Параллели и перпендикуляры. Глава 3

огромная благодарность Эдди Реверс за чудесное соавторство
и конечно же, за возможность прожить этот день именно так


ГЛАВА 3

От здания корпорации вниз по улице Липской Фёдор проехал довольно быстро, поскольку сидящий рядом на переднем сидении Рыков начинал его утомлять быстрее, чем программа по National Geographic о насекомых. Свернув за угол и проехав ещё два квартала, он останавливается на узкой улочке у старой закусочной «Стейк-Хауз».

- Слушай, Гена, утомил. Если ты хочешь о чем-то поговорить, то давай сначала я все же поем, а потом - хоть завещание на тебя.

- Всё-всё, Федя! Я – могила! – божится Рыков и по-детски показывает, как он на молнию закрывает рот и вешает замочек. Когда он поворачивает воображаемый ключик и выбрасывает его за спину, Фёдор устало вздыхает и выходит из машины.

Обед и правда проходит в теплой и почти спокойной обстановке, Рыков мужественно промолчал, пока они выбирали столик и ждали официанта, но когда пришло время заказа, он виновато пожал плечам и открыл рот… Больше он не смог его закрыть.

Фёдор Михайлович любил это заведение не только потому, что здесь готовили отличную телятину, а ещё и за то, что когда-то именно здесь он в первый раз прятался со своей Порочной Страстью. Они не знали, куда можно пойти, чтобы никто их не застукал вместе. Это заведение на тихой улочке и вдалеке от его дома, казалось самым уютным для таких тайных свиданий местом. Нет, можно было проводить время и в четырёх стенах, натянув на головы одеяло и боясь издавать компрометирующие звуки. Но все же Феде очень хотелось хоть иногда выходить «в свет». И именно вдвоём. Столы здесь были, как и раньше огорожены невысокими деревянными «плетёнками» и обвиты джутовыми канатами на ковбойский манер. Именно здесь, за столиком в самом углу, он в первый раз с блаженной улыбкой принимал с вилки кусочки прожаренного мяса, которые специально для него отрезали от крупного бифштекса, макали в острый красный соус и протягивали, любуясь, как он их снимает губами с вилки и как медленно жует, чуть прикрыв глаза…

- … Так вот, я и хотел по поводу этого поговорить, - прорвался сквозь воспоминания Рыков.

- А что от меня требуется? – Фёдор кладёт вилку и нож на практически пустую тарелку, на которой остались лишь разводы красного соуса, зелёный горошек и листок салата. – Обрисуй в двух словах.

- Фёдор, скажи мне как друг…

Это заявление Рыкова немного удивило, и мужчина ухмыляется, ведь с кадровиком они никогда не дружили, но не смеет развевать его самообман, иначе тот разразится монологом ещё на час.

- Можно работать с родственниками или нет?

Оказалось, что его жена проела ему всю плешь, чтобы он взял на работу её младшую сестру, а Рыков ни за что не хотел этого делать, поскольку понимал, что та будет следить за ним и все докладывать его жене. Психолог смекает, чего именно боится кадровик и что хочет от него услышать, поэтому последующие три минуты излагает тому шикарную версию с аргументами и примерами из жизни, из которых его жена должна была понять, что нет большего зла в мире, чем работа родственников в одной связке.

Назад они едут вполне счастливые, Рыков – от полученного профессионального контраргумента для жены, а Федор – от полного желудка и возможности окунуться в грёзы. И все же он ясно ощущает нехватку присутствия. В одиночку этот бифштекс был не так сочен; хотелось, чтобы его снова покормили с вилочки. Чтобы улыбались и пальчиком снимали с уголка рта капли соуса. Чтобы никуда не нужно было спешить, и можно было снова почувствовать себя мальчишкой…

- Да люблю я тебя, люблю! – громкий и почему-то немного злой баритон Рыкова вдруг разносится на всю машину и Фёдор от неожиданности дергает рулем.

- Что? – возмущается он и кидает взгляд направо, где сидит кадровик и тут же получает его небрежную отмашку кистью руки: Рыков, отвернувшись к боковому стеклу и прижимаясь к нему лбом, разговаривает с кем-то по мобильнику. – Кошмар, дожился, - усмехается водитель сам себе и понимает, что настолько погрузился в себя, что не увидел, как Геннадий Рыков начал говорить по телефону с женой и, скорее всего та его чем-то начала упрекать, а этот несгибаемый и очень принципиальный для всех мужик, просто оправдывается.

