Параллели и перпендикуляры. Глава 2

огромная благодарность Эдди Реверс за чудесное соавторство
и конечно же, за возможность прожить этот день именно так


ГЛАВА 2

Шагая по бесконечным коридорам родного института, Тихомиров привычно погрузился в свои мысли. Забавно, что некоторые всерьёз считают его женоненавистником. И даже сочувствуют, утверждая, что в этом виновата его бывшая жена. Да, развод был тяжёлым… но как же невероятно давно это было!

Про развод знал весь институт, хотя Виталий Львович близкими друзьями на кафедре так и не обзавёлся, да и вообще – откровенничать и жаловаться не умел. И пить не умел и не любил, что тоже не способствовало сближению с коллективом. Но когда человек оказывается на грани нервного срыва – это заметно и без объявлений. Тем более, если у этого человека и в обычном-то состоянии все эмоции на лице написаны, что называется.

И всё-таки, несмотря на свою эмоциональную загнанность, ни одного срыва он не допустил - ни на коллег, ни на студентов. За что и удостоился звания «интеллигента», а не «размазни». Тихомиров умел прятаться в панцирь отстранённости, что его спасало. К тому же бороться при необходимости он тоже очень даже умел – просто его понятие этой «необходимости» частенько не совпадало с общепринятым. Он мог отстоять студента, свою принципиальную позицию, вообще – то, что ему было действительно дорого. Но он слишком ценил свой внутренний душевный комфорт, чтобы сражаться за лишний рубль, например. Потому и работы писал годами – в большей степени ради собственного удовольствия, чем для продвижения по карьерной лестнице.

Как истинный интроверт, свою внутреннюю жизнь Виталий Львович ценил куда выше статуса, мнения коллег, финансового благополучия и прочих «сиюминутностей». И то, что делало, питало его внутренний мир, Тихомиров возносил на пьедестал уверенно и бескомпромиссно.

Хотя история и была одной из его богинь, Тихомиров не стремился загнать всех в один хоровод с собой. Даже если его лекциями пренебрегали, никогда не досадовал – сам он удовольствие получал в любом случае, к тому же всегда находились студенты, которые заражались его искренней увлечённостью своим предметом. А те, кого «не зацепило» - ну что ж, бывает. Ведь и музыку не все способны любить, и поэзию не все чувствуют. За эту позицию студенты Тихомирова если и не любили, то уважали однозначно, поэтому из задумчивости его периодически выдёргивали раздающиеся от встречных молодых людей приветствия. Виталий Львович кивал в ответ, улыбался слегка заговорщицки – студентов он чувствовал более «своими», чем преподавательский состав; но стоило отойти на пару шагов, и он снова уходил под тонкий лёд своих мыслей.

Институтский буфет уже почти опустел, студенты разбежались по аудиториям перед началом очередной пары, а Тихомиров неспешно тянул дрянной растворимый кофе, по привычке глядя в сторону окна. Из полуподвального помещения были видны зелень газона и часть выложенной тротуарной плиткой пешеходной дорожки. Лежащие на них световые пятна от лучей невидимого солнца дарили ощущение летней жары и томного ничегонеделания. Как это похоже на прошлое лето: жалящий зной с самого утра загоняет свежесть в тень парков, день неспешно начинается с терпкого аромата свежесваренного кофе, в который вплетается жасминовый запах зелёного чая и свежей выпечки, и день этот огромен, бесконечен... Мужчина поймал себя на мечтательной улыбке, поставил остывший стакан на столик и хмыкнул про себя, вспомнив, как осенью коллеги, узнав, что он так никуда и не съездил, сочувственно качали головами: «Так и загнать себя недолго!»

- Можно же хоть в Турцию! Хоть на недельку!

