Дед Георгий-Егор

Недавно не сошлась во мнении с близкой подругой. Та считает, что незачем копаться в своих «корнях»: правду всю не узнаешь, а семейные легенды  устарели и никому не интересны. Я с этим не согласна. Наоборот, жаль, что многие из нас мало знают о своих предках. Недаром в солидных семейных династиях хранятся фамильные портреты  даже прапрадяди-отравителя и прапрабабушки-самодурки. Знание о своих предках помогает нам лучше понять себя.

Игра генов причудлива. Так мой кудрявый высоченный красавец брат  внешне совсем не походил на нашего деда…  А вот по характеру, склонности к авантюризму, любвеобильности   очень даже с ним схож… Наверное, брату Игорю надо было жить по законам, диаметрально противоположным тем, что исповедовал дед. Тогда в нашем роду стало бы на одну сломанную судьбу меньше.  Жаль, что обо всем этом начинаешь задумываться слишком поздно.

Был мой дед Егором от рождения, и у папы моего отчество – Егорович, а потом взял и  поменял полностью имя в сельсовете на более «культурное». Был Егором Осиповичем, стал Георгием  Иосифовичем. Войну дед прошел от «звонка» до «звонка». У нас хранится грамота, выданная участнику взятия Берлина за подписью Командующего М. Катукова и Члена Военсовета М. Попеля. Были у деда и медали, настоящие, фронтовые, а не юбилейные, и ордена. Ордена пропали, а медали хранятся. Но о войне, говорят родственники, дед не рассказывал, как многие фронтовики.
 
Вообще, как я теперь понимаю,  был он человек пылкий. Одних "жен" у него было около десятка! Правда, не все официальные.

А детей всего двое – мой отец, Алексей, от нелюбимой первой  жены  Лёнки и дочь от второй жены. Вторая жена должна бы быть первой. Ксения, или как ее звали в деревне Ксюня, была настоящей любовью молодого Егора, но  жениться на ней родители почему-то не разрешили. А он вроде бы родных послушал, но в первую же ночь после венчания ушел от молодой жены к Ксюне.  Егор так Лёнку и не полюбил. Жить с ней не стал. А потом и вовсе  официально женился на Ксении. Она ему родила дочку Людмилу, выходит, мою тетку. Но я ни разу ее не видела. В нашу жизнь она не вошла. Впрочем, как почти не вошел в нее и дед. Война ли сделала его таким, или от природы он был горяч – уже не выяснить. Но и от Ксюни он загулял, в скандале поджег сарай, в огне сгорел  поросенок. За это «геройство» ему дали 2 года тюрьмы.

По версии мамы, деда своего впервые я могла видеть тогда, когда он приехал после тюрьмы к нам в Липецк. Мне тогда было, наверное, около 2-х лет. Свекор показался маме   молчаливым, внешне симпатичным, стройным, помог молодой паре  выкопать картошку. Отец  мой дал ему одежду, денег и отправил в родную деревню к родителям-старикам. Но Егор-Георгий встретил на пути домой друзей, все с себя прогулял и остался в одних подштанниках. Прямо как генерал Чарнота в булгаковском «Беге». Глава рода – «дедуня»    на просьбу о деньгах ему отрезал: «Иди ночью домой пешком, в чем есть».
Среди всех детей «дедуни»  Егор оказался самым беспутным.  Старший   сын Николай  окончил 2 факультета пединститута, прошел войну, после долго преподавал в Бутурлинском техникуме,  Харитон пропал без вести на фронте, Иван и Анна жили в родной Козловке, обзавелись семьями, растили детей и внуков. Все они были очень музыкальны. У них был даже семейный оркестр. Как пел Николай Осипович, я слышала неоднократно, причем в репертуаре у него были классические романсы и арии, а не только «Ой, мороз, мороз…»  Егор, вспоминают,  тоже хорошо пел, играл на мандолине – но это все из ряда семейных легенд. Ни мама, ни тем более я его не слышали ни как певца, ни как музыканта.

Уважения особого мама к своим свекрам не испытывала, и ее можно понять. Егор-Георгий, увлеченный своими приключениями,    полностью отрекся от забот о единственном сыне. Не лучше поступила и обиженная брошенная  жена. Привела маленького сына Алексея к «дедуне»:

-Раз  Егор оставил  меня, вы его сына и воспитывайте…

Так что отец мой оказался сиротой при живых родителях. Дедуня и бабушка души во внуке не чаяли, и воспитали, и выучили. А позже, когда Алексей женился, наказали  ему непутевых Егора и Лёнку   на порог не пускать. Но папа мой обоих простил. Горемычному своему  отцу как мог помогал, а  мать свою любил нежно и до самого ее конца, а прожила она немало, больше 90 лет,  к ней ездил.

Вторую встречу с дедом Егором  я  немножко помню. Мы уже жили в новой благоустроенной квартире в центре Липецка, когда он там появился. Ехал зачем-то  в Новосибирск. Опять его одевали, покупали билет, мама что-то готовила ему в дорогу.
Жизнь у деда  и в Сибири не задалась. Там у него появилась новая  жена, нам не известная. Вскоре он умер.  Папа мой  был  на похоронах, один из всей родни.
 
В наследство нам досталась грамота о взятии Берлина,  солдатские медали и несколько пожелтевших фотографий.