Удел убогого чухонца

Мы считали, земное и паренье души
Совместить воедино – посильной задачей.
Нас низвергнули в прах. Мы тоскуем в тиши.
Нас лишили иллюзий, мы стали богаче.


   Я с детства не любил собраний. На них говорили много, иногда страстно, но всегда – непонятно, о чем. Иногда кого-то клеймили. Иногда кому-то расточали подобострастие и пели лицемерные осанны. Но после окончания собрания чаще всего невозможно было объяснить не присутствовавшему на этом собрании человеку, что именно там обсуждали,  к каким выводам и решениям пришли. Главная же причина таких расплывчатых впечатлений состояла в том, что я вечно был занят весьма конкретными делами, а объявление о собрании непременно включало фразу «явка строго обязательна!».

Однако то собрание, которое мне предстояло ныне посетить, обещало быть совсем другим. Это было общее собрание прихода небольшой русской православной церкви такого же небольшого американского городка в Калифорнии. Уже это как бы само по себе исключало всякое принуждение, безумные страсти, оскорбительные выпады, не говоря уже об ультиматумах. Кроме того, оно касалось и меня лично.

В эту церковь меня привел мой друг много лет назад. Как человек, проживший большую часть жизни вдалеке от столиц, я не любил больших и холодных храмов с вечным людским столпотворением, в котором ты чувствуешь себя ничтожным муравьем , поэтому маленькая и аккуратная церковь под сенью огромного кряжистого дуба мне пришлась по вкусу. Еще больше мне понравились прихожане. Основу прихода, его, так сказать, фундамент, составляли благородного вида старики и старушки, потомки эмигрантов первого поколения, которые называли себя «харбинцами». Впрочем, ничего заносчивого и излишне чопорного в общении с ними не проявлялось. После непродолжительного периода знакомства, я был принят ими весьма милостиво, и между нами установились очень теплые отношения. Мы чувствовали себя одной большой и дружной семьей. Конечно, в любой семье бывают конфликты, ревность, обиды и прочие инциденты, на время омрачающие общую благостную атмосферу. Кто-то о ком-то что-то сказал вроде: «ходят слухи, что...». А то вдруг узнаешь, что из хора кто-то ушел в другую церковь. Бывает.

Обычно после воскресной службы мы шли в трапезную, где вкушали привычную русскую пищу – борщи, котлеты, пирожки, пельмени, гречневую кашу. Но главным было, конечно, общение со ставшими близкими тебе за эти годы людьми. В этом зале по особым дням звучала музыка, читались стихи, устраивались кукольные представления для детей. Два раза в год устраивались пасхальный и рождественский базары, сияли начищенные до блеска самовары, мужчины надевали вышитые крестиком рубахи-косоворотки, а женщины – яркие сарафаны, пели колядки. Коренные американцы валом валили на эти наши зрелищные мероприятия, столь разительно отличающиеся от привычной для них жизни.

Это воскресенье начиналось совершенно обычным образом. После службы мы пошли в трапезную, отведали пирожков с капустой по случаю Великого поста, а ровно в час началось собственно собрание прихода. За сдвинутыми в линию столами сидел директорат. В центре восседал батюшка в сиреневой камилавке с серебряным крестом на груди. Слева от него располагалась молодая поросль, главный меценат церкви и весьма энергичная женщина в роли секретаря собрания. Справа сидели церковный староста – необыкновенно приветливый старик, глава сестричества и представительного вида финдиректор со слегка усталым, видимо, от подписывания весьма ответственных бумаг, взглядом. Всего в приходском Совете по списку было 42 человека. Для открытия собрания необходим кворум – 21 член Совета. Подсчитали присутствовавших, недостает одного голоса. Срочно послали за ним, отыскали где-то на территории церкви и наконец начали заседание.

Заслушали отчеты бухгалтера, финдиректора и главы сестричества. Отчеты были бравыми, содержали многочисленные благодарности всем, кто помогал и скороспешествовал. Они сопровождались непременными аплодисментами и закончились примерно через полчаса. Следующим в повестке собрания был вопрос об утверждении нового Устава прихода, потом должны быть перевыборы Совета директоров и прием новых членов. Вначале батюшка сделал небольшую интродукцию, из которой следовало, что во всей Америке (правильнее было бы сказать – в Соединенных Штатах, но это уже мелкие придирки) остались лишь две православные церкви, которые не отвечают стандартам ОСА (Orthodox Church in America). Поэтому утверждение нового Устава имеет единственной целью приведение в соответствие этих двух выпирающих из общего благообразия реликтов. Однако, по этому поводу имеются и иные мнения. Поэтому он передает слово финдиректору.