Неделька? Да что там неделька в сравнении с ... да хоть с этими тремя месяцами безмятежного, невероятного счастья? Когда внутри тебя солнце не менее яркое, томительно горячее и вместе с тем чутко нежное, чем снаружи в небе? Это, дорогие мои, ни в одной турфирме не продаётся. Тихомиров вежливо выслушивал сочувственные причитания, кивая и думая: молодцы, что смогли выбраться из своей рутины, из осточертевшего быта и утомительных свар хоть на месяц, хоть на несколько дней!

Вообще Тихомиров гораздо чаще вёл мысленные диалоги с людьми, чем высказывался вслух. Потому как большинство окружающих всё равно предпочитали слушать себя. Поэтому же он избегал и откровенничать – не любил бессмысленных действий.

- Ты невыносим, ты всё время молчишь! – укоряла его Ниночка, теперь уже бывшая жена, а Тихомиров в ответ пожимал плечами и закуривал десятую сигарету за день. Законная по недоразумению, как он уже понимал, супруга трагически сжимала голову руками: - Мне нужен психиатр.

- Зачем?

- Рассказать ему, с каким сумасшедшим я живу!

Тихомиров вздохнул – Ниночка с её заявлениями была не самым приятным воспоминанием; да и пора было заканчивать свой послеобеденный отдых. Так что он поднялся и принялся дисциплинированно сгружать на поднос грязную посуду – впереди маячили ещё две пары, после чего надо было успеть зайти в магазин и приготовить ужин.

***

Фёдор Михайлович, стоя в коридоре и упираясь обеими руками в подоконник, смотрел в окно на улицу, где неспешным шагом или резвыми перебежками перемещались люди. Он поднял руку и посмотрел на часы – время обеда уже прошло, но перекусить все же нужно. Можно было и тут, в кафе, ещё что-то съестное найти после обеденного нашествия массы сотрудников, совместителей, вольных посетителей, клиентов и местной детворы из соседней школы, но нужно было заехать ещё в одно место, где Фёдор утром взял для размышлений красочные буклеты. Только он развернулся, направляясь к лестнице, чтобы выйти куда-то в город, как его тут же окликнул довольно зычный баритон.

- Фёдор! Вот ты-то мне и нужен, - даже не поворачивая головы, можно было с точностью до сантиметра сказать – это Рыков! Неугомонный и жутко правильный кадровик. – Есть дело!

- А съедобного ничего нет? Я бы съел, - пошутил психолог и сделал попытку интеллигентно «срулить». – Прости, я голодный, так что сейчас не могу тебе уделить время.

Сам Фёдор прекрасно знает, что от Рыкова невозможно отвязаться в первые критические двадцать пять минут. Вот по истечении этого срока шанс был, но небольшой. Кадровик страдал явно выраженным «комплексом Наполеона», при совсем невысоком росте и заурядной внешности мужчина обладал низким голосом и высокими амбициями. Он всегда и во всем старался показать свою значимость и, надо признаться, довольно сносно преуспевал в этом деле.

- Так давай вместе пообедаем! – обрадовался тот и хлопнул психолога по плечу, но в этот момент у него раздалась телефонная трель, и он отвлекся на разговор. – Рыков слушает!

- Вот и чудно, - еле слышно сказал Фёдор и незаметно стал пробираться вдоль стенки, пока его навязчивый визави разговаривал с невидимым собеседником.

Сделав два десятка шагов, мужчина повернул за угол и стал спускаться по лестнице, ведущей в холл на первом этаже. По дороге успел поздороваться с несколькими сотрудниками, получить комплимент от руководства за хорошо проведенный комплекс мероприятий для улучшения социального климата в коллективе, дойти до охранника на входе и даже дать маленькую консультацию по вопросу, как лучше пригласить очередную девушку к себе домой на «посмотреть детские фотографии». Уже на выходе из дверей здания у него начал играть до боли знакомый рингтон, и он, притормозив и переведя дух, нажал на кнопку.

