Передряга

Женька, пытаясь пристроить свои длинные ноги, больно ударился макушкой о низкий каменный свод. Помянув рогатого, пригнул голову к груди и еще раз попробовал втиснуться в небольшую пещерку.  Получилось!  Правда, при этом колени уперлись в подбородок, но зато стало теплее, и холодная морось уже мочила не энцефалитку на груди, а глянцевала резину развернутых  голенищ  сапог.  Поза для долгого пребывания, надо сказать,  не совсем удобная, а куда деваться, если прилив прижал к базальтовому клифу.  К тому же,  над бухточкой навис  козырек, лишая всякой надежды подняться на скалистый обрыв.  Положение – хуже не придумаешь – с одной стороны наступающее море, с другой почти отвесная  стена. Хорошо еще, что  углядел  под самым выступом вскрытую волнами штормов  газовую полость.   Вот в это, случайно обнаруженное, убежище  пришлось и  забиваться,  как таракану в щель, спасаясь от неумолимого потопа. 

Придерживаясь руками за края полости, Женька, основательно поелозив, выдавил в каменной крошке, что скопилась в углублении дна, лунки под ягодицы – получилось что-то вроде анатомического седалища.  Продолжая устраиваться,  попытался нащупать спиной более или менее ровную опору, но натыкаясь на щетину обломанных кристаллов, в конце концов, угомонился.  Пещерка  изнутри оказалась настоящим аппликатором на все тело – снизу дресва через брезент штанов впилась в зад, а спину и плечи, куда ни прислонись, всюду покалывали кварцевые щетки.  Пришлось терпеть, другого убежища в заманившей его бухточке просто не было. Когда же, устав от неподвижной позы, зашевелился, разминая  многострадальные  половинки, каблуки сапог тут же соскользнули с бровки и ноги свесились  к толчее невидимой в тумане ряби.  А  лицо, грудь и живот опять обдало промозглое дыхание  Берингова моря.

Спеша укрыться  от пронизывающей сырости, Женька торопливо втянул ноги  внутрь и, обхватив их руками, сцепил пальцы в замок.  Согревая дыханием прижатые колени,  затих,  с иронией  думая о своем  положении: «Да…а…а,  дела – как в сказке про Али-Бабу и сорок разбойников.  Только у меня вместо драгоценностей – пляжевая россыпь миндалин агата, а разбойники – суточный прилив Мирового океана».  Поеживаясь от поддувающего снизу в задранные ляжки стылого ветерка,  геолог посмотрел на часы. Стрелки, блестя хромированными полосками, показывали восемнадцать тридцать.   «Так, прилив начался где-то часа два назад. До полуночи море поднимется еще метра на два, а до убежища по высоте чуть больше четырех. Значит,  если  не начнет штормить, я в ближайшие сутки не утону».  О том, что ему грозит окоченеть в июле,  он и мысли не допускал. Да и в самом деле, разве мог матерый  полевик по кличке «Сохатый» загнуться, как какой-то молодой спец.  Однако тревога нет-нет, да и накатывала на сердце.   Он понимал, это у сказки счастливый конец, а вот чем закончится его сумасбродная вылазка, еще надо подождать…. 

