Дневник Шуры Елагиной. Продолжение 25

11 Марта

Завтра суд. Чувствую себя, как Хома Брут из гоголевского «Вия», словно стою на маленьком пятачке, а вокруг всякая нечисть. Мне всегда было жалко Хому. Нужно было крепко зажмурить глаза и молиться - и никакие упыри и мерзкие гномы с покойниками ничего не смогли бы ему сделать. Хома умер от того, что ему не хватило веры.

В Евангелии написано, что совершенная любовь изгоняет всякий страх. Честно говоря, не помню, кто это сказал.  Христу было страшно в Гефсимании, но Он молился и к нему пришел ангел, чтобы укрепить Его и ободрить.

Получается, что нужно прилежнее молиться, любить Бога и ближних, и тогда придет помощь свыше. С Богом понятно, с хорошими людьми тоже… а вот с плохими - только теоретически...

Сегодня «Петя» с «Митей» опять подсели к Кланьке в столовой. Она была какая-то перепуганная и только головой мотала. Товарищ Петя совал ей в руки какой-то листок, улыбался, в глаза заглядывал, а потом даже попытался обнять за плечи. Этого Кланька уже не снесла - опрокинула стул и убежала. Потом примчалась Галочка и говорит, что Кланька плачет в туалете на втором этаже.

Пришлось бросить кашу с конопляным маслом и мчаться наверх.

Вначале от Кланьки было трудно чего-то добиться, потому что она заливалась слезами и все время повторяла: «как он мог… как он мог…»

Потом оказалось, что мог - очень даже запросто.

Вся дружба с Кланей была затеяна «Петей» и «Митей» для того, чтобы она отправила письмо в «Красную Коммуну» о том, как отец принуждает ее верить в Бога, оббирает трудящихся и ведет контрреволюционную пропаганду среди своих прихожан. Все было уже написано Иваном Бесстрашным от Кланькиного имени.
Ей оставалось только подписаться.

Я бы, конечно,  на ее месте рыдать не стала, а просто плюнула бы «Петеньке» в рожу, но Кланька успела втрескаться в него по уши.

Вот уж, правду говорят... полюбишь и козла.

Хотя со мной это врядли случится.

Жоржик с Володькой считают, что я и Галочка должны сказаться больными и оставаться дома. Мне это сделать нетрудно, стоит только закашляться погромче, и папаша сразу помчится за доктором. Даже притворяться не придется - кашель так и не прошел, просто я стараюсь не обращать на это папашиного внимания, а то замучает досмерти банками и горчичниками.

Просто, я считаю, что прятаться недостойно.

Конечно, мне страшно, но не настолько, чтобы бросить своих друзей.

Володька ради меня жизнью рисковал. Это было глупо, но красиво. Жоржик… о Жоржике не буду много писать. Просто Жоржик мне очень нравится. С самого первого дня, как мы познакомились. Мы тогда играли в мяч у Прянишниковых. Галочка с Кланей тоже там были, но Жоржик кидал мяч только мне.

Раньше мне неудобно было даже думать о нем из-за Галочки, но она в последнее время только и говорит, что о Зиге Вельепольском.

Зигу я плохо знаю, хотя должна согласиться, что он очень даже интересный человек, несмотря на некоторое высокомерие.

Что будет завтра, не знаю... Надо не думать о плохом и надеяться на Бога. Первых христиан травили львами в римских амфитиатрах. Это намного страшнее, чем какие-то "Петя" с "Митей" с их идиотскими затеями, так что раскисать нечего.

Господи, помоги!.. Не хочу бояться... Противно и стыдно.

12 Марта.


Что сегодня было!..

Сейчас опишу все по-порядку.

К десяти часам в школу приехали люди из общества друзей газеты «Безбожник» с  двумя ящиками подарков и пролетарский писатель Иван Бесстрашный, который должен был выполнять почетную роль председателя суда.

Мы держались вместе, чем очень облегчили задачу учительнице обществоведения, которая сразу же указала на нас комсомольцам с писчебумажной фабрики, а они стали толкать нас к боковой лавке, над которой висела на кнопках  корявая надпись "Скамья подсудимых".

Марья Тимофеевна пыталась войти в зал, но ее не пустили: обществоведница наорала на нее, а один из друзей газеты "Безбожник" даже ударил локтем.

Это была беспримерная наглость.

Марья Тимофеевна осталась стоять в коридоре, и мне было хорошо ее видно сквозь открытую дверь. Машера подняла руку и пыталась подать мне какой-то знак, но я ничего не поняла.

Страха не было. Мне казалось, что все это происходит или не со мной, или во сне.

