго спросил Димка.
– Торт доедает!  – выдохнула Яна, а сама подумала, что кавалер, наверное,  притомился  «отсвечивать» возле подъезда и затаился где-то поблизости.
  Уже и подъезд пропах его одеколоном. Запах нарочитой сладковатой бодрости встретил Яну перед лифтом и проводил  до  самых дверей. Бритый благоухающий Вова переминался с ноги на ногу у порога её квартиры. Яна окинула его внимательным взглядом. Пришел без цветов. Экономный. Правильно. Цветы уже были. В руке, как гранату, плотно держит за горлышко бутылку шампанского. Не иначе, как в голову Яне собирается метнуть благородный напиток. Гениальный ход. Побрился. Судя по всему, пришел отдаваться.  Решил, что пора.
  Яна стремительно накрыла на стол, чтобы уже накормить Вову тортом и поскорее отправить восвояси. Хотя, что там накрывать-то? Пирогов с капустой и с картошкой достала из холодильника, она их еще вчера напекла, теперь подогрела в микроволновке.  Вкусно, не вкусно, её не беспокоило. Дети едят, и ладно.  Чайник зашумел неожиданно, как если бы он для этого специально подкрался из-за угла. 
Гость с достоинством  жевал пирожки, не скупясь на похвалы. Закинул в рот небольшой кусочек торта.
  Парнишки притихли. И вдруг:
– Ты думаешь, Яна, я не вижу, что я тебя раздражаю?  –  решился он все-таки прояснить ситуацию,  –   Думал, ты притворяешься. А сейчас вижу, не притворяешься. Пацаны у тебя классные. Я пойду.
   Гость медленно поднялся из-за стола и уверенно направился к дверям. Яне только и оставалось, что, вздохнув с облегчением, пойти его провожать, изобразив на всякий случай улыбку легкого сожаления. 
Кнопка выключателя была спрятана под куртками, и она, почему-то нервничая,  занялась её поисками, нечаянно задев гостя плечом. Вот тут-то Володя снова вернул себе  инициативу. Схватил за руку, притянул к себе и зачем-то впился в неё поцелуем. От него совсем не пахло табаком, и запах одеколона Яна уже не замечала. Голова неожиданно стала совершенно пустой, свободной от всяких мыслей. Какое-то огромное забытое тепло неожиданно вернулось к ней, как весна после долгого холода, как непонятная, но долгожданная свобода. Свобода от себя, от своих правил, от  страхов… Мальчишки о чем-то громко спорили в детской, совершенно забыв и про гостя, и про неё.
В этот вечер Вова никуда не ушел.  Получается, что  сыновей она обманула. И не известно, почему же так случилось, но впервые после  отъезда Ильи она проснулась отдохнувшей и бодрой. Хотя они и проспали этой ночью не больше двух часов.
 Яна не любила анализировать свои чувства и поступки, и не желала  ни перед кем оправдываться, даже перед собой. И на вопросы она не любила отвечать. Ни на чьи.
 – Тебе было хорошо со мной? – Володя, оказывается, уже проснулся и наблюдал за ней, прикрыв лицо рукой.
   Ну вот. Начинается.
– Какое это имеет значение?  – Яне было  досадно, что она уже  впустила его в свою постель. Можно было попытаться хотя бы в свою жизнь его не пускать.
  Она накинула халат и спряталась в душе. Не погружаясь в размышления, немедленно привела себя в порядок и поклялась, что не произошло ничего такого, обо что ей стоило поломать голову. Ну, подумаешь, если эта история продолжится, будет варить  на одну тарелку каши больше, а брюки пусть сам гладит.
– Вообще,  то, что между нами произошло, называется близостью,  –  Вова посмотрел на Яну с каким-то   укором, словно это она обрушилась на него в коридоре со своими нежностями.  –  А мы нисколько ближе не стали. Почему? Что-то не так? 
 
               Что-то не так.

– Будешь уходить, захлопни  дверь!   – сказала Яна как можно мягче.  Хот на самом деле ей очень хотелось, чтобы он ушел как можно быстрее, тогда она могла бы спокойно и основательно уничтожить все следы его присутствия в её доме, в её жизни.      
   Накормила мальчишек завтраком, отвела их в развивающую школу. По воскресеньям они там рисуют, лепят, учатся читать.  Им нравится учиться. Яне тоже нравится, что она успевает переделать кучу всяких дел, пока они готовятся к школе и находятся под присмотром. 
   Яна надеялась, что ей удалось незаметно избежать  разговора. Но её гость никуда не ушёл. Придя домой, она обнаружила, что Вова застелил постель, умылся и громыхал посудой, по-хозяйски перерывая шкаф в поисках кофе. Да что такого особенного произошло этой ночью, что он почувствовал себя у неё в гостях настолько свободно?
   «Все-таки странно, что мужчины воспринимают секс  так серьезно,  – подумала Яна,  – Ладно мы, женщины. Мы-то наверняка знаем, что от этого бывают дети». Вот и этот мачо мустанг, едва выйдя из душа после более-менее удачной партии игры в любовь, уже начинает предъявлять  свои права.
– Ты чего-то боишься?  –  Володя  неожиданно поймал её за руку и усадил к себе на колени.  – Не смотри на меня, если я тебе не нравлюсь, смотри в окно, просто расскажи, что с тобой происходит. Почему ты такая нежная королева?
   Он хотел  сказать «снежная королева», а получилось «нежная королева», потому что нельзя одновременно жевать зубочистку и разговаривать по душам.  Яна молчала. Ей по-прежнему не нравились его глаза. Она, как не искала, не могла в них увидеть даже крошечной искорки того тепла, которого он ждал от неё.
– Ты вот такая дерзкая, самодостаточная. А мне кажется, что ты просто не доверяешь мне, чего-то боишься.. –  продолжил Володя,  – Обещаю,  что никуда не уйду,  никуда-никуда ни на секундочку, пока ты мне не расскажешь, что за страх тебя душит…
«Душит», ключевое слово, «душит».

           Ключевое слово «душит».

   Вот почему все говорят, что бабы «дуры»?  Да потому, что только дура может резко наплевать на все свои принципы, и взяться откровенничать с первым встречным. Только дура может захотеть все-все рассказать какому-то коню в пальто, как  попутчику в купе, как фотографии на памятнике. Памятнику внезапно почившему счастливому детству Яны. 

– Мама и папа работали на номерном заводе. Что они там производили, я наверняка не знаю, наверное, они и сами не знали. Что-то для оборонной промышленности. Меня водили в садик. Мне там не нравилось, но особенно я ненавидела сон-час, – Вова слегка поерзал. Яна  подумала, что ему тяжело держать её на коленях и уселась на полу. Так было удобнее говорить и не видеть реакции слушателя.
   Она стала вспоминать все. Все, что никогда не забывала. Может быть, ей хотелось, чтобы он её пожалел? Пожалел и защитил… При всей своей независимости, Яна никогда не считала, что жалость унижает, если, конечно, она искренняя.
– Мне было пять лет, почти шесть. И я ненавидела дневной сон. Я же знала, что спать можно только дома! Во всех остальных местах опасно спать. В тот день единственный раз я поверила воспитателям, что можно заснуть. И заснула.