Размышляя о возможных сюрпризах предстоящей ночи, Женька попытался хоть что-нибудь рассмотреть в серой мути угасающего дня.   Хотя знал – здесь на побережье  невозможно предугадать, какая будет погода даже через час.    Но и  в такой  малости капризная природа отказывала ему, скрыв густым туманом не только дальние, но и ближние пределы.  И только по размеренному плеску невидимого моря приходилось на слух гадать, как высоко поднялся прилив.  Удрученно вздохнув, он переключился на беспокоящее его ощущение дискомфорта. То ли от неудобной позы, то ли от звуков беспокойной воды, а  скорее, всего - от озноба  хотелось по малой нужде.  А тут еще саднящий от иглотерапии зад совсем занемел.  Так или иначе, но Женька решил спуститься к подошве клифа – облегчиться, а заодно, если позволит глубина, добраться до расщелины за своим рюкзаком и геологическим молотком.  Спасаясь от потопа он, прежде чем искать  спасение на стене, в спешке засунул обременительный груз в неглубокую расщелину.  Теперь вот, найдя убежище, надо было готовиться к ночевке на семи ветрах  при погоде, когда хозяин со двора собаку не гонит. Медленно сползая задом вниз и одновременно переворачиваясь на живот он,  нащупывая носками сапог углубления в скале, начал спускаться  в молочную  толщу тумана.  И уже через минуту почувствовал - тело от пяток до пояса обжег настоящий мороз,  в тоже время голова и плечи  будто находилась  в предбаннике.  Остановился и, слегка отстраняясь от стены, попытался оглядеться.  Но тут пальцы  на  ноге от напряжения свело судорогой, и он
машинально перенес вес всего тела  на другую.  В ту же секунду носок сапога соскользнул  с выступа и геолог, обдираясь, сорвался в море.  Ему повезло. И хоть  сильно разодрал ладони и лицо от подбородка до уха, проехав анфасом по шероховатому базальту, но устоял  на ногах и не набрал воды  в  развернутые  бродни.  Вспоминая  японскую  мать, и кривясь от боли жгучих ссадин,  Женька поспешил решить неотложную проблему и только потом огляделся.  Здесь у подошвы берегового обрыва туман, четко обозначив нижнюю границу, висел - как ватное одеяло – в двух метрах от воды.  Рассеянный свет матово, без теней, освещал наполненное морозным воздухом  пространство между зарождающимися облаками и морем.  Ветер, еще недавно рябивший прибрежные  воды, теперь даже пар от дыхания не сносил в сторону и тот, быстро конденсируясь, оседал мелкими кристалликами инея на рыжей бороде. Единственное, что хоть как то оживляло замороженную реальность, так это буруны приливного течения, крутящиеся в полном безмолвии.  Глубина, как  он и рассчитывал, рядом с темно-серой стеной не превышала полуметра, но из-за  хаотично блуждающих маленьких водоворотов, она, казалось, росла прямо на глазах. Опасаясь не успеть забрать свое снаряжение,  Женька, шумно расплескивая студеную воду, поспешил к расщелине, по дороге обходя где впритирку, где перебираясь через отколовшиеся от стены большие куски скалы. Уже вытряхивая под ноги собранные с неширокого пляжа миндалины, он запоздало пожалел о выложенном утром свертке с харчем.  Вспомнив, как немногословный дядя Коля – старый бродяга и алкоголик тогда неодобрительно пробурчал: «Зря…, в жизни все могёт сгодиться…»  - «Эх, сейчас бы галет со сгущенкой!  Не помешали бы», - примирительно соглашаясь с горнорабочим, Женька - довольный, что хоть свитер не выложил - затянул шнур горловины и поспешил в обратную дорогу.

Как все, кто ходил в изнурительные маршруты под палящим солнцем по путям-дорожкам, на которых черт ногу сломает, Женька почти никогда не брал с собой съестного. А если и прихватывал, то опять же из-за дурной привычки откладывать чаепитие до подходящего момента, впустую носил в рюкзаке, как бесполезный груз. Воду же вообще не брал – в тайге ее везде найдешь, а на кромке океана при виде моря воды, из своего запаса вволю не напьешься. Терпение голода и жажды вошло в привычку. От такой диеты и работы его тело было, как просмоленный канат, крепким и жилистым.

