Нашествие

На высоком берегу Дона , в ханском шатре, Озбяк* пировал с князем Александром Тверским. Пир затянулся. Уже  эмиры, темники и нойоны опившись сладкого ширазского вина , осоловелыми глазами глядели на полуодетых наложниц. Сладострастно изгибаясь, набеленные красавицы призывно и томно потряхивали широкими бедрами. Особо нетерпеливые выхватывали из круга девиц и тащили на кошмы в полутемень.
Что и говорить, и на Руси православным от язычников  достался свальный грех, и церковь здесь почасту была бессильна. И баловались им в глухих, еще  державших перунову веру , деревнях. А тут князья, знать..
У князя перехватило дыхание. Эти два месяца он стоически держался и отказывался от щедро присылаемых Озбяком разноплеменных пленниц.
Но и он тоже месяц назад не сдержался. Персиянка была, чудо как хороша. Обычно он гневно поглядывал на ближнего боярина, и наложница исчезала.
Хан при встрече только посмеивался и пощелкивал языком. И все удивлялся. Что за вера такая...?
А тут...усталость ли, безразличие ко всему...страх перед неизведанным..
Сколько еще Озбяк с ним будет, словно с мышом, играть?! Как-то внезапно захотелось покоя и забвения.
Он только слегка повел бровью. И боярин, догадливый, все понял.

-Ступай, коназ , отдохни и помысли, как Новый город на колени ставить будешь. Большую войну с аланами* затеваю. Серебро, ох, как надобно. 

У стен шатра в полутьме сопело и чавкало.  Из ближних хана остался только сын, Джанибек. Он сидел неподвижно и в упор глядел на князя ничего не выражающим взглядом.
Возвращались в Тверь тем же путем, спорым конным ходом. Поставление на великое княжение во Владимире надобно устроить побогаче...но где взять серебра?   Казна опустела... Уже через две недели туда прибудет Товлубей с сотней...надобно бы и их отдарить...а казна пуста..
Внезапно навалились, доселе неизвестные князю заботы...кормы, ханский выход, черный бор, нелюбие московитов.
И вспомнилось, как торжественно и с уважением встречали его в Литве.
Гремели трубы, у стен замка в Троках выстроились дружинники Гедемина* и салютовали ему обнаженными мечами, а сыновья князя, Ольгерд и Кейстут сопровождали его в большую залу, где столы ломились от литовских, ляшских и фряжских яств и заедок, а посередке стояла запеченная туша кабана, еще накануне молодецки заколотого на охоте Кейстутом.
А тут...вонь этой жирной баранины...грязные пальцы Озбяка, протягивающие ему маслянистые куски...и суровый, пронзительный взгляд хана, от которого озноб и холодный пот пробегали по спине.

Литва, рыцари, благородный взор Кейстута, охотничьи забавы, звон мечей в сшибке с ворогами, вот что манило Александра. Не мог он, стойно родителю своему, а уж тем более, этому скупому Калите, считать серебро в сундуках, зерно в бертьяницах, полть в амбарах на кусках льда.

Вот и Орда позади, позади и шумный Владимир, громогласный хор в соборе, настороженные взгляды москвитян. Иван прислал тысяцкого Протасия на поставление,   обещал честно служить, и дани собирать в Орду. Да сдержит ли слово? Крест вестимо, не целовал...
Три сотни татар, посланные Озбяком на Русь, вихрем пролетели по тверской, владимирской и московской земле. Пограбили, понасильничали во Владимире и на Твери. А москвитян не тронули. Сумел как-то князь Иван улестить и сдержать ополоненных людьми и скотом бусурман. На Твери Александр едва сдержался, но сотник , разумный, понял, что не сносить головы , спешно вывел отряд из града и ушел на Москву. А Иван улестил, поил и кормил вонючее войско. И с честью проводил до Коломны. А там и рязанские земли. Грабь, сколь хош.

Анастасия рада была несказанно, глядела на своего князя затуманенным взором.
Жарко ласкала его после долгой разлуки. И князь, уж и забыв о гибком теле персиянки, властно раздвигал пышные бедра послушной жены. Анастасия млела. Уж и не чаяла повидать живым своего ладу.
А мать торопила. Пока князь пировал, да отдыхал в охотах и забавах , старая княгиня Анна каждое утро за трапезой напоминала сыну о заботах и трудах великокняжеских.
Сын незаботно смеялся и и отмахивался:
-Пожди, матушка, вот думу соберу и решать будем.
Мать как в воду глядела.
Вестник из Орды привез тревожную новость.
У Железных ворот в земле аланов и лезгин, ордынское войско было крепко побито Саидом,  безвестным дотоле нойоном. Кавгадый бежал с остатками многотысячного войска  от храбрых богатуров Саида, которых и было то всего три тысячи...
Озбяк орал на Кавгадыя, обзывал его поносными словами, обещал порезать на ремни и сломать хребет...как наказывал трусов его великий предок Темучин.
Но слова не сдержал. Переменчив был Озбяк , как капризная женщина, наказывал без причины, и миловал без заслуги...
А серебро исчезло также быстро, как и появилось.  И урусуты вновь стали тянуть с данью.


Савва узнал о том, что Тоха Слизень заслал сватов к Таньше от девки мордовки,  прибежавшей ввечеру в молодшую. Затараторила:

- Пришли та, недовольно носом крутят, и изба им мала и крыша покосилась, и хозяйка сурова, вина фряжского* не поднесла, на молоко с краюхой хлеба и не поглядели...матушка и устроила им от ворот-поворот! Строга!
Таньша вызывала Савку на глядень к княжьим садам у Волги.

Танява, в голубом саяне была чудо как хороша. Мягко прильнула к нему и зашептала:
- не люб он мне, этот мокрогубый...боярчонок. И кобель он известный. Матушка через знакомую дворню прознала, девок перепортил он на деревнях своих не счесть..
- дак...отказать боярыне срам то какой! Обида будет тяжкая..а я хоть и вольный, а дружинник молодший. Мать твоя за меня тебя и не отдаст!
Таньша роняла слезы и еще крепче прижималась к Савве.
Савва осерьезнел. Дело заворачивалось круто. Ранее мыслил, что Таньша  супротив материной воли  и не пойдет. А тут и мордовская княгиня родни боярской не желает. Как быть?  Разбойно, по татарски сощурил глаза и молвил:
-Тысяцкому в ноги паду, пусть сосватает тебя!-
Таньша оглаживала русые кудри  парня и шептала:
- у меня и приданое есть, и деревенька, и мужики....да я и сама все что хочешь , делать могу, и за коровами, и на огороде, и прясть...а ты погоди, Саввушка, недосуг , ноне все в полях да лугах, и сенокос, и рожь вскоре валить надобно, а ты и мужик один на свое займище..вот свезем в анбары и рожь и овес, и ячмень, дак и засылай сватов...любый мой, век ждать буду! А тысяцкой то в Кашин отъехал, а там князь в Новый город поход ладит...недосуг ноне. Пожди.

Тяжелые облака плыли куда то на юг. Парило. Перемежались частые дожди. Травы за речкой поднялись густые и высокие.
Федот еще до свету поднялся косить. Фросинья управлялась с коровой. Тонкие струйки молока глухо тренькали по деревянной кади. Ночка, заматеревшая за два года, благодарно лизнула фросиньину длань с горбушкой круто посоленного ржаного хлеба. Молока было много. Хватит и мужику поснидать и малых детей накормить.

Вчера ввечеру, после долгого похода в Орду возвернулся Савва. Старшой отпустил на семь ден на косьбу и другие хозяйские дела. В тот же вечер Фрося и узнала про свово Петра, семью его татарскую. Молча выслушала, встала , вышла на крылечко и долго сидела одна , тихо утирая скупые слезы. Ни вдова, ни замужняя. Была у Саввы в «сударушках». Теперь вот Федот ни на шаг не отходит. Надоть идтить к отцу Василию, он венчал, пусть и совет дает, как быть, и что делать.

Вышел и Савва. Долго сидели обнявшись, вспоминая свою короткую любовь, пожженое село, чудом уцелевшего Степку, долгую лютую зиму, голодовь. Пути их  расходились, княжая служба Саввы будет уводить его все дальше от родного займища, а Фросинья, теперь уже вдова при живом муже, при двух малых детях, только и надежда, что какой мужик вдовый , але воин увечный, стойно Федоту в жены позовет.

Наутро Савва свирепо, соскучав по мужицкой работе, яро косил обок с Федотом, вдыхая аромат приречных трав и густой дух соснового бора. Солнце уже поднималось к верхушкам сосен, блики гуляли по красноватой коре. Пчелы из видно, рядом совсем пристроенной борти, роились над лугом.  По над берегом в траве краснела земляника.

- Пождем мал час, дядя Федот, с непривычья спина гудит, да пора бы и Насте объявиться, что- то брюхо подвело.
Федот, проковыляв к воде, обмыл косу — горбушу, вытер пучком травы.  Бугры мышц гуляли по обнаженной спине.
-Отъелся ты дядя Федот на бабьих харчах, а зимой- то совсем пропадал...назад не мыслишь возвертаться?
- Яз,  Саввушка в ножки тебе кланяюсь за то, что душе православной не дал загинуть по чужим углам. А еще я скажу тебе, что и второй раз поклонюсь за весть добрую, что привез ты из Орды. Вот свалим рожь по осени и посватаюсь к Фросинье, что ж ей пропадать то, баба работящая , да и отрокам мужик в избе и хозяйстве  надобен....
- Стало быть, вместях деревню подымать будем, дядя Федот, мниться мне, после Орды, не миновать нам новой беды, не любит хан православных русичей, жди новых набегов, поганые больно любят наш хлеб, серебро и полоняниц..Сам на торгу видел, как нашенских баб в Кафу и Персию продавали. А мы тут в Залесье можа и спасемся. О, а вот и суженая твоя со съестным припасом идет...- невесело молвил Савва.

Еще Михаил Ярославич Тверской, отец Александра посадил на Кашин младшего своего сына Василия.   Александр отправил тысяцкого к брату за ордынским выходом.
Собранная спешно малая дума кашинская великому боярину тверскому обещала только половину. Молодой князек, мальчик еще, гордо задирал подбородок, ерзал в креслице, свысока  поглядывая на старого боярина. Покрикивал тенорком:
- Нет моей воли! Эдакие деньжищи! Рожь не убрана, смердам только осенью черный бор  принести срок придет...
Бояре загудели...
- им тамо во Твери и купцы, и посад серебро тащат...
нету нашей воли! Пущай с московитов , альбо  с новгородцев гривну берут!
Московлянам меньше давали!
Особенно усердствовал отец Тохи Слизня, боярин Акинф:
- ступай боярин во Тверь, да свою мошну потряси, серебра с посадских, небось нахапал..!
Онуфрий Олексич побагровел, но сдержался, княжью честь марать злым словом неподобно...исподлобь глянул на орущего:
- Ужо тко я я тебе припомню мошну, пес смердячий, - просипел тысяцкий. Все никак  не мог припомнить, где он встречал такую же мокрогубую рожу.
- Так и сообщи брату, нету мол, моей воли посереди лета дань сбирать! гордо поглядывая по сторонам, молвил Василий.
Тысяцкий поклонился низко и вышел вон.

- неподобь, князюшка, тысяцкой-то на службе у князя....не приветили , не накормили с дороги, чай не бусурманин...Великий князь гневаться будет..- закряхтел старый боярин Олформей...еще князю Ярославу* служивший...
Василий только после ухода тысяцкого понял, что не миновать ему беды...но было уже поздно.

