свекровь моей мечты

      Выйти замуж за иностранца в век нынешний совершенно не проблема. Особенно, если тебе двадцать. Чем дальше, тем сложнее. Но шансы есть. Мне было почти сорок. И я жила в маленьком грязном провинциальном городке, где машина  на самом деле не роскошь, а необходимость. Ибо лужи в нашем городе были непроходимыми, а зимой пробраться сквозь сугробы можно было только с помощью мощного внедорожника. Нельзя сказать, что мы все были состоятельными людьми. Мы экономили. То есть на всем без разбора. Кроме автомобиля. Я не была исключением, и под  давлением  окружающих, дабы не выделяться, тоже прикупила себе миленький такой внедорожничек , выложив за него все свои сбережения. И носилась на нем, как угорелая. Пугая кошек и полицейских.
     Своего иностранца я подобрала на дороге. Совершенно честно говорю, практически из-под колес вытащила… его же  не желавшего заводиться “Alfa Romeo”. Он с ума сошел , в нашей грязи и “Alfa Romeo”. Дядька метался вокруг   сказочной машины,  энергично размахивая руками, заводя глаза к небу, наверное, требуя от него справедливости. Где он хотел найти эту самую справедливость? В российской глубинке? Где до сих пор курили самосад, и предпочитали водке  самогон с жигулевским  пивом.  Иностранец, он же итальянец, был одет во что-то невообразимо красивое и выглаженное. Так что я, выпростав свой резиновый сапог наружу, еще минут пять раздумывала, а стоит ли мне явить  лик гражданину Италии или с него уже хватит сюрпризов.  Почему я догадалась, что он итальянец? Да тут и гадать не стоило. У нас здесь итальянцы затеяли строительство заводика по производству туалетной бумаги, слух об этом облетел окрестности задолго до того, как сами итальянцы приняли окончательное решение. Девки наши прямо  с ума посходили. В «бутике» Сашки Кузякина тут же раскупили все короткие платья и черные чулки. И дефилировали во всем этом вдоль трассы, что находилась рядом с заводиком. Думаю, иностранцы принимали их за проституток обыкновенных, и как то не решались на знакомство. Они же  не знали, что проституток у нас давно повывели. Спасибо владельцу шиномонтажа Демченко. Чуть не поубивал их, родимых. Итальянцы, между прочим, несмотря на  темперамент, были очень разборчивы. Я -то знаю, что говорю. Отучилась в столице пять лет. И не где-нибудь, а в институте международных отношений. За годы столичный лоск с меня слез, да и немного  его было.  Говорить я начала как все местные, на местном диалекте, этакой гремучей смеси мата и просторусского, где восемьдесят процентов, естественно, составлял мат. Я еще пыталась изменить это соотношение. Но потом махнула рукой. Мои работники не подлежали  переплавке.
   