За те несколько минут, пока добирался до расщелины и потрошил рюкзак, прилив поднялся в высоту еще сантиметров на семь, и теперь до самого лаза пришлось идти на цыпочках, чтобы не зачерпнуть через край развернутых голенищ.   От собачьего холода, редкого для середины лета даже на восточном побережье Камчатки, его трясло в мелком ознобе, словно осину на ветру. Кривясь от болезненных прикосновений ободранных ладоней к наждаку скалы, Женька, не задерживаясь, сходу полез наверх. Глядя со стороны на его лихорадочные движения, могло показаться, что спасения ищет растерявшийся человек. На самом деле рыжебородый геолог воспринимал происходящее совершенно спокойно и даже буднично. А что до суеты, так-то мороз  при стопроцентной влажности  пробирал до костей, заставляя торопиться.  И если самой природой телу дано согреваться дрожью, то передряги  полевой жизни приучили разум не паниковать, а действовать быстро,  интуитивно верно.  А уж приключений при ненасытной страсти покопаться в поисках самоцветов там, куда ни один здравый мужик не полезет, с ним произошло немало.  И никогда азартный копатель не возвращался с пустыми  руками, а на все выговоры начальства отшучивался избитой поговоркой: «Кто не рискует – тот не пьет шампанского!»  Задумываться же над тем, чем может закончиться  очередная авантюра,  для него было равносильно гаданию на кофейной гуще. Реалист, он признавал только чай с дымком от костра. 

Вырубая зубилом молотка в рыхловатой корочке базальта лунки для надежной опоры ног, Женька согрелся.  Источником тепла, как ни странно, была потемневшая от кровоточащих ладоней рукоять молотка,  это, казалось, от нее кисти рук передавали колющий жар всему телу.  Постепенно поднимаясь по скале, он приблизился к убежищу, но в него не полез, а прочно уперся ногами в вырубленные приямки и,  придерживаясь рукой за край бровки, принялся сбивать тяжелым инструментом острые выступы с внутренних стенок.  От сильных ударов кварцевая  трухлятина обваливалась целыми пластами, зримо увеличивая
размеры полости. Обстучав борта и кровлю пещерки до звонкой отдачи ударов от монолита скалы,  Женька  принялся готовить ложе, взбивая его как перину, но не руками, а все тем  же –
молотком.  То, что не крошилось от ударов – сбрасывал вниз,  не обращая внимания на  близкие всплески.  Высота прилива его уже не занимала. По замедляющейся скорости подъема  понял – море дает ему почти три метра фору  на случай небольшого волнения. И пока ещё можно было хоть что-нибудь рассмотреть в сгущающихся сумерках, он торопился закончить с расчисткой и забраться  внутрь. К тому же  завывание в скалистой кромке берегового обрыва холодного ветра предвещало «рябиновую»  ночь.

Измельчив дресву до размера песка, Женька быстро  одел  под энцефалитку свитер и, уложив на «царское»  ложе пустой рюкзак, забрался в пещерку. Теперь после благоустройства он не только мог сидеть в ней, поджав, как кочевник, ноги, но даже лежать, свернувшись калачом.  Примериваясь и так и этак к своему обновленному пристанищу геолог,  наконец, удовлетворенно затих, привалившись плечом к стылому базальту.  Натруженное за день тело слегка ломило и скромно просило Женьку: «Чайку бы сейчас….  горяченького….» -   На что тот, кто сидел у него в голове, посмеиваясь, отвечал -  «Подожди, бродяга, будет тебе каша, будет и чаек».   А за «окном» в непроглядных далях размеренно качалось  Берингово море,  мягко толкаясь невысокими волнами в молчаливый берег.  Судя по  более светлой верхней кромке проема, небо уже не закрывали тучи, только густой туман   продолжал заволакивать все вокруг. Он, как и волны, подгоняемый ветром, наползал длинными валами на скалистое побережье, проникая мельчайшими капельками влаги во все трещины и щели.  От этой сырости усиливающийся ветер отнимал тепло, медленно, по капельке. Женька, начиная зябнуть, свернулся клубком, уткнув в колени лицо и спрятав в подмышки кисти рук. И если от ветра он как то еще мог укрыть грудь, живот и ноги, развернув бродни, то бока и спину от стужи каменной лежанки защитить было невозможно. Единственно, что оставалось делать, так это трепетать как рыба, брошенная на лед, и переворачиваться, когда бок или спина теряли всякую чувствительность.