Александр был в ярости. Бегал по горнице, топал ногами, дал затрещину по руку попавшему холопу, выносившему ночную посудину из княжой спаленки.
Вышел на гульбище*, немного остыл на ветру. Отправился к матушке. Мать как будто ждала его.
- Нельзя братца грабить - то, да и серебра у него нет ишо...а осенью и сам привезет..
- Дак осенью надо в Орду дани доставить , а я его по лесам гонять буду, пока он сам привезет...тебе его жаль, а меня нет?
- Посередь лета тобе никто дань не привезет...окромя купцов и посадских. А пока гонцов шли по княжествам, в Нижний, Ярославль, Суждаль, Владимир, Галич, Кострому. Москве особо надо напомнить. И срок назначь. Отец так делал. А в Новый город сам поезжай. Пора.
После сенокоса, когда до первого свала ржи оставался месяц или даже более, Александр отправил в Новгород своих бояр.

Тысяцкий столкнулся с Тохой Слизнем у большого княжеского крыльца, когда стремянной подсаживал грузное тело боярина в седло. Тоха, проезжая мимо и увидевши боярина, низко поклонился ему. Увидев совсем знакомую с недавних времен рожу, остоялся и подозвал парня, чтобы совсем не ошибиться.
- Чьих будешь, кмете? Уж не кашинский ле? На службе, але князя навестить удумал? , усмешливо вопросил боярин.
- Кашинского боярина Акинфа Афинеева сын, а тут на посылах...гонец...куда пошлют...
- Ааа! Пошто не своему князю то служишь? У князя то Василия таких воинов и нету! Нынче же и споро отъезжай в Кашин. . Ступай! Да батюшке передай, я ишо до него доберусь!
Тоха, струхнув изрядно, и ничего не понимая, поехал вон со двора.
Вечером укладываясь в опочивальне, Онуфрий Олексич поведал своей Агафье Козьминишне. Старая боярыня, зевая и крестя рот, лениво ответствовала...
- знаю я ентого мокрогубого, к Таньше, дочери Марьи, боярыни мордовской все сватался. А девки бают, что она, Таньша у дружинника твово Саввы..помнишь, епифанов сынок, княжат от волчицы спас, в зазнобах ходит...А боярчонок энтот, бают до девок уж больно охоч, портомойницам* княжьим все подолы задират...
- вот пущай теперича кашинским девкам подолы задират...прогнал я его со двора.
- Так тому и быть, соколик мой...седой, управитель наш , намаялся за день то набегамши по посаду, да по купцам, да еще стены крепить надобно. Хозяин. Князь и пропадет без тебя.
Но боярин уже посапливал, и впрямь день был тяжок. Тысяцкий полдня провел на вымолах*, сам пришел, не приглашая в княжеский терем купечество, много обещал леготы для торгового люда, но просил серебро повозное и лодейное для ордынского выхода отдать в срок.
Купцы скребли затылки, много жаловались на грабежи на торговых путях, дешевизну хлебов на новгородских рынках, однако ж обещали серебро дать.
И как не дать??!
Тверь, стоявшая на скрещении всех торговых путей страны, что со Смоленска и Волыни на Поволжье , что с Новгорода на Москву и Рязань. Никак Тверь не минуешь, что там той мелкой Москве, але Ростову иль Нижнему! Только Господин Великий Новгород мог тягаться с Тверью, да и то, почитай, во всех городах по Волге аж до Сарая или Персии каждый второй купец из Твери.
 А уж на княжеском дворе, что в той  фряжской мануфактуре, и седельные и шорные и кузнечные и прядильные мастеры, да еще и златокузнечные, да щитные мастерские! И хлебушек свой был, не Новгород чай, перекроешь пути торговые через Торжок, вот и на коленях  гордые новгородцы!
Богата и обильна земля тверская, и рыбой, и хлебом, и льном,и  овсами и гречей, и  зверем пушным в Заволжье и на Серегере*, а стада тучные на лугах по над Волгою, и уж в каждой деревне у доброго хозяина при разумном боярине и кони и овцы, и огороды с капустою и репою, морковью и луком. А сколько ягоды в тверских лесах! А меды стоялые, гречишные и липовые!

И князья, что Михаил, что дети его, как один красивые, все воины, гордые, один Константин, пожалуй, как бегал малым дитем за мамкиной юбкой, так и ноне, в рот своей Софье, московлянке, заглядыват.
Да, видно время наступило другое. Рабами мунгальскими, даже князьям, приходится  быть.
Ушло их время безвозвратно. Время князей Золотой, Киевской Руси. И Юрко московский это очень даже наглядно доказал.

Дурная весть пришла из Новгорода. Тверские послы, бояре ,братья Бороздины ни с чем вернулись. Поносными словами их на вечевом сходе свободный люд Нова города крыл. Собрались кузнецы и гончары, древодели и кожемяки, да всякие там мельники и квасники со всех концов. Перебивая и не слушая, орали:
- Ваша низовая Русь нам ницьто!
В Ильмень их!
Князь должон беречь Новый город от свея и недругов орденских, а на латать протори володимерские новгородчим серебром!
Опосля Раковора* от Вас и службы нетути!
Нам Азбяк не указ!
Ввечеру за столом у вятшей господы новгородской, тверичи пытались то урезонить, то пригрозить. Но посадник, с грустью молвил:
- Ноне у нас чернь началует. И свея* отбили, и орденских немцев вкупе со плесковичи отогнали аж до Литвы! ГоспОда! Пусть сам князь с ними и молвит! Так и передайте.
Уезжая ни с чем, бояре шипели и ругались на наглые и спокойные рожи новгородцев:
- ишь, шильники и ухорезы, пограбили серебра на Волге и за Камой! Им сам черт не брат!


Князь в горячке и злобе на непокорный город уж было приказал собирать полки. И вновь осторожная и мудрая дума тверская урезонила:
-Вся дружина по полям и огородам распущена, один лишь городовой полк службу несет. Уж рожь спеет, не сегодня, завтра первый колос завивать. И урожай добрый. А без нашего хлебушка на торгу новгородском дороговь наступит. У них то дожжами да градом вся рожь побита.А мы новоторам -то шейку и придушим и зернышко придержим.
Да и Нижний с Ярославлем полков не пришлют. Неуж им наша боль ближе?

Торжок был нынче под Новым городом. Но при Михайле, с еговым войском ото всех концов Руси, новоторы Твери не перечили, и дань исправно платили и торг вели. Нынче, в смуту, опять под Новгород упали.
И первым делом, охолонив, и послушав матушку, князь перекрыл подвоз зерна через Торжок. И так хлеба было мало на Новгородчине, и до новины было еще, почитай, месяц, а тут разом , ни ржи, ни ячменя, ни овса не стало.
Посадник, Гриша Мишинич наметом отправил две сотни всадников отбить Торжок, но Александр упредил и посла туда кашинскую дружину. Василий сам повел воев, ибо овиноватился перед старшим братом.  В яростной сшибке тверяне наголову разбили наспех собранное новгородское воинство. Князек нетерпеливо вглядывался в крошево короткой битвы, все порывался ринуться в бой со своей сабелькой, но бояре сдерживали мальчика, совсем отрок еще. Посадничий сын, Твердята, едва ноги унес со товарищи. А Василий еще и  окуп взял по пяти рублев с каждого захваченного пленника числом до пяти десятков.
Есть чем ордынский выход покрыть.

Рожь валили всеми мужиками и бабами коробовскими. На пустых и сожженых землях села поселились несколько курских и брянских семей.
Пришли валить свой клин и Фросинья, и епифанова вдова Матрена. Прискакал и Савва от городовых дел. Вся Тверь была нонеча в поле.  Мужики прознали  про поход на Новгород и споро спешили убрать хлеб.

Отец Василий отслужил службу и с иконой Богородицы обошел весь клин коробовский в сопровождении жидкой толпы селян.
Бабы в нарядных сарафанах завивали первый колос, пели мерянские, тверские и курские песни. Косы-горбуши и литовки были наточены и блестели на солнце.
Капризное тверское лето торопило. Дожди с новгородчины могли и тверскую рожь загубить.
Рожь уродилась нонешним летом. И то сказать, и весна была дружная. А зимой снегу было столько, что едва крыши было видно, а село, и где чей дом, только по дымам и можно было определить. И посеяли под дождичек.  А овсы! Голубым и зеленый морем они колыхались по ветру! Смерды чесали затылки..куда таку прорву зерна девать? Спешно рубили овины. Шили из старых холстов мешки, копали ямы, устилая их смоленой мешковиной и лыком, кабы не налетела очередная рать иноземная....с литвой ныне князь в замирье, а вот московляне?
Рожь жали всема, и мужики и бабы. Зажинала колос Фрося. У нее была рука легкая, еще  до кавгадыева нашествия ее звали. Опосля нее и порезов ни у которой бабы не было, да и мужики отходили от страды споро.

Приезжие куряне и дебрянцы робели поначалу, и жались своей кучкой, но после уклада первых снопов в бабки , тугих и с полным колосом, расходились вовсю. И то сказать, посеяли на все село, весь клин, а жильцов и трех десятков не наберется.
Спину нещадно ломило, в очах темнело, и ежели б не литовка, Савва и трех ден бы не выдержал. А бабам все нипочем. Еще и песни поют. Мужики беззлобно пошучивали:
- Ишь, жопастые, им хоть стоя, хоть раком, ни руки не ломит, ни поясница не болит, а тут сажен с десяток пройдешь и уже не разогнесси!
Вечером за нехитрым паужином, жадно жрали гречу и пироги из остатков прошлогодней муки. Пили квас и падали тут же на всяку рванину и тулупы. Стоял густой храп и воняло крепким мужицким духом. Из утра все начиналось заново.
 
Федот возил снопы сразу на заимку, в Савкино. И как то оно сразу и припечаталось название заимки то. Долгими зимними вечерами почасту поминали Савву. И первые клети им сдреводеленные, и ограду, и овин...Вот и деревня вышла. Да и как назвать? Скоро и дани надобно князю платить, деревня то образовалась. Савкино.

Молотили уже без Саввы. Через десять ден, как свалили рожь, прискакал гонец и велел поутру собираться.
Молотили в  четыре цепа, уже поврозь, коробовские свои снопы, а Федот, Онисья, Матрена и Фросинья свою рожь, уже перевезенные Федотом в Савкино. Настена и Степка тоже без дела не сидели. Настя собирала на стол и стояла у печи, а Степка с Федотом возил снопы.
Нонеча рожь добрая, и зерно сухое, налитое, надо бы сохранить до новины. Как оно еше будет? Надо бы и в яму схоронить, не было б набега мунгальского. Ржи хватит и князю и сторговать можно, да и серебро на ордынский выход к Филиппьему посту вынь да положь, задумчиво скреб бороденку Федот.
Саввушка опосля похода и скажет, что торговать, а что прятать. Ему там у князя видней будет, молвила Матрена.
Живым бы вернулся, вздохнула Фрося.

Короткое северное лето забронзовело первыми павшими листьями. Копали огороды. Собирали ягоду и грибы. Федот ладил и смолил бочки.  Квасили капусту и грибы, варили пиво. Из новины* смололи муку и спекли  первый каравай. Анисья, мастерица печь хлебы, первые куски духмяной вологи отрезала и  дала  Степке и Настене. Работники.


Для новых хлебов Анисья выпахала печь, долго месила еще крепкими дланями густое тесто. Муку мололи ручной, еще дотатарского нахождения мельничкой. Как, и какими путями она оказалась в глухой , тверской деревеньке, никто и не скажет. Отыскали ее в запрошлом году, когда искали лопоть всяку после кавгадыева нахождения. Рожь, отвеянная от шелухи и соломы, сухая и чистая, зернышко к зернышку, частью отправленная на полати как семя на будущий урожай, а а другой, съестной, приготовлена на крупорушку.
-Эх, конь вороной, в серебряной уздечке, да с мунгальским седлом, и с дареной сабелькой на боку!
Скачет Савва из Кашина. А вокруг пахнет и вянет осень, обрызгав золотом придорожные леса. Свежий ветер бьет в лицо, и так радостно бьется сердце — от быстрой езды ли, от исправно сделанного дела княжеского, иль предвкушения встречи с зазнобушкой Таньшей!
 Ииэх, молодость, любота и радость беспричинная, от голубого неба, от восхищенных и призывных взглядов молодок у околицы, кто выносил корчагу молока и кус ржаного хлеба княжьему гонцу!

