Светский лев Толстой

               
                Светский лев Толстой

Лев Николаевич Толстой очень любил крестьянских детей. Поймает ребенка – и давай его гладить по головке. Ребенок кричит, а он все гладит, и глаза добрые-добрые …

Но это уже было в достаточно солидном возрасте.
А в юности Лев Николаевич очень увлекался вином, цыганами, дворовыми девицами и карточной игрой. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать его ранние дневники.
Впрочем, будем справедливы – он не только грешит, но и мучительно кается, пытаясь побороть свои страсти…


               Души ужасные порывы

«1850.8 декабря. (Москва). Пустившись в жизнь разгульную, я заметил, что люди, стоявшие ниже меня всем, в этой сфере были гораздо выше меня; мне стало больно, и я убедился, что это не мое назначение. Может быть, содействовали этому тоже два толчка.

Первое – проигрыш Огареву, который приводил мои дела в совершенное расстройство, так что даже, казалось, не было надежды поправить их; и после этого пожар, который заставил меня невольно действовать. Отыгрыш дал же более веселый цвет этим действиям. Одно мне кажется, что я стал уже слишком холоден. Только изредка, в особенности когда я ложусь спать, находят на меня минуты, где чувство просится наружу; то же в минуты пьянства; но я дал себе слово не напиваться»…

(Между прочим, двадцатидвухлетний Толстой проиграл Огареву, своему соседу по поместью, очень крупную сумму – четыре тысячи рублей). 

«24 декабря. Правила. В карты играть только в крайних случаях»…
«29 декабря. Живу совершенно скотски; хотя и не совсем беспутно, занятия свои почти все оставил и духом очень упал»…
«1851.17 января. Денег у меня вовсе нет; за многие же векселя срок уже пришел платить… Чтобы поправить свои дела, из трех представившихся мне средств я почти упустил, именно: 1) Попасть в круг игроков, и, при деньгах, играть. 2) Попасть в высокий свет и, при известных условиях, жениться. 3) Найти место, выгодное для службы»…

«20 марта. Две главные страсти, которые я в себе заметил, это страсть к игре и тщеславие, которое тем более опасно, что принимает бесчисленное множество различных форм»…

«13 июня. Я продолжаю лениться, хотя собой доволен, исключая сладострастия. Несколько раз, когда при мне офицеры говорили о картах, мне хотелось показать им, что я люблю играть. Но удерживаюсь. Надеюсь, что даже ежели меня пригласят, то я откажусь».

«3 июля. Вот что писал я 13-го июня, и все это время потерял оттого, что в тот же день завлекся и проиграл своих 200, Николенькиных 150 и в долг 500, итого 850. Теперь удерживаюсь и живу сознательно»…
Об этом прискорбном происшествии Толстой жалобно и подробно отписал своей тетке Татьяне Ергольской. В Старом Юрте, где служил Толстой, офицеры только и делали, что играли по крупному. Он долго держался, потом как-то поставил копеечную ставку – и понеслось! Проигрался в пух и прах, раздал огромные векселя…

Недалеко от лагеря был аул, где жили чеченцы. Один из них, юноша Садо, постоянно приезжал в лагерь и играл. А поскольку он не умел ни считать, ни записывать, были офицеры, которые его бесстыдно обманывали. Сам Толстой никогда не играл против него и просил не приезжать, говоря, что его надувают – но отчаянный парень не слушался…

У самого Льва Николаевича дела были не лучше. «Вчера вечером я обдумывал свои денежные дела, свои долги и как мне их уплатить, - пишет он тетке. - Долго раздумывая, я пришел к заключению, что, ежели буду жить расчетливо, я смогу мало-помалу уплатить все долги в течение двух или трех лет, но 500 р., которые я должен был уплатить в этом месяце, приводили меня в совершенное отчаяние. Уплатить я их не могу, и это меня озабочивало гораздо больше, чем во время оно долг в 4 тысячи Огареву. Наделать долгов в России, приехать сюда и опять задолжать, меня это приводило  в отчаяние. На молитве вечером я горячо молился… «Помоги мне, господи», - сказал я и заснул… Утром я получаю письмо от Николеньки вместе с вашим и другими – он мне пишет: «На днях был у меня Садо, он выиграл у Кноринга твои векселя и привез их мне. Он так был доволен этому выигрышу, так счастлив и так много меня спрашивал: «Как думаешь, брат рад будет, что я это сделал»… и как трогательна преданность Садо… пожалуйста, велите купить в Туле мне шестиствольный пистолет и прислать мне вместе с коробочкой с музыкой… такому подарку он будет очень рад».


