18. Почему никто не смеет красть у Кишкомота

Кишкомот жестом указал на своего прихвостня, Флюса, который всегда служил его языком.

- Кишкомоту было весьма интересно узнать, - презрительно усмехаясь, произнес Флюс, в то время как все остальные судорожно глотнули воздуха и старались не слишком громко дышать, - что ты всё-таки знаешь о существовании таких людей, у которых не стоило бы красть. Потому что он имел все основания полагать, что уж он-то входит в число таковых.

- О, да, Кишкомот, так оно и есть, - заверила его Берта, настороженно косясь на меч.

Тут надо вспомнить, что Большегрудая Берта была устрашающей женщиной, чей гигантский бюст и внушительная воинская мощь наводили Ужас на весь Архипелаг. Однако даже эти Большие Груди знали, что значит поражение, и потому уныло сникли, в то время как Берта, стойкая, но недостаточно СМЕТЛИВАЯ, отчаянно искала убедительное объяснение тому, как же у неё оказался Воровской Дракон Кишкомота.

Тем временем Флюс продолжал:

- Любого, кто посягает на имущество Кишкомота, ждёт самая незавидная судьба быть проданным в рабство к Безобразным Кочевникам… или принесенным в жертву Небесным Драконам, если на Кишкомота не найдёт приступ милосердия. Так как же у тебя оказался Воровской Дракон Кишкомота, а, Большегрудая Берта?

Берта пыталась было встать между Кишкомотом и Воровским Драконам, в безрассудной надежде скрыть его от Смертоносного Вождя, но при виде своего Господина Воровской Дракон встрепенулся и стал потихоньку перемещаться по направлению к нему.

- СИДЕТЬ! – рявкнул Флюс, и Воровской Дракон тут же сел.

- Ну, теперь-то ты видишь? – шепнул Беззубик прямо в ухо Штормилки. – Это самый настоящий паинька!

- И вправду, - с неодобрением согласилась Штормилка. Она вздохнула. – И он служит самому настоящему паршивцу… и к тому же ужасно ВОНЮЧЕМУ паршивцу… я не понимаю, ЧТО же я в нём увидела?..

- Так что, Берта? – снова спросил Флюс, в то время как Кишкомот поигрывал мечом. – Что скажешь?

Наступила невыносимая тишина.

И вдруг Иккинг вежливо кашлянул. – Э-э, Вождь Смертоносный, Сэр, - учтиво произнес он. – Мне кажется, вы несколько ошибаетесь…

Кишкомот Смертоносный грозно нахмурился.

- Вполне естественным образом, я уверен, - поспешил сказать Иккинг, - но на самом деле здесь произошло не совсем то, что Вам показалось. Я и мои друзья похищали книгу из Публичной Библиотеки Остолопов, и кто же преследовал нас на спине этого Воровского Дракона, кто же, следовательно, и украл его, для начала? Вовсе не Большегрудая Берта, а Страшный Волосатый Библиотекарь…
Иккинг указал на лежащее ничком, расплющенное тело Страшного Волосатого Библиотекаря. Он был ещё жив: из вересковых зарослей слышалось его кроткое похрапывание. – Большегрудая Берта как раз арестовывала его, когда Вы появились.

- Блестяще… - прошептала Камикадза. – Просто блестяще… для мальчишки, конечно…

Страшный Волосатый Библиотекарь, несомненно, горячо отрицал бы это обвинение, но Страшный Волосатый Библиотекарь был не в состоянии вообще ЧТО-ЛИБО отрицать,  мирно похрапывая из своего мертвого сна.

 - На самом деле, - продолжил Иккинг, -  Вам следовало бы поблагодарить Большегрудую Берту, поскольку лишь только увидев это восхитительное создание, она поняла, что такое великолепное Секретное Оружие не может принадлежать никому, кроме величественного Смертоносного Вождя, то есть Вас, Сэр – потому-то она и расплющила этого типа. Не так ли, Берта?

- О, а… да, - спешно согласилась Большегрудая Берта. – Истинная правда.

Все затаили дыхание, пока Кишкомот Смертоносный переводил взгляд своих пронзительных голубых глаз, холодных и жестоких, как сам океан, с Иккинга на Большегрудую Берту и, наконец, на спящего Библиотекаря.

Он задумчиво пожевал костяшку своего большого пальца, а затем двинулся к Берте вместе с ужасающим мечом, сверкающим в его руке. Берта храбро вскинула голову, потому что Бой-Бабы смеются в лицо смерти, и посмотрела Кишкомоту прямо в глаза, ожидая рокового удара…
 
…но, к её совершенному изумлению, Кишкомот ПРОТЯНУЛ ей свой меч.
 
Затем он поклонился, сплюнул в вереск и поманил к себе своего прихвостня.
Хрюкнув что-то тому в ухо, он молча взобрался на Воровского Дракона.
Прекрасное создание тут же взмыло в воздух, моментально сменив окраску с зелени вереска на небесно-синий – и скрылось из виду.

- Кишкомот дарует тебе свой меч в благодарность за оказанную тобой услугу в поимке той бестолочи, что попыталась похитить его Воровского Дракона, – с усмешкой произнес Флюс. – Его, кажется, удовлетворила ваша история… Меня нет, но что поделаешь, не я здесь приказываю. СТРАЖА! – вскричал он, вытаскивая Срезателей Сердец из-за пояса Библиотекаря и добавляя их к своему арсеналу. – ДОСТАВИТЬ ЭТОГО НЕДОТЁПУ-БИБЛИОТЕКАРЯ К БЕЗОБРАЗНЫМ КОЧЕВНИКАМ!

Стражники встали по стойке «смирно», и один из их драконов, подлетев, взял обмякшее тело бессознательного Библиотекаря в свои когти и понес его в сторону запада.

Страшный Волосатый Библиотекарь проснется многими часами позже, в самом сердце земель Безобразных Кочевников, ещё более тощий, чем прежде, с ужасающей головной болью… и его настроение явно не улучшится, когда он поймёт, где оказался.

В утешение мягкосердечных читателей, если таковые найдутся и будут сочувствовать такой несправедливой судьбе, я должен напомнить о том, что Библиотекарь был исключительно неприятным типом, который своими Срезателями Сердец отправил множество неудачливых Викингов в Вальгаллу за не большее преступление, чем попытка украсть одну из книг Публичной Библиотеки, чтобы произвести впечатление на своих соплеменников. На вашем месте я бы не сильно сожалел о нём.

Флюс сплюнул на землю в той же отвратительной манере, что и его господин. Он явно не испытывал особенной жалости к Библиотекарю. – Нечего было засыпать, - произнес он с презрительной усмешкой, напоминая злобную жабу. – Повезло ещё, что на Кишкомота нашёл приступ милосердия. А что касается тебя, Берта… - предостерег он Большегрудую, - на твоём месте я бы больше не посягал на имущество Племени Смертоносов… вряд ли тебе ещё так повезёт в следующий раз…

Это были его последние слова; затем все Смертоносные Воины оседлали своих верховых драконов и покинули остров, оставляя за собой слабый, но всё ещё едкий шлейф запаха протухших карасей и тухлых яиц.