Дневник Шуры Елагиной. Продолжение 15

25 Февраля.


Колесо завертелось.

Сегодня занесенных в ксенофонтовский список собрали в малом зале для воспитательной беседы.

Со стороны шкрабов присутствовали только директор и учительница обществоведения. Она как всегда блеснула пролетарским красноречием и пообещала обеспечить каждому несмываемое пятно на биографии.

Делается это очень просто. В ваше личное дело заносится запись о том, что вы пассивны в общественной жизни, занимаетесь саботажем общественных мероприятий и не имеете твердого материалистического мировоззрения… а все, что написано пером, не вырубишь топором: личное дело прошито, страницы пронумерованы.

Плохую характеристику исправить невозможно никаким образом, она будет сопровождать вас повсюду с большевистской прямотой, неумолимо и неотступно  извещая все уровни и ударные эшелоны рабоче-крестьянской власти о темной и вредительской сущности характеризуемого элемента.

Директор сидел, как на иголках, кстати и некстати вставляя то «да-да» и «разумеется», то «совершенно верно» и «само собой».
 
Тут появился товарищ Петя с доброй и открытой комсомольской улыбкой.

Он специально отпросился с фабрики, чтобы сказать, что все забыл и совсем не обижается на тех, кто кидал в него скомканными бумажками.

Бывало с ним и похуже.

Больше всего он хочет, чтобы мы все были друзьями. Ничто так не объединяет друзей, как общее дело. Поэтому он надеется увидеть всех нас в рядах сознательной и передовой молодежи, где есть место труду и веселью. Мы сами поймем, как это здорово. Зачем сидеть по темным углам со стариками и старухами, когда перед нашим поколением открываются светлые коммунистические дали, когда можно дружно и вместе, с хорошими бодрыми песнями, с плакатами и лозунгами, под гармонь с барабаном… и т.д. и т.п.

Обществоведница расчувствовалась и сказала, что на самом деле не желает никому записи в личном деле и плохой характеристики.  Вне всякого сомнения, многие оказались замешанными в это безобразие по нелепой случайности и не должны отвечать за него наравне с зачинщиками. Она  с удовольствием найдет время для  разговора наедине с любым школьником или школьницей, которые искренне сожалеют  о том, что приняли участие в срыве репетиции всегородского пролетарского праздника комсомольской Пасхи.

После этого нас распустили.


Кланя сказала, что товарищ Петя хороший, хотя и запутался в комсомоле, и что не нужно было кидать в него бумажками.

Может, и не надо, я, кстати, ничего не швыряла, но бумажки не кирпичи.

И что значит, «хороший»? Приятно улыбается?

Кланя меня просто удивляет своей непосредственностью.
 
-Ты еще скажи, что он дуся, - предложила я. Это была шутка, но Кланя надулась и ответила, что со мной невозможно разговаривать из-за моей язвительности.

Я думаю, что довольно глупо доверять красивым улыбкам и добродушному обращению. Все это может быть наигранным. Хороший человек или плохой, можно определить только по его делам. А на деле товарищ Петя собирается испортить людям праздник, издеваться над их чувствами и жечь чучела священников, один из которых - Кланин папа. Я уж не говорю о более серьезных вещах.

Если товарищ Петя не верит в Бога, это не значит, что Бога нет.   

И что значит «запутался в комсомоле»? 

По-русски это - «запутал себя сам». И нечего делать из него невинную жертву обстоятельств. От того, что кто-то «очень хороший» запутался в большевизме столько людей погибло, что и не сосчитать, а остальным просто житья не стало. (Не знаю, зачеркивать или нет?)

Честно говоря, я даже не представляю, что это за счастливое будущее такое, из-за которого нужно так… ( Здесь уже точно зачеркиваю).

То, что Карл Эдуардович обрисовывает как грядущее мировое устройство мне совсем не нравится. Не хочу быть ни листиком, ни веточкой, ни винтиком в отлаженном механизме, пусть сам в своих механизмах крутится. Наверное, не зря Шлоссер с ним не раскланивается, может, и не из-за аптеки вовсе.   

Что-то я разошлась не на шутку.

Было еще одно  событие.

По дороге домой меня неожиданно догнала Марья Тимофеевна.

- Елагина, постойте, куда вы несетесь с такой крейсерской скоростью?
   
Мы остановились у мануфактурной лавки. Машера не стала ходить кругами и сразу спросила, что я думаю о комсомольской Пасхе.
 
Я ответила, что Пасха комсомольской не бывает.

Машера усмехнулась.

- Значит, участвовать не собираетесь?

- Нет, конечно.

- Не боитесь последствий?

Я сказала, что не знаю, может и боюсь немного, но это не имеет значения. К тому же, я не одна, у меня есть друзья, которые думают так же, как и я.

- А если ваши друзья испугаются и вы останетесь в одиночестве? - спросила Машера.

Это был очень больной вопрос.

Я сказала, что верю в своих друзей, а те, кто струсил, уже отсеялись, хотя это было очень неожиданно и неприятно.

- Елагина, - сказала Машера. - Это не конец. На вас будут давить очень упорно. Я хочу, чтобы вы знали, что многие преподаватели на вашей стороне, но есть и другие, для которых сломить ваше сопротивление дело принципа. Я не буду углубляться в этот вопрос, умному достаточно. Знайте, что мы придумаем что-нибудь. Главное, чтобы вы не сдались. Даже, если вас останется двое.

Она замолкла на мгновение, а потом добавила:

- Даже, если вы останетесь одна. Даже если у нас с вами  ничего не получится. Все равно не сдавайтесь. Это важно для вас. 




                (Продолжение следует)   
                http://www.proza.ru/2014/05/19/1778