Не жаль пути пройденного 3 Как год - так ребенок

Никаких гимназий не кончала.
Бога от попа не отличала.
Лишь детей рожала да качала…

Только закрылись крашеные ворота за выходящей из двора повитухой Маркеловной, к дому гурьбой примчались с катушки ребятишки. Все облепленные снегом, разрумянившиеся они толпой ввалились в избу.

Бабушка Аграфена  приказала им быстрей забираться на печь, сушить рукавицы и валенки. Бабушка могла двигаться по комнате только со своей табуреткой, на которую она опускалась со стоном, жалея свои больные ноги. Детвора на печи скоро угомонилась и тихонько прислушивалась к разговорам  бабушки и матери. Мать с младенцем лежала на кровати за занавеской.

-Вот, весна уж скоро на дворе, как я сумею справиться с такой оравой,- с грустью промолвила роженица.
-Не горюй, Надюша. Бог милостив, вернется Иван, да и сват Григорий поможет. Вон и Петя с Лизунькой уже добрые помощники. А с робятишками да со скотиной мы с Лянкой справимся.
-Нет, дедушка Гриша меня в борноволоки нынче обещал взять, -  Подала свой голос Ляна.
-Из-за печи не лепечут, -  чуть не в голос оборвали её мать и бабушка.

Скоро в доме все стихло. Было слышно, как кряхтит, укладывает больные ноги грузная бабушка Аграфена. Мать переложила младенца в зыбку, подвешенную на пружине к кольцу в потолке, и пошла налаживать квашню.

Ляне не спалось. Она смотрела на кольцо с зыбкой  и помнила, что и в прошлом году там качала маленького Проньку. К коровьему рожку приматывала вымоченную коровью титьку. Наливала в рожок молока. Лянка умело подтыкала рожок пеленками, чтоб не держать руками. Можно было и хлебца, в тряпице размоченного дать пососать Проньке. Но больше ей нравилось выбивать из рожка прокисшее молоко. Она ловко откручивала с рожка соску, протыкала веретёшком содержимое и дула со всей силы. Простокваша разлеталась по сторонам, разгоняя сонных мух, которые постоянно кружили около зыбки. А Пронька ел мало, все  больше громко плакал и жидко перемазывал пеленки, после чего успокаивался и засыпал.

Проньку похоронили к началу жатвы ржи. Лянка знала, что младенец, который родился к лету –не жилец. Так говаривали все старухи. Да и как жить младенцу, если мать с утра то в поле, то в огороде, то на покосах дальних. Хорошо жилось, когда тятя был дома, а не на войне. Он отпускал Ляну к дедушке Григорию даже не на один день. А когда тятя уезжал в Ирбит, всегда брал её и других ребятишек прокатиться. Потом останавливал лошадь на краю деревни и говорил: «Робята, вон на дороге брошка, кто-то обронил. Ну-ка, подберите!» Все соскакивали с кошовки или саней и толкались найти и угодить Ивану Фотеевичу, тяте моему. Из города тятя всегда привозил гостинцы. А иногда наказывал матери: «Надежда, ты давай робятишкам сахарку. Откалывай от головы, чтоб они не голодовали».

Постепенно Ульянины глаза стали смыкаться, и она увидела своего тятю, как он подсаживал её верхом на любимую   дедову кобылу.
 
Наступала длинная зимняя ночь, за ней короткое утро  с новыми заботами у каждого   домочадца.