зайди на мал час, повались на лавку, истоплю и баньку мигом..и накормлю огненными щами и печь застелю. Останься! Просили синие глаза, призывно и томно вздымалась высокая грудь и и пышный стан изгибался в низком поклоне..
Как жаль...нельзя, надобно княжье дело исполнять, споро, и без промедления мчаться дальше.
Тысяцкий тверской долго рассматривал Савву, вспоминая молча добрые дела молодшего дружинника.
- А что, молодечь, князево дело исправно исполнить сможешь?
Савва низко поклонился старику в пояс:
- бог даст, исполню боярин. Сказывай, приказ свой.
- Вот грамота князева. Для боярской думы кашинской. Князь- от Василий молод  ишо, и дума дела вершит. В грамоте приказ Великого князя, полки на Великий Новгород сбирать. Грамоту- в руки князя Василия. Да не потеряй, или, не дай бог, татям, але лазутчикам московским грамота попадет. Беде быть. Ступай. Отъезжай ввечеру. Один.
Боярин передал свиток в руки Савве. Савва взял бережно перевитый снурком свиток и положил за пазуху под ремень. Поклонился и отправился из светелки.
- А что вьюнош, никак зазнобу себе присмотрел в  палатах княжеских, сурово, и в спину окликнул его тысяцкий. Слова великого боярина как стрела в спину, остановили гонца. Руда* прихлынула к лицу и Савва едва устоял на ногах. Повернулся вновь, и молвил:
- Честь ее берегу, боярин, а пойдет за меня аль нет, матери то ведомо. Знаю, что сын боярский к ней посватался, да отказала она ему. И я стало быть ищу сватов, которым боярыня мордовская не откажет.
- Поезжай с Богом. Возвратишься, и не подгадишь с князевым приказом, сосватаю тебе Таньшу.
- Благодарствую,боярин, и Савва низко, в пояс поклонился и вышел из горницы.

На Москве уже вся дворня Юрьева почувствовала тяжелую и твердую руку князя Ивана. Все села старшего брата князь забрал под себя.  Дружинники посланные им, пороли нерадивых старост, взимали и лодейное и повозное, и мыт, и конское пятно, и ордынский выход.
Юрий был хозяин никудышный. Грабил соседей, а у самого под носом и бояре и смерды дани по нескольку лет не платили. Дружинники не то что бы татей ловить и наказывать, и сами не гнушались по дорогам купцов грабить.
 Еще вчерась, купчик из Костромы, когда Иван вышел из храма, и по обыкновению раздавал милостыню, повалился в ноги, и размазывая слезы по грязному, с подбитым глазом лицу, поведал, как его обоз с медом и воском, тканями и рыбой, разграбили кмети московские. Да еще и похвалялись, что им теперича никто не указ.
Иван отемнел ликом и приказал тысяцкому Протасию привести воев юрьевых на суд княжий.

В большой горнице собралась вся дума московская. Протасий с сыном Василием, Афинеев, Бяконтов, Босоволк с сыном, Кочева, Сорокоум, Окатий. Позвали и крестника иванова, Алексия. Сидел рядком, на маленьком креслице и сын, Семен. Прибыл по зову и баскак Дюдень. Непривычно сел на скамью. Толмач примостился в ногах.
Стоял и испуганно мял шапчонку костромской купец. Князь Иван в простой сряде, как будто и не князь, сидел на возвышении в широком, дубовом, еще отцовском кресле. Князь, Данила Александрович с годами располнел и московские древодели сработали ему просторное, удобное и невысокое кресло.
Юрий, было хотел его вынести подалее из горницы, но Иван перенес его к себе в терем, и теперь вновь его поставил на место.
Старшого юрьевых кметей ввели на дознание тотчас. Ражий детина не испужался и держал себя дерзко, очи не низил и смотрел князю в глаза.

-Ты пошто кмете, гостей торговых , аки тать, пограбил?, тихо вопросил князь.
- Дак, он, княже, на Тверь возы правил...кабы на Москву, так и путь чист, плати повозное..
- а грабить то пошто...?
- дак оне и женок понасильничали, просипел купчик, и сам испужался, что князево слово перебил.
Детина сбруснявел...- дак робяты сказывают, что мы в княжестве сами себе хозяева.. так княже Юрий Данилович велел..
- и женок сильничать князь Юрий тож велел?!
Детина воровато зыркал по сторонам, ища поддержки, ведь совсем недавно, эти же бояре на княжюрьевы проделки не обращали внимания и молчали. В той же Твери при Кавгадые, дружина московская ополонилась досыти, а уж девок по дворам перепортили!

- дак в Твери то и девок и женок.....

- озоровать в моем двору не сметь. Князь Иван  в тиши горницы бросил :
Этому.....главу срубить , на людях, на торгу, что бы гости торговые видели, и без опасу на Москву торговать ехали, а остатних, Протасий, в бою проверь. На литовских рубежах. А гостю костромскому товар вернуть и протори оплатить. Грабить своих это себя самого сожирать! Потому и погибла Русь при нахождении татарском!
Купчик, часто помаргивая подбитым глазом, повалился в ноги.
- княже милостивый, век господа буду молить....

Бояре онемели. Круто заворачивалась власть на Москве. Еще вчера, этот тихий, неприметно одетый, почти монах, князь, вечера проводящий на молитве и в книжарне,  туго завязывал. Все перемерено и пересчитано. На Москве реке, пригнанные на городовое дело смерды ладят новый вымол.  Из под Дмитрова везли вековые дубы для крепления городовых стен, рубили под Коломной и возили белый камень. На первые камянные храмы на Москве. Изографы из Ярославля и Нижнего переписывали греческие книги и писали лики святых.
Набожный и богобоязненный московский князь тайно надеялся, что митрополит когда-нибудь, но переменит свое нелюбие к залесским князьям и покинет литовские пределы.

Свалив рожь, тверские дружины сбирались в поход на Великий Новгород. Послано было и в Ростов и Суздаль, в Дмитров и Ржеву, в Нижний и Ярославль.
Кашинский полк уже вышел к Торжку и ожидал князя Александра в новоторских землях. Гедимин, давно желавший поквитаться со своенравным городом, отправил тверичам в помощь две сотни всадников во главе с Кейстутом. Однако ж другие князья не спешили. Дмитровский князь Борис дал полторы сотни мужиков и полста комонных. Дружина...все обтерханные в лаптях, с косами ,редко кто в тегилее* и с мечом але с саблей. Все вилы, да топоры. Зато обоз знатный. Телег на сто. Тысяцкий, встречавший дмитровских , распорядил выдать кормы и овса лошадям.
Спросил:
- что возов пустых так навезли?
Воевода дмитровский, осклабясь заржал:
- дак зипунишек разжиться , боярин. Наголодались, поизносились, княжестьво совсем обеднело. Ни городов, ни сел...смерды бегут, ины к вам на Москву, другояки на Тверь...под сильных князей, под  надежных бояр.  А мы...мелкая рыбешка. Я ить, серебра от смердов своих уж который год не вижу...шкуры да рожь, полть, оногды по зиме белок да куниц набьют, дак и  мягкой рухляди на шубы дочерям не хватат...
- Самим бы зипуны не потерять, проворчал тысяцкий.

Торжок был новгородской вотчиной. Однако ж, в бесконечной борьбе с низовскими князьями, Новгород  не всегда вставал на защиту порубежного с суздальской Русью города.  И Михайла Святой и Юрий московский , прежде чем до богатых новгородских концов добраться, пустошили земли окрест Торжка, перекрывали торговые пути на Низ новгородским купцам, громили анбары с зерном и мукой для новгородчины.
Вот и нынешней осенью, Александр, не дождавшись послов от боярской господы и вечевого схода, ранним утром вошел в Торжок. Новоторы было закрыли ворота и высыпали на стену, но увидев тысячные рати, открыли засовы и били челом. Несколько комонных новгородчев однако ж сумели ускакать, отбиваясь от тверичей.
 Князь потребовал кормы для дружин , выгнал из хором посадника, поковал немногочисленную городскую сторожу и позвал  купцов в горницу. Уселся на походном раскладном стульце, поводил  веселым зраком по угрюмым бородатым ликам и молвил:

- пятьсот рублев серебром, сукна, оружный припас, две сотни коней и путь чист для вас в низовские земли, гости новгородские, а вы , новоторская господа, вятшие, коли разору не хотите, кормы и избы для дружин, сенов и овса для комонных. А то робяты баловать начнут, по избам шастать, да девкам подолы задирать. Заступа новгородска придет ли нет, а мы уже здесь.
Савва со Станятой на постой определились на двор к купеческой вдове. Мужик ее где тось загинул пять летов назад в Сарае. Отправился с бухарскими купцами в Чин за шелками да и пропал. Спустя три года знакомые купцы побывав в Сарае сказывали , что сгинули купцы в пустыне, попав в зыбучие пески. Вдова осталась со старухой свекровью и двумя дочерьми.  Девки, нарядившись по такому случаю, робко поглядывали на тверичей, вечерять рядом не садились, изредка забегали в горницу, прибирали со стола, и павами выплывали под строгим бабкиным взором.
- На Новый город, кмети в поход собрались?
- Коли не откупяться, то и поидем, серебро собрать в Орду надобно...нехотя ответил Станята.
- Да ты сам -то не из новгородских?
- Из них....
- и не боязно то сирых , да убогих грабить то? Бог от он все видит!
- Берет князь, а мы волю его сполняем, кабы новгороцкая госпОда черный бор везла, так и смердов бы не трогали... уже жестко молвил Савва.
- А ить вси православны....тихо прошептала в тишине старуха.

Намаявшись за день, дружинники побросали овчины на пол , повалились и захрапели. Тяжелый дух сопревших ног и немытых тел густо висел в избе. Тихо вошла вдова, убрала со стола, поглядела на спавших  молодых и здоровых мужиков, что -то себе вспомнила, вздохнула, укрыла тверичей льняной холстиной и задула свечу. Ночь упала на Торжок.

Суздальский князь, Костянтин Василич неожиданно прислал кованый полк конных кметей во главе с ближним боярином Никитой. Александр весело потирал длани, вышагивая по горнице тяжелыми шагами.
- ну теперича , вятшей господе новгородской не устоять супротив нас!
- Дак, бояться надо ть посадских, кончанских, князь батюшка, они за  свои лавки да ремесла насмерть биться будут, а бояре те откупяться..хмуро просипел Бороздин.
- Вот и пускай черный бор , да закамское серебро за мои ордынские протори* выдадут, тогда и поговорим!
- ...о закамском серебре уговора не было...побелел боярин..
- а теперь будет! Потрясу я их!
Князь Александр, явно воодушевленный нежданной суздальской подмогой, ярился не в меру. Боярин ближний пытался охладить, и так и эдак, упоминая князю о его новгородских корнях, и матушка и жена его были  дочерьми великих новгородских бояр. Их то пошто грабить?

Через день полки вышли в поход.  Рати валили по сухому предзимку, не встречая сопротивления. Деревеньки и села на пути пустошили, отбирая скот и скудный скарб. Мужики и бабы с детьми разбегались по окрестным лесам да болотам, угоняли скот и прятали в ямы недавно собранное с поле жито. Дмитровские ратники жадно шныряли по заброшенным избам, переворачивая вверх дном лавки и столы в поисках скудоты , ярились не находя ничего.
Савва молча глядел на непотребство, однажды перетянул плетью ражего коломенца.  Здоровенный мужик тянул на сеновал уже немолодую бабу. Та обессиленно тащилась, поправляя задранный подол и утирая слезы. Тот было бросился в драку, но увидев побелевшие лица десятка тверичей, отступил. Баба поправляя подол, метнулась дворами.
Ратник стоял, пугливо озираясь между верхоконнными и прикрывая лицо, сипел:
- Пошто яритесь, воевода приказал живота не лишать, а брать все. Новгородские шильники надысь под Коломну пришли, и пожгли и пограбили посад.
- Вона приидешь в Новый город и грабь тамо вятших,и шильников тож...а ты бабу в летах сильничаешь...ежели твою этак раком в анбаре поставят..
- дык мою и не жаль   ей …
мужик в сердцах бросил такую непотребщину, что тверцы долго ржали, пугая нахохлившихся ворон на пожелтевших березах.