Но могильный холод камня и пронизывающий ветер не представляли смертельной угрозы в отдельности от ритмичных звуков моря, убаюкивающих голодного и усталого Женьку.  Лишая ясности сознание, дремота тяжелой дланью давила на кудлатую голову, то и дело срывающуюся в коротких кивках с широких плеч. Сон – вот что грозило смертью. Женька знал об этом не понаслышке – в соседней экспедиции лет десять назад погиб его бывший однокурсник. Здоровяк, закаленный ветрами странствий в тридцатикилометровом маршруте присел под стланиковый куст просушить портянки, да так и остался сидеть, привалившись к упругим ветвям. Выходил он в конце мая через  полу заснеженную горную тайгу на базу. Маршрут знакомый.  Зимой на лыжах не раз хаживал. А вот по талому снегу северных склонов  натрудил ноги, измотал силушку и окоченел в дремоте, расслабившись в передышке.

Отвергая предложенный судьбой, наверное, самый гуманный переход в иной мир, Женька временами усиленно тряс головой, при этом нечаянно задевая близкие стенки. Резкая боль от ушиба, как вспышка света, на какое-то время прогоняла сонливость.  Но стоило ему задержать внимание на мерном плеске волн, как свинцовая тяжесть вновь смыкала  веки. А внутренний голос опять начинал тормошить: «Не спи, а то околеешь…» - и судорожным рывком мышц будил его. После очередного болезненного контакта с равнодушной твердью скалы он, чтобы хоть как то согреться и взбодрить усталое тело, сел - прижав к груди ноги - и закачался, как китайский болванчик. Древний охотничий прием массажа  ягодиц волной погнал по задеревеневшим рукам и ногам горячую кровь и даже снял пелену сна с глаз. Продолжая потихонечку переминаться на горевших от грубого обращения половинках, Женька оценивающе осмотрелся.  Светало. Ни туч, ни тумана, ни даже легкой дымки, только шарень морской воды, да бездонная голубовато-серая высь небес. И если бы не стужа, принесенная из Арктики ночным бризом, то можно было бы расслабить волю и до того, как море окончательно отступит, погрузиться в манящий сон. Тем более что времени для сна осталось не так и много, ведь прилив достиг своей высшей точки.  Еще час и море  начнет отступать, а в десятом часу дня откроется узкая полоска пляжа и можно будет выбраться из злополучной бухточки. Опять  же, если не накатит волну, тогда даже при полном отливе прибой не даст пройти вдоль клифа.  И что хуже всего, такая канитель  может тянуться неделю, а то и дольше….

Тревожное предчувствие оказаться в западне на какое-то время прогнало терзающую его сонливость.  Ноющая боль ободранных ладоней и скулы,  на  голодный желудок и ясную голову,  ощущалась острее, а тут еще затылок саднил от здоровенной шишки – видимо, засыпая,  сильно дернулся о «царское» ложе.   Отчего, скептично оценивая результаты  прошедшего дня, Женька подумал: «И что? Погнался за нетронутой россыпью, а агаты здесь такие же, что и в соседней проходной бухте. Теперь вот - жди  у моря погоды….  Интересно, что там Николай Николаевич  сейчас  делает?»

А его помощник – дядя Коля спал, сраженный в неравном бою бутылкой спирта. Ее заезжие  рыбинспекторы по доброте славянской оставили в знак дружбы,  когда - увидев с моря в устье небольшой речки белую палатку - зашли на катере узнать,  чем тут люди промышляют. Их душевный подарок вынудил слабого «на воротничок» бродягу нарушить сухой закон полевого сезона.  Конечно, он отчаянно сопротивлялся змею искусителю. Весь день горняк добросовестно бил заплывающую канаву, выкатывая из холодной жижи  «на гора» большие и маленькие желваки и миндалины халцедона.   И чем сильнее желание глотнуть обжигающей водицы сосало под ложечкой, тем  сумрачней становился он лицом и лез в хлябь  надпойменной террасы, чтобы, надрывая пуп, выкатить очередную тяжелую каменюгу.  А вечером, наварив ведро красной рыбы,  до темноты сидел, как на иголках, дожидаясь возвращения  начальника. Когда же белой изморозью покрылась галечная коса, Николай Николаевич на законном основании пригубил для сугреву.  Ну а дальше рука сама подливала и подливала, так что встретил он рассвет у прогоревшего костра, лежа на оленьей шкуре, широко раскинув руки и ноги.  И если бы не богатырский храп, прорывающийся сквозь многоцветную,  густую растительность на лице, то при его неподвижности на стылом сквозняке, могло показаться, что здесь на краю большой России старый бродяга закончил свой земной путь. 