Проснулась маленькая Яна от того, что кто-то сильно давил ей на горло костяшками пальцев. Она открыла глаза и увидела Анечку, девочку из своей группы, с которой они дружили. У неё что-то было с лицом. Она как будто скалилась, это было не лицо девочки, а звериная острая морда с красно-белыми глазками, полными ненависти. А руки! Какие сильные у неё были руки! Яна стала задыхаться, она изо всех сил ударила Аню коленкой по носу, та упала, и об железную кровать сильно оцарапала щеку. Хлынула кровь, Яна закричала. Вернее, захрипела. Дышать было трудно, воздух еле-еле проходил через передавленное, уже ставшее распухать горло…Яна так испугалась, что даже не могла плакать, глотать стало немного легче, но все равно больно. Но главное – невозмжно было понять, почему так случилось, что на неё напала тихая Анечка,  больше похожая на родовую зефирину, чем на девочку.
 – Прошло столько лет! Зачем ты это все вспоминаешь?
 – Ты не поймешь! Эта девочка…эта Аня Солодеина,   ведь она теперь тоже выросла. Что с ней стало, где она?
 – Солодеина? – Владимир  удивленно  посмотрел  Яне в глаза,  – а ты ничего не путаешь, ты точно помнишь, что именно так ее звали  – Аня Солодеина?
 – Конечно! Эта фамилия в нашем городе всем известна! Солодеин  сейчас стал кем-то вроде олигарха. Сначала, когда была приватизация, он завладел нашим заводом,  потом скупил несколько таких же предприятий по стране. Это дед Анны. Мне  мама говорила, что её отец сошел с ума и умер в больнице, мать от нее отказалась. Аню дедушка воспитывал. Он тогда её из садика забрал, и  больше не приводил. Со мной после этого случая до самой школы бабушка дома сидела …
– Так  значит,  это была ты?! – Вова  уселся на пол рядом с Яной. – Я почему-то думал, что та девочка умерла.
     Вот это новость! Вова откуда-то знал эту историю! Теперь уже была его очередь объяснять, что происходит.
– Я до армии жил в Москве с мамой. Есть там такая улица, называется Изумрудная. Потом ушел служить. Мама меня не дождалась. Она погибла из-за несчастного случая, мыла окно, поскользнулась, порезалась. Истекла кровью. Если бы я был рядом! Я ведь уже дни считал до дембеля, неделя оставалась. Вернулся. Стал жить один.  Поступил в институт, подрабатывал по ночам водителем на машине скорой помощи.
Яна и забыла совсем, что не ей одной жизнь преподносит неприятные сюрпризы, что, оказывается, другие люди тоже страдают. Вова, например. Кажется таким довольным, уверенным, а у самого вон какая тяжесть на душе. 
Вова почувствовал, как Яна поближе к нему придвинулась, прижалась плечом, ласково потерлась щекой о предплечье, как бы утешая и подбадривая. 
 – Чувствовать себя стал неважно. Замучили носовые кровотечения, которые невозможно было остановить, ноги немели, отнимались, то голова кружилась.  Один раз  мне на дежурстве стало совсем худо.  Стал обследоваться. Оказалось, что в армии я заработал довольно редкое онкологическое заболевание. Лечили его только в Израиле. Продал квартиру, уехал лечиться.
– Вылечился? – перебила Яна
– Как видишь. А толку-то? Матери нет, квартиры нет, денег нет. Но мне здорово повезло. Я там познакомился с одним парнем.
– Его, часом,  не Ильёй звали? – Яна бы уже не удивилась и другим совпадениям.
– Игорь его звали. Он мне сказал, что сам в последнее время жил в Глебовске. Это недалеко от Москвы. До болезни Игорь работал у одного человека, Николая Павловича Солодеина. Потом ему  пришлось уволиться и уехать. Игорь  тогда даже обрадовался, что может мне помочь. Говорит:
 – Хочешь, сам ему напишу? Рекомендацию дам, Палычу всегда  хорошие работники нужны!
 Конечно, я ухватился за эту идею. Подумаешь, Глебовск! Ну, не Москва…да что в той Москве…
Яна замерзла. Она стащила с дивана плед, закуталась до самых глаз и, стараясь ни на что не отвлекаться, слушала Вову.
– Мы  списались  с Солодеиным через Интернет.    Второй раз повезло, когда выяснилось, что я ему вполне подхожу в качестве сотрудника. Мне даже не хотелось уточнять, что там надо делать. Главное, жилье есть, зарплата… Приехал к вам. Оказалось, ему был нужен не просто помощник, но одновременно ещё и водитель, и дворник, и сторож.
 – И что, ты знаешь, где сейчас Аня? – Яна откинула плед, её заколошматило так, что даже ладони вспотели.
 – Конечно. Но, понимаешь,  – Володя заговорил тихо, почти шепотом,  – Я не могу тебе ответить. Есть устная договоренность с Николаем Павловичем.  Он мне всё рассказал про внучку. И ещё предупредил, что если хоть какая-то информация уйдет в город, он  меня… во всяком случае жить я здесь не буду, и не известно, буду ли  вообще жить…
Вова устроился поближе, обнял Яну. "Вот тебе и на!", как говорила бабушка. Да её, может, ничего в жизни так сильно не интересовало, как судьба этой Ани! Она из-за неё все детство по врачам проходила, один раз в больнице лежала. Сколько раз ей казалось, что Аня где-то рядом. Она эту жуткую улыбку, лучше говорить оскал,  даже рисовать научилась. Во время скучных лекций в техникуме другие девочки на полях тетрадей смешные рожицы рисовали, а она вот эту «улыбку»…
      – Где Аня сейчас? Ей, как и мне, около тридцати лет,  – Яна помечтала, что вот бы ей теперь услышать, что Солодеина умерла, сдохла в жутких судорогах…
– Наверное, около тридцати, но по ней не скажешь, Анна выглядит моложе. У неё светлые волосы, большие глаза, она была бы ещё красивее, если бы не шрам на правой щеке. Ей в детстве кошка лицо поцарапала.
 – Кошка? Да? Кошка? – с истеричными нотами в голосе уточнила Яна.   
 – Да что ты так реагируешь?  – Вова успокаивающе погладил Яну по плечу,  –  Она не в городе! Не в городе! Её здесь нет. Здесь есть я! А ты прекращай бояться, столько времени прошло!
– С тех пор я поняла,  – заторопилась она с оправданиями,  –  что в каждом человеке сидит волк. Даже в  славных девочках…даже в любимом человеке.  В моем бывшем муже тоже, наверное, сидел этот волк.  Просто, я его не видела, может, он его прятал... может, он меня просто любил…
– А ты сама можешь «просто любить»? – Вова как-то неожиданно спросил, она даже не успела  придумать, что соврать.
 – «Просто любить» можно только своих детей и своих родителей. Всех остальных непросто. – Яна еще что-то пыталась объяснить, но в мыслях было только одно: «Где сейчас эта Аня Солодеина? Где?».
 – Ну, забудь, забудь… – Вова  обнял Яну и снова напал на неё  со всей своей почти испепеляющей нежностью и страстью,  она отвлеклась и забыла на время о разговоре.
   Но где-то в подсознании у Яны ласково завертелась, поворачиваясь разными сторонами,  необыкновенная по красоте и привлекательности мыль. Не одна она теперь! Больше не одна!
               
                Больше не одна.

   Теперь у них с Вовой, помимо страсти,  появилось ещё что-то общее. ПРИЧАСТНОСТЬ к Солодеиным, к их жизни, связанной с «любимым» Яниным кошмаром. Кстати, это Вова додумался называть ту историю «любимым кошмаром». Таким образом, он совсем успокоил бдительность Яны, сведя её страхи к одним воспоминаниям, не имеющим никакого отношения к сегодняшней жизни. Вова быстро стал своим человеком в доме. Яна постепенно укреплялась в мысли, что она через него может каким-то  образом контролировать Аню. И страх, который не хуже сумасшедшей сжимал её горло десятилетиями, теперь  ослабил свою хватку. 
   Мальчишки порывались звать  Володю папой, но Яна им не разрешила. Хотя благодарность, которая пришла к ней вместе  чувством защищенности, все-таки заставила её совершить один неожиданный шаг.

       Неожиданный шаг

      Вова постоянно находился у Солодеиных. Николай Павлович частенько уезжал в Москву, оставляя в доме только прислугу и, как Яна могла  только догадываться, ещё и Аню. Из каких-то оговорок Вовы она поняла, что Аня все-таки в городе, но не выходит из дома, и сам он её почти не видит, женщина заперта на своей половине дома вместе с  сиделкой. У Анны тяжелое психическое расстройство, но это тщательно скрывается дедом.
   Кажется, кошмар постепенно начал уходить из Яниной жизни. Нет, не то, чтобы она до этого постоянно сидела и боялась «страшную Аню». Просто, всякий раз, когда что-то шло не так, рядом с каждой неудачей Яна видела поблизости ее легкую тень. За любой опасностью, подкарауливавшей её в жизни, за любой бедой Яна видела Анино оскалившееся лицо. Солодеина не пускала в её жизнь радость. Яна боялась быть счастливой. Ей казалось, что пока нет в жизни радости, можно даже с Аниным присутствием смириться. А вот если будет радость, и эта тень её сожрет, задушит? Вот уж этого она точно не переживу! Не переживёт и не собирается переживать.
– Ты выйдешь за меня замуж? – Володя прожил у Яны всего месяц… И вдруг такое заявление. Но её ничто не насторожило. О легком помешательстве может еще свидетельствовать и тот факт, что Яна начала себе казаться хорошенькой, симпатичной, и почти красивой. Гляделась в зеркало и поражалась  –  и нос прямой, и глаза большие такие, и шея…. Длинная… А ноги! Мало того, что не кривые, очень даже вполне себе ноги. Талия конечно не осиная. Но она есть! 
– Не пойду я ни в какой замуж. Чего я там не видела, - попробовала она отшутиться.
– Не хочу, здороваясь  с соседями, ловить  гадкие  улыбки, не хочу в анкетах писать «не женат»… Да мало ли чего? Мальчишкам отвечать на вопрос «Когда ты уйдешь?» не хочу. Да никогда! Потому что вы моя семья! И я хочу быть с вами. С тобой. Хочу, чтобы на лестнице пахло моим ужином! Хочу, чтобы у меня был Дом, понимаешь? Дочку хочу. Такую же. Как ты…
  Вот это-то Яну и доконало. А еще  после появления Володи она поняла, насколько тяжело они до этого жили. Без радости, без ожиданий, без веры в чудо. Сколько автоматизма в каждом движении!  В каждом движении  руки, ноги, головы. Души! Самое страшное – автоматические движения души! Когда невозможно понять, любишь, или не любишь, важно или не важно, даже хорошо или плохо понять не можешь…
   В конце концов, ну что она теряет?
   Свадьбы не было, была регистрация брака и бутылка шампанского, распитая при  свечах, оставшихся  от именинного пирога мальчишек. Бабе цветы. Детям мороженое.  О чем Яна думала? Да ни о чем, двигалась по течению, что-то делала,  как в счастливом  сне.

 Да с чего она взяла, что ей что-то угрожает? А с чего Яна взяла, что Вова её любит? В жизни есть много убеждений,  возникающих ни с того, ни с сего, «по умолчанию». Наверное, это самые опасные из заблуждений.

…
 
   Но ведь она с детства знала, что спать нельзя!  Нельзя спать,  потому что неизвестно, от чего проснешься...

      От чего проснешься?
   