   Как меня занесло обратно на малую родину? Обычно. Влюбилась… ,забеременела  и успешно родила . Все. На этом история моей большой любви закончилась.  Мужа бросила. Домой с ребенком вернулась. Из нищеты выбилась. Дочери образование дала. Вот она то в столице и проживает. Меня все к себе зовет. А куда я теперь. У меня ресторан… , громко сказано, конечно. Пивнушка. Зато самая популярная в районе. Нас даже как то в криминальной хронике показывали. Это когда пиво к алкоголю причислили. И власти все никак не могли решить, кого карать, а кого миловать. Многие тогда из этого бизнеса в подполье ушли, дабы глаза не мозолить. А я -то не могу так. Я же всегда на передовой. Впереди планеты всей. Характер у меня такой идиотский. Да  если у нас в поселке пивом перестать торговать, мужики все ж самогоном зальются. Пиво сдерживающий фактор их алкогольной зависимости.   Вот это я и пыталась доказать нашему  главе администрации. Между прочим моему однокласснику, Андрюхе Сачкову. И что у этих спасителей нации, этих слуг народа вечно такие фамилии. У нашего Сачков. Точно,  только баклуши бить. Ведь двоечник был и хулиган. А область нашу возглавляя господин Могильный. Это даже аналогию не надо искать. Сама напрашивается.  Так вот Сачкова нашего  Могильный в администрацию и засунул. Ставленник он его. И зять. По совместительству.  И между прочим,  когда то влачившейся  за мной. Лет так двадцать назад. Безответно естественно. Сейчас настал его час. И крови он мне попил. Как африканский комар. Помнится в прошлом году, эти самые африканские комары покусали две тысячи португальцев, заразив их какой - то страшной лихорадкой.  А признаком этой лихорадки является покраснение и отечность лица. Бог мой, скольких же людишек в нашем поселке покусал Андрюха. У нас девяносто девять процентов населения покрасневшие и отечные. Да и сам Сачков, между прочим, если в запой уйдет, мало чем отличается от сограждан. Наверное, маскируется. А то побьют. Наши мужики могут. Особенно если им пива не долить.  Да все я понимаю. Что надо бороться… Что надо ограничивать… Здоровье нации… Подрастающее поколение… Вот когда грязь из наших луж откачают, и займутся воспитанием подрастающего поколения, тогда и поговорим на эту тему. Нынче все деньги зарабатывают. Детей на бабок побросали, сами неделю на вахте, неделю отрываются. Какие на хрен театры, какое самообразование. Они и в Турции пьют. И в Египте. И в Европе умудряются налакаться.  А учителя? А учителя восемь тысяч рублей получают, им по барабану, чем чужие дети после уроков занимаются. Вымираем мы все потихонечку, как мамонты. Одни африканские комары зудят вокруг. Чужой кровушки насосавшись. Они то, паразиты, и погубили мамонтов. А не потоп. Потоп потом уже был, чтоб комаров утопить. Но они заразы спаслись, и мамонтов пережили. Вот и кусают. То португальцев. То нас, вездесушкиных. Это так мой поселок называется. Вездесушкино. Хотя скорее название его должно было звучать, как Везделужкино. Или везденепролаземо. Что очень красочно обозначало суть проблемы нашего поселка.
   \
   Что то я отвлекалась. Я ж про итальянца рассказывала. Он, родимый, прыгал в своих модельных туфлях, пытаясь завести лапушку альфушку, а та ни в какую.  Чихает. Кашляет. Плюется. Только что не брыкается. Хотя и это видимо присутствовало, судя по плачевному состоянию дорогущего костюма итальянца. А че тут гадать. Заправился на нашей заправке. А там сегодня Зинка работает. Значит в бензине всего процентов двадцать бензина. А остальное то, что так не любят форсунки импортных автомобилей. Короче, я все -таки выбралась  из своего  Кирюшки. Так я ласкательно называла Кайрон,  которым была очень довольна, в смысле, сочетания цены и качества.  И независимой походкой подошла к замаявшемуся немцу. Тьфу ты. К итальянцу. Итальянец был черняв, носат, и эмоционален. Благо, я знала итальянский, а потому  сразу поняла, что торчит он здесь уже второй час и что, я первая, кто соизволил остановиться и, хотя бы  спросить в чем дело. Дурачок наивный. Потряс бы зеленой или розовой бумажкой, и помощников бы налетело. Опять же, черт бы их побрал, как африканских комаров. Но я сто раз попадала в подобные ситуации благодаря стараниям заразы Зинки, пока до меня не дошло, в чем  дело. И заправляться стала на дальней заправке, между прочим, которая обслуживала и их заводик. Ущерблять Зинкин бизнес не стала. Ну, хотят дядьки и тетьки  машины портить, пусть портят. Ума нет, считай калека.
   
   Дотащились мы с итальянцем до нашего единственного автосервиса. Договорилась я с местными слесарями  за полцены и ящик пива, что к утру приведут в порядок машину . Наплела им, что это директор завода. Что ,мол, телефон у него сел. До своих никак не дозвониться. Это я для острастки, а то завтра мой итальянец половину частей в машине не досчитается. Откуда мне было знать, что я в точку попала. Не про запчасти.  Про директора. Это уже потом, когда я его домой привела, и чаю налила, да в свой собственный халат завернула, все и открылось. Ой, и тощий он был, господи. Ни торса, ни живота. Одна сплошная волосатость. Звали его Амброжино, что в корне значило бессмертный. Ну а принципе… кощей бессмертный ему очень подходило. И Амброжино у меня как то быстренько ассоциировалось  с образиной.  Страшненький он был, носатенький,  лохматенький, и уже не юноша. Далеко. Хотя Челентано тоже не красавец. Но в нем особый шарм.  Мужик.  Даже  в его семьдесят пять. А этот?... О, господи, одни мысли.
      
   Чаем я его напоила, ужином накормила. Выслушала миллион «прего». Пока от его «прег»учести у меня в ушах не зазвенело. Я, конечно, улыбалась из вежливости. Но потом надоело.  Я, между прочим, ящиков сто с пивом  сегодня сама разгрузила. Грузчика  было не кантовать. И устала страшно. Собиралась в баню заехать, к моей подруге закадычной Ленке, снять усталость рюмочкой рябиновой, а тут итальянец подвернулся. Не могла же я его бросить. Мужчина все-таки. Большая нынче редкость у нас в поселке городского типа. С детства хотела я найти этого «городского типа». И вырвать ему руки, которыми он  это наше село  строил. Так и не нашла. Вот итальянца нашла. Глядишь и пригодится. В хозяйстве. Хотя… Я люблю мужиков в теле, чтобы уж если обнял, так ребра захрустели.  Ох, и давненько не хрустели мои кости под могучими мужскими руками. Ох, и давненько. Я потянулась, зевнула, ойкнула. Закрыла рот рукой, извиняясь, и отправила итальянца спать. Он тоже носом клевал. Еще бы. Я ж ему в чай коньяку плеснула. Хорошего. Дочь из Москвы прислала. Наполеон. Экстра. Восемь лет выдержки. Для особого случая берегла. Может быть, он уже и наступил, мой особый случай.
      