-Уважаемое собрание,- начал тот свою речь.- Я тщательным образом проштудировал оба Устава – старый и новый – имея целью выделить, что нового содержит предлагаемая версия и чем нас может не устраивать предыдущая, по которой наша церковь живет вот уже 60 лет. Поскольку текст Устава написан на английском, а я к тому же и не юрист по профессии, я мог не улавливать все тонкости используемых там терминов, поэтому я прибег к услугам профессионала, известного специалиста по Гражданскому Праву. Этого же профессионала пригласили на собрание еще два члена Совета директоров нашего прихода, включая сестричество. Итак, в результате анализа я пришел к следующим заключениям. Наш старый Устав отражает историю прихода. Церковь наша была построена ее основателем, преподобным отцом Федором, и после его смерти она перешла в дар приходу, который и является по настоящее время единственным ее собственником. Позднее члены прихода своими взносами выкупили и землю, на которой она стоит. Поэтому наша церковь в хозяйственной жизни живет по принципу самоокупаемости как бесприбыльная организация. Она не получает ни цента от епархии, но сама перечисляет указанной епархии 10% от всех своих доходов, а также содержит семью священника, назначаемого епархией нашему приходу. Новый же Устав полностью устраняет все принципы самоуправления, что я и докажу ниже. Никакое решение нашего общего собрания или собрания церковного Совета не имеет силы без утверждения его Ректором, то есть настоятелем церкви. Самое же интересное содержится в пункте 7, который гласит: «По решению епископа члены прихода могут быть приписаны другому приходу». Иными словами, чисто теоретически нас могут выставить на улицу, не спрашивая нашего мнения, а церковную собственность стоимостью более 8 миллионов долларов, скажем, продать, ибо теперь она переходит в собственность организации ОСА, о которой члены прихода, внесшие немалую лепту в его обустройство, имеют весьма отдаленное, можно сказать абстрактное представление, примерное такое же, как и о последнем китайском императоре. Конечно, мы любим нашего батюшку и всецело доверяем нашему владыке, но сегодня мы имеем дело с одними представителями ОСА, а кто будет завтра – о том никому не ведомо.

Далее финдиректор еще с полчаса перечислял многочисленные пункты нового Устава, которые подтверждали сделанные им выводы. К концу своей речи он стал говорить более эмоционально, торопился, не желая затягивать свой доклад многочисленными мелкими подробностями. Его несколько сбивало то, что батюшка начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу. Когда он закончил, батюшка спросил, есть ли вопросы по докладу. С вопросом вылез седовласый, но еще не старый мужчина:

-Вот тут уважаемый Георгий только что сказал, что, мол, нам был предложен новый вариант Устава, но это же безличное предложение. Чтобы обсуждать его, хотелось бы сначала узнать, кто конкретно готовил этот Устав?

-Я готовил,- ответил батюшка.- Как я уже объяснил ранее, я рекомендовал принять этот новый Устав, чтобы привести прежний в соответствие с общей практикой, имеющейся в православии, и вы все просто обязаны принять его, если вы называете себя православными христианами.

-Вы нам все хорошо объяснили, батюшка,- продолжал по-русски седовласый,- но Ваш ответ породил у меня новый вопрос и даже недоумение. С одной стороны, Вы говорите «recommended», а с другой – «you have to». Я, конечно, не знаток тонкостей английского языка, но в моем понимании эти два термина имеют противоположный смысл.

Батюшка нетерпеливо махнул рукой, и седовласый сел на место. Чтобы сосредоточиться с мыслями, он снял с головы фиолетовую богослужебную камилавку и поставил на стол перед собой.

-Я буду говорить по-английски, потому что здесь присутствуют прихожане, плохо говорящие по-русски. Прежде всего, я хочу объяснить  вам, что есть такое – православное христианство, и чем оно отличается от других христианских конфессий. Я сам из семьи баптистов и хорошо знаю, что у них нет иерархии в нашем понимании. Община правит всем, обладает всей полнотой служебной и хозяйственной власти, все должности выборные. В православии же есть строгая иерархия. Я здесь присутствую не просто так, я представляю здесь нашего епископа, отца Иллариона, а вместе с ним мы для вас суть представители Господа нашего Иисуса Христа.