   Однажды мальчишки не пошли в садик. У Витальки похлюпывал нос, Димка с утра сообщил, что у него «скоро заболит живот». А Яне никак нельзя было пропускать работу.  Больничного из-за такой ерунды ей бы не дали. Пришлось брать  их с собой в больницу.  Договорилась со старшей медсестрой. Она поворчала, конечно, но все-таки  разрешила, чтобы они тихонько посидели в сестринской. Яна им выдала несколько десятков  пустых бланков, карандаши, прихваченную из дома коробку с пластилином, выклянчила у педиатров пару машинок и конструкторов. Весь день она ставила клизмы и капельницы, а дети, обласканные нянечками и медсестрами, напивались чаёв и поедали конфеты, оставленные благодарными пациентами. Вечером Яну должен был встретить Володя. И правда, едва она с мальчишками вышла из больницы, как заметила стоящий у порога кадиллак-«крокодил» с тонированными стеклами.
   Мальчишки  радостно бросились  к задней дверце. Яна, не задумываясь,  помогла им её открыть,  не обратив внимание на то, что она оказалась  незапертой. Первым в салон ворвался Димка, следом за ним плюхнулась на заднее сиденье мать, подхватив с асфальта на руки Виталика. Как только дверца захлопнулась, Яна посмотрела на Володю. Стекло почему-то было поднято. Он подавал ей какие-то знаки, а потом махнул рукой, и они поехали. И вот, когда мрак слегка рассеялся,  Яна обнаружила, что они в салоне машины не одни, а Димка сидит на руках у какой-то молодой женщины, похожей на девочку-подростка. Её лицо, которое Яна видела в профиль, показалось ей очень неприятным, но странно-знакомым.  Димка испуганно притих на руках у незнакомки.
– Путь он меня обнимет, – каким-то шипящим голосом сказала женщина, и Яна увидела, что её руки плотно держат Димку за горло.
   Яна бросилась на неё, оттолкнув за  свою спину Витальку. Она орала и в ужасе разжимала  каменные пальцы, спасая Димку, даже  пыталась лбом разбить ей нос.
   Наконец машина остановилась. Дверь распахнулась. Володя вытащил сначала Витальку,  потом Яну. Она держала на руках Димку. Он  хрипел и откашливался. Яна  обняла его, прижав к себе, Виталькину  ладонь она намертво зажала в другой руке и быстро побежала к  подъезду.  Дома Яна сделала Димке компресс на горло, при этом ни на секунду не упуская из поля зрения Виталика. 
  В голове крутилось нескончаемой мелодией как заевшая пластинка: « ждала, ждала, дождалась…ждала, ждала, дождалась… ».      
   Ближе к полуночи  в дверь позвонили.
– Тебе и детям надо уезжать из города,   –  с порога начал Володя,  –   На, возьми. Он прошел на кухню и вытряхнул из кармана прямо на  кухонный  стол кучку пятитысячных купюр. Это все, что у меня  есть. Торопись.  Теперь она будет искать Димку и не успокоится, пока не задушит! 
   – Это была Аня?
Володя мрачно кивнул головой.
– Она больна.  У неё обострение. Это опасно. Она всегда старается задушить того, кто ей нравится.
 – Зачем ей Димка?  – рыдая, спросила Яна.
 – Я не психиатр,  – в задумчивости проговорил Вова,  –  ребёнок  неожиданно заскочил в машину.  Может, такая реакция. Ты не предупредила, что будешь с детьми, и дверка была открыта почему-то.. Это стечение обстоятельств!
   В это время в кухню зашел Димка с замотанным фланелевой пеленкой горлом, под которой вместо  пятен уже  начали проступать  синяки.
– Посиди с детьми!
– Ты куда? 
– Я в полицию! – за считанные  секунды Яне удалось засунуть ноги в сапоги и накинуть пуховик.
– Ты с ума сошла! Какая полиция? Во-первых, дело замнут. Солодеин сможет договориться. Я потеряю работу. Но это не самое страшное.   Страшно другое. Она все равно задушит Димку! Она не успокоится! Как ты не понимаешь?  Она просочится через любые двери, через щели в полу! Ты не представляешь, что это за монстр. Я ничего тебе раньше не говорил, не хотел пугать!
– Почему же она не в психушке?!
Володя посмотрел на Яну, словно упрекая её в том, что она невнимательно его слушает, еще раз повторил:
– Она единственная внучка у Солодеина и вообще единственная его родственница.  Он держит её в комнате, которая запирается и охраняется не хуже, чем тюремная камера. Очень редко ей разрешены прогулки – во дворе и в машине.  Дверцы машины могу открывать только я, в них встроены фотоэлементы, реагирующие на отпечаток моего большого пальца. Я не знаю, почему тебе удалось её открыть!
– Да как ты мог, как ты смел возить меня в машине, когда за моей спиной сидело это чудище?   – Яна все старалась поймать его взгляд. Ей было так плохо, так страшно, она словно опускалась на илистое дно и никак не могла  нащупать твердую почву. И опереться, чтобы оттолкнуться. Чтобы как-то успокоиться. Успокоиться, оттолкнуться, и выплыть, и жить дальше!
   Но странным образом она не могла поймать его взгляд, никак не могла. А он был ей нужен, как воздух, больше, чем воздух!
 
–  Во-первых, она там была не всегда,  –  начал Вова,  –   А, во вторых, я не подумал, что ты с детьми как-то прорвешься в салон автомобиля. Солодеин меня убьет. По контракту я ещё пол-года не имею права на личную жизнь и должен почти круглосуточно охранять Аню. Прости меня. К тому же врачи говорили, что она находится в глубокой ремиссии…  – Ты собирайся. Только слушай. Аня  какое-то время жила у деда в Москве. Там произошло несколько нападений. Это были дети совершенно посторонних людей.  Дети чудом остались живы, но Солодеину, чтоб не допустить скандала, пришлось перевезти её сюда. Он нашел каких-то специалистов в Америке, они готовы сделать Ане операцию на мозге.  Ты слышала про психохирургию? Про лоботомию? Риск огромный. Но, тем не менее, от операции отказываться нельзя. Поживи где-нибудь месяц-другой. Может, он увезет её. И ты с детьми  сразу вернешься. Уезжай! Она очень коварна, я не знаю как, но боюсь, она найдет Димку, или Виталика. Они ведь близнецы…
Яна понимала, что он говорит что-то не то… что-то не складывалось у неё в  голове, не лепилось…Но, вкрадчивый  голос Володи, его тревога делали свое дело. И она совсем перестала думать.
   Как зомби, погруженная в свои страхи, она начала забивать сумки барахлом и соображать, куда же ей ехать. По мере наполнения сумок, до неё дошло, что ехать-то ей некуда! Родителей давно нет. Где искать бывшего мужа, она толком не знала. Ну, узнала бы, допустим. Оформление документов отнимет кучу  времени…  Друзья? Подруги? Нет у неё никого. На дружбу нужно время и душевные силы. А у неё ничего, ничего этого не было! И друзей не было. Яна бросила на пол Димкин свитер, который покупала ему «на вырост». Сколько она собираюсь скрываться? Где Димка будет расти, чтобы потом носить этот свитер?
– Володя, мы никуда не едем! Деньги забери. Будешь нам покупать продукты и контролировать ситуацию в доме Солодеина.  А если не сможешь… Я буду ждать Аню! Пусть придет! Пусть только попробует!  –   Яна завизжала уже как  последняя истеричка.
   Володя отшатнулся, когда она на него посмотрела так, словно он и был этой жуткой Аней. 
–  Она больной человек, – забормотал он, как заклинание, потом посмотрел на Яну уже с отчаянием, – Ты не справишься!
   Она едва не вытолкала его за дверь. Только сунула ему в руку список продуктов, которые он должен был им принести завтра.
  На следующий день Яна позвонила на работу и сказала, что берёт отпуск без содержания, и что ей надо заниматься детьми.  Потом позвонила в садик и предупредила, что не будет к ним водить мальчишек как минимум месяц. Села за компьютер, удалилась из всех социальных сетей. Сбегала в соседний «Связной», поменяла симку на телефоне. 
   И  началось бесконечное сидение дома. Осада, блокада… как хотите. Но просто так Яна решила не сдаваться. Теперь она  точно знала, как люди чувствуют себя в осаждаемой крепости.
               
                В осаждаемой крепости.

   Дети гуляли на балконе, на ночь Яна ставила горшки, баррикадировала окна и двери в детской. По утрам осторожно выходила из комнаты, сжимая в руках свинцовое грузило, которое осталось еще со времен папы, фанатичного любителя рыбалки. Нож, как оружие самозащиты,  Яна решительно отвергла. Жива была в ней  уверенность, что она не сможет пырнуть ножом человека. Вот огреть  его чем-нибудь тяжелым, запросто. Заколотить как гвоздь в пол, по самую шляпку, по самую больную маньяцкую голову… Приступы отчаянного страха сменялись приступами эйфорической веры в собственную непобедимость. Неделя прошла незаметно, за ней потянулась другая, потом третья.  Яна мучительно соображала, где бы ей разжиться колючей проволокой. На работу она написала заявление об увольнении, Вова его отвез.
   Наверное, Яна потихоньку сходила с ума, но не замечала этого.  Ей постоянно слышались какие-то крадущиеся шаги, подозрительные скрипы и шорохи.  К тому же её начал преследовать сладковатый запах мертвечины. Стало казаться, что в квартире невыносимо разит разлагающимися трупами. От этого запаха у неё начались приступы дурноты. Или от страха? Яне казалось, что опасная сумасшедшая все ближе подбирается к детям, круг замыкается.  Вот уже и запах этого ужаса пропитал квартиру. Все её мысли были только о детях и об Анне.
   Володя часто к ним заходил,  и они подолгу разговаривали на кухне. Однажды он принес Яне сильное успокоительное средство. Вова сам не чувствовал жуткого  запаха в квартире и уверял, что все от того, что у Яны окончательно сдали нервы. Она ему говорила, что и мальчики чувствуют этот запах. Володя отвечал, что психоз становится массовым, что Яна, как медик, должна знать об эффекте  индуцирования, когда один больной человек  своей навязчивой идеей может заразить здорового.     Яна взялась поить этими таблетками детей и пила их сама. Мальчишки стали какими-то вялыми, много спали, и ей стало  легче с ними справляться. Раньше они еще спрашивали Яну, почему они не идут в садик или на улицу, но теперь, казалось,  этот вопрос совсем перестал их волновать.
  Володя говорил, что осталось потерпеть совсем недолго, что Аню пока не увезли. Но теперь ее стерегут и днем и ночью. Все ждут приглашения из американской клиники. Но его пока нет. Однажды, когда Яна замучила его своими вопросами, он проговорился, что Аня уже дважды убегала от охраны. Её, оказывается,  уже ловили возле их дома. Так что  расслабляться нельзя. И Яна продолжала  сходить с ума от напряжения и страха. Ситуация, как  петля затягивалась вокруг её шеи, смыкалась, будто Анины руки. Как спасти детей?
         