   Спать я его уложила   в комнате. А сама легла на веранде. Как никак,  лето на дворе. Хоть и дождливое, но лето. Но сон как отрубило. Не шел и все тут. Я уж  и овец. И слонов. И коз. И кроликов пересчитала. Не идет. Хоть тресни. Муж мой вспомнился. Я его лет двадцать и не видела. И не слышала. И все мои любовники вдруг в памяти  нарисовались . Их правда немного было после моего муженька. Но все-таки. Как то судьба в этом отношении меня обошла. Не любила я никого. Не умела что ли. А мужчины это чувствуют. Их любить надо, уважать. А кого уважать то? Кого? Кто от жены на сторону бегает, достала она его. Все чего получше,  да полегче ищет. Кто развелся. И все ноет, ноет над ухом про жизнь свою непутевую. А кто возомнил себя суперлюбовником. Баб меняет, каждый сезон новая. Наверное, во мне чего- то женского не хватает. Но не могла я их терпеть больше года. Потом совсем всех выгнала. Поганой метлой. Надоели.  Третий год одна. Как перст. Иногда от одиночества хоть вой. И тогда запои моего грузчика мне на руку. Если бы не эти загрузочные дни, когда я вместо грузчика пашу,  по сто ящиков на грудь. Озверела бы. Заграница мне не помогла. Заводить курортные романы я не умею. Вечно за спиной  призраком маячат образы оставленных в России жен моих легковесных курортных знакомцев. А я втроем не сплю. Не научена. Так что глотну морского воздуха и назад. В Вездесушкино. К своим «баранам». А говорят, я  красивая  женщина . До сих пор. Я поднялась и тихонько пробралась в коридор. У меня там единственное большое зеркало висело. Включила свет, сняла ночнушку, да все как у всех. Попа. Грудь. Ноги. Талия вроде. Глаза карие. Нос курносый. Обычная.

- Мама мия.

Вот мужики. Хоть наши. Хоть ихние. Нюх у них что ли на голых баб. И куда его понесло то. Среди ночи. Итальянец мой стоял, раскрыв рот и вытаращив свои итальянские глаза. Пришлось срочно напяливать рубаху. Но он мне этого сделать не дал. Уж не знаю как, а в постель он меня затащил. Кувыркались мы с полчаса. Не то я так изголодалась. Не то он не такой уж и итальянец. Но все как то очень быстро и неэффектно вышло. Лежала я после этой  сверхскоростной постельной сцены, вперившись в  потолок натяжной, который по ночам загорался  звездами и луной, дочерина затея, и плакала тихо и обиженно. Впервые за всю мою жизнь мне себя жалко стало. А итальянец сопел  во сне самодовольно, водрузив на меня свою тощую волосатую руку.
      
   На следующее утро итальянец сделал мне предложение. Руки и сердца. И я согласилась. Не раздумывая. Расписались мы через неделю. Тихо. Дочери я позвонила уже из аэропорта. Дочь долго молчала. А потом выдала- ну,блин, мать, дала. И я дала...поспешно отбой, дабы не выслушивать нравоучений от своей собственной дочери, мысленно пообещав , что обязательно перезвоню ей. И объясню. Потом.  Муж мой новоиспеченный потащил меня к родне. У него еще и мать была жива. Ей было семьдесят пять  лет. Моя la suocera. Свекровь то бишь.  И «саучера» она была еще та… хотя я судила по своей бывшей свекрови, которая, к старости, как мне было известно по слухам, благополучно тронулась умом. А сынок ее родной сдал ее в психушку. А культ мамы в доме присутствовал все время. Мама то. Мама се, тьфу. А мама его даже яичницу готовить не умела. И чего это я так разошлась. Дело то давно минувших лет. Наверное, от предстоящего перелета. Надо сказать, что я до дрожи в коленях боюсь летать. Я неисправимый телец. Привязана к земле основательно и прочно. И потому каждый полет мне дается с большим трудом. Словно меня выкорчевывают. И болтаются мои корни  в воздухе неожиданно трогательно и беззащитно. А потому я всегда снабжаю себя огромным количеством снотворного. И даже тот факт, что я во сне храплю, меня ни разу не остановил. Лучше я умру во сне, храпя, чем в сознании, не храпя. Похоже, что подобные страхи моего Амбражино не мучили. Он не замолкал ни на минуту, я уже сбилась со счета, пытаясь привести в какую-то систему всех перечисленных им родственников. Помимо родных братьев и сестер там были и тетки, и дядьки. И племянники, и сводные, и наполовину сводные, и на четверть, и даже без четверти. Я испугалась прямо таки. Куда мне- сироте казанской, с такою толпою справиться. Растопчут. Прямо каза ностра, а точнее ка за востра, а еще точнее теперь эта каза и моя каза. Странный этот итальянский. Дом у них женского рода. А книга мужского. Может быть и с мужским полом так. В смысле половой принадлежности. И я почувствовала, что тот угар, в котором я ринулась в эту свою новую жизнь, начал рассеиваться. И там внутри меня зрело раскаяние, в котором я еще самой себе не призналась. Красиво пожить захотелось. Море. Виноград. Мужчина рядом. Законный брак. Ленка, на которую я бросила свое хозяйство, временно, как было мной обещано, еще как то пыталась привести меня в чувство. А я уперлась. Прямо наваждение какое-то. Еще решила, что она мне завидует. Слава богу, ей об этом не брякнула. Хоть здесь ума хватило. 
 