Добавить газа; машина летит ещё шустрее, а Фёдор с улыбкой на губах и с мыслью, что осталось всего часа два работы, делает музыку в салоне чуть громче, чтобы не слышать заискивающий тон Рыкова. Нужно всего-то: дописать план семинара для работников их колл-центра, подготовить замечания по поводу текста их социальной рекламы, сходить, позвонить, принять, написать и дождаться пяти часов вечера, чтобы закончить день и начать вечер. В планах – поход в супермаркет, два пакета продуктов, хлеб, крахмал… В общем, романтический вечер только начинается!


***
Тихомиров шёл по Садовому проспекту – тенистой улочке, сплошь засаженной деревьями. Ему нравилось, что его официальный рабочий день кончался зачастую раньше, чем офисный, либо затягивался до позднего вечера – и он редко попадал в толчею часа пик. К тому же он почти всегда мог выкроить себе пару свободных часов среди суеты и просто позволить себе созерцать Жизнь. Дыхание ветра, ход солнца, бег облаков – это умиротворяло. В такие моменты он словно бы останавливался от бега по проторенной дорожке и получал шанс сделать шаг в нечто новое и до сих пор неизвестное. Это было его время Свободы, возможность Альтернативы.

Забавно, что тогда для посещения семейного психотерапевта он использовал именно эти свои часы, хотя можно было договориться и с самого утра, и вечером. Впрочем, нет. Закономерно. Ведь для него это посещение как раз и оказалось таким «шагом в сторону». Шагом к свободе.

И сейчас, неспешно двигаясь по направлению к мясной лавке, Виталик купался в этой свободе как дорвавшийся до воды пацан. Притормозил около рекламного щита с броской афишей открывшегося неподалёку 5D кинотеатра. В большей степени это был аттракцион, а не кинотеатр в прямом понимании этого слова. Подводный мир – гласила надпись на красочном постере в сине-голубых тонах и с какими-то зубастыми тварями на изготовку. Тихомиров усмехнулся – а было бы забавно! Краем уха он слышал разговоры среди студентов, что 20-ти минутный фильм обеспечивает «непередаваемые очучения». Надо будет сходить – решил мужчина, делая в памяти отметку.

Ещё несколько шагов по солнечному асфальту – и Виталий снова останавливается, на этот раз около витрины недавно открытого галантерейного магазина. На витрине – кожаные перчатки всевозможных фасонов и расцветок, и надпись Sale. Тихомиров довольно долго мнётся перед крылечком, зная свою слабость к хорошо выделанной коже и понимая, что если войдёт – точно что-нибудь купит. Перчатки – летом. Но зато со скидкой, возражает он сам себе, и, в конце концов, всё-таки входит.

До мясной лавки он добирается минут через сорок. Придирчиво выбирает кусок однороднее, без прожилок, и, оплатив выбранный, двигается теперь уже в сторону дома – всего-то дорогу перейти да во двор завернуть.

У самого подъезда Тихомиров останавливается и с досадой хлопает себя по лбу – вино! Чёрт, как он мог забыть! Проклятая рассеянность… Расстроенно глядит на циферблат наручных часов и, махнув рукой, заходит в подъезд. Позже можно будет и сбегать, на крайний случай. Лучше уж без вина, чем без ужина.


***
Стоя перед открытой витриной с молочными продуктами в супермаркете, Фёдор задумчиво смотрит на разноцветные пакеты и баночки с йогуртами, при этом таинственно улыбаясь. В тележке уже громоздились продукты «по списку», из которых каждая умеющая хозяйка смогла бы соорудить небольшой банкет, но сегодня вечером его точно будут кормить полезной кашей с паровыми котлетками, непременно будет спаржа, сельдерей и брокколи, а может даже витаминный коктейль из овощей. Мужчина даже передёрнул плечами. Если повезёт, будет ещё и его любимая шарлотка с яблоками, но все мог перечеркнуть злополучный кисель, поэтому было решено: нужно брать молоко! Если десерта не будет, то можно и так попить.

Потянувшись за литровой бутылкой, мужчина замирает. Молоко – это хорошо, но ведь не хлебом единым… Ведь вечер этим не заканчивается, и можно подумать о более приятном его завершении. Решено! Нужно вино! И Фёдор, кинув на гору продуктов молоко, резко разворачивает колёсики своей тележки в отдел алкоголя.

Уже на стоянке, сидя в машине и откинув голову на подголовник, мужчина достаёт мобильный телефон. Но позвонить не успевает, тот сам начинает вибрировать и орать заводной мелодией.

- Алло, - отвечает Фёдор и сразу же протяжно стонет в трубку. – Гена! Ты меня ухайдохал уже за сегодня. Сам разбирайся со своей женой! – Рыков был в своём репертуаре: если уж присаживался на уши, то скинуть его было довольно проблематично. – Я не буду к тебе ехать! Ты сума сошел? Она твоя супруга и ты просто обязан находить с ней общий язык.