               Как спасти детей?
 
   Однажды на столе в детской Яна увидела рисунки.  Димка рисовал какое-то страшилище с длинными руками и пальцами, все вместе напоминало колючую проволоку. И под рисунком писал корявыми буквами «Аня». Виталька рисовал танки и самолеты. Танки стреляли, самолеты бомбили какую-то козявку. Рядом тоже было написано «Аня».
   И тут её осенило. Она сама должна убить Аню. Не надо ждать, когда Солодеина сюда явится. Но для начала нужно хорошо спрятать Виталика и Димку. Яна вспомнила, что в её квартире есть великолепная кладовка! С давних пор, ещё когда живы были родители, они хранили там банки с соленьями, чемоданы и пачки газет, одним словом – всякое барахло. Которое вроде и  не нужно уже, а выбросить жалко. «Хватишься, а нету!» – любил повторять отец, складывая на заветные полочки мотки старых проводов, ящички от посылок и тяжелые драповые пальто.
   Яна сказала про кладовую  Володе.  Дверь она давно не открывала, замок заржавел, а ключ потерялся. Тогда Володя взял отцовские инструменты и принялся  открывать кладовую. Детвора  радостью бросилась им помогать. Они вытащили тонну хлама на помойку, а потом Яна
долго выметала мусор и пыль,  мыла полы , тщательно проветривала. Работа её немного успокоила.  Получилась замечательное убежище!
   Здесь  даже работал свет! И теперь оставалось только постелить коврик и затащить сюда старую козетку  с балкона. В кладовой была вентиляция, так что воздуха  было предостаточно. С этого исторического момента они стали жить в настоящем убежище.
    По вечерам, уложив детей спать в кладовке, Яна переодевалась  в старые джинсы и куртку Ильи. Потом, прикрывая лицо шарфом, шла к коттеджу, где жила Аня. Глухой забор, железные ворота. Ей не удавалось никак попасть на территорию. Только следы протекторов на снегу говорили о том, что внутри кто-то есть. 

   Это  была уже чуть ли не восьмая по счету бесполезная вылазка,  Яна в отчаянии забралась на дерево, чтобы посмотреть, что там, за забором. Бинокль у неё был только театральный. Отгоняя мысли о том, что подумают, если её здесь найдут,  Яна стала всматриваться в прозрачные  сумерки. Ничего не понятно. Тогда она решилась.
            
     Натащила побольше кирпичей, накидала снега, веток. Получилась вполне подходящая ступенька, чтобы перелезть через забор. Двор ей показался заброшенным.  Но заметив кадиллак с тонированными стеклами возле гаража, она успокоилась, пробежала до крыльца и оказалась перед запертой дверью. Потом обошла вокруг дома. Окна находились  довольно высоко от земли, чтобы можно было в них заглянуть. Тогда она постучала по стеклу. К окну подошел её муж. Увидев Яну, он отпрянул. Она подошла к дверям и стала ждать, когда он к ней выйдет.
 – Быстро уходи отсюда! Ты с ума сошла? – закричал Вова, даже еще не до конца открыв двери. Яна, оттолкнув его, побежала в дом. Она уверенно направилась на второй этаж, хотя никакого плана действий у неё не было. Яна была уверена, что придумает, как ей поступить, надо только увидеть это чудовище. В руке у неё был все тот же кастет – увесистое свинцовое грузило от рыбацкой сети.  Двери в гостиную были распахнуты, казалось, что кто-то сидит у телевизора. Так и есть. Это была та самая женщина,  которая душила Димку в машине. Так выглядела теперь проклятая Аня.
   Яна удивилась, что она вполне  спокойно смотрит телевизор, что никто ее не охраняет, что с клыков у неё не капает кровь, а на руках нет наручников. А еще  Яна увидела ее глаза – карие, почти черные, огромные злые глаза. Стоп. У Аньки глазки были когда-то маленькими и прозрачно-голубыми… Неужели она что-то напутала? Кто эта тетка в кресле?
– Долго же ты собиралась! – сказала она Яне, как будто бы даже обрадовавшись, – Мы давно тебя ждем. Детей твоих в кладовке  никто не найдет. Там приличная шумоизоляция.  Ты же сумасшедшая – ушла из дома, бросила умирать от голода детей. Потом пришла, наелась таблеток…
– Кто сумасшедшая?  – до Яны никак не доходил смысл сказанного.
– Ну не я же,  – терпеливо продолжала Аня,  – Это ты заперлась в трех стенах с детьми, придумала себе какую-то страшилку, погубила детей, сдохла сама. Чокнутая. Больная. Да таких историй тысячи!
– Зачем вам всё это?  – может, она шутит, может, это они так её разыгрывают...
– Молодец. Правильно говоришь «вам»,  – ещё ласковее продолжала неприятная особа,  – Мне и Володе.
– Так ты не Аня? – Яна, наконец, начала  о чем-то догадываться.
 – Нет, конечно. Я Наташа, горничная. Твоя Аня после лоботомии лежит в коме в одной из психиатрических клиник в Америке. Давно лежит… Дедушка при ней. А мы при хозяйстве. Мы ему помогаем.
– Зачем вам все это?   
– Ладно, теперь уж можно казать.Твой бывший  муж  Илья недавно так давно умер в Израиле, оставив сыновьям хорошее наследство. Ты сейчас жена Володи, и вот ты умрешь, или  будешь признана недееспособной, сумасшедшей, опекуном твоих детей признают Вову. Деньги мы получим, подумаем, как избавится от детей.  Может, продадим их. И всё. Можно хорошо жить, а главное, Вове больше не придется  ублажать старую дуру-истеричку вроде тебя….
   Яне захотелось прибить эту мерзавку, она замахнулась. Но руку  перехватил Володя. Он легко отобрал у неё свинцовое грузило, и легко преодолевая её сопротивление, отвел в комнату, где, судя по всему, раньше содержали Аню.
   Яна прыгала на стены, кричала, выла, как раненый зверь, пыталась высадить какие-то необычные сверхпрочные окна, вопила и царапала стены… Она представляла себе, как её дети сходят с ума в запертой кладовой. От страха и голода. У них есть вода в открытых бутылках, чипсы, яблоки, конфеты… На сколько  хватит еды? Что с ними будет?
   Там же лежит папка со всеми документами. На всякий случай Яна её засунула в старый посылочный ящик, а  сверху насыпала лук…
   Её мучители не показывались. Но однажды  пришел Володя и сказал, что Яна, как законный представитель своих детей должна написать  на него доверенность, как на  супруга, и он сам поедет в Израиль, чтобы от её имени вступить  в права наследования. В этом случае он готов оставить жизнь и ей и детям.

– Мне надо увидеть детей,  – твердо сказала Яна,  – только иубедившись, что с ними все в порядке, я подпишу любые бумаги. Какие угодно. Мне все равно, кому достанутся эти деньги. Немедленно вези меня домой!
            