   В Риме было пасмурно. Несмотря на это, нас приняли. Полет завершился, и нам подали трап. Нас никто не встречал. Амбражино пояснил, что нет смысла тратиться на поездку в Рим родственникам. Когда мы и сами прекрасно доберемся. Надо же, а я слышала, что итальянцам совершенно не свойственна  скупость. Или это про французов. .. Оказалось до малой родины моего супруга еще ехать и ехать. До Генуи мы тряслись на поезде шесть часов по билетам за 35 евро. Сэкономив практически половину цены, но затратив ровно в половину  больше времени на дорогу, если бы поехали на экспрессе.  А если бы мы сразу приземлились в аэропорте Генуи, такого путешествия и не было бы совсем. Но чартер стоил дороже. Об этом меня тоже просветил мой муженек. Нет, я была не в претензии. Вобщем-то. Сама копейки считала порою. Но не до такой же степени. На фига было жениться. Что за цель он преследовал? Со мной -то все более-менее понятно.  Господи, и что же я натворила! В который раз пронеслось в моем мозгу. И надо же быть такой дурой. «Ничего,- ответил мне мозг,- проветришься. Вернешься. И благополучно разведешься.» Я с любопытством рассматривала пассажиров, но почему- то мне показалось, что в поезде были одни туристы. Поляки, финны, немцы. Из русских только я. А из итальянцев мой муж, скупердяй. Надо бы было любоваться проносящимися пейзажами, но я была так зла… на саму себя, что красоты Лигурии, в которой мы  оказались часа через два пути, меня мало волновали. От Генуи мы еще минут сорок  ехали на электричке до Камольи, это и было конечной точкой моего итальянского свадебного тура. Физиономия Амбражино меня уже раздражала донельзя, такое чувство, что он решил показать мне все прелести Италии из окон местных поездов. Быстро, дешево, компактно.
   
   Но мы добрались. Надо ли говорить, что от моего модельного вида остались только ножки и рожки.  Платье и туфли я заказала в интернет-магазине  по такому случаю, пытаясь соответствовать европейской моде. Потому что ничего более приличного за такой короткий срок я не сумела найти. В областном центре все те же бабьи юбки, да черные блестящие «маленькие» платья от местных корейцев. Естественно, я  надеялась услышать традиционную мужскую фразу- дорогая, все купим там. Не услышала. А от прически. О, на это я махнула рукой. Вынула последнюю шпильку,выходя их электрички. И шикарные мои волосы хлынули на плечи  рыжей волной. Но мой муж почему то засуетился. И стал собирать мои волосы руками.

-No, no. cos; non si pu;. raduna tutto come era.,/Нет, нет. Так нельзя, собери все, как было,

- Обалдел, что ли?- спросила я его по-русски, отмахиваясь от его  цепких ручонок.- В чем дело-то? У вас, что тут траур. Камольско-поголовный?

А Амбражино жестикулируя руками, очень эмоционально посвятил меня в тайну рыжих волос, итальянцы как то ненормально реагировали на рыжих теток. А я была рыжая. От природы. И гордилась этим обстоятельством. Мои волосы были просто достоянием республики. Моей маленькой такой республики. Раньше я знала, что имя Наташа как то по-особенному  трактуется турками.  Практически,  Наташа и проститутка имели одинаковый смысл. Но чтобы итальянцы были так непроходимо  суеверны. В Турции я вечно представлялась Еленой. А в Италии надо перекрашиваться? И куда же смотрел мой Образина, или в России у него развился внезапный дальтонизм. Я всегда думала, что моя рыжая копна очень выигрывала на оне вечной грязи Вездесушек.
   