А тот все продолжал канючить в трубку, что не может найти управы на свою властную жену. Фёдору было смешно, ведь он видел эту хрупкую как фарфоровая статуэтка девушку. И как она умудрялась держать Рыкова в ежовых рукавицах? Самому психологу практически никогда не доводилось ощущать такого давления. Ну, разве что – от мамочки, и то, её опека носила сугубо благожелательный характер, и они никогда не позволяли себе выяснять отношения, обвинять в чём-то, а соответственно и оправдываться.

- Послушай, Гена, я сейчас сижу в машине у супермаркета. В багажнике – два огромных пакета с продуктами, в салоне – ноль семьдесят пять Кьянти, голубой сыр с плесенью и коробка шоколадного ассорти,– Фёдор машинально тянется к бардачку за салфетками для полировки виниловой поверхности торпеды, и еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, достав красно-белую пачку. – А в бардачке у меня – презервативы! Как думаешь, я смогу это всё применить у тебя? Если ты готов – я еду! – в ответ слышится возмущенное тарахтение Рыкова, и Федя снова откидывается на подголовник затылком. – Тогда – слушай. Сейчас я тремя ёмкими словами вселяю в тебя бешеную уверенность, после чего ты как непобедимый воин идешь к супруге и твердо сообщаешь ей свое решение. А я, как законопослушный гражданин, который выполнил свой рабочий долг, еду исполнять – супружеский. И ты меня больше не беспокоишь. Исключение – если тебя убьют, тогда можешь звонить и приглашать на поминки. Всё, хорошего вечера!

Фёдор отключает трубку, поднимает руку с зажатой пачкой резиновых изделий и снова улыбается. На прошлые выходные они ездили за город и как раз распечатывали эту пачку «особо прочных с усиками и вкусом шоколада». Это было забавно и вызывало какой-то нечеловеческий восторг, как будто они не взрослые люди, занимающиеся сексом уже как минимум лет двадцать, а школьники, нашедшие презики в тумбочке родительской спальни. К концу отдыха они уже надували их как шарики, и это ввергало в какой-то блаженный кайф, когда лёжа на кровати в совершенно первозданном виде они подбрасывали их то руками, то ногами, натыкаясь друг на дружку и, в конце концов, снова слившись воедино, но на этот раз – без «шоколадных с усиками».

Воспоминания целый день не давали спокойно работать: туманили мысли, воровали внимание, расслабляли тело. Но именно в такие минуты Фёдор Михайлович замирал в этом реальном мире и внутри него просыпался счастливый Федюня, озорной Федька или любимый Федюша...

Шумно вздохнув, томно прижав руку к паху и глянув на переднее сидение с бутылкой красного вина, сыром и конфетами, Фёдор заводит мотор и трогается с места, чтобы отвезти наконец-то те самые два пакета продуктов, лежащие в багажнике его машины, из которых сегодня вечером приготовят диетическую и очень полезную еду. А ещё – сварят-таки кисель. Ещё раз улыбнувшись и покачав головой, он выруливает со стоянки и едет по направлению к дому.


***
Пока нарезанное небольшими ломтями мясо мариновалось со специями в двухлитровой кастрюльке на разделочном столе, Тихомиров успел прибраться, принять душ, и теперь неспешно скоблил подбородок, глядя в слегка запотевшее зеркало. Сполоснул бритву, проверил гладкость щеки, проведя по ней тыльной стороной пальцев левой руки, и взялся выскабливать подбородок, задрав голову.

Перед самым уходом на кафедре его опять заловила Белова и попыталась навязать ему археологическую экспедицию, но Тихомиров отбрыкался, сославшись на то, что его специализация – история нового и новейшего времени. И что ему надо заканчивать диссертацию. По чести говоря, диссертация была уже готова, но Виталий отложил защиту до сентября в надежде, что в этом году с отпуском всё-таки получится.

Море грезилось давно и страстно. Бирюзовое, остропахнущее свежестью и солью, с раскалённым белым песком и мерным плеском, с пальмами, с тонущим в сгущающемся мареве закатным шаром солнца и с шёлковыми рассветами, с расслабленно-беспечными днями под джаз вперемешку с регги, и бешеными ночами с внезапно наваливающейся ослепляющей тьмой. Ах, чёрт, как же всего этого хотелось!

Тихомиров сдавленно выдохнул и разжал пальцы левой руки, стиснувшие край раковины. Без моря тоже ничего себе, но раз хочется – почему нет?