                Домой 

   Дома никого не было. Дверь оказалась опечатаной. Яна впервые  за долгие годы почему-то обратила на неё внимание: грязная, с потрескавшейся обивкой. Еще Илья говорил, что дверь надо менять. Илья говорил. Его больше нет. Нигде нет. Даже в Израиле!  Зато эта дверь есть, и твари есть – Наташа, или как там её зовут, и Вова. Где дети? Яна сорвала пломбу и ворвалась в квартиру. Пролезла, пробежала,  просканировала. Нет. Даже не пахнет, даже не чувствуется что они здесь были. На кухонном столе лежала визитная карточка. На её  обратной стороне убористым подчерком было  что-то написано. Она схватила  карточку и поняла, что не может читать – тряслись руки, голова, слезы застилали глаза ватным одеялом. Володя  забрал листок и медленно прочитал: «Яна Леонидовна! Дети в больнице. Срочно мне позвоните. Документы у меня. Нотариус Клейн». Вова поднял с пола и протянул Яне какой-то ключ. Она  сразу узнала его. Это был Илюшин ключ-талисман, в брелок была вставлена  фотография Яны. Илья отказался отдавать ей этот ключ, когда уезжал, хотя она и настаивала. «Заберай его ,  – сказала себе Яна, задыхаясь  от слез, – он теперь никому не нужен!»   
   Она взяла  у Вовы телефон и позвонила по указанному номеру.
– Где дети? Это Яна,  – голос звенел от слез, она с трудом сдерживала волнение. 
– Только не беспокойтесь. Я сейчас приеду и все вам объясню. И документы  привезу.
 – Где дети?  – или он ответит, или она сдохнет прямо здесь, на месте. 
 – Дети в больнице, с ними всё хорошо. Их здоровью ничто не угрожает. Дождитесь меня.
  Едва Яна закончила разговор и чуть-чуть успокоилась, Вова предупредил её:
– Если ты расскажешь нотариусу хоть что-нибудь, то немедленно окажешься в психушке, обещаю!
– Какая же ты сволочь!  – только теперь Яна поняла, что никогда ему полностью не доверяла. Но глушила в себе это недоверие, как могла...
   Вскоре в дверь позвонил незнакомый мужчина средних лет, элегантно лысоватый,  с карими  глазками-буравчиками, какой-то по-нездешнему опрятный, с небольшой пластиковой папочкой в руках. Оказывается, он был нотариусом,  который прилетел  из Израиля, чтобы  специально найти Яну, как законную представительницу своих несовершеннолетних сыновей, наследников Ильи Рязанова.
   Он протянул руку для рукопожатия  Володе, который представился Яниным мужем.
– Мы  с вами нигде не могли встречаться?  –  первым делом спросил нотариус Вову. Ответа не последовало. –  Как могло случиться, что дети оказались одни в запертой кладовой? Яна, Вас ищет полиция, что произошло?
  Яна не успела ничего сказать. В это время входная дверь распахнулась,  и в комнату вошли люди в форме полицейских, за ними крепыши в зеленых костюмах медбратьев из бригады по прерыванию психозов….
– Вам придется пройти с нами,   –  заговорил  высокий широкоплечий парень в зеленой робе. Яна узнала доктора из больницы, в которой работала. Это был Саша Ахметьев из психиатрического отделения. Как-то на корпоративной вечеринке в больнице он даже приглашал её танцевать.
– Так значит, я сумасшедшая? – Яна посмотрела на Сашу и метнулась к дверям.
– Яна Леонидовна, мы хотим Вам помочь.  – продолжил  Саша,  –   Вам нужна помощь!   
– Ты! Ты мерзавец, ты пакость! Да как ты мог?  –  Яна бросилась на Вову, стараясь ударить его в лицо, и в живот и ещё кое-куда… Её едва оттащили.  Она даже не заметила, как оказалась в смирительной рубашке.
– Это моя жена.  –  Вова всем своим видом демонстрировал, как ему за неё стыдно, как неловко, как больно ему от того, что она такая чокнутая...  – Моя жена психически неуравновешенный человек. К тому же принимает вот эти таблетки.  – Вова достал из стола пустые пачки Занзипама.  – Она приехала ко мне на работу. Сказала, что соскучилась, детей оставила с какой-то своей знакомой. Я работаю у Солодеина, присматриваю за домом, пока он в отъезде. Она оставалась там со мной. Шло время, Яна никуда не собиралась. Я стал беспокоиться за детей, просто  почувствовал неладное, вот привез её домой!
– Ты врал мне,  –  Яна опять закричала,  – ты  врал,  что моим детям угрожает Анечка! Что она задушит их! Она напала на Димку в машине! Я не сумасшедшая! Ты сам принес мне эти таблетки.
– Ну что вы её мучаете? – запричитал Володя. – Вы видите, что она неадекватна, что она наркоманка, что она находится в остром состоянии?  Уже как-то помогите ей!
  Яна опять стала рваться из смирительной рубашки. Ей поставили укол и потащили  в машину Скорой помощи. Как же хотелось выть, казалось, все соседи повылезали из своих квартир, чтобы её проводить. На каждом этаже Яну поджидали их укоризненные взгляды. Странная слабость навалилась на неё. Она осела на ступеньки подъезда и подумала, какая же она идиотка,  доверчивая идиотка…
         
                Доверчивая идиотка

   Весь следующий день Яне ставили уколы, кормили  с ложечки. Она не возражала, главное, что ей не мешали думать. Постепенно она начинала кое-что понимать в происходящем. Вечером ей дали больничный халат и проводили в кабинет Саши.. Ах, нет, уже теперь для неё не Саши, а доктора  Александра  Ростиславовича Ахметьева.
– Виктория Леонидовна, присядьте, и послушайте меня внимательно,  – Александр Ростиславович протер ладонью  лоб, а потом и все лицо, как бы стирая из памяти их былое знакомство. – Я не считаю вас наркоманкой или сумасшедшей. Мы же работали с вами в одном коллективе, причем, преимущественно женском. Про всех болтали глупости, но не про вас. Потому что не о чем было рассказывать. И вдруг такая динамика – вы отказались от работы, от садика, от общения, заперлись в трех стенах с детьми, начали  принимать тяжелейшие антидепрессанты, потом вовсе забросили детей и ушли неизвестно куда и непонятно зачем. И все начинается с какой-то  романтической  истории,  внезапного второго замужества…
– Что с моими детьми? Они здесь?
– Мальчишек  сейчас подлечивают в нашей педиатрии.  Так, витаминчики, общеукрепляющая терапия… Их там весь персонал знает, о них хорошо заботятся, им  говорят, что мама скоро придет к ним,  – Александр Ростиславович легонько похлопал её по предплечью. Яна подпрыгнула от неожиданности. И снеова испугалась: теперь он точно решит, что она сумасшедшая!   
– Мне можно их увидеть?  – спросила она, стараясь выглядеть как можно нормальнее.
– Конечно, у меня сегодня дежурство. Я провожу тебя к ним. Посмотришь, как они спят… –  он внезапно перешел на душевное «ты»  – А сейчас сядь вот сюда, напротив меня и спокойно мне все расскажи. Всё-всё, как было…

          Все—все, как было.

  Яна стала рассказывать. Почему-то ей было очень стыдно говорить, и ещё она смертельно  боялась, что её рассказ может быть воспринят как бред. Весь день она рылась в своей голове, выискивая воспоминания, обнаруживая ранее незаметные подозрительные моменты. Как пираты,  если им нужно было войти в темный трюм, сначала закрывали один глаз, потом второй. После этого они открывали оба глаза и лучше кошки видели все, что происходило в трюме. Вот и Яна «закрывала» то один глаз, то второй. Потом наконец открыла оба. И увидела все. И это все выглядело ужасно. Получалось, что она под воздействием бреда угрожала жизни своих детей! Единственный, кто мог бы все объяснить полиции и врачам, был её муж  – Володя… Хотя, какой он муж. Ему нужно только наследство Ильи. И тут до Яны дошло – у неё могут отобрать детей. Опекуном признают Володю.
 – Он получит деньги, мальчишек куда-нибудь денет, «продаст», как сказала эта его… Наташа…продаст и заживет, ни в чем себе не отказывая!  – вдруг застонала Яна,  – всё эти проклятые деньги!
 – Странно все-таки,  – продолжила она чуть погодя, что Илья разбогател в Израиле. Хотя, что тут странного?  Его отец был специалистом на военном заводе. Потом он уехал в Израиль и сделался настоящим богачом, срециалисты везде нужны. Конечно, почувствовав  приближение старости, он стал звать к себе единственного сына. Илюшка закончил тот же  факультет баумановки, что и он сам. Я думаю, вполне мог разобраться в папином бизнесе.
   Яна убедилась, что Ахметьев её внимательно слушает и продолжилда:
 – Сначала умер отец, потом вот Илюшка ушел. Оба от онкологии.  Может, эти их лабораторные испытания были опасными…
 – Все-таки давай  с самого начала,  – попросил Яну доктор. И она покорно начала:
 – Когда мне было пять лет,  и я ходила в садик, во время сончаса  меня пыталась задушить моя подружка Анечка Солодеина. Чтобы избежать скандала, её из садика забрал дедушка, Николай Павлович Солодеин и , наверное, воспитывал её дома. Она его единственная внучка и вообще единственный родственник. Мне так мама сказала. Он  забрал внучку из садика,  и она больше не приходила. Я тоже больше не ходила в садик. Со мной сидела бабушка, пока мама и папа были на работе…Потом прошло много времени, школа, училище, то-се… я вышла замуж за Илью Рязанова, родила детей. Свёкр эмигрировал, Илюшка тоже засобирался.
 – А ты почему не уехала? – перебил её Ахметьев. 
– Мне не хотелось уезжать. – Яна посмотрела на Александра Ростиславовича, – Нельзя оставлять без присмотра родительские могилы. Кроме меня некому за ними ухаживать.
– А зачем ухаживать за могилами?  – доктор задал какой-то странный вопрос.  – Покойным ведь все равно?
 «Зачем он это спросил? Только с мысли сбивает», - пронеслось в Яниной голове.
– Это как в пионерском лагере,  – почему-то Яна решила объяснить ему своё понимание этой темы.  Она была один раз в пионерском лагере, намучилась без мамы и папы, очень по ним тосковала, потом больше уже никуда без них не ездила. В лагере тоже был «родительский день». Это когда ко всем детям приезжают родители. К ней в пионерский лагерь в этот долгожданный день мама и папа не приехали. Ко всем приехали, а к ней нет.  Как же она тогда страдала!
 – Они также ждут меня, как я их тогда ждала, ждут меня в эти родительские дни. Что я придёт на могилку, поговорю с ними, приберу, привезу конфет.
  И тут Яна заревела!  Как же она ревела! Из её глаз как у клоунов в цирке, слезы вырывались под давлением, это был ливень из слез.
 Доктор сунул ей какую-то пеленку вместо платка.   
  Потом все прошло. Яне сильно захотелось спать. И она, наверное, отключилась бы, если бы не голос Александра Ростиславовича.
– Успокойся, Яна. Продолжай.
– Мы познакомилась с Володей,  – Яне удалось взять себя в руки. –  Как-то странно все вышло. Он же мне вообще не понравился, с первого взгляда…И машина его такая огромная, чужая, страшная, стекла черные. Но Володя был так навяз… настойчив. Понимаете, он ввинтился в мою жизнь! Легко, как шуруп, просто  и напористо. Как-то намертво ввинтился. Вскоре Вова предложил пожениться и я согласилась. Он сказал, что работает у Солодеина. Я рассказала  ему об Анечке, о том, как боюсь ее, панически, с самого детства. Вова обещал помочь. Да, он знал о больной внучке шефа, он даже обещал, что сам будет следить за тем, чтобы  психопатка  не сбежала из своей комнаты… Но однажды…
 