Новгородская вольница управлялась наместником с великою труднотою. И впрямь, еще со времен Святого Александра Невского гордые, заносчивые и богатые новгородцы не больно жаловали пришлых управителей-суздальских ли князей, тверских, московских ли. Иван Данилович Калита не по раз ходил под Новгород за данью. Воевал с ними и Михайла Тверской.
А смуту несли знаменитые новгородские концы- стороны. Торговая и Софийская, плотничанская и прусская раздирала город. Коего конца посадником выберут знатного мужа, тот и правит. Князья то пришлые в городи не жили. И чуть какому концу не по нраву, так с дрекольем, а то с в «доспесех и бронях» сшибались в драку. Дрались и на Великом мосту через Волхов, и у Софии, и на Ярославлевом дворе. И даже сам архиеписоп, владыка новгородский со всем клиром не мог унять бушевавшие толпы мирян.
С каких пор пошла эта вековая рознь концов единого града? Или это голос крови предков- основателей Великого Новгорода, нити от которых идут еще с вождя придунайских славян Гостомысла, пришедших сюда еще в 600-е годы и основашие город вместе с кривичами, живущими здесь с незапямятных времен?
Они , верно, и принесли сюда южнорусское имя «русь».
А отколе взялись пруссы?  Может это их предки, славяне поморские , венеды, отступившие под напором тевтонов, прошли через земли литовцев-пруссов. Они, мореходы и ратники, тоже оказались здесь, на последнем рубеже и увидели в городе свою вековечную мечту о единстве и вольнице.

А чудь белоглазая, корела ?. Спасаясь от датчан и свеев , зацепилась за Великий город .  Дальше, только дикие леса, всякая там югра и пермь., вогулы — сыроядцы. Это уж совсем конец племенам испокон веку селившимся в этих краях. Перемешались со славянами и образовала еще один , неревлянский конец.
А краса и гордость новгородская — рукомеслы, плотники и кузнецы, каменных дел мастера, изографы и кожемяки, наследники ремесленного окологородья. Они и были основателями плотницкого конца.
И уже ставши единым народом со своим норовом , наречием и нравами все равно в час роковой, когда надо было почуять голос крови, Концы орали за своих, неревляна и Пруссы звали своих, литву, а славенский конец в кровь и мат, бились за суздальских князей.
Однако ж в этот раз концы сговорились быстро и велено было послать посадника с мировой. Не время с низовскими князьями ратиться. В кои веки тевтоны сговорились со свеями и уже шли под Плесков. Рати на две войны у Великого города не было.

В Боронницах войско Александра встречали новгородские бояра, кончанские представители и наместник. Приветили с лаской, поднесли хлеб-соль. Розовый жемчуг, вино и рыбий зуб. Договорились, что миром решат и рати не быть. Полкам московским и прочим отъехать в свои земли. На протори тверские было  дано одну тысячу рублев. А дружина княжеская едет в Новгород, ибо свея с тевтонами вскоре под стены придет.

В Новгород въезжали неторопливо. Горожане приветливо встречали князя, без страха озирая тверичей.
Савва загляделся на розоватые стены, Детинец, Великий Мост, богато разодетых молодок и баб. Те взор не прятали, и что то нашептывая друг дружке,  весело смеялись.
-Эй, молодечь, слезай с коня, я уж баньку истопила, веником тя похлещу.....по всем грешным местам!- вскричала сероглазая и дородная тетка, глядя на Савку смелым взором.
Савва не нашелся что ответить на призыв, а бок о бок едущий Станята, только рассмеялся в ответ.
-Девки у нас хоть куда! За словом в подол не лезут!
Проехали, а Савва поглядел назад.,горожанка все еще махала ему рукой.
Охолонь, Савва, и думать не смей, мужик в реку спустит обоих...тут с этим делом строго!
Вряд ли кто из тверичей и предполагал, что творилось и говорилось по теремам и на сходбищах кончанских.
-Не надобны нам хомуты, ни московские, ни тверские, не дадим черный бор и ордынский выход! Орали одни.
- Откупиться нать. Если ишо и ордынцы ударят разом со свеей и тевтонами, не выдюжить!  Приголубить и обласкать князя надобно. Свой он. И мать еговая отселе. Наша, новгордча - степенно гудели другие.
Богат был Великий Новгород. Мог о себе и это позволить.
И закрутились пиры да охоты, подарки князю и княжатам, да жене, да матери.
И не переломить было князю и его ближним боярам новгородскую неуступчивость.
Кое- как согласились ордынский выход выплатить. И тот частями, к Рождеству. А черный бор так вовсе не похотели обсуждать. Война со свеями на носу.

Бояре тверские хмурились и молчали. Они уже чуяли , какая беда им грозит.
И ввечеру собравшись в княжеской светлице, горячо , с хрипом и рыком шумели и  уговаривали князя  быть с новгородцами построже.

Но...незаботен и весел был князь. И у него были на то веские причины.  Наместник был с Прусской стороны, и верой и правдой ратовал за мир с Литвой. Сильна и непокорна Орде была Литва ныне. И так близка Великому городу. А где тот Озбяк?
И не замучивал себя князь работой , делами, спорами и тяжбой с новгородской господой. И казалось ему , что и нет Орды, что рядом литовские полки и его крепкая дружина, что эти осторожные московиты только для себя и бор черный сбирали с непокорных новгородцев.
И лишь ранним утром, до липкого ужаса он вспоминал рысьи глаза Озбяка и его вкрадчивый голос:
- покори Новгород , коназ, привези серебра, и век на Руси будешь Великим.

Вече орало, свистело , лаяло и поносило непотребными словами всех:
и московитов с их немногословным и жестким Калитой:
- ишь, лис хитрый!
И тверичей с Александром и покойным Михайлой, который ослабы Новгороду не давал:
- гони взашей тверичей посадник, ни черного бора им, ни закамского серебра!-
Досталось и Озбяку:
- пущай ханствует над басурманами, а в наших делах он нам не указ!
И ты князь, езжай отселева подобру, а то и в реку могем кинуть!
Князь , бледный, свирепо раздувал ноздри, нервно теребил поводья коня, покусывал ус и поглядывал гневно на посадника, мол допустил поносные слова на князя и хана..
А посадник с каменным лицом, как будто и не слышал веча, хмуро глядел из под низко надвинутой бобровой шапки, похлестывал похлестывая плеткой себя по сапогу.
Савва изумлялся всему.. Удивленно выслушивал поносные слова брошенные князю, оглядывался на Станяту, однажды похотел рвануть плетью нахального новгородца, который басом, как колокол, гудел:
батогами тверичей, батогами!
Не боятся никоторого....ни князя, ни посадника, ни боярина...в Твери бы за эдакую хулу и живота лишили...

Посадник повернул голову к князю:
- не серчай, князь. Робяты и князя Александра Ярославича не пораз прогоняли и хулили.. А он и свеев рубил...и тевтонов в озере топил...Пождем...поорут и согласят.

Прошло два дня. Орать и поносить было более недосуг. Кончанские старосты собрались меж собой и порешили, черный бор не давать, ордынский выход  доставить в Тверь к Рождеству.

Войско князево отходило на Низ. Полки, ополонившиеся и скотом и рухлядью споро шли по уже подмерзающим дорогам.
На Покров, уже под Торжком, пошел слабый снежок.
Остановившись уже в знакомой избе, Савва весело поприветсвовал вдовую купчиху:
-что , женка, щей огненных наварила?! Тверичи с походу возвертаются, ох . Как намаялись...баньку бы за топить..А?)) А мы уж  тебя от коломенских тебя обороним...не тронут!
Вдова, было нахмурила чело, но увидев, радостно улыбающуюся  рожу Саввы и его малой дружины, потопталась на пороге и кликнула девок своих:
- Марья...накрывай на стол, Акулька, баню топи!

В бане, с аспидным , от сажи , потолком, мужики яро хлестали друг друга вениками, лыком с щелоком драли разогретые спины, выскочив на легкий морозец, прикрыв срам вениками...катались по молодому пушистому снегу.
Купчиха отгоняла от оконца девок:
ишь, срамницы, ужотка задерут вам подол. Узнаете!

Огненные щи и кашу запивали квасом. Начался Рожденственский пост.
Марья с Акулиной, потупя очи, молча приносили пироги, брусницу на заедки, убирали со стола.

Савва со Станятой вышли во двор посмотреть лошадей, задать им овса.
Но все уже было устроено. Торбы с овсом были прилажены к мордам , мягко похрумкивая, утомленные после долгого перехода, гнедая кобыла и вороной жеребец жевали.
- водицы бы дать, надо девок попросить-
- да вот и Акулина ...легка на помине с ведром.
Акулина, чернявая и ладная, в мать, принесла два ведра, и отвязав торбы налила в колоду теплой воды.
- вишь, знает толк в лошадках, другая б дура, ледяной, из колодца налила...-пробурчал Станята.
- Видная девка, -тихо молвил Савва. И навалилась разом предвечерняя грусть. И заботы, и женитьба, и Таньша...  Дождалась ли? Уже второй месяц в боях да походах, можа опять боярчонок вокруг девки крутится, мокрогубый...
Станята о чем посмеивался с Акулиной. Девка рдела от веселых слов новгородца , но не уходила в избу . Водила плечиком, мягко улыбалась в плат, пристойно отвечала Станяте.
Дверь открылась и с трудом, через порог выползла старуха, свекровь купчихи.
-Акулька! В избу! И тяжко опираясь на клюку пошла в угол двора по нужде, окатив Савву тяжелым запахом старческого тела.

В Твери были токмо на третий день после ухода из Торжка. Валил снег. Тяжелые сугробы замели тропы, путь пробивали санным ходом. Въезжали в град тихо, под вечер, без торжеств и встречи с крестами и хоругвями. Увечных и погибших было мало.
Савва было порешил упросить старшого отпустить его на заимку, но нескончаемый снег по самые кровли завалил все окрест.
Молодшие повалились в молодечной, не надеясь на щи и кашу. Кто грыз краюху хлеба, кто оставшуюся с походу луковицу.
В придворе застучали , оббивая снег, чьи то сапоги. Грузно переваливаясь, вошел Онуфрий Олексич. Тысяцкий оглядел повстававших с полу кметей, их понурые и голодные лица и весело добавил:
-Завтра попируем у князя за победу над ворогом, а нынче принесут Вам щей с поварни, да хлеба, да полти... Поутру, в бане грязь да вонь соскоблите, сряду чистую да новую оденьте, негоже в княжеские палаты дружине смрад несть.
Зыркнув на Савву, молвил:
-а ты молодечь, женится не передумал? Или это не ты меня в сваты звал?
Савва вспыхнул. Низко поклонился в пояс тысяцкому. Прохрипел от волнения голосом:
-Спаси Христос, боярин, сделай милость, не откажи...
- Завтра же на пиру и спрошу боярыню, когда сватов примет...надо честь блюсти.
И вышел, громыхая коваными сапогами.
Кмети загалдели и бросились шлепать Савку по спине:
- угощенье не зажиль! Все в деревню к тобе наедем, пироги пеки и пиво вари!
Савва было замельтешил, задергался впопыхах, но Станята осадил:
не колготись, отправляйся в баню, а ввечеру и к зазнобе сходи, перескажи, да - разузнай...что там, да как...свадьба, она и радость  и мученье для молодых...надобно все подготовить и упредить..

Таньша измаялась и истомилась вся. Как назло, Великая княгиня всю дворню к пиру наладила, а Таньшу и других ближних девок ко встрече с князем себя готовить приказала.
Пока наряды перемеряли все, ожерелья да монисты надели, сапожки и заступки снимали-одевали, да и вот и стемнело. Таньша несколько раз выбегала на крыльцо, но Саввы не было. Потеряв всякую надежду и тревожась, но покалечен ли в боях?, девка послала дворского мальчишку за Саввой.