   От Амбражино мне довелось услышать  такую басню, что  странно, что уже на таможне меня из-за рыжих волос не  остановили полицейские и  не начали  с пристрастием допрашивать о цели моего приезда, о моем моральном облике и т.д, и что впустили  меня в страну,  в Италии к рыжему относятся с негативом и воспринимают его обладательницу буквально как проститутку." У-уууу !"- подумала я, и здесь проститутка. Как-то много во мне черт от этой профессии. Не пора ли сменить сферу деятельности. Я засмеялась,  вспомнив  историю с  владельцем  шиномонтажа  Лехи Демченко,  стоящим  на самом отшибе Вездесушкино. Там вечно тусовались местные гетеры. Они так извели Леху, что он однажды, раздобыв где-то двустволку, до смерти напугал девок и разогнал их, предупредив, в следующий раз будет стрелять на поражение.  На дверях шиномонтажа  Леха красной краской, чтобы было видно издалека, написал -  здесь шлюх нет.  Вот только одно осталось загадкой. Чего это Леха так не взлюбил безотказных работниц трасс? Между прочим, ни одна из наших местных нимфоманок не имела рыжий цвет волос. Хотя, говорят, в Париже проститутки специально красились в рыжий цвет, чтобы было легче их опознать. И еще одна особенность рыжих - способность стойко и долго переносить боль и терпеть. Это точно про меня. Так минуточку, а как же итальянская актриса Мириам Леоне. Она же абсолютно рыжая. А Джельсомино? С его голосом? Он же тоже был рыжий? Или это я уже с нашей экранизацией путаю?  Там такой рыженький мальчик играл! Или все-таки несчастного Джельсомино и выставили из родного города за цвет волос.
   
   Да, рыжие женщины никогда не останутся без внимания мужчины.  Итальянцы считают еще, что рыжий человек приносит несчастье, и в этом случае нужно держаться за пуговицу. Я вздрогнула, голос моего мужа вывел меня из состояния прострации. Оказывается, пока я предавалась воспоминаниям и  анализу собственных умозаключений, Амбражино что-то там еще говорил об итальянцах и рыжих.

-  Так держись, - посоветовала я Амбражино, и со злостью рванула со своего парадного платья бежевую матерчатую пуговицу. После чего торжественно вручила ее обалдевшему от моего темперамента мужу. О! Дорогой. То ли еще будет.

"quelli con i capelli rossi hanno i nervi scossi- " у рыжих пошаливают нервы!"-буркнул мой муж. Но не угадал. Просто мое терпение все- таки не безгранично, и как истинный телец. После периода покоя могу устроить бурю. Тогда мало не покажется никому. Я устала, я отвратно выглядела. Я была унижена. И я страшно хотела есть. Но, как ни странно, чувство собственного достоинства вернулось ко мне вместе со злостью. А я ощутила, что я в Италии.  Ура! Сияло солнце. Пахло морем. И на меня обрушилась целая симфония разнообразных звуков. Итальянцы говорят громко и эмоционально. И уж не знаю, ко мне ли относились их восхищенные восклицания и жесты, или к цвету моих волос, или это было обычной формой их общения. Но все это почти полностью компенсировала издержки моего затянувшегося пути. Амбражино тоже преображался. Даже стал выше ростом. Вот что значит родина. Я же не знала тогда, что в  обычной  жизни, взятые по одиночке итальянцы обыкновенные, спокойные люди, порой даже застенчивые. Но, оказавшись в толпе, на виду, они совершенно преображаются. Никто так не реагирует на публику как итальянец.  «Как только итальянец вышел из толпы, отделился от массы, то уж не верьте решительно всем разглагольствованиям о лености, неге, фарниенте итальянском: он делается трудолюбив, постоянен, упорен и эрудичен, как дай бог немцу». Или французу. И откуда я это помню?
   
   «Весь мир – театр, в нем женщины, мужчины – все актеры…». Шекспир, как известно, никогда не был в Италии, но часто делал ее местом действия своих произведений, а их героями - итальянцев.  Для итальянца игра – неотъемлемая часть  жизни. Может потому среди итальянцев так много актеров. А их неподражаемые голоса? О Сан ремо! Моя юность. Мы с ума сходили по Пупо,  Моранди,  чуть позже я  с ума сходила по Туто Кутуньо. И Челентано. О неподражаемый. Ни с кем несравнимый… вот и ответ на мой совершенно безумный поспешный и рискованный шаг- замужество с гражданином Италии. Мечта. Девичья заветная мечта. Я выходила замуж не за Амбражино Песторе, а за них за всех разом. Я выходила замуж за мою большую итальянскую мечту, которая должна была принести мне много радости и удовольствия. Того, чего много лет я была лишена совершенно.  И страхи мои были связаны  с тем, а вдруг  все жертвы были напрасны. Не сбудется моя мечта. Не окрасится моя жизнь в цвета радуги. А так и останется цвета бурозеленой вездесушкинской грязи. Да и какие жертвы? Что я там оставила? Дочь? Только если дочь….
   