Указательный палец батюшки назидательно покачивался из стороны в сторону, а голос его приобрел жесткие металлические нотки:

-Здесь вам не Советский Союз, в котором все вопросы можно было решать на собрании путем голосования. И я вам не Чарли Чаплин, кривляющийся на подмостках на потеху публике. У вас нет выбора... Нет, у вас есть единственный выбор: или вы принимаете новый Устав, в котором Ректор обладает всей полнотой власти в приходе, или я объявляю, что вы не христиане, и я попрошу его преосвященство забрать меня от таких прихожан. Мы обсуждаем этот вариант Устава уже полтора года, и никаких сдвигов не видно. Мое терпение давно истощилось, поэтому я предлагаю сейчас же начать голосование. У вас только три возможности: голосовать за новый Устав, против него или воздержаться. Прошу начать голосование.

В толпе прихожан начался ропот. Послышались возгласы: «Кто и с кем обсуждал Устав? Да еще полтора года. Почему мы об этом не знали?». Кроме того, когда потомкам белой эмиграции назидают, как школьникам-двоечникам: «Здесь вам не Советский Союз» - это им очень обидно. А уж фраза: «Я вам не Чарли Чаплин!..» - это просто плевок в лицо, заранее предполагающий, что они, такие-сякие, двуличные. ходили к батюшке на исповедь, а сами втайне держали его за Чарли Чаплина. Но все эти высказанные и написанные на лицах недовольства пресекла энергичная дама, секретарь собрания:

-Новый Устав был разослан всем членам приходского Совета. Кто не читал, это их проблемы. Итак, кто за принятие нового Устава, прошу голосовать. Так, раз, два... восемь. Теперь голосуют те, кто против. Прошу встать, чтобы я могла вас пересчитать. Раз, два, три... десять. Вы тоже против?.. но вы еще не член Совета. Когда примут, вот тогда и будете голосовать. Совсем сбили меня. Прошу еще раз подняться голосующих против. Раз, два... де... А Вы что? Вы уже не против? Прекрасно! Вы уже воздержались. Замечательно! Так, голосуем еще раз. Кто против? Раз, два... девять.

Батюшка сидел бледный, словно окаменел. Внезапно он вскочил на ноги, швырнул камилавку на пол и решительно выдохнул:
-Так. Я еще не голосовал...

-Но по старому Уставу, который ныне действует, Вы не имеете права голоса,- заикнулся было финдиректор.

Желваки заиграли на лице батюшки, лицо его исказила гримаса нестерпимой боли. Он с грохотом отшвырнул ногою стул, на котором сидел прежде и бросился вон из трапезной с воющим звуком: «У-у-у!». Наступила мертвая тишина. Никто не ожидал подобной реакции, никто не шелохнулся. Затем батюшка с перекошенным лицом ворвался в зал, волоча за руку обезумевшую от страха матушку. Он оставил ее и вернулся на прежнее место. Там он грохнул кулаками о стол и высоким фальцетом завизжал:

-Слу-шай сю-да, когда я говорю! Вы... вы..- его горло перехватил спазм.- Я ночами не сплю... я болею... а вы-и!... Я не желаю служить в таком приходе!..

Сидевшая в первом ряду старушка забилась в рыданиях. Она была уже в таком возрасте, что передвигалась только с помощью волкера – аппарата на колесиках. Ей срочно принесли стакан воды. Выпив, она продолжала всхлипывать. Ранее ей никогда и в голову не могло прийти, что взрослый человек так способен себя вести. А уж батюшка!.. Это просто святотатство. Большинство из членов прихода, присутствовавших на собрании, были весьма пожилыми людьми. Кто-то едва передвигал ноги, кто-то плохо слышал и с трудом понимал, что происходит вокруг. Многие другие сидели, уставив взгляды в пол. Они тоже не могли смотреть на эту жуткую сюрреалистическую сцену. О чем они думали в эти минуты? Полагаю, многие из них думали, что, пожалуй, даже Чарли Чаплину такое не сыграть. Это уже скорее Мавр с его вулканическими страстями.
-Простите меня, пожалуйста... я был неправ,- бормотал по кругу наш Ректор, сообразив, что если эта старушка упадет сейчас в обморок или, боже упаси, помрет, то его авторитету будет нанесен непоправимый удар, поскольку он и будет непосредственной причиной смерти, что бы он после этого ни сказал.