                Вечный проигрыватель

Однако вернемся к дневнику.
«20 марта 1852. Старогладковская. Действительно ли я стал лучше? Или это только такая же надменная уверенность в своем исправлении, которую я всегда имел, когда вперед определял себе будущий образ жизни?
Сколько я мог изучить себя, мне кажется, что во мне преобладают три дурные страсти: игра, сладострастие и тщеславие... Страсть к игре проистекает из страсти к деньгам, но большей частью (особенно те люди, которые больше проигрывают, чем выигрывают), раз начавши играть от нечего делать, из подражания и из желания выиграть, не имеют страсти к выигрышу, но получают новую страсть к самой игре – к ощущениям. Источник этой страсти, следовательно, в одной привычке; и средство уничтожить страсть – уничтожить привычку. Я так и сделал. Последний раз я играл в конце августа – следовательно, с лишком шесть месяцев, и теперь не чувствую никакого позыва к игре. В Тифлисе я стал играть с маркером на партии и проиграл ему что-то около тысячи партий; в эту минуту я мог бы проиграть все. Следовательно, уже раз усвоив эту привычку, она легко может возобновиться; и поэтому, хотя я не чувствую желания играть, но я всегда должен избегать случая играть, что я и делаю, не чувствуя никакого лишения.
Сладострастие имеет совершенно противоположное основание: чем больше воздерживаешься, тем сильнее желание»…

«1855.28 января. Два дня и две ночи играл в штос. Результат понятный – проигрыш всего – яснополянского дома. Кажется, нечего писать – я себе до того гадок, что желал бы забыть про свое существование»…

«6,7,8 февраля. Опять играл в карты и проиграл еще 200 р.сер. Не могу дать себе слово перестать, хочется отыграться, а вместе могу страшно запутаться. Отыграть желаю и все 2000. Невозможно, а проиграть еще 400 ничего не может быть легче; а тогда что? Ужасно плохо. Не говоря уже о потере здоровья и времени. Предложу завтра Одаховскому сыграться, и это будет последний раз»…

«12 февраля. Опять проиграл 75 р. Бог еще милует меня, что не было неприятностей; но что будет дальше? Одна надежда на него!.. Не живу, а проживаю век. Проигрыш заставляет меня немного опомниться».

«16 февраля. Проиграл еще 80 р.сер.»
«19 февраля. Проиграл вчера еще 20 р.сер. и больше играть не – буду»…
«6,7,8,9,10,11 марта. Я еще проиграл 200 р. Одаховскому, так что запутан до последней крайности»…

«25 августа. Сейчас глядел на небо. Славная ночь. Боже, помилуй меня. Я дурен. Дай мне быть хорошим и счастливым. Господи, помилуй. Звезды на небе. В Севастополе бомбардировка, в лагере музыка. Добра никакого не сделал, напротив, обыграл Корсакова…»
«2 сентября. Неделю не писал дневник. Проиграл 1500 рублей чистыми…Должен Розену 300 рублей и лгал ему»…
«10 октября. Нахожусь в лениво-апатически-безысходном положении уже давно. Выиграл еще 130 р. В карты. Купил лошадь и узду за 150. Какой вздор! Моя карьера литература – писать и писать! С завтра работаю всю жизнь или бросаю все, правила, религию, приличия – все».
«21 ноября. Я в Петербурге у Тургенева. Проиграл перед отъездом 2800 и 600р. перевел с грехом пополам на своих должников. Взял в деревне 875 р. Мне нужнее всего держать себя хорошо здесь»…   
Поэт Афанасий Фет записал рассказ Тургенева о пристрастии Толстого к картам: «Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во вся тяжкая. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой».


                Десять лет спустя рукава

В июле 1857 года Толстой в Баден-Бадене за пять дней проиграл в рулетку все свои деньги – 3000 франков, телеграфировал Некрасову и написал письмо Тургеневу, с просьбой одолжить денег. Получив от Тургенева деньги, он немедленно оставил их на рулетке и записал в дневнике: «Давно так ничто не грызло меня».

В 1862 году 7 февраля Толстой проиграл в карты 1000 рублей серебром в долг, после чего обратился к издателю Каткову с просьбой о деньгах, обещая сочинить за это роман из горской жизни. Так появились «Казаки». Позже Толстой писал Боткину: «…подумавши здраво, очень рад, ибо иначе роман бы этот, написанный гораздо более половины, пролежал бы вечно и употребился бы на оклейку окон».

После чего – все. Отыгрался, завязал окончательно. Счастливо избавился от сильнейшей игорной зависимости. Дух победил.

Что было дальше, вы и сами знаете – гениальные романы, напряженные нравственно-религиозные искания, истовое вегетарианство, непонимающая жена, отлучение от церкви, уход из дома, печальная смерть на глухой станции Астапово, вечная жизнь в литературе…

А в «Исповеди» Толстой написал о своих юношеских проказах абсолютно безжалостно:
«Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтобы убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство… Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком. Так я жил десять лет…»