    Еще не было и двух часов, а в местных барах и кафе, расположенных прямо на улицах, было полно народу. Сезон? Наплыв туристов? Камольо был на самом деле малюсеньким городом. И если началось все с цветных многоэтажек, то закончилось практически средневековыми лабиринтами. И везде сновали люди. Они приветствовали  Амбражино. Целовались. И я каждый раз устало прислонялась куда-нибудь, ожидая своей очереди рукопожатий и лобызаний. А это происходило обязательно. Меня поцеловали тысячу  раз, и принимали как родную. И кажется, никто не держался за пуговицы при виде моих рыжих волос. Они цокали языками, жестикулировали , поздравляли Амбражино с удачным приобретением, видимо, подразумевая меня. Или меня и заводик в Вездесушкино одновременно. И я уже думала, что мы так и будем слоняться по улицам, как бродячие артисты в поисках новых зрителей и рукоплесканий.  Но мы все-таки пришли.

…  и это была пекарня. То есть был дом. Большой. Но очень старенький. В смысле архитектуры. И пекарня. Я все -таки не ошиблась с переводом фамилии моего мужа. Песторе- значило пекарь. И прямо во дворе стояли столы. Кажется км так на двадцать. И толпа народа. И когда, я заморенная, хромая, с растрепанными, спутанными волосами, ступила во дворик родового имения моего мужа. Мне показалось, что вокруг все затихло. Только на мгновение. А потом поток итальянских эмоций ринулись с небес, куда они на секундочку вознеслись, как птицы райские, прицельно на мою голову, птицы райские все -таки птицы, и гадят они одинаково. Да не в смысле, что все плохо. А в смысле, что все было слишком хорошо. А я со своим русским- не жди добра без худа- везде видела подвох. Меня обмусолили в тысяча первый раз. Я уже не чувствовала собственных щек. А губы затекли так, что  улыбка из жизнерадостной превратилась в непристойную.  Я раскланивалась. Прикладывала руку к сердцу, что- то лепетала, мешая русские и итальянские слова благодарности. Мне ,кажется, знакомство длилось целую вечность, и  все таки я прорвалась к мужу  через толпу  гарлопанящих  родственников. И шепнула ему, что, если он меня не спасет, то я описаюсь, и опозорю его в первый же день. О небо. Он повел меня в дом. И я впервые в жизни, готова была целовать унитаз, а потом душ. А потом… , потом я в задумчивости стояла над открытым чемоданом, размышляя что же такое надеть на себя, чтобы и подчеркнуть. И скрыть. И не мозолить. И привлечь.. Я заметила, что женщины все были одеты очень элегантно. Яркие кофты, юбки. Сумки. Никаких брюк. А у меня? Одни брюки… И брючные костюмы.Джинсы. Было одно платье.. совсем легкое. Я нацепила его… Повертелась перед зеркалом. Ну что ж, на безрыбье… Хотя совсем неплохо… И бедра, и не слишком открытый вырез, и цветочки… Стиль Бохо. Артка.  Деревенско-городской. Короче. Плевать. Буду косить под супервключеную в европейскую моду. А кто не слыхал, что такое Артка пусть пеняет на себя…
   
   Я спускалась по ступенькам, с ужасом понимая, что вся эта поцелуйная суета  родственников  вокруг меня была только прелюдией пред чем- то действительно значащим, в смысле, значащим для начала моей новой, итальянской, жизни. Меня еще не представили моей свекрови, уже не будущей, а вот уже как месяц, настоящей. Амбражино говорил что-то, уводя меня от сумасшедших своих родственников, про распорядок дня мамы. И не сметь тревожить. И соблюдать. И на цыпочках ходить, и завтрак подавать, да и ужин тоже, и тоже на цыпочках. Мама, по словам Амбражино, была исключительной личностью, и корни имела не итальянские.   Но я так была озабочена переполненностью своего мочевого пузыря, что смысл сказанного им дошел до меня только сейчас. Воистину итальянцы приверженцы традиций. И чтят матерей своих более всего. Mamma mia! Потому и кричат, где и когда не попадя,  свое мама мия. Конечно, любовь к матери  достойно уважения. Но не дай бог, мой муж из тех самых маменьких сынков, что и тот, первый .  И он меня кем привез? Женой? Или прислугой? А что? Очень выгодно. И платить не надо.  Не может же мне так катастрофически не везти. Ну не может же снаряд упасть дважды в одну и ту же воронку. Какого черта, мне пришла на ум эта воронка. И этот снаряд. И чего у нас вечно придираются к числу два.   Тут тебе и снаряд, и река, в которую дважды не войти. Всюду цифра три в почете … было у мужика три сына… И закинул он невод в третий раз… И желаний то в сказках выполняют только три… Это намек что ли? Мне придется в третий раз выходить замуж? Нет уж. Если я все-таки разведусь. Больше никогда и ни за что. Хватит мне маменькиных сынков. Во! По горло сыта ими. Занесло меня в Камольи. Дом жен! Черт побери. Это надо так обозвать жен - молье, ну прямо моль бледная. А муж, то есть марито, эту моль морит. Прямо с первого дня. А где же особое итальянское отношение к женщине? Или это на иностранок не распространяется?