  Однажды Володя приехал забирать меня с работы на машине. Он не знал, что в этот день мальчишки были со мной. Мы сели в машину. В салоне оказалась какая-то женщина. Она начала душить  Димку…
   Яна опять замолчала. Только сейчас она начала по-настоящему понимать, каким мерзавцем оказался Володя, что это он на самом деле угрожал и угрожает её детям. Передо ней опять разверзлась пропасть. Пропасть человеческой низости.  Значит, все не случайно? И тот злополучный рубль, и  розы, и обещание помочь, защитить! Но как он узнал о ней?
– В тот же день вечером Володя пришел к нам и стал уговаривать, чтобы мы уехали. Принес денег. Но я отказалась. И тогда он сказал, что Аня рано или  поздно все равно придет и задушит моих детей,  – Яна начала говорить уверенней, потому что с каждым словом, словно с каждым шагом она приближалась к истине, истине, о  существовании которой даже не догадывалась еще несколько дней назад…
 – Он  убедил меня, что надо надеяться, что дед вот-вот увезет внучку за океан, там лечат таких и потом они, вроде бы, становятся нормальными, ну не агрессивными…
   Солодеин как раз  ждал приглашения из  американской клиники. Но его все не было, и Аня оставалась в Глебовске. А я продолжала бояться ее, мне нужно было спасти детей… Поэтому так все. Я старалась вообще не выходить на улицу. А тут еще этот запах… Вся квартира провоняла  трупами, понимаете? Меня тошнило, а Володя сказал, что все это – в моей голове, и нет никакого «запаха разложения», мол, это от нервов. Да! Он тогда принес таблетки, легкое седативное, средство, чтобы  я успокоилась…   Я вспомнила об отцовой кладовке, мы сто лет туда не заглядывали, в этот  хламушник! Но получилось отличное убежище, там так все уютно получилось…А потом… А потом я решила … убить Аню…
   Яна подняла глаза на доктора, и ей показалось, что Александр Ростиславович посмотрел на неё
очень строго. Она испугалась, что из всего, что было сказано,  он услышал только то, что она хочет убить человека.
–  Вернее, не Аню,  – поторопилась она  с объяснением, - убить свой страх, устранить угрозу. Ведь дети…они же не виноваты…и я не виновата…–  Однажды я оставила в кладовке мальчишек.  У них был хороший запас воды, целый ящик с открытыми бутылками, хлеб, фрукты.. Там же стояла корзина с луком, в неё я прятала документы – свой паспорт,  свидетельства о рождении мальчиков, свидетельство о расторжении брака, новое свидетельство о браке.  Я же понимала, что со мной может произойти все, что угодно… Я перелезла через забор. Постучала в окно. Мне открыл Володя. Мне удалось забежать в дом, на второй этаж. Там в кресле была Аня. Хотя она сказала, что она не Аня. Но это  она душила Диму! Она!
   От воспоминаний Яне опять стало плохо. Доктор даже не пошевельнулся, чтобы помочь: « Он не понимает! Не верит!   – в отчаянии думала Яна,  – ничего, кроме брезгливости он ко мне не испытывает!». Но надо было закончить рассказ.
–  Они несколько дней держали меня в комнате, из которой нельзя было выйти. Потом Вова сказал, что Илья умер, и я должна написать доверенность на получение наследства, оставленного в Израиле  А я сказала, что ничего подписывать не буду, пока не увижу детей здоровыми и невредимыми…
– Остальное, как мне кажется, я уже понял,  –  прервал её Александр Ростиславович, – Приехал нотариус, услышал детский плач в запертой квартире, благодаря ключам-талисману твоего Ильи смог войти. Нашел мальчишек, вызвал полицию и врачей. А тебе оставил записку.   
– Откуда вы это  знаете?
– Догадался. Сейчас  тебе надо умыться и пойдем!
– Куда? – засуетилась Яна, зачем-то одергивая халат и  поправляя волосы.
 –Увидишь!               
 
 Мальчишки спали. Яна уселась на пол между кроватками.
Теперь даже ей было трудно различить их, потому, что у них были одинаково серьезные лица. Раньше Димка  во сне улыбался, а Виталька ворчал  и жаловался.  Яна готова была сидеть вот так на полу, рядом со своими малышами всю жизнь! Что жизнь – вечную вечность! До самого утра… Но доктор Ахметьев шепотом поторопил её, и они вернулись в наблюдательное отделение.  Яна заснула,  как убитая. Нет! Не так – как счастливая! 
   Сквозь сон она почувствовала,  что в предплечье входит игла и остро пахнет спиртом.  И Яна перестала  быть. 
      
Часть вторая. Вот и вся печаль.
   
   Ахметьев ещё раз вернулся в педиатрическое отделение. Посмотрел на спящих сыновей  Яны Рязановой. Этой странной медсестры из гастроэнтерологии. Буквально вчера она была ему абсолютно безразлична. Человек-невидимка, серое пятно. Вечно тусклая, невзрачная. Ей под тридцать. А она уже как тетка. Нисколько не удивился, увидев ее на вызове – ко всему прочему, еще и истеричка.

«Психопатка. Несла какую-то чушь… Девочка Анечка, внучка Солодеина… Не было у Солодеина никакой внучки и быть не могло! Я точно знаю.  У него был сын, но он погиб совсем молодым в Афгане… Мой старший брат с ним дружил. Солодеина-младшего хоронили в закрытом гробу, он страшно обгорел… Но  так  придумать, так нафантазировать! Так помнить все детали?
   Тяжело бабе, понятно. Но она ведь сама делала все, чтобы ей было тяжело и становилось только тяжелее. Теперь ей уже никто не поможет. Придумала ведь, как окончательно ей саму себя достать.  Взять и сойти с ума. Хорошо ещё, хоть дети живы!  Ребята из Скорой рассказывали, как они их встречали, напуганные, заплаканные, голодные.  Охрипшие от крика.
   А что он теперь может сделать? Написать  заключение про параноидальный бред и отправить её в настоящую психушку. Там ей поколют гормоны, успокоят, примирят с мыслью, что жизнь хороша в любом качестве, даже жизнь овоща на больничной грядке, то есть койке… Детей она долго не увидит.
    Надо с её мужем поговорить. Хотя, скользкий тип, этот Вова…И появился у нее странно, и женился чересчур уж быстро. Опять же,  таблетки-то именно он ей давал!» - размышляя так,  доктор решил еще раз заглянуть  в палату к Рязановой.
   Он по дыханию мог много что сказать о состоянии любого больного. Но тут… дыхания не было! Александр Ростиславович схватил  Янино запястье. Пульс нитевидный. Ахметьев добежал до поста. Разбудил медсестру и понеслась…
– Что ты ей колола?
– Аминазин!
– Аминазин??!  Я вообще не назначал ей аминазин! Ей нельзя аминазин! 
– Вы сами мне позвонили из ординаторской, и сказали поставить аминазин  Яне Рязанцевой внутримышечно.  Я её даже будить не стала!
  Яну, наверное, уже никогда бы не разбудили, задержись Ахметьев еще хотя бы на полчаса. С большим трудом удалось нормализовать давление, восстановить сердечный ритм. Сознание её было затуманенным. Зато в сознании доктора Ахметьева все неожиданно прояснилось. Яну хотели убить!
  Кто мог звонить в отделение и делать назначения от его имени? А кто сводил её с ума и  удерживал насильно в доме Солодеина?
  Ахметьеву неожиданно расхотелось спать.  Он вызвал из дома своего коллегу, которого знал ещё со студенчества, и уговорил  подменить его на дежурстве, а сам быстро зашагал в сторону ближайшего жилого  дома. 
  Здесь жила Екатерина Михеевна Великая, многие запросто называли её Екатериной Великой. Она и не возражала. Что делать, раз фамилия такая попалась удачная.  Замечательная была старушенция. До последнего времени подрабатывала у них в отделении  санитаркой. Нет, не так, санитарочкой.  Работящая да ласковая с пациентами, она была бичом божьим для сестер и врачей всего отделения. Наблюдательная, бойкая на язык, требовательная. Все от неё «набирались ума», начиная  с заведующего.  Когда-то она проговорилась, что в свое время работала у Солодеина то ли нянькой, то ли уборщицей... Саша, тогда ещё интерн, это запомнил. 
– Запиши его номер домашний в Москве, раз надо, но он поди поменялся….  – старушенция взяла с полочки потрепанный блокнотик  с  чернильными каракульками,  –

только не ходи больше по ночам и не пугай меня, старуху… И так вон сна нету! – Екатерина Великая дождалась, когда Ахметьев под её диктовку запишет номер на каком-то обрывке листочка, и продолжила,  – Ох, Сашка! Вот куда ты лезешь? Там всегда что-то не тоё творилось. Я  сразу ноги унесла и разбираться не стала…
– У Солодеина была внучка? – Александр Ростиславович даже временно дышать перестал, боялся не расслышать ответ.
– Может Анька ему и внучка. Сын-то его, оказывается, в Афганистане все-таки выжил, а думали, помер. Товарищи его в танке, считай, заживо сгорели. А Пашка как-то выбрался. Всем родным по горстке пепла раздали, да и похоронили в закрытых гробах. Только Николай Павлович не поверил в смерть сына! Не такой человек, чтоб не проверить, как все было.  Вот и нашел парня. В больничке под Ашхабадом. Да лучше б не находил. Совсем  Павел с ума сошел, как есть – совсем. Контуженный, обгорелый, ненормальный…
 – И что, он его из больницы забрал?  – обалдел от таких новостей Ахметьев.
 – Хотел забрать, да не отдали. Безнадежный совсем был.  Себя не помнил, медсестру  изнасиловал, драки затевал, все воевать продолжал…Эээ-х, война проклятущая. А какой был парень! Он там недолго прожил. Николай Павлович всё ездил к нему, расстраивался. А потом, уж как сына похоронил,  девчонку маленькую привез. Сказал, его внучка. Только она тоже какая-то была не того… все котёнка просила. Ей его подарили,  она любила скотинку так сильно, что задушила даже. Потом в садик пошла, подружку чуть не задушила. Он её стал по врачам возить, а людям больше  не показывал…. Не лезь! Тебе сказано! Не лезь!
               