-Успокойтесь, батюшка. Мы любим Вас...- пытался вклиниться благообразнейший наш староста.

-Нет!.. Вы не любите меня...- взвизгнул батюшка,- Я не верю... Значит так! Я голосую за новый Устав. Это уже девять голосов. А Вы, матушка? Вы «за»?
-За,- пролепетала бледная от страха матушка едва слышным голосом.

-Отлично! Итак, «за» - 10 голосов, против – 9. Кончено. Новый Устав принят большинством голосов.

Но тут попытался вмешаться приглашенный директоратом юрист:
-Позвольте... В действующем на данный момент Уставе сказано ясно: «Для принятия нового Устава «за» должно проголосовать большинство списочного состава членов приходского Совета, а это – двадцать два человека.

-Прежний Устав уже не действует,- отмахнулся усталой рукой батюшка, по лицу которого текли струйки пота. Он сел и, переведя дух, скомандовал секретарю: продолжаем заседание.

В течение всей этой шекспировской вакханалии прихожане сидели кроткие как овечки, а на лице у них читались мучительные мысли: «Ну вот, выкрутили нам руки, не успели и глазом моргнуть. Что делать? Как жить дальше будем? Как мы теперь пойдем на исповедь, где нужно полностью открыть свое сердце Богу через его представителя? Кому? А ну, как плюнут в душу снова? Или гаркнут? Так ведь от неожиданности и окочуриться недолго. Особенно когда тебе за семьдесят».

Им теперь было уже все равно. Они поняли наконец: «Это не Советский Союз – это лучше». Но чем именно лучше, они пока еще не понимали. Видимо, для этого нужно еще одно собрание, как минимум. Выборы нового состава директоров прошли вяло и незаметно. Выбрали всех тех, кто и раньше был выбран. А уж прием четырех новых членов вообще уложился в 5 минут. Просто перечислили фамилии. Даже голосования никакого не было.

