Окно на крыши

Я рос очень капризным ребенком. Даже попытки родителей определить меня в детский сад были безрезультатны, я категорически отказывался. Они пытались и уговаривать, и упрекать, но я отвечал только долгим нудным плачем, в результате родители жалели меня, отказываясь от своих планов, а я успокаивался, добившись желаемого. И именно поэтому, когда у родителей возникали неотложные дела, мне приходилось проводить время то у бабушки, то у престарелой тетушки моей мамы, которая жила на Советской.

      Старушка, тетушка моей мамы, жила одна и подрабатывала шитьем. Посетителей у нее было хоть отбавляй: то соседской дочери нужно что-то сшить, то соседу брюки укоротить. Но чаще всего к ней заходили просто так, поболтать, поболтать с соседями, которые скопились в маленькой однокомнатной квартирке, ну и, заодно, последить за соседским гардеробом.

      Мне, капризному пятилетнему мальчику, конечно же, жутко не нравились постоянные гости, нескончаемые беседы, шум женских голосов и громкий смех, к которому присоединялся еще и звук швейной машины. Я там скучал. Скучал по маме, ждал, когда она придет и спасет меня от этого мира, который так чужд для меня. В этом доме даже телевизора не было! Точнее, он был: огромный, старый советский, но включенным его мне видеть никогда не доводилось. Единственным развлечением было рисование. Но один из таких скучных  дней ясно запечатлился в моей памяти...

      Я как обычно сидел у окна со старыми  деревянными рамами и рисовал «лето». Вид из окна выходил на плоские, схожие между собой черно-серые крыши, которые будто прилипли друг к другу. Их отличала только высота и площадь. На их поверхности можно было разглядеть кир, плавящийся под раскаленными солнечными лучами, становящийся мягким и липким; старые кривые антенны, провода, самодельные дымоходы, а также всякий хлам: стеклянные бутылки, смятая консервная банка, изношенный ботинок...

      С бульвара дул легкий гилавар, слегка пошевеливая лишь проглядывающей между крыш листвой деревьев. В тени нежился кот, лениво поглядывая на пролетающих ласточек. Моя старушка спустилась во двор помыть посуду и в квартире, к моему счастью, в тот день было тихо. Был слышен скрип старой деревянной двери в нашем тупике, приглушенные звуки из соседской кухни и множество неотчетливых голосов и звуков. От скуки я прислушивался к разговорам, еле улавливая отдельные слова и рисовал в воображении образы соседей.

      Послеполуденная летняя жара и редкое для этого двора спокойствие пьянило. Тишину расколол звук разбитого стекла и громкий отчаянный женский крик из соседнего дома. Дальше началась ругань, присоединилось еще несколько мужских голосов, послышался женский плач, несвязная речь, мольба, крики, топот по лестнице, скрип двери и через несколько секунд  на крыше показался парень. Он дышал часто и дрожал. В его глазах застыл ужас. Присел на четвереньках, видимо пытаясь остаться незамеченным , правой рукой держал себя за левое плечо, а на разорванной рубашке проступили пятна крови. Голоса внизу становились все отчетливее и ближе. Жители соседних дворов стали собираться на нашей улочке. Некоторые пытались успокоить рыдающую женщину, другие просто пытались выяснить, что происходит. Парень на крыше заметил меня, вздрогнул, замер на секунду, потом кивнул и заулыбался. В его улыбке было что-то странное, пугающее, наверное, я в первый раз видел человека с ужасом в глазах и улыбкой на лице. Он улыбался и жестами просил меня быть тише, прикладывая указательный палец к губам. Хоть я и испугался странного парня, но пытался улыбаться в ответ. Парень пробормотал что-то свозь зубы, достал из кармана сигарету, положил ее на крышу, подмигнул мне и убежал туда, где я уже не мог его видеть.

       Как я потом узнал – это был Гулам – тот самый «Дели Гулам», которым запугивали детей. «Сумасшедший Гулам» - в тот день приходили его забирать...

      Прошло два десятка лет, но даже сейчас, когда вижу примкнувшие друг к другу плоские крыши, независимо от себя вспоминаю Гулама и оставленную там для меня сигарету.