А что Женька?  Какое-то время он еще перебирал в уме предстоящие проблемы дня, прикидывая, что и как надо будет сделать, не замечая,  как все путанее становились его мысли. И когда первые лучи солнца, горизонтально стелющиеся  над слегка парившим морем, оранжево-желтым потоком света залили всю полость, он уже крепко спал, как личинка хрупкой жизни в коконе из базальтовой тверди. И конечно не мог видеть на северо-востоке темную полоску, размывающую четкую границу горизонта.  Надвигалась непогода….

Разбудил его налетевший шквал. И если бы не нависающий над пещеркой козырек, то хлесткий ливень  промочил бы до костей, а убежище затопил по самую кромку углубления дна.  Через считанные минуты дождевые потоки, стекая по стене клифа, заструились перед проемом сплошным занавесом, скрывая покрытое белыми барашками волн море.  Женька, не мешкая, стянул с себя энцефалитку и подставил ее под струи – другого способа набрать для питья воды он придумать не мог. Выжимая себе в рот  напитавшуюся в тряпку воду, невольный узник пил за вчерашний день, сегодняшний и на будущее. Измученному жаждой геологу, мутная влага со вкусом пота казалась напитком богов. И он, захлебываясь, упивался им  до ощущения кома в горле.

Вскоре дождевой фронт, гонимый шквальными порывами ветра, уполз вглубь полуострова, оставив после себя запах сырости и солнечные блики на разгулявшихся волнах. Короткий сон освежил голову, но не избавил скрюченную спину от неприятных ощущений. И пока переполненный водой желудок выискивал в «божественном нектаре» кусочки хлеба и разваренное зерно каши Женька, чтобы хоть на время распрямиться и дать кровушке свободно побегать по жилам, стал выбираться наружу. Только в этот раз он спускался, повернувшись лицом к морю, благо вырубленные накануне приямки позволяли надежно держаться на стене.  Перевалив зад через кромку, геолог медленно сполз на спине к небольшому выступу и, оседлав его, привалился к чуть-чуть нагретой поверхности скалы.  Ниже шершавый базальт лизали волны, ритмично плюхая солеными кулаками в упрямый каменный лоб.  По времени отлив уже давно должен был обнажить галечник у основания, но море продолжало ревностно скрывать его, накатывая волну за волной.

Глядя на темно-синие, с белыми гребешками волны Женька, ожесточаясь на весь мир,  никак не хотел мириться с мыслью, что в этот отлив ему уже не удастся вернуться  на табор.  Суеверно отмахиваясь от  нет – нет, да и закрадывающихся в сознание тревожных опасений,  он с отчаянной решимостью обдумывал рискованную попытку пройти вдоль стены к выходу, из держащей его в заточении бухточки. Ведь если заштормит, то  следующий прилив его
утопит в пещерке, как суслика в норе. В какой то момент, подталкиваемый безрассудством, он спустился к прибою и попытался в развернутых броднях  встать на галечник как можно ближе к стене, но почувствовав, с какой легкостью волны овладели его ногами, вернулся на прежнее место.  Мысль:  «Утонуть всегда успею», - убедила не рисковать, вселив надежду на жизнь и Женька,  с удобством располагаясь на скале, по-новому огляделся вокруг.  Оказывается, за то время, пока он мерился силами с морем, изменился пейзаж – над беспокойным простором задрожала легкая дымка, предвестница краснопогодья.  От увиденного окрепла уверенность, что уж на следующий  день он обязательно выберется из очередной передряги и вернется в палатку к заждавшемуся его напарнику. В радостном предчувствии большого праздника – чая, варева и сна – геолог решил, что - подогнув ноги - он и сейчас может выспаться перед ночными заморозками.   Но прежде, чем забираться в убежище, минут десять вглядывался вдаль, стараясь понять, как скоро наступит вёдро, опасаясь –  вдруг волнение уляжется  – не проспать бы свободу. В ответ, отрицая скорые перемены, опять начал крепнуть ветер  и потемнело море.  Удрученно засопев носом, Женька отвернулся и, расстелив поверх рюкзака влажную энцефалитку (чтобы просыхала под ним), забрался внутрь.  Через минуту он уже крепко спал.