Выходя из этого собрания, я вдруг вспомнил прежнего батюшку – отца Василия. Он был высок и красив истинно русской красотой. Кроме того, он был весьма неплохо образован в вопросах богословия. Это я выяснил в процессе теологических и философских дискуссий, когда приходил к нему со своими вопросами и сомнениями. У отца Василия была не маленькая семья, каждый год матушка рожала аккуратно по ребенку. Преобладали мальчики. Мальчики в детстве, как правило, башибузуки. Они гонялись по церковному двору, маша деревянными мечами и крича: «Я русский витязь! Зарублю татарву!». Я был очень удивлен, когда узнал, что со стороны старой части прихода к отцу Василию имелись какие-то неясные для меня претензии, которые мне лично казались совершенной мелочью. Так например, за глаза батюшку звали «Стенькой Разиным». Что под этим подразумевалось, было трудно понять. Конечно, он не был благообразным божим старцем, у которого давно угасли все мирские желания. Бывал он и резок. Так например, я узнал (опять же, по слухам, которые появляются невесть откуда), что он выгнал их церковного хора молодого, крупного парня, у которого был редкой красоты бас. Причина же была в том, что у этого парня жена тяжело болела, а он (дело молодое) имел на стороне любовницу. Батюшка сказал этому парню: «Пока я здесь служу, Вы петь в хоре не будете. В церковном хоре могут петь только люди, чистые душой». Ну и что? Я здесь целиком на стороне батюшки, хотя, конечно, могут быть и более мягкие формы исправления человека, обычно приобретаемые с возрастом. Потом, говорили, что батюшкины башибузуки как-то поцарапали гвоздиком из озорства чью-то машину, оставленную на паркинге у церкви. Тоже, конечно, грех, но небольшой. А ответственен, понятно, родитель. Потом, говорят, что батюшка отчитал прилюдно одного респектабельного члена прихода, и тот ушел, обидевшись, в другую церковь. Тут я ничего сказать не могу, потому что никто мне так и не сказал, за что именно отчитали. Высказались только, что это было сделано в излишне резкой форме – ну, чисто «Стенька Разин»! Тем не менее, недовольство как-то росло со временем. Начинали критиковать совсем уж по мелочам. Например, молитву перед причастием нужно было произнести на двух языках. На русском батюшка читал по памяти, а на английском, поглядывая на бумажку, которую клал сверху на чашу, да и акцент в английском контексте выступал явно. –Ну и что,- говорю я.- Вот нынешний батюшка американец. Русский выучил на приличном уровне, за то спасибо ему, но акцент в русской речи у него также явно выпирает. Разве мы попрекали его в этом когда-либо? Или вот еще. Когда старшая дочь отца Василия пригласила свою школьную подружку посетить православную церковь “just for fun”, терпение батюшки лопнуло, и он забрал дочь из школы, заявив, что в американских школах дети набираются привычек разврата, насилия и наркотиков, а воспитание нравственности там вовсе отсутствует. Его заменяют уроки сексуальной гигиены. Что сказать? Есть такой момент. Разве не так? Конечно, не всегда и не везде в равной мере. Однако, стрельба в американских школах и университетах давно уже стала притчей во языцех. Наши же старички и старушки сделали вывод, что батюшка просто не любит Америку, потому что сформировался «в Советах». По мне, так и это мелочь, поскольку и я сам рос «в Советах», был пионером и даже комсомольцем. Но тогда нашли-таки повод и обратились к епископу с просьбой, дескать приход у нас маленький, и мы не в состоянии достойно содержать столь многочисленную семью. И палат просторных нет, и страховки медицинские, автомобильные, и прочая и прочая. В общем, «ушли» батюшку, а потом мыкались годами со случайными служителями, которых патриарх присылал временно, поскольку, де, трудно в Америке сыскать не пристроенного священника, ведущего службы на русском языке. А отец Василий уехал в Россию, и служит ныне под Москвой. Я так понимаю, что епископ отчасти специально тянул с назначением в наш приход постоянного священника – «воспитывал» непокорную паству. Это правильно. Мы заслужили. И что теперь? - спрашиваю я вас, дорогие братья и сестры.- Может, «Стенька Разин» получше был? По крайней мере, он не топал ногами, не швырял клобук на землю в гневе, не орал на нас, потеряв всякий контроль над собой, не пытался отнять у нас нашу собственность. Может это и есть наказание Господне за нашу гордыню?
Вам, гордые потомки славных дворянских родов было указано сегодня, что вы все чохом – всего лишь грязь и прах по мнению сильных мира сего, а уж мне – убогому чухонцу, даже и мнение иметь не положено. Потому как не по чину.


16 марта 2010 г.
 


ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ,или «Удел убогого чухонца – 2»

«На стол колоду, господа.-
Краплёная колода.
Он подменил её, когда,
Барон, Вы пили воду...»

Владимир Высоцкий

«Но мне порукой Ваша честь,
И смело ей себя вверяю...»

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

«Да возвеличится Россия!
Да сгинут наши имена...»

Из гимна Белого движения

   Великая вешь – традиции. Нарушая или игнорируя их, мы теряем связь с прошлым и оказываемся беззащитными перед настоящим и будушим. «Весь мир театр, а люди – актеры...»,- говорил великий Шекспир. И люди играют. Иные охотно, а большинство по привычке или поневоле. А кто-то потому, что так делают все, и ничего иного он не знает и не умеет. Одной из таких популярных игр является «Венецианский карнавал». Согласно традиции, здесь участники могут облачиться в красочные и экзотические костюмы или остаться в привычных, но обязательным элементом является наложение маски на лицо. Таковая маска может иметь различные смысл или назначение. Она может выразить и подчеркнуть индивидуальность участника карнавала, а может и скрыть его облик и намерения, особенно в совокупности с костюмом маскировочного типа. Маска не позволяет другим участникам читать на лице настроения и истинные намерения носителя маски, поскольку лицо, а в особенности глаза чаще всего выдают зрителям то, что не слишком искушенному актеру хотелось бы скрыть. Но всякий карнавал когда-нибудь кончается, и маски будут сняты, и тогда фальшь и искренность снова станут доступны обозрению. Именно этот момент в Библии и упомянут как «Время собирать камни», то есть пожинать плоды содеянного и делать выводы.
Мое первое обращение к вам, дорогие братья и сестры, было написано в строгих традициях «Венецианского карнавала», а сегодня я снимаю маску. Вы имели все возможности убедиться, что никакого маскировочного костюма я не надевал. Какой же смысл имела узенькая полоска картонки, условно называемая маской, если в каждой строке этого послания к вам, большинство из вас безошибочно определили его автора? Я знаю вас уже девять лет. За это время и вы имели немало возможностей узнать, что я за человек, и обе стороны остались довольны увиденным за эти годы. Может быть, я боялся кого-то или чего-то? Увы, я уже не в том возрасте, когда еще нужно бояться, да и раньше я не особенно боялся. Мне срок в недалеком будущем держать ответ перед Главным Судиёй, готовиться к этому ответу, и потому мне нет никакого резона искать мелкие выгоды. Надевание маски на карнавале, согласно традиции, означает и то, что носящий маску слагает с себя  обязанности критика, судии и обличителя. Он не имеет права срывать маски с других. Все мы грешны и азм первый есть. Не все участники бурных событий нашей церковной жизни вели себя самым достойным образом, и я не обличал никого персонально, указывая строгим перстом. Мы все были в масках, и в своем строго документальном по сути рассказе о событиях на общем собрании  прихода я оставил всем маски, заменив имена, не указывал ни конкретного места событий, ни своей роли. Так что посторонний человек вполне мог считать этот рассказ художественным произведением о неких абстрактных, придуманных людях и событиях.