- Да, - спокойным и вполне уравновешенным голосом ответил Фёдор, - конечно, не занят ничем важным… Конечно, могу говорить, ты же знаешь, я всегда для тебя свободен, - губы немного скривились в ухмылке, но беззлобно. – Ты же и так всегда в курсе, когда у меня тренинги… да, на сегодня закончились… да, немного устал… нет, не ел, сейчас как раз отправляюсь.

Фёдор Михайлович старался не пользоваться мобильным во время коллективных или индивидуальных занятий, ведь это было показателем плохого тона, констатацией непрофессионализма и выражением неуважения к персоне собеседника, поэтому он всегда в такие моменты ставил свой телефон в беззвучный режим, оставляя лишь вибросигнал для оповещения, что он кому-то нужен. Если обстоятельства позволяли, он мог в любой момент подсмотреть, от кого был входящий или СМС. На некоторые не хотелось отвечать даже при смертной скуке или после года, проведённого на необитаемом острове, а были звонки и сообщения, которые он ждал всегда, даже если он только что положил трубку после получасового разговора. Это не надоедало и всегда вызывало прилив блаженной эйфории…

- Конечно, слушаю! – встрепенулся психолог и опять влился в разговор после минутной слабости мечтаний. – Нет, сегодня не звонил. Я помню, что он муж моей троюродной сестры и что он хотел со мной посоветоваться. Но пойми, я не могу все на свете успевать, тем более, когда это нужно кому-то, а не мне… Да, я знаю, что вы общались, и она тебе все рассказала… Да, ты уже говорила, - Фёдор устало прикрыл глаза и облокотился о колонну, поддерживающую арку над входом. – Дорогая, у женщин это происходит естественнее, им присуща болтливость… Хорошо-хорошо, уговорила, сегодня же позвоню этому оболтусу.

Мужчина снова улыбнулся и шумно вздохнул. Большинство женщин, и правда, имели невероятную способность проговаривать сто пятнадцать слов в минуту, причем меняя темы через каждые две минуты и одновременно обижаясь, что им и слова не дают сказать. Он давным-давно это понял и даже научился с этим жить. Но порою мужчине хочется, чтобы и его кто-то послушал. Это Фёдор Михайлович изучил на личном опыте и не раз провозглашался «супер мужиком» или «настоящим другом» именно благодаря профессиональному умению выслушивать даже мужчин. Однажды это сыграло с ним «злую шутку» и даже поставило под сомнение его собственную профпригодность... Это воспоминание опять вызвало широкую улыбку, и психолог как бы сам себе покивал головой. В это время его снова вернули к телефонному разговору, дали ещё одно задание и отключились. Но блаженство тишины продлилось недолго, зычный баритон Рыкова опять побаловал барабанные перепонки психолога своим радостным: «А вот и ты! Хорошо, что догнал!»

***

Занятия подходили к концу, и Виталий Львович предвкушал неспешное возвращение домой по уже почти летним улицам, прикидывая, что надо купить на ужин. С тех пор как Ниночка исчезла из его жизни, он освоил тонкое искусство готовки и временами пытался создать нечто изысканное. А временами обходился полуфабрикатами и «быстрой едой». Но сегодня хотелось праздника: то ли погода способствовала, то ли пельмени с бутербродами надоели. Последние недели загруженность на работе не способствовала полёту творческой мысли в сфере кулинарии, а сегодня вот внезапно пробило под вечер.

«Пожалуй, плов! Или духовое мясо?»

Виталий Львович задумчиво побарабанил пальцами по столу, пока вечерники пыхтели над тестом, зарабатывая свой «зачёт».

«К мясу неплохо бы вина. Решено, сегодня будет классика, говядина с красным вином. И овощи!»

Тихомиров довольно улыбнулся и закинул ногу на ногу. Полюбовался на свои недавно купленные ярко-синие джинсы и решил, что ещё и побреется! Гулять так гулять. Этот чудесный вечер заслуживает того, чтобы его провели шикарно.