Весь зал был увешан плакатами, на которых мускулистые рабочие кололи штыками заплывших жиром буржуев, кулаков и служителей культа, а над сценой висел  кумачовый лозунг: «Долой царей земных и небесных!»

Ксенофонтов подошел к нашей скамье и не глядя в глаза, стал раздавать свои таблички.

Мне досталась «богомолка», Жоржику - «певчий», Володьке - «отсталый элемент», Зиге - «костельный служка».

Писчебумажные комсомольцы раскомандовались:

- А ну, надели! Быстро! Все равно всех заставим!

У меня вырвали табличку из рук и насильно напялили через голову, резанув веревкой шею возле уха.

Пятиклассники стали показывать на нас пальцами и смеяться.

Мы, не сговариваясь, взялись за руки. Даже Зига, стоявший со всеми, но немного осторонь, шагнул ближе к Володьке и протянул ему руку.

- Встать, суд идет!  - провозгласил Ксенофонтов.

Но никакой суд никуда не пошел, потому что в этот момент в коридоре случился непредвиденный переполох и в зал ворвалась разъяренная Ася Степенская, а за ней - инспектор подотдела соцвоса при губоно товарищ Косорылов и еще какие-то неизвестные лица.

Аська была красная, как рак.

- Немедленно прекратить! - заорала она, привычно взлетев на трибуну. - Все по классам! Большевикам и секретарю комсомольской ячейки писчебумажной фабрики немедленно в учительскую!

Товарищ Петя застыл с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.

Пятиклассники с грохотом опрокинули скамью и ринулись к коробкам с подарками, сбивая с ног всех, кто попадался на их пути. Две девочки упали прямо в картонный макет трактора «Коломенец», и их сразу же накрыло свалившимся со стены  лозунгом «Крестьяне, бросьте всякие обряды, обрядам только попы рады».
Писчебумажные комсомольцы шустро затерялись среди школьников, а друзья газеты «Безбожник» еле успевали отбиваться скручеными плакатами от наседавших на них пятиклассников, домогавшихся конфет и печенья, а не дурацких брошюрок.
 
- Девятый класс! В кабинет математики! - крикнула из коридора Марья Тимофеевна.

Мы стали пробираться к выходу.

Володька сразу же куда-то исчез.



Конечно, никакой алгебры не было.

Все спрашивали у Машеры, что случилось, но она отвечала, что может только догадываться.

Минут через десять появился Володька.

Марья Тимофеевна отругала его для порядка, он сел на место и сразу же шепнул мне, что все знает.

Оказывается, он сначала спрятался в туалете, а потом прокрался к учительской и слышал, как Аська Степенская орала на товарища Петю.

Товарищ Петя пытался лепетать что-то вроде «ну как же так, товарищ Ася, я же не сам… я же по вашему распоряжению… я же по согласованию…» на что Аська отвечала воплями « Не сметь путать меня в это дело! Да я никогда бы такого не допустила!» и «Ты у меня одним строгачом не отделаешься!»

Потом досталось на орехи и обществоведнице, и директору, которые только позорят ВКП(б) и дискредитируют советскую власть на местах, а бедная Ася, которая из кожи лезет ради победы мировой революции, должна краснеть и отдуваться перед наркомом просвещения товарищем Луначарским за перегибы в антирелигиозном воспитании школьников, допущенные в ее губернии какими-то полоумными шкрабами.

Сегодня утром она получила телеграмму из Совнаркома с требованием прекаратить давление на школьников первой советской трудовой рабоче-крестьянской школы и срыв учебного процесса, а также немедленно наказать виновных и доложить о принятых мерах в двухдневный срок."Так что организаторы будут наказаны со всей пролетарской строгостью!"   

Откуда Луначарский узнал о суде над религией оставалось загадкой недолго.

Папаша и Марья Тимофеевна встретили меня после уроков и мы пошли в «Версаль» к Февралеву, отметить позорное поражение противника.

Там мне рассказали все.
 
Оказалось, что Ник Петыч знал Луначарского по Киевской гимназии.

Папаша, которому было известно все с самого начала из рассказов Марьи Тимофеевны, написал письмо от имени родителей, собрал подписи и вчера вечером посадил Ник Петыча и Василия Андреевича с этим письмом в поезд на Москву, чтобы они могли попасть утром в приемную Луначарского.

Оба еще в столице, но судя по всему, план удался.

Мы выпили за это ячменного кофе и съели по пирожному. Папаша на радостях купил  нашей Амалии полтора фунта яблочного штруделя.

Да... еще одна новость... папаша и Мария Тимофеевна собираются обвенчаться.




                ( Продолжение следует)
                http://www.proza.ru/2014/06/11/1856