Детство Лермонтова 10 Отцовская жертва

В конце апреля Юрий Петрович, наконец, выбрался в Тарханы. Ехал он в хорошем настроении, намереваясь забрать любимого сына у тёщи. Лермонтов был благодарен Елизавете Алексеевне за лечение Миши и неусыпные заботы о нём, но теперь отцу пора самому заняться воспитанием ребёнка. Бабушка и её домочадцы слишком балуют мальчика, он растёт капризным и своенравным. Юрий Петрович не раз говорил об этом тёще, но та только отмахивалась: мол, внук ещё слишком мал и слаб здоровьем, подрастёт — и всё встанет на свои места. Отец несколько лет работал воспитателем в 1-м Кадетском корпусе и по опыту знал, как трудно преодолевать недостатки воспитания в раннем детстве. Нельзя допустить, чтобы сын походил на плаксивую избалованную девчонку.

В нежной зелени распускающихся деревьев мелькнул крест Никольской церкви. По ней Тарханы именовали в официальных документах «село Никольское». Свернув с тракта, Юрий Петрович приказал кучеру остановиться возле храма, умылся у колодца с дороги, вытерся носовым платком и пошёл к могиле жены. Тёща установила там надгробие из коричневого крапчатого мрамора, увенчанное вазой с крестом, рядом с памятником отцу. Могила была тщательно ухожена и украшена, земля подготовлена для посадки живых цветов. Лермонтов перечёл надпись на памятнике, хотя знал её наизусть: «Под камнем сим лежит тело Марьи Михайловны Лермантовой, урождённой Арсеньевой, скончавшейся 1817го года февраля 24го в субботу. Житие ей было 21 год 11 месяцев и 7 дней». Рядом в траве лучились венчики мать-и-мачехи, чуть поодаль распускались яблони и вишни, источая нежный аромат весны. Юрий Петрович горестно вздохнул: всё кругом полно жизни, а обожаемой Машеньки нет с ним уже третий год. Утешала только мысль, что теперь единственный сын будет при нём. Он сумеет воспитать его достойным гражданином, честным, умным и добрым человеком.

Поставив в храме свечи и сердечно помолившись об упокоении жены и здоровье сына, Лермонтов приехал в усадьбу. Дома была только ключница.
— Здравствуй, Даша. А где Мишенька, где Елизавета Алексевна?
— Здрасте, барин. Барыня в Круглом саду. Посадки пошли посмотреть. Обождите, скоро придут.
— А мальчик мой где, здоров ли?
— Здоров, слава Богу. Давеча к соседям отвезли.
— К которым же?
— Не знаю, — схитрила Дарья. — У барыни спросите.

Взволнованный Юрий Петрович побежал вниз по дорожке к пруду, дальше по насыпи в Круглый сад и на мостике встретился с тёщей.
— С приездом! — холодно ответила она на его приветствие.
— Вы же знали, что я скоро буду здесь. Отчего опять увезли сына?
— Он в Стяшкине с Афанасием. Внуку одному тут скучно, я его на неделю к Максутовым отправила. Пусть поиграет с Петенькой и Андрюшей. Послезавтра Афанасий его привезёт.
— Я очень соскучился, сам туда поеду.
— Погоди, нам надо прежде дела обсудить. Пройдём ко мне.

Тёща говорила вежливо, но от её ответов веяло неприязнью. Закрыв дверь своей комнаты, она присела к письменному столу и спросила:
— Ты собираешься увезти Мишеньку?
— Два года истекли, мадам. Я вам искренне благодарен за всё, что вы сделали для сына, но теперь хочу воспитывать его сам.
— Ты волен поступить, как вздумается, но прежде ознакомься вот с этим, — она отперла ящик стола и подала зятю копию духовной.
— Извольте, — учтиво ответил тот.