    Меня прямо била дрожь. Уже не от страха. Я так себя накрутила, что во двор явилась настоящей фурией. Или ахалтекинской лошадью. Лицо мое полыхало. Ноздри раздувались. Волосы вились на ветру рыжей непокорной гривой. Осталось только бить копытом. И ржать, что запрягли. Но все уже сидели за столом. Нет. Не ели. Ждали. И столько доброжелательности  было ни лицах совершенно мне незнакомых людей, что вся моя спесь куда-то подевалась. Мне даже стыдно стало, и я покраснела, кажется, вся. С головы до ног. Ну, спит старушка и пусть спит. Ну, надо ходить на цыпочках, буду ходить. А мои завтраки-обеды-ужины  она есть все-равно не будет.Отравится.
    
   У них же здесь культ еды. И готовят они, говорят!  Еда у итальянцев – это праздник. Итальянцы обожают покушать. Я в юные дни своей влюбленности в Италию переворошила тонны литературы, так как «великого гудвина»-интерента тогда и в помине не было, я читала все подряд. О привычках. О традициях. О еде. Не зря. Пригодилось. То, что подается в наших ресторанах с трудом можно сравнить с тем, что должно было быть. Я как-то до хрипоты спорила об этом со своим «шеф» поваром, специализирующимся на приготовлении «настоящей» итальянской пиццы и требующим сменить название моей забегаловки на что-нибудь более приличное и соответствующее его статусу. Ох, и зла я была. Окончил рязанский техникум, картошку фри в аппарате не умеет приготовить. А туда же. Статус. Пицца.  Единственным его аргументом, который я так и не смогла опровергнуть были слова - и что, Вы там были, Вы это ели. Да и не ела и не была. Но всегда очень хотела.  Тогда я притащила  старый затертый журнал и прямо в нос  сунула  своему повару, который приставки шеф был недостоин по определению.
 
   «Среднестатистический ужин итальянца выглядит примерно так: вначале подается антипаста – это закуска вроде карпаччо (наструганное сырое мясо или рыба) или капрезе (сыр моцарелла с помидорами и оливковым маслом), потом подается первое блюдо – первым блюдом считает паста со всевозможными составляющими (и вы нанесете итальянцу смертельное оскорбление, ежели упомянете, что в наших широтах макароны – это один из самых дешевых гарниров), после первого блюда идет основное – это рыба, мясо, а потом уже десерт, кофе и дижестив. Кофе пьют после каждой трапезы, а не только утром – для лучшего переваривания пищи.  Дижестив – это крепкий напиток, самый известный в Италии, – ликер лимончелло. Пьют рюмочку маленькими глотками тоже для пищеварения. Часто домовитые итальянки готовят лимончелло самостоятельно. К слову, в ресторанах  дижестив подается бесплатно. А в течение трапезы пьют вино: под каждое блюдо – определенный сорт. Весь ужин проходит размеренно и за разговорами. Для них прием пищи – это синоним общения. Если русский человек скажет: «Мы с друзьями вчера выпивали!», то у итальянца это прозвучит как: «Мы с друзьями вчера ужинали!» Итальянцы очень заботятся о том, чтобы пища понравилась. Если в ресторане вы что-то не доели, официант непременно расспросит, что вам пришлось не по вкусу, и предложит блюдо на замену.» «Понял!,- сказала я своему повару тогда, зачитав вслух выдержку из журнала, пропуская некоторые подробности. Даже не пытаясь объяснить, что же такое карпаччо, капрезе  и дижестив. Я не стала рассказывать ему и о том, что настоящая итальянская пицца имеет несколько десятков сортов, и она не фастфуд,  а самодостаточное, великолепное, arte squisita, то есть восхитительное блюдо. А не та засохшая корка, замазанная кетчупом, которую мы суем своим забулдыгам. И если этот кетчуп или майонез в своем блюде узрел итальянец, он брякнулся бы в обморок, а не учинял скандала, потому что несмотря на всю свою эмоциональность, итальянцы очень вежливы и сдержаны в поведении, – и, между прочим,- добавила я тогда,- пиццу режут ножницами, а не ножом. Шеф! ты бы хоть сериал смотрел. Кухня. Может чему научился». Я естественно перегнула палку, и несколько дней картошка фри у нас была похожа на угли, но потом все наладилось, и даже в винегрете стала появляться свекла, в оливье зеленый горошек. Хотя французы готовят настоящий оливье…Но лекцию про настоящие  французский  винегрет и оливье мой повар бы не выдержал .Боюсь, что двадцать процентов русских слов, навсегда покинули бы его лексикон. И как тогда прикажете его понимать?
 
   … короче, стояла я с понурой головой на «лобном» месте и ждала, чем же все это закончится… или, наконец, начнется.