После бани, нахлеставшись веником, ободрав до красноты спины щелоком , дружинники степенно и отдуваясь, пили брусничный квас. Савва  же торопливо одевшись, вышел на крыльцо. К ночи все вызвездило.Мороз прихватывал за уши, и запахнув тулуп, Савва жадно вдыхал морозный воздух.
Из-за угла выскочил мальчонка и сходу налетев на Савку, затараторил:

- там тко девка ждет тобя у крыльца...поспешай, недосуг ей!
И убежал, взметенный снежным вихрем.

Обнимались торопко и жадно, спрятавшись от стороннего взгляда за высоким тыном.
Таньша в в легком полушалке и  шубейке изгибалась, отстраняясь от крепких рук Саввы:
- пожди, пожди, любый..ужо..и я истомилась вся...не нашел тамо тко зазнобу в Новом городи...сказывают, там девки справные и дерзкие на язык...?
-Тысяцкой обещал посватать тобя после пира княжеского...упреди матушку..
И снова впивался во влажные и спелые губы.
Еле оторвавшись друг от друга они разбежались в темень.

Для молодшей дружины столы накрыли в дальних горницах. Кмети робко озираясь,  рассматривали княжеские хоромы. Иные и ни разу не были здесь. Чинно расселись по лавкам. Долго молчали, пока не вошел старшой, а за ним и холопы потянулись с блюдами — кашами, дичиной, рыбой, пирогами. Запахло жареной кабанятиной, когда двое холопов едва внесли на жерди жареного вепря. А тут и пиво подоспело в глиняных корчагах. Девки в разноцветных сарафанах несли заедки...сладкие коржи, пироги с брусникой, большие куски меда. Старшой, Услюм с чаркой меда, коротко молвил:

- Княже и тысяцкий кланяются снедью и медом за службу, здравы будьте вои!
За столами зашумели, задвигались, пир начался.

Таньша успела сбегать домой с доброй вестью к матушке.

Матери нездоровилось. Она посидела часок с боярынями, соблюла честь и откланялась. Ни гордиться, ни судачить было не о чем.
Знобило. Выпив настой трав с и горячего малинового взвара, легла. И долго в темноте вспоминала когда то родные мордовские перелески, языческих божков, которым , прятавшиеся в глухих местах , эрзяки и мокшане, молились, вопреки Христу и Аллаху, которым переменчивые мордовские князьки молились.

Что ее держит здесь во Твери? Вдовья жизнь приживалкой на княжьем дворе, незавидная судьба дочери, которая истомилась вся, ожидаючи своего молодца. И не знает, глупая, и не ведает, как жизнь повернется..
А она знает, и ведает, и тревога ее бьет-колотит. Пирует князь..а не хозяин в своем княжестве.  Баскак умен, сдержан, блюдет честь княжеську, а как другого Озбяк пришлет? По весне выход ханский надо в Орду слать, а где он выход? Боярыни , на пир глядючи , все вздыхали без меры и очи долу тупили, когда княгиня их угощала щедро. Как бы не пришлось кошели с серебром, по тайникам попрятанные, выносить..и князя выручать. Собина своя...ох, как не хочет от рук уходить..

Хлопнула дверь. Оббив снег с валенок, в темень светлицы ворвалась дочерь.

- Матушка! Саввушка вернулся, неувечный! Сказывает, Онуфрий Олексич назавтра сватать меня за Савву придет!
- Честь великая....после долгой паузы молвила мать.
Видать, и вправду твой Савва знатным воином будет...как батюшка твой. Что ж, тысяцкой мне вчерась на пересказал мне свою волю?  Что ж, надо избу отмыть..и угощения для сватов приготовить...



Наутро, едва свет проклюнулся в слюдяные окошки, Танява вбежала по зову в княгинину светлицу.
- Повинись перед матерью ,Таньша...вчерась тысяцкий хотел к матери подойти по сватовству твому, да я захлопотанная с пиром, не дала ему честь соблюсти. Я уж, на свадьбу отдарю тобя...
- Ох, матушка княгиня...и так честь великая...
- Ну иди...гостей принимай,   княгиня улыбнулась и отпустила Таньшу.

На тверском посаде  улицы засыпаны снегом. Сугробы пробиты редкими прохожими и санным ходом.
Онуфрий Алексич торопился, но сел в сани. Не в поход, чай, сватовство, дело неспешное, и обговорить, и отдохнуть, и честь соблюсти.  К сватовству взял ближнюю боярыню княжескую, Клавдю, вдову ближника своего, погибшего еще в Орде со князем Михаилом.
Клавдя была неложно рада. Вдовая жизнь тосклива и безрадостна. Дети, слава богу , оженились. Дочерь, вот, Господь не дал. Некому на старости и поухаживать за матерью. Хотя, какая старость? Сорок годков недавно миновало.
Все дома, в терему, да в летние дни в село родовое, на травы духмяные и воздух легкой, боровой , сосновый. С Марьей, матерью невесты, не по раз встречались у княгини, по доброму относились друг к дружке, иначе и не согласилась быть свахой.

Гостей ждали.  Стол был пуст. Но как только Клавдя и тысяцкий после уставных слов и поклонов уселись на лавки, дворовые девки тут же и белорыбицу и коржи медовые, и квасы сыченые на стол ставить начали. Не скудно было, да и пост Рождественский, однако ж .

Онуфрий долго откашливался и просипел наконец:
- Ты , Марья, знаешь меня давно. Я с твоим ладой  в походы ходил и рубился вместях на сечах ишо в молодые годы на Раковоре. Добрый ратник был. И князь Михайла покойный его своей милостью не обошел. Не дал Вам с ним Господь сына. А мужик Вам в хозяйстве и на борони надобен. Бабы , Вы и есть бабы...меч вам в руках доржать не надобно... .А энтот вьюнош себя и на бою показал, и в княжеськой службе тайной выручил. И детишек князевых спас.
Не просто все это. Видно добрым воином будет для князя, меня и Твери.
 И Вам заступа. А что не знатен, так не вина его. Иные и знатные , дак толку от них...неведомо сколько.
А вятшим стать за службу , то тем, кто после нас придет, великая гордость!. Так что кланяемся тебе в пояс и просим дочерь твою за воя княжеского Савву, сына Епифанова, мужа вольного, в холопских списках не замеченного.
- Благодарствую за честь великую, боярин, и ты боярыня! Видно, и впрямь корни мои  и кости мои в тверской земле останутся. А дочерь я не гоню замуж за знатных и богатых. Пусть по сердцу ищет.
- Ну дак прощайте...обговорите тут вместях. А мне недосуг..надоть службу княжеську сполнять...А вот на невесту, хоть и вижу ее ежедень. По обычаю..не крива ли, не коса ли, не горбата ли, глянуть надобно!
- Да Господь с тобой , батюшка!  Таньша. Выдь на погляд к сватам!
Таньша, пунцовая от смущения, и оттого еще краше, в зеленых выступках, травчатом сарафане, прошла перед боярыней и тысяцким и остановилась у печи потупя взор. Онуфрий Олексич удоволенно крякнул, встал с лавки , обнял совсем смутившуюся Таньшу, поцеловал ее в обе щеки и громко вышел притворив дверь.
Обе боярыни, отправив девушку в княжеский терем на службу к Великой княгине, стали молвить о предстоящей свадьбе.

Вечером, Савва после бани, в нарядной белой рубахе, купленной еще в Орде у купцов из далекого Чина, навестил будущую тещу. С собой взял токмо понятливого в свадебных делах, Станяту. Таньша ставила угощенья на стол . Мать строго сидела в креслице и разглядывала жениха. Жених был ликом чист и хорош собой. Отвечал с достоинством.

- Знаю, без отца живете...а мать то известил?   Родня  если есть, надо задолго предупредить о свадьбе то..
- Назавтра еду в Коробово, село нашенское..извещу матушку...а родни ни ближней, ни дальней нетути...
- Венчаться в Твери будете..мне и тобе честь великая, можа и князь пожалует в терем...Протори свадебные на себя возьму...
- Нет, матушка, твердо ответил Савва, серебро у меня есть и протори там, угощенья и наряды на себя возьму..
- Побереги...серебро...протори после начнутся...ворчнула боярыня.

В Савкиной заимке, где с тех самых пор после Кавгадыева нахождения, проживали все родичи и пришлые, всполошились.
Прискакал Савва и огорошил вестями о предстоящей свадьбе. Фросинья, совсем недавно обвенчавшаяся с Федотом, радостно всплескивала руками и уже на правах мужней жены...а не сударушки, целовала в обе щеки смущенного Савву, приговаривая:
- хватит, колоброд, по иным девках гоняться! Наставит тобя  жена на путь праведный!
Как будто и забыла  как еще год назад ..ласкала эти русые кудри и млела в огрубевших руках рано повзрослевшего вьюноша.
Теперь муж нарочитый. На боярской дочери женится.
Мать поначалу и оробела. Кому сказать, с боярами породниться! Засуетилась, засобиралась, надо же со свахой познакомиться, на будущую сноху глянуть, чай, сын то единственный, красовитый и крепкий...совсем недавно хотела его оженить на дочери бортника..где она, тихая русоголовая девочка Олена? Или в Орду угнали...или где то на Руси мается...дом то сгорел.

Потом достала с Дуняшей короб со срядой зимней и стала собираться.  Благо, что сын после плена приодел..и у Дуняшки ныне и сапожки есть и шубейка и сарафаны нарядные.
Одна Настена...побледнев после вестей о женитьбе , так и выскочила прочь на мороз. Зашла к скотине, долго гладила любимицу Ночку, плакала тихо.
Заневестилась Настена...и Савва...такой статный и синеглазый люб был ей...все хотелось побыстрей вырасти..да не успела.

Таньша места себе не находила. С заалевшими щеками носилась по палатам княжеским, сполняя приказы и наказы княгини, с готовностью отвечала на шутки и прибаутки дворни, узнавшей о близкой свадьбе, грозно зыркала на охальников, цеплявших ее дерзкой молвью и взглядом. И лишь, поздно ввечеру, все перебирала наряды свои, да смиренно внимала строгим речам матушки.
А тут и будущая свекровь пожаловала. Строга. Долго взглядывала в темные очи Таньши, по-хозяйски осмотрела ее со всех сторон , удоволенно улыбнулась...и начала всякое предсвадьбешное молвить с матушкой.

Повенчали молодых в небольшой церковке на берегу Волги. Савва был в красных сапогах, синих портах и травчатой рубахе.
На Таньшу мать одела красно-белый мордовский сарафан с узорами ( а не забывай родину и кто ты есть..! чай , племянница мордовского князя...не тверского). Сапожки то ж , белые,На голове шапочка с бисером и жемчугами. Мать собрала нарядов для дочери. Да где теперича их носить? Впрягется в работу, дети, скотина, разве в храм божий на службу и приоденешься.

Длится пир. Сам Онуфрий Олексич пожаловал, с боярыней. А как же! Сваты.
Посидели чином, отдарили чашкой корабленников. Долго не сидели, службу у тысяцкого, а боярыне одной невместно. Гости из Коробова мнутся на краю стола, робеют, но боярыня, мать невесты и словом и взглядом одобрила. Полегчало.
Звучат заздравные крики. Таньша кормит Савву с ложки: пристойно берет понемногу обрядовой каши, поднося ложку точно ко рту. Теперь и Савва должен сделать то же самое. Рука дрожит. Таньша ест, не глядя мужу в глаза, неловко вытягивая шею.