                Не лезь!

  «Надо будет к Михеевне еще зайти, давление померять,  что-нибудь укрепляющее выписать...",  – подумал Александр Ростиславович, поблагодарил разговорчивую старушку, еще раз извинился и помчался. Но опять не домой.  А в единственную приличную  гостиницу в городе. Ему надо  было  срочно разыскать Якова Наумовича Клейна – того самого нотариуса, который приехал в Глебовск, чтобы исполнить последнюю волю Ильи Рязанова.
   В гостинице доктору опять повезло. Заспанная горничная оказалась  знакомой, внучкой его пациентки. Хотя, чему удивляться, городок-то  маленький.  Женщина  не стала  даже спрашивать, зачем Ахметьеву среди ночи понадобился иностранный  нотариус,  и он уже через пять минут осторожно стучался в дверь под номером девять.
– Да не сплю я, не извиняйтесь. Я узнал вас, молодой человек, проходите! Вы ведь по поводу Рязановой?
Александр Ростиславович не стал терять время.
– Документы у вас?
Яков Наумович доброжелательно кивнул:
– Знаете ли, не могу расставаться ни с какими документами, кроме тех, что  составлены под моим контролем.  Я эту папку на полу в кладовой нашел. Ну,  и забрал, конечно. Документы ведь. Здесь есть все, чтобы составить заявление о намерении вступить в наследство, представляя интересы детей нашего клиента. Как жаль, что бедная женщина сошла с ума…
  Господин Клейн поплотнее запахнул шелковый халат, из-под которого торчали пижамные брюки, и продолжил:
– Яна, наверное, очень расстроилась, когда ей сказали  о смерти мужа, пусть даже бывшего. Так бывает, знаете ли. Живут люди, любят друг друга. Потом разводятся, и всё равно любят друг друга.  Как он её любил! Она просто не могла этого не чувствовать  даже на расстоянии. Это все, я полагаю, на нервной почве у неё произошло. Но вам, конечно, виднее.  Детей бросила…ушла… таблетки… страхи…  Мне знакомы такие случаи.
– Яков Наумович, пойдемте со мной. Я вам докажу, что Яна никакая не сумасшедшая и не наркоманка… Одевайтесь!
–  Вы думаете, это у нее пройдет?  Мне бы не хотелось увозить с собой доверенность на вступление в наследство от этого её мужа. Я  его где-то видел! Где? – Яков Наумович неохотно собрался, и они вместе пошли в сторону  Яниного дома. 
   Идти пришлось минут тридцать, за ночь частые лужицы на тротуаре замерзли, тонкие подошвы ботинок скользили по прозрачному льду. Беседа не клеилась. Каждый был сосредоточен на своих мыслях и ещё на том, чтобы удержаться на ногах. 
   Вот и серая Янина девятиэтажка. Открыть дверь в подъезд оказалось минутным делом. У доктора в кармане откуда-то оказался подходящий ключ.  Нотариус удивился, но промолчал. Когда они поднялись в лифте на пятый этаж и Ахметьев, посветив фонариком, отыскал нужную квартиру, Яков Наумович не выдержал:
– И от этой двери, как я догадался, у вас тоже есть ключ?
– Воспользовался служебным положением. Ключи  был в кармане Яниной куртки. 
   Первым делом  доктор уверенно пошел к компьютеру.
 – Не запоролен! Хорошо.
    Ахметьев вышел в скайп и позвонил в Москву. Ему, несмотря на поздний час, бодро ответил приятный женский голос.   
– Скажи мне, как поменялись за последние  лет пятнадцать московские номера, начинающиеся на цифры 474?
– Да никак не менялись. Только набери восьмерку, а потом четыре, девять, пять… и звони! И ты из-за такой ерунды мне звонишь?
– Нет, сестренка, я хотел убедиться, что ты не изменяешь мужу, пока он в командировке,  – брякнул Александр  Ростиславович первое, что пришло в голову..
 – Откуда ты знаешь, что он в командировке? – удивился голос…
 – У меня третий глаз открылся.…  – пошутил Ахметьев.
 – Ты там поосторожнее со своими психами! – посоветовала сестренка и отключилась.
 – Обещаю. – сказал доктор уже погасшему экрану. 
Потом он огляделся по сторонам.

Яков Наумович стоял, закрыв нос платком.
– Почему здесь так ужасно пахнет?
– Не пахнет, уважаемый господин Клейн, а, я бы сказал, смердит! – доктор достал из кармана хирургические перчатки,  – сейчас попробуем обнаружить источник этого…м-м-м…запаха…
   Ахметьев обошел комнаты, заглянул на кухню, в кладовку-убежище, затем решительно направился в  ванную. Кажется, здесь… он отодвинул широкий пластиковый экран, фу-у-у… оно здесь! Веником пошарил в темной нише, выгреб на свет божий то, что осталось от дохлой крысы. Еще бы Яну не тошнило! Мусорный пакет доктор накрепко завязал и выставил на площадку, а затем распахнул балконные двери…
 – Странно, пятый этаж! Как она сюда попала? – удивился нотариус.
 – Возможно, случайно, по вентиляции. Вы обратили внимание – на первом этаже  небольшой магазинчик. Крысы любят небольшие магазинчики… А возможно и не случайно. А  наоборот – специально. Подбросили.
 – Но кто? И зачем  все это было нужно??
   
           Зачем всё это было нужно?

–  Тот самый ..муж. Он сводил свою женушку с ума, целенаправленно и беспощадно,  – уверенно проговорил Александр Ростиславович. – Вероятнее всего, из-за наследства!
– Из-за наследства? Так он бы его целиком не получил. Завещание составлено таким образом, что деньги небольшими порциями будут приходить каждый месяц до совершеннолетия детей…
– Он этого, судя по всему, не знал. Думал, наследница одна, Яна…
– И что, вы собираетесь его сдать в полицию? На каком основании?  – засомневался нотариус,– Я ваши законы изучал. Вы ничего не докажете, кроме того, что ваша пациентка и правда сумасшедшая! Хотя я теперь уже в этом сомневаюсь…Да, но, знаете, я действительно  где-то видел этого… Владимира…Где же я его видел? 

 Тем временем Александр Ростиславович  набирал номер московского  домашнего телефона  Солодеина. Трубку взяли довольно быстро.
– Простите за поздний звонок,  – начал  оправдываться Александр Ростиславович.
– Я двенадцать часов провел в самолете не для того, чтобы слушать ваши извинения,  – перебил его Солодеин, - говорите по существу!
– Меня зовут Александр Ахметьев. Я…,  – тут доктор замялся, решив не сообщать, что он психиатр. – Я… я журналист  из Глебовска. Хотел вам сказать, что у нас тут скандал. Ваш водитель или кто он там,  Владимир Типенко рассказывает всем и каждому, что ваша внучка Анечка бродит по городу и душит детей!  Вы не хотите дать интервью по этому поводу?  Вы ведь, насколько я знаю, баллотируетесь в Госдуму? 
Солодеин молчал. А потом ответил, твердо и четко, как бы разделяя каждое слово:
 – Я. Никому. Никаких. Интервью. Давать. Не буду. – И снова тяжелая пауза. – Впрочем. Мне надо самому кое-что у вас спросить. Лично. Завтра. На въезде в Глебовск. В шесть утра. – и короткие гудки. Разговор окончен.
– А теперь спать!   – сам себе сказал доктор. 
  Яков Наумович, в котором, судя по всему, происходила очень серьезная работа мысли, молчал. Опять же, не  разговаривая, они  дошли до гостиницы.            
– На чай не зову, валюсь с ног от усталости… – неожиданно промолвил нотариус.  – Надо еще подготовить документы для Яны Рязановой, пока её не признали недееспособной… Как- то надо исхитриться, чтобы она их завтра подписала… Так что я желаю  вам спокойного остатка ночи, а мне надо работать. Завтра у меня самолет из Москвы. Удачи!
   Саша вручил нотариусу свою визитку, и помчался домой, чтобы успеть хоть часок-другой поспать. Но едва он расстелил постель, как зазвонил мобильный.
– Дорого звонить с израильской симки…  –  послышался голос нотариуса Клейна.  – Наберите с домашнего мой телефон в гостинице! Я жду. Это очень важно!
  Ахметьев  быстро набрал необходимые цифры. Ему уже раньше приходилось звонить в эту гостиницу, в ней частенько останавливались его гости.
– Я вспомнил, где я его видел, этого мужа Рязановой. Вы сказали « водитель Типенко», и я вспомнил! Я его видел в клинике Хадасса в Израэле. Наш клиент чувствовал себя очень плохо. Вы догадались, что речь идет про Илью Рязанова. Он хотел составить завещание, и я пришел, чтобы его проконсультировать. 
   С ним тогда оказался этот парень. Он был худющим, даже можно сказать высохшим, лечился от какого-то заболевания крови, вызванного высокой дозой облучения.  Он уверенно шел на поправку и готовился к выписке. Это мне потом Илья сказал. Они были неразлучны, и мне едва удалось выгнать этого Вову, чтобы не нарушать конфиденциальности общения с клиентом. Я думаю, Илья  и рассказал ему, что хочет оставить деньги Яне....
– Типенко мог бы оказаться наследником, если бы Вика и дети погибли?
– Я не думаю. Хотя, как официальный муж, он прямой  наследник Яны, которая прямая наследница своих детей. Вы что, думаете, Типенко собирался как-то устранить младенцев? Какая низость…
– Последний вопрос. Откуда он узнал про Солодеина? И про Аню?
– Да все от того же Ильи. Они там постоянно общались. Илья все знал и доверился Владимиру. Парень оказался не промах! Все спланировал …
– Яну пытались убить,  – зачем-то сообщил нотариусу  доктор.  – От моего имени позвонили на сестринский пост и назначили ей лошадиную дозу сильного снотворного. Это чудо, что я зашел к ней в палату…
   – Да, это чудо,  – согласился нотариус.
            