«Странно, почему при Ниночке не возникало таких порывов?» - рассеянно подумал мужчина и мысленно пожал плечами. Почему-то не возникало…

Тихомиров был увлекающимся человеком. В том смысле, что любимое дело могло захватить его настолько, что временами он не замечал, как пролетал день. В состоянии увлечённости он мог забыть о еде и сне и приходил в себя только с закатом, а то и с рассветом. Ниночка, бывшая жена, ненавидела эту его особенность:

- Господи, Тихомиров, тебе на всё плевать! Ты меня не замечаешь неделями! До тебя не достучаться. Виталик, когда мы последний ходили в кино?! Гуляли? Да просто телевизор вместе смотрели?! У меня муж есть или нет, я понять не могу?!

Тихомиров признавал справедливость обвинений и, скрепя сердце, шёл гулять с Ниночкой. Но мысли витали далеко, вместо удовольствия от совместного времяпрепровождения выходила какая-то нелепая маета. Желания не совпадали, направления катастрофически расходились, и виноват в этом был, разумеется, Тихомиров, рассеянный чудак «не от мира сего».

Телефон на столе завибрировал и пополз к краю. Отключив зуммер таймера, Тихомиров по привычке поднял очки на лоб, потёр переносицу большим и средним пальцами, после чего вернул очки на их законное место и объявил:

- Время истекло, господа студенты. Прошу ваши работы ко мне на стол.

Время, коварное время. Кажется, оно стоит на месте, ведь ничего не меняется, но однажды ты открываешь глаза и обнаруживаешь, что десять лет куда-то утекли. Ты всё тот же – свободный, очарованный, счастливый, только тебе уже сорок. И на мгновение становится жутко, хочется крикнуть – не так быстро! Почему так мало?!

- Почему так мало? – Виталий Львович поднимает взгляд с работы на сдавшего её студента. Тот с мрачным видом пожимает плечами и продолжает стоять у стола, вопросительно глядя на преподавателя. Тихомиров усмехается, качает головой и укоризненно констатирует:

-Ребята, вы обнаглели! Я понимаю, что работать и учиться это тяжело, но вы сами это выбрали. Я весь год шёл вам навстречу, но за просто так ставить вам зачёты – это слишком…

- Пересдача? – мрачно спрашивает вечерник.

- Разумеется, Евсеев, - слегка притормозил перед фамилией, подглядев на обратной стороне листка. Отложив работу, Виталий Львович откинулся на мягкую спинку стула: - Я так понимаю, что на лекции вы не ходили. По крайней мере, я вас не помню. Для таких случаев существуют конспекты, но, видимо, их у вас тоже нет? – дождавшись утвердительного кивка, Тихомиров продолжил: - Я дам вам свои, на выходные. Они очень сжатые, так что запомнить можно. В понедельник мы с вами по ним побеседуем.

Воспрянувший духом парень басит что-то благодарное, засовывает компьютерную распечатку в свой пакет и, окрылённый, улетает из аудитории. Тихомиров иронично хмыкнул и стал неспешно собираться – на сегодня всё, домой! Смешные они, эти мальчики и девочки… Придумывают себе из преподавателей каких-то монстров, сказочных драконов, с которыми надо сражаться за оценки и зачёты. Хотя… некоторые преподы им в этом усиленно подыгрывают. И даже как-то забывают в азарте, что и учителя, и ученики сражаются на одной стороне, а не против друг друга. Впрочем, люди вообще часто забывают, что они – на одной стороне.

Тихомиров любил историю за то, что она позволяла почувствовать корни, своё место в пространстве и времени; меняла неизбежную близорукость обывательского взгляда одного из миллионов со своей коротенькой, зачастую нелепой судьбой на грандиозную панораму судеб народов и, в конечном счёте, всего человечества, позволяя ощущать единство с этим самым человечеством. Знание истории разрушало отделяющую от мира стену из личностных проблем – или, по крайней мере, поднимало над ней. Это он и пытался донести до своих студентов, временами досадуя, что те циклятся на оценках, словно на высшем благе.