В холодной горнице уже готова постель из снопов. Станята с Фросиньей отводят их с шутками и смехом. В покое одиноко тлеет свеча.
Савва скидывает зипун и садится на кровать. Таньша, на одном колене снимает с него сапоги. Из сапог выскользают мелкие серебряные монеты. Это подарки и жена, теперь уже жена бережно их собирает.
Не глядя на мужа, Таньша снимает с себя очелье, вынимает серьги из ушей, тушит свечу и с нетерпением снимает с себя сарафан и все лишнее. Савву охватывает нетерпение и он ловит ее тело в темноте руками.
-Погоди!

Есть обряд. Муж должен поднять ее на руки и уложить на постель.
Спохватившись , Савва чувствует сквозь рубаху горячее тело девушки, подымает и кладет на постель. Оба быстро укрываются теплым свадьбешным одеялом на собольем меху.
Но вот Таньша берет теплой ладошкой руку Саввы и кладет себе на грудь. Иначе нельзя, есть обряд, и мать учила, что все зависит от нее, как горячо она, жена приласкает и успокоит мужа.
Савва медлит..он еще ничего не осознал, этот 18 летний вьюнош, что эта молодая девчушка с ним навсегда.
Таньша опрокидвается на спину, подставляя ему , его бородке , мягким усам, влажным устам свои полные , пунцовые губы. Ей не стыдно его жарких рук, его потных ладоней и ищущих  , уверенных перстов, ласкающих самое ее сокровенное..И вот уже бесстыдно расставив ноги , она ощущает в себе с какой то сладкой болью то,  о чем ей спокойно и деловито рассказывала матушка. То, чем ей придется заниматься ежеден, или как муж похочет. А может и не похотеть.  И то плохо. И она жарко подается ему навстречу.
Слава богу, что все окончено. Произошло. И не стыдно будет теперь перед свахой и матерью и свекровью.  И у них, наверное, будут дети. И сын, и дочерь.

Отпустили морозы и Савва свозил на санях Таньшу в Коробово. И по накатанному снегу добрались и до Савкиной заимки. И вот тут уже , отдохнувший и успокоенный после свадебных волнений, Савва в отдельной светлице всласть потерзал и полюбовался таньшиной плотью. Все было по-другому.Не было стыда, как с Фросиньей, не было и минутного порыва и острой жалости, как с с далекой девчушкой- татаркой. Они, совсем молодые, начали облюбовывать и привыкать к ласкам друг друга, и Таньша , другой крови и другого народа, исподволь , и откуда прознала? ублажала Савву неведомым, доселе ему, неискушенному сугубо, как будто, приглашая в запретный мир.
Весна выдалась солнечная. У же в апреле стояла сушь. Ни единого дождя. Кое как отсеялись, и почасту ходили крестным ходом, сожидая живительно влаги. Но и в мае ходившие высоко в небе облака не проливали ни капельки на тверскую землю. А у соседей, как назло, перепадали шумные ливни, и на Москве. И в Ярославле , и на новгородчине.
От бревен, прокаленных солнцем несло сухим жаром.
Савва, меняясь в дозоре , бежал спешно в терем навестить Таньшу и тещу.
Порешили, что надобно рубить на новую избу, але там терем какой малый, лес.
Можно было бы и из Коробова навести бревен, но возить было далеко. Савва, ныне переведенный тысяцким в старшую дружину, мотался по княжеству гонцом.  И недосуг было заняться хозяйством.  Ночами падали далекие звезды. Старики крестились со страхом и сулили скорые беды. А беды были уже рядом.

Черный бор хитрые новгородцы так и не дали. И на угрозы князя Александра наказать за непослушание и крамолу, дерзко отвечали, что князь ныне им не указ, и что ноне угроза от свеев им пострашнее будет, а до поганого Узбека им дела нет.
Князь собирал думу и хмуро выслушивал сбивчивые советы бояр. Было ясно, что даже если потрясти сундуки вятших  - и купцов, и и бояр, и смердов, дань сполна не соберешь.  Узбек же подозрительно молчал. И это тревожило еще больше. Молчала и Москва. Соглядатаи доносили, что князь Иван почасту ездит в Орду, а Узбек снова затеял поход в Персию. Одна отрада была, Литва и Ольгерд не беспокоили рубежи княжества и гости торговые и в Тверь из Литвы, и из Твери в Литву ездили без опаса.
Анна, великая княгиня, вдова Михайлы Святого, как могла , окорачивала сына в его, почасту непродуманных и поспешных приказах. И , особенно в ссорах с боярами.
Вечерами приходила и увещевала:
- бояре и отъехать могут. К Ивану, или там в Нижний или Ярославль. Земли на северах полно. Кто кметей даст?
Но князь отмахивался и гневал:
- пущай идут! Я их и собаками вослед потравлю!

Наконец, на исходе мая мая пошли дожди. Воздух на Твери от частых пожаров и копоти посвежел. Враз пошла в рост луговая трава. Едва дождавшись ведра, Савва со Станятой одвуконь отправились в боры , рядом с тещиной деревенькой метить сосны на терем. Боярыня Марья наказала старосте зятю не перечить, а лес подобрать добрый.
Староста Онисим, нестарый еще мужик, лысый, с окладистой бородой настороженно встретил    тверян  у избы. Долго выспрашивал про цены на рожь и репу, лен и холсты. Все сожидал, будет ли зять хозяйки баять об ордынском выходе. Но молодцов интересовал только лес, и старик облегченно вздохнув, отправился в окрестные боры.

В лесу, еще горячем от недавнего пекла, остро пахло хвоей, смолой и болиголовом. Онисим, бывалый плотник, нюхал красноватую и шершавую кору сосен, ковырял палкой у корней, задрав голову, навскидку прикидывал длину бревен. Короткой секирой рубил засечки. К полудню отметили десятка три отменных сосны и присели на пригорок у ручья.
- что рубить то будешь, Савва...избу але терем какой?  Если избу, то созови меня с сыном..мы вместях ордынский выход отработаем..серебра нет..еще в зиму боярыня съестной припас оставила и серебро затребовала. А нонеча , пока с рожью, да со льнами не управимся, серебра не жди. И то, ежели купцы заезжие цену дадут...
- да ежели татарин не пойдет и все не пограбит...-хмуро поддакнул Станята.
ээ, парень, об этом думать не смей! И трех лет не прошло, как Кавгадый все подчистую выгреб..
- не один...с московлянами..наше село московски ратники на приступ - брали..матерь с сестрой в полон увели...еле спас..-добавил Савва.
Лес сам рубить станешь, але мужиков созовешь?
- Рубить надоть по осени..как рожь свалим, так и рубить почнем..а сам ли, либо с твоими мужиками...незнамо, как получится...и впрямь, беды але нахождения басурманского бы не стало-баял помрачневший Савва.

После свадьбы, видимо, прознав о событии, прислали мордовские родичи подарки: Таньше тяжелый наборный поясок из червоного золота, а Савве кривую татарскую саблю из дамасской стали с костяной рукояткой в виде рыбьей головы с зеленым камнем вместо глаза. Подарки привез старый знакомец по Орде, Негаш.
- Прими , Мазава для дочери и зятя подарки от Князя Эргеша. И для тебя. Вот.
И положил на стол тяжелый кошель с серебром. Вечером в тесном кругу болтали на своем языке. Пили темное греческое вино. Савва ничего не понимал и хмурился. Таньша озорно поглядывала на суженого и звонко смеялась. Наутро Негаш также тихо и незаметно исчез.

Тумены Узбека, гонимые с одной стороны турками, с другой восставшими персами, спешно отступали. И снова этот братец, Шевкал дрогнул. И первыми повернули его изнеженные вином и женщинами сотники. Простые пастухи в бараньих шубах, помня яссу чингизидову, яростно рубились.Побежит один, всему десятку конец. Побежит десяток, всей сотне загнут ноги к затылку, покудова  спинная кость не хрустнет..Шевкаловы сотни побежали , сминая и наводя непорядь среди стоявших насмерть степняков. Где великие богатуры чингизидовы? Один рык Субэдея сводил с ума и своих и врагов, а эти...так бы и бежали, ежели бы не остановил турок  тумен Тинибека, старшего Озбякова сына. Осыпав наступающих турок тысячами стрел, а  попутно и своих беглецов,  пальнув из впервые купленных у генуэзцев пушек,  ордынцы , рассыпавшись лавой, с криками « Хуррах», яростно врубились в ряды сельджуков.  Сеча длилась полдня, пока сначала турки , а потом и персы не дрогнули.
Тинибек не стал их преследовать. Сил было слишком мало. Разграбив по пути Тебриз, ополонившись и товарами и рабами, и скотом, поредевшее войско татар двинулось на север через земли лезгин и аланов.

Озбяк, хмурый и соредоточенный, сидел на кошме с непроницаемым лицом.
Вести, полученные от Тинибека были неутешительны. Едва вырвавшись из Персии с многочисленными проторями, потеряли весь обоз с со скотом , награбленным добром и серебром. Объединенное войско аланов, лезгин вкупе с отступившими от Орды половецкими ханами разметали потрепанные тумены. Шевкал и Тинибек все еще добирались к Сараю.

- грязный шакал, трусливый пес! - яростно шептал Озбяк о своем двоюродном брате. Он вытащил из ножен кривую саблю и свирепо рубил все , что попадет род руку.
Видя ярость правителя, попрятались слуги и жены, наложницы и дети. Лишь Джанибек, еще совсем юный, сидел поодаль и наблюдал. Ему не быть ханом. Перед ним на трон сядет старший брат, любимец отца, Тинибек. Уже воин. А вот  Шевкала давно пора наказать.
- Отец, -тихо окликнул Озбяка Джанибек.
- Серебро должны урусуты...коназ Александр, пусть Шевкал поедет и привезет. Не привезет, казни обоих. Пусть все знают, что ты не только велик, но и справедлив!

Озбяк остановился на очередном яростном взмахе...
- а этот мальчишка не так глуп..постой..мать его из семьи простого сотника..он вспомнил, когда впервые увидел ее, скачущую на иноходце, словно женщина -воительница из Омировых сказаний*. Он тогда погнался за ней..но тщетно. Она ускакала, смеясь, и на прощанье сбросила рукавицу для соколиной охоты. Нукеры спустя два дня нашли ее и привели. Спустя час прискакал и отец. Вошел не церемонясь в шатер.
Сильный, крепкий, на кривых ногах. Степенно поклонился, приложив руку к груди.
- отпусти дочь, Хан. У тебя хватает наложниц из других племен. Я из бедного, но уважаемого рода. Предки мои воевали бок о бок с Темучином. Хочешь взять дочь в жены, бери. Наложницей не будет тебе. Иначе умрет.
Озбяк молчал, но дочь отпустил. Долго вспоминал ее, стремительно уходящую за горизонт...Через две луны сам приехал в юрту сотника, ел , сидя на кошме вареную баранину, неспешно беседовал. Подарил сотнику шубу, матери постав бухарской зендяни и шелк из далекого Чина. Пригнал сотню овец и молодую верблюдицу. Все по неписаным степным правилам. Привез в шатер и долго разглядывал румяное лицо с насмешливыми раскосыми очами.
 И вот сын, Джанибек..такую же как мать жену выбрал. Тайдула была такая же озорная и отчаянная наездница.
Но наследником будет..и трон возьмет старший сын, Тинибек. Как они поладят? Не перережут друг друга? О плохом не хотелось думать.
Вот у урусутов и бог один...и порядок в наследовании есть, а как за власть на Руси бьются. Власть. Какое тяжкое бремя.  И кровь.

Озбяк притянул к себе сына и долго смотрел в очи. Но ничего там не увидел.
Как обычно, после ярости наступало безразличие и усталость.

Тинибека и Шевкала вывели из под удара и окончательного разгрома бродники.

Сотник, бородатый казак , знал в предгорьях все потаенные тропки. Ночью, когда лезгины, авары и аланы, загнав в западню ордынцев, тоже уставшие до изнеможения, спали, татары, обмотав тряпками и холстиной копыта коней, исчезли.
Потеряв восемь тысяч , Тинибек и Шевкал вернулись в Сарай в начале апреля 1327 года.
Озбяк на этот раз, спокойный и невозмутимый, призвал обоих в шатер. Никого не было. И только Джанибек, как обычно,  сидел рядом с отцом на кошме, и молчал.