Но я обличал ложь, фарисейство, угодничество и подлость. Да-да, дорогие мои – именно подлость. Ибо начиналась она с беспрецедентного давления при голосовании со стороны секретаря собрания Тамары Пиулле, которая заставила трижды переголосовать тех, кто против нового Устава церкви. Эта традиция продолжилась наглой фальсификацией результатов голосования с попранием Ректором, отцом Гермогеном Голсти всех статей старого Устава, касающихся процедуры замены Устава, сценами выкручивания рук с грубыми окриками, стучанием по столу кулаками, швырянием церковного убора на пол – полной потерей лица перед паствой. Достойным завершением такой традиции является подделка протокола собрания пресловутой Тамарой Пиулле, в котором число участников собрания с правом голоса увеличено с 21-го человека до 23-х, хотя мы не страдаем ослаблением памяти и хорошо помним, что недостающего до кворума 21-го участника послали искать по приходу, и таковым оказался Александр Рихтер. Надо полагать, что задним числом в члены прихода были записаны батюшка и матушка, хотя матушка на собрании не присутствовала, а была буквально за руку притащена батюшкой к тому моменту, когда голосование за принятие нового Устава было уже провалено со счетом 8:9. Но дело даже не в этом. Согласно Уставу, членом приходского Совета становится прихожанин, который подал официальное заявление на бланке утвержденной формы, был принят большинством голосов на общем собрании прихода и исправно платит членские взносы. Кто из нас видел подобные заявления со стороны батюшки и матушки? Кто из нас голосовал за эти кандидатуры? Вот и казначей церкви Анатолий Красных не может припомнить чеков с членскими взносами данных «членов». Возможно, вы скажете: «Ну зачем нам такой формализм, когда речь идет о самых уважаемых членах нашей церкви?». Но ведь, начавшись с малой Кривды, дело дошло до Кривды Большой, поскольку пресловутый Устав и есть тот самый формализм, который будет касаться всех элементов церковной жизни КАЖДОГО из нас. Разве вам недостаточно примеров, чтобы убедиться, что Кривда торжествует в нашем приходе? Вообще говоря, фальсификация результатов голосования и подделка протокола собрания в цивилизованном обществе не являются особо опасными уголовными преступлениями, и восемь лет каторжных работ пролетят незаметно, как лёгкий майский сон, в особенности если не отлынивать, а прилежно трудиться, исправляя допущенные перед обществом ошибки.

Есть и еще один вопрос, представлявшийся мне немаловажным. Мы с вами – русские православные христиане, и потому одним из важнейших событий современности для нас явилось воссоединение Московского патриархата с Русской Православной Церковью за границей (РПЦЗ). Это событие получило свое отражение и в формуле заздравной молитвы, в которой на первом месте упоминался патриарх Всея Руси, как это было при отце Валерии. С приходом в церковь отца Гермогена Голсти это имя не было упомянуто ни разу во время службы. Сначала я не обратил на это особого внимания, а теперь мне это стало понятно, ведь он член организации ОСА (Orthodox Church in America), в названии которой нет слова «русской». Теперь понятно, почему объем службы на английском языке возрос в разы, а проповеди, как правило, произносятся на английском языке, хотя 98% всей паствы считают русский язык своим родным, а остальные хорошо понимают по-русски. Можно неплохо выучиться говорить по-русски, но остаться чуждым русской культуре и менталитету. А вам разве не все равно, в какую церковь ходить, русские люди?