Первые строки он читал спокойно: «После дочери моей Марьи Михайловны, которая была в замужестве за корпуса капитаном Юрием Петровичем Лермантовым, остался в малолетстве законной её сын, а мой внук Михайло Юрьевич Лермантов, к которому по свойственным чувствам имею неограниченную любовь и привязанность, как единственному предмету услаждения остатка дней моих и совершенного успокоения горестного моего положения, и, желая его в сих юных годах воспитать при себе и приуготовить на службу Его Императорского Величества и сохранить должную честь, свойственную звания дворянина; а потому ныне сим завещеваю и представляю по смерти моей ему, родному внуку моему Михайле Юрьевичу Лермантову, принадлежащее мне вышеописанное движимое и недвижимое имение, состоящее Пензенской губернии Чембарской округи в селе Никольском Яковлевское тож по нынешней 7-й ревизии мужеска пола четыреста девяносто шесть душ, с их жёнами, детьми обоего пола и с вновь рождёнными, с пашенною и непашенною землёю, с лесы, сенными покосы и со всеми угодьи, словом, всё то, что мне принадлежит и впредь принадлежать будет…»

На слова «при себе» Юрий Петрович внимания поначалу не обратил, радуясь, что тёща всё оставит сыну, но следующие строки поразили его в самое сердце: «…с тем однако ежели оной внук мой будет по жизнь мою до времени совершеннолетнего его возраста находиться при мне на моем воспитании и попечении без всякого на то препятствия отца его, а моего зятя, равно и ближайших г. Лермантова родственников, и коим от меня его внука моего впредь не требовать до совершеннолетия его…»
— Как, мадам! Вы завещаете Мише состояние только при условии, если он остаётся при вас! — воскликнул поражённый Лермонтов. — Я всегда больно чувствовал ваши несправедливости ко мне, но эта! Это…
— Читай дальше, — сказала Арсеньева ледяным тоном, устремив на зятя колючий взгляд.

  Последние строки духовной глубоко уязвили и потрясли Юрия Петровича: «…в случае же смерти моей я обнадеживаюсь дружбою в продолжение жизни моей опытом мне доказанной родным братом моим артиллерии штабс-капитаном и кавалером Афанасием Алексеевичем Столыпиным, коего и прошу до совершеннолетия означенного внука моего принять в свою опеку имение, мною сим завещаемое, а в случае его, брата моего, смерти, прошу принять оную опеку другим братьям моим родным Столыпиным, или родному зятю моему кригс-цалмейстеру Григорию Даниловичу Столыпину, в дружбе коих я не менее уверена; если же отец внука моего или ближайшие родственники вознамерятся от имени его, внука моего, истребовать, чем, не скрываю чувств моих, нанесут мне величайшее оскорбление; то я, Арсеньева, всё ныне завещаемое мною движимое и недвижимое имение предоставляю по смерти моей уже не ему, внуку моему Михайле Юрьевичу Лермантову, но в род мой Столыпиных, и тем самым отдаляю означенного внука моего от всякого участия в остающемся после смерти моей имении».
— Вы… Вы… отнимаете у меня сына! — вскричал Юрий Петрович истерично прерывающимся голосом. — Вы даже не… не оставляете мне его, если умрёте ра… раньше меня! Это не… не духовная! Это ульти… ультиматум!
— Уймись, — тем же ледяным тоном ответила на его упрёки тёща. — Поступай как угодно. Моя воля теперь тебе известна.

Она налила ему стакан воды. Ничто в её облике не выдавало внутреннего волнения: вдруг гордый зять всё-таки решит забрать Мишу?
— И… вы… любите внука и разлучаете… его… с отцом?!
— В духовной сказано, что я буду воспитывать его в почтении к тебе и твоему семейству. У меня Мишеньке будет лучше, ничего для него не пожалею. Впрочем, решай сам.
 — Я слишком люблю сына, — подавлено ответил Лермонтов, ставя стакан на стол дрожащей рукой, — чтобы лишить его наследства. Всем готов пожертвовать ради будущего моего ребёнка, даже утешением воспитывать его при себе. Я знаю, что значит хорошее состояние в обществе. Мне… мне весьма горько, но я вынужден оставить Мишеньку вам.
— А ты на что при твоих-то доходах и долгах рассчитывал лечить и учить его?
— Но мадам, а вексель? Вы обязались выплатить мне Машенькино наследство — двадцать пять тысяч — ещё год назад. Половину я предназначал для сына.
— Этого не хватит. Хороший гувернёр стоит три тысячи в год, доктор столько же да ещё учителя. И потом, я тебе могу отдать ныне только двенадцать тысяч. Сам видишь, церковь во имя небесной покровительницы дочери ещё не достроена. Кирпич у меня свой, но иконы заказать надо, иконостас, утварь. И внук мне много стоит. Прошу тебя подождать или переписать вексель ещё на год на тринадцать тысяч.
— Мадам, вы принимаете меня за низкого человека, — снова занервничал Юрий Петрович. — Львиная доля этого наследства предназначена мною для Миши. Я не откажусь от своих слов. Оставляя сына вам, я не возьму всех денег и удовольствуюсь двенадцатью тысячами. Как только получу их, подпишу вексель на полную сумму.
— Благодарю. Я не сомневалась в твоей честности и благородстве. Вексель при тебе? — спросила она потеплевшим тоном, добившись от зятя всего желаемого.
— Да, — Лермонтов вынул из внутреннего кармана и развернул документ.

