Институт рабства и факультет жалоб

Размышления над темой профессора Андрея Зубова.

В «Новой газете» от 7 апреля 2004 г. (страница 14) профессор Андрей Зубов рассуждает на тему «Последствия рабства в современной России». Статья написана в виде тезисов. Автор даёт такое определение  не рабства, а «рабского состояния» в области общественного сознания: «отвращение к труду, склонность к обману, безответственность в действиях, потеря перспективного мышления (жизнь одним днём), снижение интереса к бытовым обстоятельствам жизни, ограниченных удовлетворением элементарных животных инстинктов».
Уже одно это начало статьи вызывает много вопросов в отношении определения рабства.
По всей видимости, профессор рабству противопоставляет свободу. Он далее так характеризует понимание свободы, точнее, по его словам «свободных граждан в России»: «личная гражданская экономическая свобода, право на владение приносящей доход собственностью и полная личная ответственность за успех использования этой собственности в видах личного преуспеяния. Свобода выбора формы деятельности и места жительства. Свобода вертикальной мобильности. Деятельность в органах местного самоуправления (земство) и судопроизводство (мировые судьи, присяжные). Свобода информации и свобода совести. Свобода политической деятельности». Перечисленные свободы автор называет «внешними формами».
Это лишь начальная часть размышлений автора.
Можно оставить на совести профессора заявление о рабстве в России , проявившемся в «отвращении к труду», да ещё и поставленное на первое место. Можно делать вид, что народ России, (видимо, всё-таки русский народ в числе первых) отличался «отвращением  к труду». Как автор смог бы подтвердить такое мнение, то он не стал разъяснять.
Относительно «склонности к обману» стоит заметить, что это проявление в одинаковой степени подошло бы и к той части, которая подразумевает характеристику «свободных граждан в России». Свободных от обмана мы не найдём в самой природе человека. И даже можно было бы заметить, что чем более человек получает свободы (как вчерашний раб), тем более он испытывает склонность к обману, особенно несвободных или власти. Если считать современное общество России более свободным, чем крепостную Россию, то никак нельзя подтвердить, что нынешний россиянин склонен к честности более, чем крепостной раб до 1861 года. Совершенно загадочно звучит фраза, характеризующая рабство как «потеря перспективного мышления». Что подразумевает под ней профессор знает он, но не признаётся читателю. Если же раб живёт надеждой на свободу или живёт трудом, то в чём, интересно, он не видит перспективы. Приходится и это утверждение оставить со знаком вопроса.
Довольно неуклюже и странно как непрактично звучит «снижение интереса к бытовым обстоятельствам жизни» как признак рабского состояния. Быт русского человека, конечно, может быть был слишком примитивен в сравнении с бытом немца или англичанина. Бедность бросается в глаза, пьянство и невежество — тоже, но откуда автор делает из этого вывод о «снижении интереса», когда речь идет скорее о возможностях крестьянского хозяйства. «Бытовые обстоятельства» дело далеко не простого обобщения с высоты кафедры историка. Это дело жизни, и жизнь эту всё-таки надо бы оценить не с позиций простого сравнения с другими народами, чем так грешили и прежние критики и социологи России многие десятилетия.
Сделаем здесь лишь небольшое отступление. Сравнить один народ с другим дело, конечно, полезное и нужное, но всегда ли достаточное для характеристики национального достатка и богатства? Констатировать на основе сравнения гораздо проще, чем соображать причину явления, возможности и особенности развития того или иного общества и народа в истории. Можно сказать, что задача решена неверно, а можно разобрать ПОЧЕМУ она решена неверно. Согласитесь, в этом большая разница. И от ответа на это «почему» само сравнение может потерять свой столь привлекательный прежде смысл.
Что же касается «удовлетворения элементарных животных инстинктов» как ещё одного признака «рабского состояния» общественного сознания, то в этом интимном вопросе общество не рабское, а как раз вполне свободное и по правам и по личным свободам, и по свободе совести отличается «животностью» едва ли меньшей, чем «животность» рабов. Автор похоже смешивает два понятия: культура общая и свобода секса, где  секс открыто пропагандируемый есть признак свободного общества прав и потребления, а «животные инстинкты рабов» отличаются распутством и обжорством (или тем же пьянством) в размерах, переходящих меру и приличие воспитанного и вообще образованного человека.
Набор чисто русского рабства включал согласно дворянско-господскому пониманию, т. е. свободных лично и привилегированных подданных Российской Империи, следующие признаки:
1) «подлость» происхождения, т. е рождение от крепостных родителей (холопов) или вообще крестьянское происхождение, хотя бы и лично свободного крестьянина;
2) нравственный облик крепостных, их поведение по отношению к своим господам. Здесь речь шла и о лукавстве, и о лени, и о обманах, и о воровстве, и о разбоях.
3) невежество, т. е. «непросвещённость» духа крестьян, их безграмотность, суеверия и «идейная» слепота.
Не забудем однако, что так о крестьянах судили баре, то есть их господа, помещики. Справедливы ли были их суждения или отличались господским пристрастием и интересом, вот этот вопрос надо бы оставить на совести самих «свободных», то есть господ Дворян.