- Я женат на истории, - отшучивался Тихомиров от вопросов по поводу его затянувшегося холостого положения, но доля истины в этой шутке была значительная. К сожалению, Ниночку история не увлекала совершенно. Как и литература, и философия, и музыка…

- Мне это неинтересно! – кидала она ему словно обвинение.

- Хорошо, извини. Давай поговорим о том, что тебе интересно.

Ниночка успокаивалась и начинала сыпать мелочёвку про подруг, родственников, соседей, строить планы по приобретению дачки за городом для летнего отдыха – и Тихомиров чувствовал, что ему начинает выворачивать челюсти от зевоты.

- Ты опять меня не слушаешь!

- Слушаю. Ты говорила про Галочку…

- Валечку!

- Ну да, извини, оговорился. Так она всё-таки устроилась на работу в эту парикмахерскую?

- Тихомиров!!! Ещё месяц назад! Ты мизантроп какой-то! Тебя люди живые вообще не интересуют, только твои покойники драгоценные!

- Мы копали, копали и нашли прелестный череп! – смеялся Виталик. Первые года три Ниночка смеялась в ответ. Потом перестала. Её раздражение опасно плескалось и то и дело грозило выйти из берегов, а он всё чаще сбегал в свою башню из слоновой кости.

Последний год Тихомиров уже не шутил, просто молчал. Как молчат на поминках.

Он напрочь забыл, с чего началась в тот вечер ссора, но дальнейшие события врезались в память. Ниночка, его нежная Ниночка запустила в стену чашкой с отчаянным воплем полной безнадёги. И тогда он отчётливо понял – надо расходиться. Нельзя так мучить друг друга.

- Нинуль, послушай… успокойся и послушай! – взяв жену за руки, он помолчал минуту, давая ей остыть, и мягко сказал: - Прости меня. Я не оправдал твоих ожиданий. И никогда не смогу оправдать. Мы оба ошиблись… в выборе. Давай исправим это. Давай разойдёмся.

То, что за этим последовало, было ужасно. Виталий молча перенёс обрушившийся на него поток рыданий, крика, негодования и обвинений, чувствуя, что ещё немного – и он не выдержит, физически. Хотелось бежать, но бежать было некуда. В конце концов, буря всё-таки иссякла, сменившись дождиком слёз и жалобными причитаниями:

- Ты не можешь со мной так поступить! Неужели это для тебя так просто?! Виталик, давай хотя бы попытаемся! Если мы сами не можем договориться – ну давай обратимся к семейному психологу! Нельзя же так, ведь пять лет…

Измотанный до ваты в голове, Виталий согласно кивнул, подумав, что, может, и правда, через психолога будет легче.

Через несколько дней Тихомировы записались на приём, жена – в надежде сохранить брак, муж – с твёрдым намерением развестись. Виталий всё ещё любил Ниночку и жалел, поэтому не мог просто собрать вещи и сбежать. Ради того, чтобы смягчить расставание, он готов был перетерпеть даже довольно унизительную, по его понятиям, процедуру выкладывания их общего грязного белья перед третьим лицом.

Как же давно это было, подумал Виталий Львович, запирая аудиторию на ключ. Десять, целых десть лет назад! Вот только пролетели они невероятно быстро…


Рецензии
''Впрочем, люди вообще часто забывают, что они – на одной стороне. ''
Елки!!! Вышить крестиком, в рамку и на стену!!!

Любопытная 2   12.10.2015 08:17     Заявить о нарушении
Нравится? Дарю! Нет, не так... мы с моим обожаемым соавтором дарим тебе)
Да здравствует вышивка крестиком!
Спасибо тебе, Любопытная)

Олларис   12.10.2015 19:06   Заявить о нарушении