Она открыла потайной ящичек секретера и достала конверт с деньгами:
— Вот, пересчитай. Здесь ровно двенадцать тысяч.
— Я вам полностью доверяю, мадам, зная вашу честность.
— Тогда напиши, что получил деньги сполна и распишись. Завтра сама зарегистрирую выплату в Чембаре.
Убрав деньги и сделав надпись на векселе, Юрий Петрович тихо, но твёрдо сказал тёще:
— У меня к вам есть тоже просьба или, ежели угодно, условие. Вы берёте на себя ответственность за моего сына. Когда жизнь его, не дай Бог, будет в опасности, вы должны немедленно сообщить мне, я сразу приеду. И впредь не отправляйте Мишу из имения перед моим приездом. Если вы будете воспитывать его достойно, я не заберу ребёнка у вас. Даю слово дворянина.
— Обещаю.
— Возьмите вексель. А теперь поеду в Стяшкино за сыном.
— Куда ж на ночь-то глядя? Дотуда вёрст пятьдесят, не меньше. Я пошлю человека верхом. Афанасий Мишеньку завтра сам привезёт.

И Лермонтов остался в Тарханах. От переживаний у него сильно болела голова и колотилось сердце. За ужином он почти ничего не ел и потом до темноты ходил по знакомым дорожкам вокруг прудов.

Дни, проведённые с Мишенькой в Тарханах, немного утешили Юрия Петровича. Они очень соскучились друг по другу, и ребёнок не отпускал его от себя. Отец с ним гулял, играл, рисовал цветными карандашами в альбоме, читал ему книги, катал на лодке.

Мише всё интересно в парке, он словно заново открывает давно знакомые места, видя их с уровня своего роста. Деревья кажутся выше, а травы и цветы ближе. И там, внизу, кипит чудесная жизнь. Бабочки, жуки, кузнечики, пчёлки так и вьются вокруг разноцветных венчиков, прячутся в них, пьют нектар, гудят, жужжат, стрекочут, словно разговаривают между собой о чем-то очень интересном на непонятном людям языке.

Мальчик забыл капризы и готов был гулять с отцом часами. Перед отъездом Юрия Петровича он расплакался.
— Поч-чему вы мен-ня не бер-рёте? Вы… вы обещали.
— Так вышло, сыночек. Я не могу тебя взять с собой.
— Поч-чему? Я вас си… сильно люблю.
— Я тоже тебя очень люблю. А бабушку ты любишь?
— Оч-чень люблю.
— Она огорчится, если ты уедешь со мной.
— Папенька, почему мы не можем жить все вместе — я, вы и баба?
— Так нужно. Я не могу ничего поделать. Поймёшь, когда вырастешь.
 — Хочу с вами! Хочу, хочу, хочу! — снова заплакал Миша.
— Ну-ну, не плачь, как девчонка, будь мужчиной. Я к тебе обязательно приеду. До скорого.

Лермонтов поцеловал плачущего сына, отдал дядьке, вскочил в экипаж и приказал трогать. Отъезжая, он оглянулся. Сын махал ему ручкой, а из глаз катились крупные слёзы. Юрий Петрович тоже помахал мальчику и поехал в Кропотово в очень тяжёлом расположении духа.


     Иллюстрация Алексея Орлова. 13 лет. г. Раменское

Рассказ опубликован в книге:
Егорова Е.Н. Детство и отрочество Михаила Лермонтова. — Москва: Московский филиал МОО «Лермонтовское общество»; Дзержинский: БФ «Наш город», Литературное объединение «Угреша», 2014. — 288 с., илл., вкл. С.75-81

Предыдущий рассказ      http://proza.ru/2014/03/26/2257
Следующий рассказ        http://proza.ru/2014/03/26/2290

Справочные разделы:
Словарь терминов, устаревших и редких слов   http://proza.ru/2014/03/25/1700
Упоминаемые топонимы      http://proza.ru/2014/03/25/1706
Упоминаемые исторические лица    http://proza.ru/2014/03/25/1720
Основная библиография      http://proza.ru/2014/03/29/2197