- Тинибек, поезжай в Каракорум и набирай там истинных воинов. Не этих изнеженных баб, бурдюков для сладкого ширзского вина, которые позорно бежали. И поделом им. - шепотом молвил Озбяк.

- А ты, вонючий шакал, сын шакала и лисицы, возьмешь три сотни и отправишься немедленно в Тверь, к коназу Александру.
И привезешь мне все серебро, много серебра! И черный новгородский бор, и весь выход с урусутских княжеств, и передай коназу, сына пусть шлет старшего..в Сарае жить будет.
Шевкал пал ниц и пополз целовать сапоги Великого Хана. Он уже и не чаял остаться живым.

Савва, повесив пестерь на шею, пошел босыми стопами по еще зябкой от зимнего холода земле. А кому сеять в Савкино? Надо бы Федоту, он старше. Дак колченогий. Горсть зерна, описав широкий полукруг легла на вспаханную землю.
- Кыш , проклятые! - Дуняшка и Настена бегали рядом,  отгоняя грачей. Подлая птица! Так и норовит склевать сбереженное семенное зерно. Будет хлебушко по осени, ежели...
Вчера вновь прискакал Негаш. Поведал, что, мол , грозен нынче и зол на русичей Озбяк. Даней нету.  И шлет на Русь Шевкала. Шевкал, собака, хуже зверя. Ни мать, ни старика, ни дитя малое не пощадит.
Мазава отвела Негаша в княжеские хоромы. Да скоро он и вернулся. На вопрос Мазавы отчего так скоро, ответил:
князь Александр на Гедемина надею имеет. Не быть бы беде.
И отъехал в мордовские земли.
 
Князь Иван неспешно ходил по горнице в мягких сапогах. Натруженные ноги гудели, но прилечь и отдохнуть было недосуг. Киличеи московского баскака прискакавшие утром, доложили о подходе Шевкала. Баскак тотчас, встревоженный , прервав охоту, ввалился поутру ко князю.
Иван повел бровью и все, кроме княжича Семена вышли из горницы.

- Беда, коназ, идет эта собака, помесь шакала и лисицы..Шевкал. За данью идет. Нет для него ни чести багатурской, ни степных законов, ни памяти великих предков. Как бы не обезлюдил он твое княжество. Думай, коназ ,думай!
И ушел пыхтя и переваливаясь на кривых ногах.

-задобрить,улестить, дать серебра, нет....этого надо встретить по чести...
а может, прибить, отравить...и тогда вся Русь будет помнить меня...а не тверского Михайлу..  а далее что..разор княжества...Семушку в Орде кончат, стойно Дмитрия тверского..
Вошел тысяцкий, Протасий Веляминов. Глянул остро. Молвил....:
- Князь- батюшка! ( батюшка...смех...в отцы мне годится..), не зазри...на вымоле, купца из Литвы сняли с челна..весь в черных шишках..не черная ли болесть к нам идет?!
Решение пришло мгновенно:

-Запирай ворота, жги костры, бей в колокол.... надо град спасать...
Боярин понимающе расхмылил и было повернулся исполнять..
- подготовь казну и подарков всяких...сам Шевкала вс тречу...под Серпуховым...или где там подалее..

Шевкала встретили еще за Окой, в степи...одетые во все черное дружинники Ивана , ехали и размахивали тлеющими еловыми ветками.
Гонец, из баскаковых татар,увидев ордынские сотни, поскакал навстречу.
Подъехав к царевичу, соскочил с коня, упал ниц, залопотал по своему.

Царевич поверил. Долго и испытующе вглядывал в непроницаемый иванов лик, перебирал золотые корабленники и диргемы, ссыпал из руки в руку розовый жемчуг. Где то в груди страх перед неминучей болестью сменился упокоением...
коназ Иван верный слуга..спас.
Ордынские сотни огибая московские деревни и села, городки, под мерный и тягучий звон колоколов...шли на Тверь. Кормы для татар и сено и ячмень для лошадей предусмотрительно складывались на окраинах деревень.
Князь Иван Московский все предусмотрел.

Тягучая, с посвистом, длинная стрела впилась в горло углежога. Мужик повернулся, увидел раскосое лицо татарина, прохрипел: -Федюшка, скачи в село, басурмане!
Паренек охлюпкой вскосил на гнедую кобылу и уворачиваясь от колких еловых веток, низко пригибаясь, поскакал в сторону села. Но было уже поздно. Сотня ордынцев полукольцом охватила первое, на границе с московской землей, тверское село. Бабы заголосили по избам, когда татары с гиком помчались по улицам села. Мужики, те что были в поле, мчались в село и попадали в цепь окруживших их ордынцев.  Однако ж знака грабить и убивать сотник в дорогом седле и тимовых сапогах не давал.
Мужиков, детишек и баб, ордынцы в тычки выгнали к маленькому, на взгорке, храму. Иные, не удержавшись, завидев молодую и пригожую девку, тут же у крыльца насиловали. Привычно. Молодые голосили, изворачиваясь от вонючих и грязных бусурман, но после ударов плетью умолкали, сжав зубы. Взрослые бабы и не упирались. С задраным подолом, бездумно глядя в посеревшие бревна изб, сожидали, когда очередной ордынец сделает свое дело. Из века в век, свой ли, чужой ли мужик, ставил их раком , ублажая свою изголодавшуюся плоть.
И веяло от от этой привычности такой свинцовой безысходностью, такой тоской, такой рабской покорностью, что даже Шевкал недовольно повел плечом  и приказал толмачу сказывать урусутам.
- Коназ Ваш, Александр не платит дань Великому хану Узбеку. Баб и детей я забираю с собой в Тверь. Пусть коназ Ваш выкупает их. Не выкупит, отгоню как баранов Кафу, на продажу. Кто дойдет. Мужики, коли хотят остаться здесь, пусть несут серебро. Не будет серебра, не будет и голов на их плечах.
От этой немногословной и жуткой речи знатного ордынца, мужики, гомонившие и равнодушно взиравшие на непотребства татар, которые они творили над их бабами, разом замолкли. И побрели по избам, окруженные ордынцами, вскрывать свои скрыни. Жизнь серебра дороже.

Так, село за селом, собирали и гнали баб и детишек шевкаловы конники ко Твери. В исходе третьего дня Шевкал подошел ко граду. Несколько тысяч полоненных баб и девок, малых детишек, голодных и измученных жаждой, повалились на траву у стен града. Сердобольные тверичи несли хлеб и вду полонянникам. Татары не перечили, изредка похлестывали лениво не в меру смелых тверичей, поивших и кормивших иных , даже и родичей. Ополонились по деревням и селам и серебром, и скотом, и плотью бабьей.

Сын Тудана, внук Менгу-Тимура, большой и грузный, Шевкал торжественно въезжал в Тверь. Впереди трех сотен своих ордынцев.
У красного крыльца, пристойно встреченный Александром даже не слез с коня.
 На пиру, в княжьих горницах, вел себя как как завоеватель города, заздравные речи не слушал, князя перебивал и громко и непотребно смеялся над речами великих бояр.
Потом встал, обвел всех своим рысьим взглядом и молвил:
- баб своих не выкупите, всех в реке утоплю, серебро Великому Хану , коназ , к исходу третьего дня собери! В тереме твоем буду жить сам  а ты поезжай за данью..княгиню свою мне оставь!
И заржал, довольный шуткой своей.
Побелевший от гнева князь, растерянный и поникший, едва отбил от наседавших наглых и пьяных ордынцев казну и детей своих, стал собираться в свое родовое село. Едва дал наказ боярам выкупить баб и детишек, да не лезть на рожон. А ордынцы, рассыпавшись по городу, в торг уже срывали колты с баб, богатое одеяние с купцов и бояр. В торгу брали все что понравиться.
И никто не смел перечить и сопротивляться. Покорные в своем страхе мужики: купцы и холопы, кмети и посадские, бояре и княжьи слуги взирали, как и жен и дочерей тут же , на лавках и у крыльца раскладывали и даже не насиловали...просто брали..как покорных рабынь.

Онуфрий Олексич в ярости мерял горницу своим грузным телом. Половицы жалобно скрипели под грузом окольчуженного тысяцкого. Вбегали и выбегали кмети с новыми вестями о грабежах и непо требстве..а тысяцкий, как повязанный в нетях тетерев...повязанный....повязанный...
Кликнул:
-с десяток молодцов мне сюда..да ярых  и крепких!-
Вбежал старшой молодших дружинников.
- собери десятка два кметей, по граду рассыптесь..и при непотребстве...не рубите..а вяжите нехристей и прячьте по ямам..опосля повинимся...да разберемся..и поите их..поите поболее , вина и медов не жалейте!


Савва примчался в Тверь к исходу дня, когда ополонившиеся и обожравшиеся ордынцы поутихли. Через посадские сады и огороды пробрлся в тещин терем. С замиранием сердца увидал у коновязи с десяток чужих коней. Какая то баба в татарском одеянии вышла в двор и стала внимательно осматриваться. Повернулась в сторону Савки. Он узнал ее. Это была Таньша. Окликнул едва слышно. Она всплеснула руками и кинулась к изгороди. Потом потащила в избу.
 В горнице сидел Негаш и Мазава в татарском одеянии.
- Едва успел за Шевкалом..взял полсотни своих...где то грабят вместях с ордынцами..что князь Ваш..?
- У князя под рукой три тысячи воев...а сделать ничего не может...Матушка княгиня Анна баит...терпи мол..Щелкан град порушит...а княжество сохранишь..
а окуп и дань?
- Да где там...серебра нет..новгородцы улестили пирами..а серебра нет...легковерен наш княже.. В ночь вывезу вот матерь и жонку в село...та ордынцев нетути..а сам к тысяцкому, на службу..
В это время отворилась дверь и вбежал  Станята.
- тысяцкий созывает, Савва, мигом соберись, оружно чтоб...
Савва яро сверкнул зраком и хрипло молвил:
-Оборони , Негаш, моих  ...и своих, дождись меня до ночи!
Мазава, доселе, сидевшая в креслице и молча наблюдавшая за разговором мужиков, молвила:
- Погоди Савва,- и вынула из маленького поставца серебряную пластинку.
- Вот, возьми...коли тяжко будет...и схватят...покажешь ордынскому сотнику..пайцзу эту. Нашему роду от хана Бату дадена на вечные времена.
Сгинь, но сохрани. Да переоденься..вот ..в мордовский халат и сапоги короткие. За ордынца сойдешь. Ступай.
Савва тиснул бросившуюся на грудь ему молодую женку и выбежал вон..

- Боярин! Ордынцы идут! Вбежавший в горницу Савва яро глянул на тысяцкого.
Сколь?
- Десятка три!
Пущай заходят...
Вбежавшие в горницу монголы, остановились и остолбенели. Сотник с задранной  вверх саблей, замер. На широком столе , уставленной блюдами, дымилась большая миска с вареной бараниной. Татары сглотнули голодную слюну. Грабить грабили, а вот пожрать нормально так и не сумели. Тысяцкий и окружившие его кмети широким жестом пригласили за стол. Ордынцы, чуть помедлив, стали рассаживаться за непривычные лавки. Кмети налили чаши.
Здрав буде , сотник!  Тысяцкий поднял чашу и выпил глоток.
Сотник залпом , жадно сглатывая, опружил чашу крепкого меда, и расхмылил:
- маладец, бачка..
через час , охмелевшие ордынцы, жадно лапали портомойниц и дворовых девок, которые ловко уворачивались от грязных и провонявшихся степняков, все подливали и подливали мед вперемешку с пивом. К вечеру до сотни ордынцев быля повязаны и спущены в ямы.