Что же мы можем противопоставить Кривде. Вы скажете: «Конечно. Правду, ибо лжей много, а Правда одна». Вот и я, обращаясь к вам с первым посланием и заканчивая этим вторым, избрал путь донесения Правды до каждого прихожанина, но я хочу упомянуть еще один весьма важный термин, вынесенный в эпиграф. Когда-то этот термин был живым в нашем российском обществе, и именовался он коротким и прекрасным словом «Честь». Понятие о чести – это тоже элемент очень важной традиции, без которой невозможно определить границы честного поведения, как противоположности поведению мошенническому. Сам я родился и воспитывался в советском обществе, где слово это уже стало скорее литературным термином, который можно обнаружить в лучших творениях Великой русской литературы. Одним из многочисленных парадоксов этого «кривого» общества стал тот факт, что, несмотря на ужас и террор, беспрецедентный уровень «промывания мозгов» и антирелигиозную пропаганду многие, слишком многие жители России сохранили в себе все, что так жестоко подавлялось – историю, культурные традиции и веру наших предков, а также высокие понятия о чести. Серьезным вкладом в нашу культуру является великий и прекрасный язык Пушкина, Толстого Достоевского, Чехова, Тургенева, Бунина и Есенина.

Нет во мне дворянской крови, но я хорошо понимаю, что человек потерявший честь находится вне общества, и вернуть эту честь, смыть позор деяний чаще всего можно было только кровью. Именно это останавливало людей от бесчестных поступков. Конечно, я понимаю, глядя на водопады насилия, жестокости, секса, наркотиков, обрушивающиеся на нас с экранов телевизоров и со страниц прессы, что мир и общество мелкими и незаметными шагами неумолимо движется по направлению к Армагеддону. Но мы с вами хорошо знаем, что держать ответ перед Господом придется каждому из нас лично, и потому никакие массовые проявления Кривды не должны застить нам глаза и изменить наше поведение, и порукой тому может служить неизменно высокое понятие Чести.

Нас стараются превратить в стадо бессловесных баранов. Задержимся на этой аналогии. У всякого стада есть свой хозяин. И он любит шашлык, поэтому время от времени тот или иной баран доставляет истинное наслаждение не только хозяину, но и его соседям или гостям. Ни одному барану, в конечном счете, не избегнуть своего предназначения, но в первую очередь источником шашлычного аромата имеет шанс стать строптивый баран. Поэтому у баранов своя заповедь – веди себя тихо, и ты продлишь дни своей жизни. Но в бараньем стаде все по-честному – там все бараны хорошо знают, что они именно бараны, и никто не нарушает правил игры. А как быть с тему, кому сначала внушают о бессмертной душе, а потом грозным перстом указывают: ты баран, и твое место на шампуре?
Сначала батюшка на собрании от 30 апреля 2010 г. утверждал, в пику А.Красных, что никакой поляризации мнений по поводу принятия Нового Устава нет, а все прихожане, с которыми он беседовал, единодушно поддерживают его точку зрения. Чтобы выяснить истину, необходимо просто провести опрос общественного мнения. Когда я 23 мая собрал немало подписей прихожан, поддержавших нашу инициативу – отложить принятие нового Устава до получения консенсуса – батюшка прилюдно запретил мне своею волей собирать подписи. Из этого следует, что больше всего батюшку интересует не мнение паствы, а то, чтобы эта самая паства вообще ничего не знала о том, что происходит в приходе, и тогда ею можно будет управлять так же легко, как пастуху бараньим стадом. Вот почему им пресекаются любые попытки организовать широкое обсуждение важных для всех нас вопросов с целью выработки консенсуса совершенно мирным путем, как это мы пытаемся делать, а вовсе не путем конфронтации.

