гл. 20. День рождения

  Назавтра все пошло своим чередом. Ряд моментов, которые выделялись из серых будней. Поднаторев в выполнении ежедневной массы процедур, я прославился, как главный специалист по внутривенным инъекциям. Ко мне зачастили жены и дети офицеров, кому были назначены капельницы и другие внутривенные процедуры, а вены были тоненькие, хрупкие, паутиноподобные. Не было случая, чтобы у меня кто-то не смог проглотить оливу зонда для забора желудочного содержимого и из    двенадцатиперстной кишки. Я уже не говорю о других процедурах, попроще. Начальник и врачи этим процедурам не препятствовали, а наоборот способствовали и рекламировали.

            Приходилось ходить и выезжать на квартиры по вызовам, как с врачами, так и самостоятельно, занимаясь процедурами от постановки банок и горчичников, до инъекций и перевязок. Это внесло некоторое разнообразие в мою службу. Отношение клиентов-пациентов было доброжелательное. Проколов с моей стороны ни разу не было. Появился кое-какой авторитет в глазах начальства и сослуживцев. Я еще иногда продолжал оформлять дембельские альбомы, но уже чисто, как для собственного хобби-развлечения в более-менее свободное время. Да и то или по большой просьбе или по дружбе.

             Наши дембеля - фельдшера почти отошли от службы по выполнению обязанностей в отделениях. Они готовились в отпуска, а для этого нужно было подготовить форму. Что такое подготовить форму к поездке в отпуск, знают все мужчины, кто служил срочную и ездил в отпуск. Помимо формы каждый себя уважающий должен был подготовить чемодан с подарками близким и любимым. Старшины и сержанты на старшинских должностях получали солидные для срочников оклады, до девяноста марок. Но и родственников много, а более-менее приличные подарки (по меркам военнослужащего срочной службы) стояли денег. Мы продолжали отдавать свои марки с ежемесячного оклада. Теперь, правда, по пять марок из пятнадцати.

              Я, Максимчук, Кушнир и трое молодых - Шершневу. Другие были закреплены за своими дедами. По-прежнему сверкал буркалами и сычал, иногда, кусяра Сукинцов, но руки у него уже стали коротки по отношению ко мне. Да и других забот  предостаточно у него, плюс к тому же молодняка было с избытком. Дышать стало легче. Продовольственные склады Недлицкого гарнизона я уже упоминал ранее, но здесь хочу остановиться на одном случае, который потряс не только меня,  всю дивизию. А в секретных телеграммах был известен наверняка и всей группе войск, кому это положено. Нам солдатам срочной службы, будь я рядовым какой - либо батареи вряд ли был бы известен этот случай. Но так как раненого офицера и труп солдата сначала доставили к нам в медроту, то от офицеров врачей кое-что узнали и мы, фельдшера.


          Солдат, рядовой «Г», прослужив пять месяцев осеннего призыва, стоял часовым. Охранял дивизионный продовольственный склад. Зима, пусть даже немецкая, но на пустой желудок прохладно. Особенно если портянки мокрые, а вместо тулупа шинель от какого -нибудь Лисовича. Да, если на ужин досталось сто граммов серого, как асфальт и кислого, как помои, картофельного пюре (без рыбы, без мяса) и кружка холодного чая.

         Стоял рядовой возле многократно опечатанных огромных ворот бывшей немецкой конюшни, судя по натоптанным на снегу следам сапог, долго. Топтался на месте, обошел вокруг склада только один раз. Снег свежий, на нем все было зафиксировано. Приглядывался к замку, пластилиновым печатям. И у него от голода и холода, от обид и оскорблений, причиненных дедами и сержантами и начкаром* лейтенантом, заехал ум за разум. Отомкнул «Г» штык-нож и начал ковыряться в замочной скважине. Замочек то хоть и большой, навесной и тяжелый, но старый, наверняка где-то 45-го года изготовления.   Взял да и открылся, а закрываться обратно не хотел. А голод и холод донимал.
 Сорвал солдат штык-ножиком ниточки-пломбочки, открыл калитку в массивной двери и зашел в склад.

        В темноте нащупал электрический выключатель. Щелчок и мертвенный свет дневных ламп стал заливать огромные залы. А там как в пещере Алибабы, чего только нет. Все есть. Хлеб и масло. Сахар и чернослив. Сметана и яйца. Тушенка и сгущенка. Консервы рыбные и мясные... и это только то, что не требует термической обработки. Почти все попробовал солдат. Ох, и поел как в последний раз в жизни.