- Проходи. Деточка, не стесняйся

Как оглушительно прозвучали эти слова Это кто сказал? Не я же. Сама себе. Я и говорить то так не умею. Даже на русском.  Правда, слова все равно звучали как то не по-русски. Так говорят эмигранты в наших старых фильмах. Очень красиво, очень мелодично, как-то очень интеллигентно.
Во главе стола, там  на самом конце «двадцатого километра» сидела женщина. Нет. Сейчас она стояла и смотрела на меня. В упор.

- Проходи. Проходи, - повторила она.- Вот прямо сюда. Ко мне. Теперь ты хозяйка этого дома.
   
 А я смотрела на нее, как зачарованная. И все в ней мне нравилось. Она была не высокого роста, и  такая вся ладная. Бабушкой ее назвать было нельзя. Не тянула она на бабушку. Она была бесспорно в преклонных годах, но ни следа от  попыток скрыть свой возраст. Как говорится, пластический хирург, здесь утерся бы. Седые волосы, собранные в тугой пучок. Неяркий рот. Темные глаза. О таких говорят, женщина на все времена. Она была…прекрасна. Нет. Я совершенно нормальной ориентации. И совершенно не приемлю смену пола. Но есть вещи бесспорные. И есть женщины, которые не подчиняются законам вселенной. Время к ним относится бережно, сохраняя для потомков. Не женщина, а мечта.

-Мама,- сказал припозднившийся Амбражино, - мы присядем здесь. Зачем тебя тревожить.

-Нет, - возразила мать моего мужа, не властно, нет, но почему -то возражать ей не хотелось, ей хотелось подчиняться. Ой, мне бы ее …..я даже не знала, как выразить то, чем обладала эта женщина. Ей, действительно, не хотелось возражать и ей хотелось подчиняться. Ей хотелось служить и исполнять все: капризы, желания,  причуды и требования. Но я была твердо уверена, что эта женщина очень редко пользовалась  своими чарами. А только это слово и подходило для описания ее воздействия на людей. Чары. И очарование, и нежность, и манеры, и скромность… Я думала, что подобных женщин не бывает. И никогда не было. И вот тебе. Стоило приехать в Италию и обнаружить чудеса природы. И она была моей свекровью. А еще удивительнее, что она была матерью моего мужа. Я все еще стояла напротив свекрови, и все еще рассматривала ее. Под пристальным взглядом ее темных глаз и мой собственный взгляд твердел, обретал  уверенность и даже бросал  вызов.

- Ну, ну,- словно сказали ее глаза, - а ведь не любишь ты его, девочка
  Свекровь улыбнулась загадочно

- Нет, - не стала я спорить, - такое случается.

- Благодарю за честность, - сверкнули ее глаза.
И я кивнула в ответ, и пошла ей навстречу, под одобрительный гул родственников и гостей. И села рядом. И ела все, что мне клали на тарелку и пила все, что наливали в бокал. И все косилась в сторону свекрови, рассматривала ее руки. Манеру держать вилку. Пить из бокала. Смеяться  и легко поддерживать беседу, то и дело вставляя в итальянскую речь русские колкие словечки.

- Вы русская?- неожиданно для себя спросила я ее. Хотя, конечно же, должна была спросить, как же мне ее называть.
Свекровь повернулась ко мне. И мне стали видны мелкие морщинки, избороздившие ее лицо.

- Русская,- кивнула она. Помолчала и добавила, - и была рыжей.
И подмигнула. Неожиданно, по-ребячьи. Только мне. И я вздохнула с облегчением. И стала уминать  офигительно вкусную еду еще с большим усердием. Свекровь снова наклонилась ко мне.

- Только очень прошу, не стремись называть меня мамой. Называй Ираидой Павловной.
Я кивнула  с набитым ртом, торопливо дожевывая.

- Я свою свекровь терпеть не могла,- улыбнулась Ираида Павловна.- Про себя звала ее. Саучера. Догадываешься почему?
Я снова кивнула, покраснев при этом страшно.

- А Амбражино  очень добрый и очень порядочный,   увидишь. Скуповат немного.  Ты очень похожа на меня в молодости, вот он и женился на тебе. Хотя я…была против.
И я снова покраснела. Ираида Павловна сумела ответить так быстро на все вопросы, которые мучили меня. Сумела обнадежить, поддержать и сказать добро пожаловать в семью. И даже сделала мне комплимент. Это была свекровь моей мечты. Интересно, она не очень обидится, если я все-таки буду называть ее… мамой.
Ираида Павловна подняла свою малюсенькую рюмочку, чокнулась со мной.

- Пью водку,- шепнула она мне заговорчески, - за пятьдесят лет так и не привыкла к их напиткам. Надеюсь, ты прихватила бутылочку.

- О да! – выдохнула я. И впервые за все время нашего союза улыбнулась своему мужу, который настороженно наблюдал за нами с другого конца стола.
 
А может и правда, стерпится- слюбится. Самое главное, что я уже влюбилась в его маму. С первого взгляда.
-