Шевкал сидел в княжьей горнице  и перебирал собранное серебро. Серебра было достаточно для него, но явно мало для Хана. Прошло два дня. Перепившиеся и награбившие добра и скота конники его где то попрятались.
валяются с урусутками, -презрительно подумал о воинах своих царевич
Сам он давно, еще с тех пор как ходил в Персию, попробовал и не расставался с мальчиками. Вот и сейчас, он ласково поглаживал привезенного с собою из Самарканда, юного, но уже испорченного взрослым непотребством, мальца.
Хлопнув в ладоши, позвал нукеров. Приказал готовить коней для выезда в град.
Медленно, объзжая уже распухшие трупы убитых русичей, Шевкал и свита ехали по притихшим улицам Твери. Иногда попадались, едва бредущие навстречу понасиленные женки и молодые девки. Иные без одежды, едва прикрыв стыд, отворачивались и прятались за избы. Воняло дымом сгоревших изб и внутренностями, тут же освежеванных овец и коров.  Орда варила мясо. Кое как побросанные тегили, сабли, пики и щиты вконец опившегося и нагулявшегося татарского воинства ввели Шеквкала в ярость. Он соскочил с коня и стал яростно хлестать плетью валявшихся на земле конников.
грязные собаки !, - орал он. Счастье Ваше, что урусуты еще более трусливы, чем вы, а то давно бы вам перезали глотки!
Ему и самому было на диво...почему эти оборуженные, крепкие на вид, урусутские вои, наверное неплохо владеющие и мечом и копьем, лишь молча наблюдают, отворачиваясь, как их женок и дочерей по хозяйски берут ордынцы.
Воля их коназа? Страх за свою жизнь? Их Вера?Холодок ужасного предчувствия  слегка пробежал по спине и тут же исчез.
А может это все неспроста?
 Но этих..потерявших гордый облик воинов великого Темучина..надо жестоко наказать...казнью древних.
Шевкал указал плеткой на одного из валявшихся на соломе ордынцев.
Двое слуг живо соскочили с коней. Ничего не понимающего пьяного , по одежде, волжского булгарина, завалили на живот и стали заламывать ноги к голове. Только тогда окружающие вои стали понимать, что им грозит. Мигом протрезвели и с ужасом наблюдали бьющегося в конвульсиях собрата.
Раздался тихий треск. Воин обмяк и повалился беспомощно на пыльную землю.
 
И тем не менее, царевич приказал собрать сотников в терем князя.
Пришли только двое. Третий, сказывают, гуляет в тереме тысяцкого. Эти двое, которые с ним прошли и Персию, и аланские походы, были хмуры и немногословны.
-Надо уходить, хан. Озбяку есть что привезти...и коней и рухлядь, и серебро. И рабов в Кафу для ромеев и фрягов. Нас мало. Урусутов много..но они молчат и не сопротивляются. Странно все это.
- Поезжай ты, Кульпа, и спроси коназа Александра, когда он привезет дань Озбяку. Не привезет к полудню, людей, поиманных в селах, казню, храмы бога урусутского пограблю.
Кульпа , сотник, в куньей, явно пограбленной шубе, молча кивнул, и пятясь вышел вон.
-А ты, Абулхаир, разыщи Темира. Завтра к ночи уходим. Пущай сотню свою соберет.

А Темир, пьяный..и замотанный в  кошму, повязанный крепким вервием, валялся в подвале вместях с другими ордынцами..и покуда спал.

В этот день, пятнадцатого августа, праздник Успения Богородицы, несмотря на нахождение ордынское, явились в град на богомолье еще и из окрестных сел.
Савва, накануне отправив в село Коробово Таньшу, к утру встретил Негаша, оборуженного и верхоконного.
-Плохо, Савва. Коназ ни окуп за смердов не дал, ни казну для Озбяка не привез. Шевкал зол, как собака бешенная. Беды не миновать. Какой то соглядатай из слуг княжеских нашептал царевичу, что тысяцкий сотника повязал и в подвале держит. Спасай с дружинниками боярина. Я теперь тебе не помощник.-
И ускакал со своими конниками.
Савва, в мордовском халате, не остановимый ордынцами, почти беспрепятственно добрался до терема Онуфрия Олексича.
А здесь уже началась сеча. Десятка три ордынцев отбивались от кметей молодшей дружины. Тысяцкий, яро рубивший татар, крикнул Савве,-
-Подь на вымол, тамо кабы смердов не начали топить как щенков...собери воев по граду, споро, а то...-
И яростно врубился в кровавую сечу.
А град уже восстал. Иным казалось, что это они, увидев как татарин в остроконечной шапке, стал обирать оклады с икон, прихватывать парчевые ризы и дорогое паникадило, не выдержали и в быстрой сече порубили в куски ордынца, другие, завидев, как татарин, тащит от церкви молоденькую девчушку за косы, приговаривает:
-скоро церкви ваши на мечети переделаем! Будете нашему Богу молиться- не раздумывая разваливали топорами степняка. Савва же наскоро собрав молодших. Комонно ринул на вымола. И вовремя.
Кульпа повязав детишек с бабами, уже бросал под вой и крик сотен обезумевших от страха и боли русичей. В воду.
Жаром и ненавистью залило град Тверь. Увидев как оружный отряд кметей врезается в толпу татар, плененые смерды частью бросились спасать тонущих . А другие обезруженные, вцепились в остолбеневших от внезапного нападения ордынцев. Как ни крутились они среди толпы обезумевших баб и мужиков, кроша нападавших саблями и пиками, вмиг все было кончено.
Перекошенные лица воев, неистовые глаза изнасилованных женщин, все кричало и взывало об отмещении.
Звонари тут же забили в набат. И началось. Повязанных татар рвали на куски. Срамные места рвали у живых- вот тебе за понасиленную женку мою!

Шевкал услышал о бунте слишком поздно. Ухо уже попривыкло к истошных крикам баб...и он не обратил внимания на странный звук.
Мерный , тяжелый, вызывающий необъяснимую тревогу.
Это же колокол дома урусутского Бога! Удары зачастили, как шаги бегущего человека...выскочив с обнаженной саблей в горницу, он увидел горсть своих ордынцев, запирающих ворота княжеского двора на засов. Повсюду, то там , то здесь через тын лезли обезумевшие ордынцы, которые отбивались от наседавших русичей. Около полусотни татар рубили кое как оборуженных мужиков. Под ударами тяжелого бревна ворота распахнулись наконец. И уже оборуженные вои князя ворвались во двор. Ордынцы, визжа и матерясь по своему, умело расправлялись с тверянами.
Но силы были слишком неравны. Все новые и новые толпы озверевших мужиков и баб врывались во княжеский двор. Едва три десятка успели заскочить в терем и закрыться. Остальных, увечных и взывающих о пощаде рвали в клочья.

Князь Александр получил известие о бунте супротив ордынцев , едва услышав тревожный гул тверских колоколов.
Напрасно, и великая княгиня Анна , и бояре сдерживали и увещевали князя, зная его бешеный норов. Просили, умоляли не принимать на душу бесчинства шевкаловы. Поутихнет, пограбит...понасильничает...и уберется. Не впервой. Совсем недавно Кавгадый с московлянами озоровал. Пронесло.

Князь во град въехал неспешно. Поглядел на бездыханные тела смердов и купцов в торгу, на вымоле послушал вой баб , рыдающих над младенями..

Какая то женка , расхристанная, кое как прикрывшая срам..цеплялась за стремя князя и молила:
-Князь-батюшка, оборони!

Въехав во двор собственного терема, понял, что Шевкал в его руках. Понял, что все его существо, вся его княжеская гордость и достоинство будет порушено здесь, что никогда тверской народ не простит ему, ежели он отпустит Шевкала с миром.
И губить дружину свою понапрасну в последней сшибке князь не хотел.
В веках и не помнит никто, что сказал он, когда с горящей головешкой ли, кто подбежал с готовностью, а может в жаре августовской занялось пламя.
А может , попросту по движенью бровей смерд ли, воин  ли запалил терем.
Не знает никто. И не помнит. Но то что сгорел Щелкан со своими ордынцами, доподлинно известно.

Последнее, что помнил Шевкал, в безумстве сбивая с себя пламя, это лик урусутского Бога, пронзительно глядящего с иконы, которая отчего то не горела...
Лик был беспристрастен  и суров.

Озбяк узнал о шевкаловом сожжении очень скоро. Но по обыкновению своему,а может, по трусости, идти тут же на Русь, и жестоко отмстить за брата, не решился.
Всю раннюю осень кочевал вдоль Дона , размышляя , кого посадить на Русь.
Суздальского коназа Александра, шумного богатыря, очень похожего на своего тверского тезку, или московита Ивана, тихого и неприметного, послушного...
Но надобно эту Тверь прежде наказать! Жестоко наказать!
И уже в зиму пять туменов ордынских, а такожде, московская и суздальская рати вошли в тверскую землю. Недолгий пир победы над ордынцами был на тверской земле.

Загонной широкой ратью прошлись захватчики по землям от Ржевы до Кашина, и даже новгородские земли порушили.
Погибло и померзло и детей и стариков в ту зиму великое множество. Босых и голодных гнали в полон. Да что Орда...так же свирепствовали и московиты и суздальцы...грабили , насиловали, жгли.
Православные. И бегали тверские батюшки, умоляя пощадить люд тверской. Да где там...Разве что князь Иван крепких мужиков выкупал и на земли свои селил.
Оскудела и омертвела тверская земля на долгие годы.
Годы и годы потом поминалось, где какая стояла деревня, какое село, от которых тлько кусты да бурьян, да мелколесье.

А князь Александр с дружиной и ближними боярами ускакал в Великий Новгород, а потом во Псков. Оставил град тверской и земли на братьев, Константина и Василья.
А и что он мог измыслить? Против него была вся земля. И Орда. И долго еще бродил он по землям литовским в ожидании своего скорбного часа.

Снега по самые кровли засыпали несколько изб в лесу.
Вечерело. На двор, окруженный крепким тыном, вышел, прихрамывая на левую ногу мужик.  Из избы пахнуло теплом. Оглядевшись по сторонам, мужик зашел под навес и подбросил сена фыркающей лошадке. Достал краюшку ржаного хлеба и протянул к морде лошади. Мягкими губами лошадь осторожно взяла и сжевала душистую вологу. Благодарно потерлась о плечо хозяина.

Мужик вернулся в избу. За широким столом сидели несколько бородатых смердов. Двое, видно были дружинники. Окольчуженные. Жадно жрали горячие щи. Крупно кусая краюхи хлеба.

Бабы сидели поодаль, смахивая слезы. В главе стола сидел в рясе священник.

В долгой стишине, наконец, молвил:

- оба села , Савва, сожгли московиты. Вот все, кто здесь есть, это то, что осталось от Панино и Коробова. Ежели б не твое Савкино, лежать всем нам в сырой земле.
Савва, морщась от раны на ноге...стрела ордынца таки достала его прошлой зимой, ответил:
- что ж отче Василий, надо все начинать сначала...слава богу, жена, мать..и вот....Егорка , живы-здоровы.
Как потверждение сказанному , малыш на руках у Таньши, шевельнулся и громко, в тишине грохнул мужицким пуком.
Бабы засмеялись, мужики расхмылили бородатые лица.
- Неси мать, пива- негромко молвил Савва, надо все обмыслить, как дальше жить будем.

* Озбяк (Узбек)- Хан Золотой Орды...около 1311-1340гг.
*Князь Ярослав — отец Великого князя Тверского Михаила, старший брат Александра Невского.
*Аланы- предки нынешних осетин, потомки сарматов
* Гедемин - Великий князь Литовский
*фряжское вино...итальянское...фряги -выходцы из Генуи, Венеции, Рима..
*Гульбище- балкон.
*Вымолы- пристань
* портомойницы - прачки
* Серегер - Селигер
* свея- шведы
*Раковор- битва под Раковором, где войско князя ДмитрияАлександровича, сына Александра Невского разбили тевтонских рыцарей.
*Руда — кровь
* новина - новый урожай
*тегилей- верхняя одежда воина с нашитыми металлическми пластинами
*протори- расходы, затраты.
*омировы сказания-Поэмы Гомера