  Александр Ростиславович посмотрел на часы. Потом выпил чашку крепкого кофе. И отправился на встречу с Солодеиным. Его постель так и осталась не тронутой.
   На место он добрался в своем  «Мурзике» очень быстро. Ранним утром на дорогах не бывает пробок. Теперь надо ждать. Александр задремал.
   Солодеин прибыл в половине шестого утра. Об этом Ахметьева известил удар чьей-то ладони по ветровому стеклу старенького Матисса. Ахметьев подпрыгнул, постонал, расправляя затекшее тело, и поспешил выйти из автомобиля. Недалеко он заметил огромный джип.
– Садись,  – услышал доктор, и кто-то, зайдя со  спины, грубо впихнул  его в машину. 
– Рассказывайте все, что знаете! – рядом с ним сидел холеный мужчина и смотрел на него в упор с такой ненавистью, как если бы именно Ахметьев был  причиной всех его несчастий.   
 «Принял за шантажиста»,  – решил доктор,  и поспешил рассказать ему всю историю от самого начала и до конца, благо, что она целиком  выстроилась в его голове и приобрела логику и смысл.
– Что вы от меня хотите? – отреагировал Солодеин на
услышанное.
– Я хочу, чтобы вы обо всем узнали. Вас могут шантажировать…
– Почему вас это беспокоит? Вам-то что за печаль? – удивился Николай Павлович.
– Я не журналист. Я врач. И считаю, что в этой истории уже достаточно пострадавших. Сейчас в психиатрическом отделении, которое я возглавляю, лежит Яна  Рязанова. В педиатрии лечат двоих её маленьких детей…  Она в дурдом, они в детдом… Вот и вся печаль…
  Солодеин посмотрел в глаза доктору и тот подумал, что печенка у кандидата в депутаты  явно пошаливает, судя по желтоватым белкам глаз и пергаментному цвету кожи.   
  Солодеин  поворочался в кресле, с трудом  вытаскивая из своей души следующую фразу:
– Допустим. А… А что, доктор, вы думаете по поводу психохирургии?
Ответ  у Ахметьева был давно готов. Ещё со студенческих времен, когда он узнал о жуткой практике американского ученого Уолта Джея Фримена, копавшегося в черепных коробках  своих пациентов, как в собственном кармане…
– Я думаю, что лоботомия, это очень рискованный метод лечения… но среди пациентов Фримена были и полностью излечившиеся… Этот метод при всей своей спорности, дает хоть какую-то надежду… Как Аня?
–  Почти полгода в коме после операции…Врачи говорят, что надеяться можно только на чудо.  –  В голосе Солодеина послышалась такая мука, что Александр Ростиславович по-новому посмотрел на него,  и увидел не холеного властного красавца, а пожилого и очень несчастного человека.   – Они и раньше так говорили.   Вы идите, езжайте домой, спите… Дальше  я без вас разберусь.
      
  Без вас. Разберусь.

 Николай Павлович Солодеин подъехал к своему дому

   Его уже встречали. Владимир выбежал открывать ворота в идеальном костюме и при галстуке. Горничная Наташа в накрахмаленном фартуке хлопотала на кухне. Солодеин обратил внимание на то, как трогательно общаются между собой его ловкие сотрудники, как понимают друг друга с полуслова.
– Как Анечка? Какой прогноз? Что мы  можем сделать? – затараторила Наташа.
Но Солодеин только глянул на неё,  и она затихала, и перепугалась, и замолчала, как будто даже обидевшись.
– Машина на ходу? – поинтересовался Солодеин у Володи.
– Конечно, конечно, – Тот  подобострастно закивал.
    Солодеин прошелся по дому. Задержался в Аниной комнате. Со стен смотрел портрет маленькой веселой девчушки. Потом портрет юной девушки. И вот, наконец, фотопортрет молодой женщины с какой-то непонятной, невероятной искоркой во взгляде. Светлые волосы, близко посаженные глаза, едва заметный шрам на щеке, чуть тяжеловатая для женщины линия подбородка. И при всем при том… красавица… У всех Солодеиных такой подбородок. Раньше говорили, «волевой». Стеллажи, забитые книгами о животных, кучи незаконченных рисунков, сваленные в углу мольберты… Бедная девочка. Она томилась в этой комнате десятилетиями. 
   Ему сто раз казалось, что он совершает какую-то ужасную несправедливость по отношению к внучке, заперев её в четырех стенах. Но он знал её диагноз и не хотел рисковать  чьей-бы то ни было жизнью.
   И вдруг … это предложение из Америки, он же сам разослал документы Анны по всем мало-мальски серьезным клиникам, работающим с такими пациентами.  Чем больше он узнавал о Фримене и о его методах лечения душевнобольных,  тем страшнее ему становилось.
    Это был единственный  выход? Или он просто убедил себя, что это выход? А на самом деле выхода не было никакого? Теперь вот остается уповать только на чудо…
   И кто-то посмел использовать его горе, опираясь на него, как на костыль, чтобы искалечить еще чьи-то жизни??
Неожиданно внимание Николая Павловича привлекла заколка для волос. В ней запутались небольшая каштановая прядка. Явно не Анина. И не Наташина.
– Здесь кто-то был?
– Это моя заколка,  – поспешила соврать Наташа, забирая у него заколку, – я не так давно подстриглась и покрасила волосы.
 Солодеин, казалось, её не слышал.  Он распорядился, чтобы Володя и Наташа немедленно выехали в Москву. Ему хотелось, чтобы они привели в порядок его столичную  квартиру, которую он готовил к продаже.

ЭПИЛОГ

   В Москве у Николая Павловича ещё было очень много дел. Надо подготовить обращение к своим избирателям, чтобы они отдали голоса за его товарища по партийному блоку, ещё надо было оставить необходимые нотариальные доверенности для продажи квартиры и дачи, продать часть ценных бумаг. Неизвестно, сколько ещё пролежит в коме Аня, денег должно хватить до конца…
   До какого конца? Николай Павлович поклялся себе, что не при каких обстоятельствах не согласится на отключение внучки от аппаратов, поддерживающих в ней жизнь. Врачи разрешают надеяться на чудо? Так и говорят: «Надеяться можно только на чудо». Вот он и будет надеяться. Есть надежда, разве этого мало?

   Неожиданный звонок из полиции отвлек его от хлопот и  от тяжелых мыслей.
   В трубке с ним по-военному коротко побеседовала какая-то дама, представившаяся капитаном  дорожно –постовой службы. Николай Павлович узнал, что его помощники Владимир Типенко и Наталья Сторожева неожиданным образом  погибли, став жертвами аварии, когда возвращались в Глебовск. Солодеин слышал, что их зачем-то вызывали в прокуратуру. Но они, по-видимому, туда не доехали: что-то с дорожным покрытием, с рулевой тягой, но экспертизы  пока не было… Николай Павлович быстро взял себя в руки и ответил капитану ДПС: «Наверное. Это я  виноват. Надо было давно продать этот старый кадиллак. Хотя недавно он проходил техосмотр… чуть ли  не вчера. Вы поговорите в автосервисе. Как такое могло случиться?»  Юная капитанша аж на стуле приподнялась, удивляясь совестливости Николая Павловича, той искренности,  которая звенела в его голосе. «Сдает старик,  – подумала она,  –  деньги деньгами, а годы берут своё…»
   Перед отъездом в аэропорт Солодеин отдал необходимые распоряжения по организации похорон, а потом, еле слышно насвистывая, юношеской походкой зашел в банк и перевел крупную сумму денег на счет автосервиса, где обслуживались его автомобили. 
   
   Пожалуй, единственный, кто бы не удивился переменам, произошедшим в настроении обычно мрачного Николая Павловича, был доктор Ахметьев. Но ему было не до Солодеина. Он готовил материалы на выписку Яны Рязановой, да к тому же они с Михеевной договорились  прибрать в Яниной квартире, куда она с мальчишками должна была  вернуться уже со дня на день.