Собачий язык

С тех пор, как мы живём в своём доме, собаки у нас не выводятся. Рыжие, белые, чёрные. Они приходили по одной и парами, весной и осенью, храбрые и трусливые, заискивающие и полные достоинства, молодые и старые. Но обязательно бездомные. Мы их ставили на довольствие, если надо,  подлечивали,  избавляли от глистов и клещей.
Но, к  нашему великому сожалению, подолгу они не жили. Кобели по весне  исчезали на недельку, приходили отощавшие, со следами побоев и покусов на морде и не только. Брызгал  им  на раны специальной собачьей зелёнкой из баллончика, возил к ветеринару. В конце концов, пустившись в очередной загул, пропадали навсегда.
Жила  замечательная собака Булка, ласковая к людям и беспощадная к крысам, за что ей прощались потоптанные грядки и потыренные тапки. Попала под машину.
Старого барбоса, наполовину беззубого, с негнущейся от старости спиной, мы спасли дважды. Первый раз, когда выходили его, тощего, буквально приползшего к нам на двор с двумя подгибающимися, неработоспособными  задними  лапами. Долго откармливали, защищали от других кобелей. Оклемался, заново научился бегать. Через год ему повезло ещё раз. Пёс не появлялся сутки, мы выдвинулись  на поиски и таки нашли его провалившимся в старый колодец на заброшенном участке. Вытащили, благо воды там не было. А прошлой зимой, уходя утром на работу, я обнаружил его в полынье в соседском пруду. Выловил, принёс домой, но он всё равно умер от переохлаждения. На третий раз чуда не произошло.
Булкиного щенка, блестящего, как хромовый сапог, чёрного кобелёныша, взяли в дом. Дивный аппетит и здоровая наследственность делали своё дело – пёсик рос, как на дрожжах. В три месяца у него встали ушки, в пять   он перерос мамку и начал просится погадить на улицу. Естественно, гулять с собачкой по деревне казалось мне глупым занятием, и я просто выпускал его из дома побегать, а через полчасика он заскакивал  обратно. Начали  приучать его к машине. Поначалу щенка укачивало и рвало, но, буквально через пяток поездок, безобразие прекратилось и он с нескрываемым удовольствием запрыгивал на заднее сиденье и ездил  с нами гулять по парку.
И тут случилось страшное. У нашего пёсика приключилось половое созревание, а вместе с ним проклюнулся и расцвёл пышным цветом  характер настоящего брутального альфа-самца. Он принялся доминировать над всеми попадавшими в поле зрения собаками, невзирая на пол и возраст. Лай, визг, рык и клочья шерсти. Практически ежедневно.
Но это, как оказалось, было полбеды. В бобике проснулся инстинкт Великого Охотника, причём всякие земноводные и пресмыкающиеся его не интересовали, зато такие теплокровные, как коты, мыши, крысы, кроты, птицы и  гастарбайтеры вызывали  совершенно безудержное желание изловить и загрызть. Стоило ему выскочить на улицу, вся окрестная живность спасалась, как могла: коты и птицы взлетали  повыше на деревья, грызуны закапывались в землю, гастарбайтеры отмахивались велосипедами.
Соседи потянулись с жалобами на собачий беспредел. Отмазы типа: «Мы его таким не воспитывали» не прокатывали. Пришлось мне, как лицу ответственному за содержание этих тридцати килограммов счастья, покупать рулон сетки, забивать колья и сооружать неслабых размеров вольер. Отныне пёсик лишался свободы передвижения, любой выход в свет – только на поводке.
Собачья жизнь устаканилась и покатилась в установленном порядке: утром прогулка и завтрак, вечером прогулка и ужин. Иногда – поездки в парк и к нашим друзьям на дачу. От круглогодичного пребывания на свежем воздухе шерсть стала гуще, а внешний вид ещё более цветущим.
Есть  у нас в деревне семейная пара – мадам Зина с мужем. Дети у них взрослые, самостоятельные, живут давным- давно отдельно, а вместо детей завела себе Зина двух собачонок. Не знаю, что за порода, но денег стоят, они даже щенков продавали как-то раз. Пучеглазые такие гладкошёрстные шмакодявки на дрожащих лапках. Летом им жарко, зимой холодно и круглый год охота поскандалить. Причём по фиг, с кем. Хоть с людьми, хоть с собаками. Каждый раз, как мы проходили мимо их участка, они писклявыми голосами облаивали нас с бобиком из-за забора, иногда даже просачивались наружу и пытались напасть. Ну, мой пёс, конечно, удивлялся такой наглости, что какие-то подмышечные крысенята ему так дерзят с вызовом, но я физического контакта не допускал, уводил его дальше по маршруту.
И вот, в одно прекрасное летнее утро, будучи в очередной раз с каким-то особенным остервенением облаянными это сладкой парочкой, мы вернулись с прогулки, зашли в вольер и я отстегнул поводок. Пёс извернулся, рванул у меня между ног к неплотно закрытой калитке и вылетел на свободу. Напрямик, через огороды и канавы, оскорблённый барбос помчался к своим обидчикам. Пока я добежал до Зининого участка, было уже поздно. Из-за забора доносился истошный собачий визг и громкие женские причитания, на дорогу летели доски, камни и матюги,  альфа-самец уворачивался, улыбаясь во всю пасть.
К счастью, убийство на почве личной неприязни не состоялось. Сучку вылечили зелёнкой. Зина через пару дней сделала мне сильную укоризну по поводу инцидента, я дико извинялся. Потом чёрт за левым плечом зашептал в ухо и меня чуть-чуть понесло:
- Зина, а ты знаешь, я ведь давно имею дело с собаками и немного понимаю их язык. Мой барбос, конечно, не прав, но ведь он просто не выдержал оскорблений.
- Каких оскорблений?
- А ты думаешь, твои собачки просто так лают?
- Конечно.
- Нет, Зина. Не просто так. Они же всё время обзывали его беззубым импотентом. Вот и пришлось покусать на первый раз. Да любой бы на его месте  обиделся.
Я насладился паузой, сделал озадаченной соседке ручкой и отбыл восвояси.

ноябрь 2013 г.