Лично я, получив гневную отповедь от матушки, а затем выслушав извинения с ее стороны, обратился к матушке с предложением поговорить по душам в любое время, как только у нее будет желание и время. Ответа не последовало. С таким же предложением я обращался и к другим членам приходского Совета, но мои предложения также были отвергнуты. Как я ныне понимаю сложившуюся ситуацию, нам не оставляют пути мирного решения поставленных нами вопросов.
24 мая я вернулся с последнего для меня (и Анатолия Красных) собрания приходского Совета. Оно для нас оказалось самым коротким из всей предыдущей серии собраний. Мы не сидели за одним общим столом, потому и никакого общего для всех обсуждения мнений не предполагалось. Мне было указано сесть за отдельный стол «для гостей». После кратких и совершенно безрезультативных попыток А.Красных обратить внимание присутствующих на вопиющие нарушения Устава о.Гермогеном Голсти, мы поняли, что за этим столом никому, никогда, ничего доказать не удастся, поскольку батюшка сам по обстоятельствам на ходу дает определения и толкования нужных ему терминов и определений, не обращая никакого внимания на Уставы с их юридическими крючкотворствами и элементарную логику. Всё, с чем он не согласен, он объявляет враждебной пропагандой. После чего А.Красных оставалось только сложить с себя полномочия члена Совета Директоров и Казначея и пересесть рядом со мной уже в качестве гостя, поскольку у такого наперсточника невозможно выиграть даже теоретически.

Когда-то на собрании о.Гермоген Голсти сказал, зловеще покачивая указательным пальцем: «Здесь вам не Советский Союз, и я вам не Чарли Чаплин!». И это верно. Та лихость, с которой он провернул это маленькое дельце сегодня, делает ему «честь», оставляя далеко позади тоталитарные замашки КПСС и КГБ вместе взятых. Браво, батюшка! За это мы Вас и любим.
Случалось ли Вам видеть воочию, как работает наперсточник. Я видел это неоднократно. Он появляется на людных площадях, базарах и вокзалах. Перед ним низенький столик, на котором стоят три опрокинутых непрозрачных стаканчика, называемых в народе «наперстками». Этот разбитной мужичок обязан вести себя шумно, зазывая народ: «Кто желает стать миллионером за минуту? Подходи! Получай валюту!». Затем он картинным жестом кладет под один из стаканчиков шарик и, быстро двигая руками, перемещает стаканчики. Клади на столик денежку и отгадывай, под каким стаканчиком шарик. Он кладет рядом с вашими такую же сумму своих денег. Даже знающий лишь азы теории вероятностей человек способен сообразить, что вероятность выигрыша не так уж и мала – одна треть. На самом же деле эта вероятность близка к нулю, потому что наперсточник никогда не работает один. Он лишь видимый явно член банды мошенников, в которую входят еще Зазывалы и Громилы. Зазывала должен производить впечатление простака, которому везет в игре. Он подходит к столику, хлопает шапкой о землю: «Ставлю на все!», и выкладывает большую сумму денег. Через несколько секунд этот «счастливчик» распихивает по карманам невероятный выигрыш, раскручивая тем самым настоящих простаков рискнуть карманом. Если же кто-то из игроков хватает шулера за руку, тут же из толпы выдвигается Громила, который оттесняет пузом скандалиста от наперсточника: «Ты чего шумишь, мужик? Другим мешаешь играть». Оттеснив в сторонку, Громила придвигает к лицу скандалиста волосатый кулак весьма внушительных размеров: «Охолонись, хуже будет!».

За последние дни мне пришлось не раз наблюдать «выступления» хама, наперсточника, зазывал и громил. В этом самом трапезном зале, где мы после воскресной службы обедаем и ведем разговоры. Случись такое на вокзале, можно было бы взять хама за шкирку и хорошенько тряхнуть. Увы, это происходило в церкви. Наша драгоценная Нонна рыдала здесь, увидев беснования хама, а мы все – взрослые мужчины окаменели от ирреальности происходящего. Я не дворянин, но у меня есть свои понятия чести. Человек чести не может играть в игры с наперсточником, как не может он и посещать публичный дом. Еще менее он расположен общаться с Богом, используя посреднические услуги наперсточника. Вот почему я с вами прощаюсь: «Честь имею, господа!».

Для того, чтобы распознать антихриста следует хорошо вдуматься в дела Христа т.к. сказано: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7:16).

Мир вам!

25 мая 2010 г.