      Вся кровь от других органов прилила к желудку. Нужно было переварить огромное количество холодной, жирной, плохо прожеванной пищи. В связи с дефицитом кислорода в головном мозгу (кровь занята другим делом) потянуло бедолагу в сон. Так и уснул на поддоне, в обнимку с автоматом, прислонившись к мешку с мукой.
Забыл солдат присягу и Устав. Забыл и о том, что часовых на постах, особенно ночью, проверяют ответственные, специально назначенные для этого дела офицеры. Майор «Д» из оперативного отдела штаба дивизии как раз в ту ночь был тем самым ответственным. Еще за метров пятьдесят он увидел свет в проеме калитки склада. Это его насторожило, но не настолько, чтобы вызвать дежурную смену. Решил заглянуть сам. Зашел в склад. Видимо, окликнул:
 -Кто здесь?
 Рядовой «Г» проснулся,  с перепугу и спросонья ответил автоматной очередью. Увидев, что натворил, солдат рванул через нижнюю бригаду к забору, который окружал весь гарнизон по периметру

        В одном месте забор, проходивший вдоль трассы, делал излучину, т.к. в него вклинивалась пустовавшая длительное время немецкая двухэтажная дача. Поговаривали, что в свое время этой дачей пользовался Геббельс. Преодолев забор в этом месте «Г» забрался внутрь дачи. На выстрелы сбежалось множество народа. По хорошо видным следам на снегу, быстро вычислили его место нахождение. Долго уговаривали выйти и сдаться.В ответ выстрелы. Пытались проникнуть  на дачу. Выстрелом ранило в бедро одного солдата. Вызвали немецкую полицию. Они также попытались захватить его, но был ранен в плечо один полицейский. Полицейские засекли его местопребывание и применили огонь на поражение.
Майор умер в медроте от ранений, несовместимых с жизнью, не приходя в сознание.


          Незаметно подошло пятое февраля, мне исполнилось ровно двадцать. Особо никого в известность об этом я не ставил, кроме близких друзей. Проявлений со стороны начальства к таким датам по отношению к другим военнослужащих срочной службы не замечал, а тут что-то случилось. Утром после развода я должен был заступать в родное отделение, но перед строем стоял исполняющий обязанности начальника отделения капитан Гайдунко, прапорюга Сукинцов и старшина Шершнев. Пошла команда:
-Равняйсь, смирно! Младший сержант Озерянин!
-Я!
-Выйти со строя на четыре шага! - командовал Сукинцов.
-Есть!
-Товарищи солдаты и сержанты! - это уже говорил Гайдунко, -сегодня вашему сослуживцу, и нашему боевому товарищу, надежному помощнику в работе врачей, отличному специалисту, младшему сержанту Озерянину, исполнилось двадцать лет.  С чем я его и поздравляю, и вручаю от имени коллектива терапевтического отделения скромный подарок.
     Здесь он пожал мне правую кисть и вручил карманные часы под аплодисменты в строю. После него по очереди пожали пятерню Сукинцов и Шершнев. Сукинцов при этом объявил мне (неслыханная редкость) выходной на весь день, с переодеванием в парадную форму одежды.

            Я держался скромно. Хотя было очень приятно. Переоделся. Проболтался весь день по городку. Внимательно изучил содержимое киоска «Союзпечать. Купил отсутствовавшие в те времена в Союзе  фломастеры. Побывал в магазине и чайной, купил конфет и печенья для друзей- товарищей к вечернему чаепитию. Днем ротный   фотограф Федя Болотов сфотографировал меня на фоне здания медроты. После обеда поспал. Вечером получил письма из дому и от любимой с открытками и поздравлениями. Чаепитие в комнате для VIP*-персон в целях конспирации перенесли на следующий вечер. Так и прошел крайний день во втором десятилетии моей жизни.

*начкар-начальник караула.
*VIP-персоны, это я образно. Тогда такой аббревиатуры у нас тогда и в помине не было.

            


см.ФОТО:Я зафиксирован в день своего 20-летия, напротив окон "ленкомнаты", и стенда "СЛАВА СОВЕТСКОЙ МЕДИЦИНЕ!".