Прошло еще два дня и две ночи, пока, наконец, прибой  не угомонил свои волны.  На третий день до самого обеда Берингово море, как ни пялило свой синий взор, не видело ни малейшего движения в проеме пещерки. И только когда оно откатило ленивую рябь  к  подошве кекура,  запирающего выход из бухточки, на гальку из пещерки выпал геологический молоток. Следом за ним, шубурша о базальтовую стену, комком вывалился рюкзак. И опять морю пришлось долго ждать, пока бесшумно и без лишнего движения, ну прямо как тарбаган из норы, не появился Женька. Спускался он по стене медленно, как-то очень неторопливо, а когда повернулся лицом, то море удивленно разгладило даже мелкую зыбь, рассматривая: сухие, растрескавшиеся до сукровицы губы; скулы, выпирающие над дикой рыжей бородой и серые глаза, спокойно взирающие из глубины запавших глазниц.   «Жив, бродяга!  А страшненький то какой!», - захлебываясь бурунчиками отлива в мокрой агатовой гальке, забулькало оно.
 
  А геолог, не смотря по сторонам, тем временем сосредоточенно выбирал отборные агатовые  миндалины из вываленных накануне у расщелины образцов - не затем он терпел лихо, чтобы возвращаться с пустыми  руками. Затягивая шнур на горловине, Женька уже обдумывал, как надо будет в следующий раз, без риска угодить под прилив, сделать сюда пару ходок. Ведь еще осталась не осмотренной  россыпь в дальнем конце бухточки, а вдруг там….  От мысли, что лучшие самоцветы еще не найдены, у него прибавилось сил и тяжелый рюкзак, легко взлетев на плечи, привычно лег на спину.  Пошатываясь, с видимым усилием переставляя ноги по раздвигающейся с громким хрустом крупной гальке, он пошел к черному останцу, выступающему небольшим мыском из мелководья.  За угрюмым стражем выхода из бухточки вдоль базальтового клифа тянулась до самого устья речки полоса гальки, тут и там загроможденная обвалами. 

Пятикилометровый путь  настоящего первобытного хаоса предстояло одолеть ослабевшему геологу, прежде чем очередной прилив затопит скалы.

Кекур  Женька обходил по пояс в воде – не было сил карабкаться, огибая его по  сухому борту. И вот, когда он – цепляясь зубилом молотка за неровности скалы – вышел из-за нее и уже оглядывал открывающийся путь к палатке, молоток соскользнул с камня, и течение отлива потянуло в сторону  открытого моря. Геолог, теряя равновесие, переступил ногами, стараясь удержаться, но – проскользнув на ослизлых камнях – оказался по горло в холодной воде. Мгновенно перехватило дыхание, и чужая равнодушная мысль заглянула в сознание: «Все, отбегался парень!»  А  море еще настойчивее потянуло тяжестью рюкзака в свои глубины.

«Женька! Держись!» - знакомый голос старого бродяги ворвался в уши, а потом крепкие руки ухватили за капюшон энцефалитки и потянули к солнечному берегу.  «Будем жить!» - возликовал тот, кто сидел у Женьки в голове.


Рецензии
Здравствуйте, Юрий. Спасибо за великолепный рассказ. Знаете, даше грешным делом подумалось, что нашим уральским рудоищикам было полегче. Но по размышлении передумал: каждое "поле" и каждая эпоха таят в себе столько смертельных "сюрпризов", что не одного ещё рудознатца упокоят. Вечная им память.
С уважением,

Дмитрий Криушов   19.02.2017 00:09     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Дмитрий.
Однако, паря, все мы под Богом ходим! А уж те, кто ищет то, что не терял, и подавно!
Спасибо за отклик!

С уважением

Юрий Зорько   19.02.2017 09:32   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.