***

Там, где капустные грядки
Красной водой заливает восход,
Кленёночек маленький матке
Зелёное вымя сосёт.
Сергей Есенин, 1910

Опять прохожу я мимо одного из любимых мест города. Приятели идут вперед, а я останавливаю взгляд на той самой иве, под которой зарождалось столько разных мыслей. На этот раз она празднично ярко-жёлтая, даже солнце кажется бледно-белым пятном на фоне этой словно светящейся золотой листвы, которая, срываемая ветром, тихо шурша, подобно тонкокрылым, устремлённым, как ни странно, не ввысь, а к земле, мотылькам, парирует в воздухе, а после, сделав причудливые круги, падает на серую дорожную плитку. Но и на этом пристанище покой недолгий-даже от слабого дуновения "бабочки" одни взлетают, иные же будто "перекати-поле" перемещаются против своей воли.
Всматриваюсь в изогнутые ветви, которые как нити в полотне переплетаются в этом удивительном дереве. Как мать отправляет своих отпрысков в новую, полную опасностей жизнь, так и оно расстаётся со своими детишками-листочками. И кажутся они слёзками, слезами от понимания, что за несколько месяцев они стали такими родными, но приходится прощаться. И вспоминается вся история этого года:

Холодная и снежная зима. Большинство деревьев стояли голые, осиротевшие. Они отпустили накануне осенью часть себя. И только ёлочки, задирчиво шевеля никуда не девшимися иголочками, хвастались: "Смотрите, только мы в этой аллее одетые. Только мы не похожи на всех. Только мы разбавляем собой эту скучную обстановку.". Остальные, немного опечалившись, но не без надежды, думали :"Погодите-погодите. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний. Скоро весна, и посмотрим, как вы заговорите!"

После, растапливая остатки снега, вселяя веселье и радость, широкими шагами надвигалась тёплая пора года. Она пробуждала всё живое и награждала грустные, замёрзшие стволы новыми силами. Она позволяла раскрыться почкам, взойти семенам, вернуться разговорчивым птичкам из чужих краёв. Теперь уже хвойные красавицы ехидно ухмылялись, видя как преобразовываются их соседи. А те свысока с укором подмигивали: "А теперь что скажете?". Весна вдыхала жизнь. И зарождались новые листики.

Позднее, летом они крепчали, взрослели, но всё ещё были такими маленькими, зелёными. Мама тесно прижимала к себе, никуда не отпускала, боясь за их будущее. А они рвались в неизведанные дали, временами заставляя грозно шелестеть их родительницу и в некоторых случаях "плакать" от злости вместе с ливнем и от радости с "грибным" дождичком. Они присматривались ко всему их окружавшему и вслушивались в рассказы болтливых пташек и ветра-путешественника, которые многое повидали за периоды своих странствий. Они задумывались о грядущем отрыве от родных корней. Тёплый ветерок подбадривал: впереди много интересного. Это вдохновляло и пугало.

И приближалась осень. Изначально подбадривая, раззадоривая, она щедро окрашивала молодые листочки в разные цвета, давая понять: созрели вы уже, хватит быть "маменькиными листочками". Вы теперь яркие самостоятельные листья!
Но мать изо всех сил держала своих, как ей казалось, малышей, хотя понимала, что час настал. Их ждёт то, о чём она имеет представление только из рассказов птичек-всезнаек. Осень, решив помочь, договаривается с ветром, который своими сначала лёгкими дуновениями отрывает весёлых детишек, а после суровыми и настоятельными шквалами лишает иву последних, самых близких сердцу листиков. Они и летят свысока, слабо ударяясь о землю, но падают недалеко и мать смотрит вниз и "плачет" под шум дождя, чтобы не так было заметно "молодёжи".

Вскоре она оголится, подставив свой ствол надвигающимся холодам. И только ели, которые "зимой и летом одним цветом", напоминают, что так будет не всегда.