Выбравшись из душной ванной, Виталий идёт на кухню ставить мясо в духовку. Натягивать одежду на влажную кожу не хотелось, поэтому из одежды на нём красовались серые боксёры и тканевый фартук с вышивкой под этнос. Закончив возиться с духовкой, мужчина избавляется от униформы домохозяек по пути в комнату, где с наслаждением растягивается на кровати с ноутбуком, решив перепроверить свой доклад, с которым ему предстояло выступать на ежегодной вузовской конференции, которую традиционно проводили в последнюю неделю мая.
Но работа не шла, сосредоточиться не удавалось. Лето наступало по всем фронтам, и, в конце концов, Тихомиров капитулировал: включил музыку, вытянулся на кровати, закинув левую руку за голову, а правой рассеяно листая вебстраницы на стоящем рядом ноутбуке, и стал просто ждать вечера.


***
Нажать на кнопку вызова лифта было немного проблематично, и Фёдор попытался переложить оба пакета в одну руку. Ничего не получилось, поскольку они были набиты под завязку, а уже растянутые ручки могли и не выдержать. Повернувшись боком, мужчина нажимает локтем кнопку и слышит гул спускающейся кабины. Через полминуты он уже был у двери квартиры на площадке седьмого этажа. На кнопку звонка он нажимает уже лбом.

- Ой, дорогой, ну что же ты так много накупил, - женщина в ярко-красном шелковом халате с вышивкой, отдалённо похожем на японское кимоно, всплеснула руками и просияла улыбкой.

- Так тут только необходимое, то, что ты и просила, - Фёдор протискивается в квартиру и ставит пакеты на пол. – Привет.

- Здравствуй, милый, - женщина приобняла его и подставила щёчку, в которую Федя её и поцеловал. - Ты голодный, наверно, давай, проходи, мой руки, у меня есть изумительная уха!

- О, рыбий супчик? Это хорошо, - обрадовано потирает руки мужчина и направляется в ванную комнату. - Как твоё давление?

Женщина уже шумела кастрюльками и тарелками на кухне, но услышала вопрос. Ответив, что давление как у космонавта и ей можно было бы ещё и с молодыми посоревноваться, она включила кухонный комбайн.

- Так, соковыжималка, хоть бы не буряк с сельдереем, - бормочет с улыбкой Фёдор и берёт кусок мыла, чтобы умыться после жаркого дня.

- Феденька, я тебе цитрусовый сок сделала, выпьешь перед едой, для пищеварения полезно!

- Ого! – удивляется мужчина и поднимает мокрое лицо. Потянувшись за своим полотенцем, он не сдержался, чтобы недоуменно прокомментировать: - Прям день сюрпризов, может, и десерт будет не из обезжиренного творога?

Закончив в ванной и зайдя в комнату, он снимает свой пиджак, расстегивает рубашку, стягивает через голову галстук и все это кидает на кровать, а из шкафа достаёт свою старую майку с надписью, которая, не смотря на почтительный возраст, идеально выглажена. Зайдя на кухню, где на белоснежной скатерти словно в ресторане дымится тарелка с ухой, присыпанная поверху мелко нарезанной зеленью, в высоком стакане играет ярко-оранжевый сок, на блюдце порушены ломтики ржаного хлеба, а в прозрачной тортовнице на ножке возлежит присыпанная сахарной пудрой шарлотка, Федя расплывается в восхищенной улыбке.

- Какая же ты у меня…

- Какая? – со смехом переспрашивает женщина и щёлкает кнопкой чайника. – Не стесняйся, можешь говорить: я замечательная, обворожительная, самая заботливая и, что немаловажно, самая красивая женщина в этом мире!

- О, да, ты восхитительна, - смеётся Федя и усаживается за стол. – Как же мне с тобой повезло.

- Незаслуженно, конечно…

- Так, а это ещё почему? – сделав первый глоток ухи, мужчина на секунду поднимает голову, но тут же прикрывает глаза и бормочет: - Как же вкусно… Но ты не отвлекайся, почему это я незаслуженный такой у тебя?

Женщина садится напротив и подпирает ладошкой голову. Она с огромной любовью смотрит на то, с каким аппетитом кушает мужчина. Ей всегда было приятно угодить ему, хотя в последнее время она очень уж увлеклась здоровым питанием. А во всём виновата соседская девица, которая неосторожно заметила ей в разговоре, что она, мол, уже не первой свежести, и что Элизабет Тейлор в её возрасте выглядела куда лучше.

- Ну, так что на счет достойных? – напоминает о себе Фёдор и опускает ложку в пустую тарелку.

- Ты меня совсем не любишь, - капризничает женщина, но видно, что она вовсе не сердится и готова заулыбаться. – Вечно где-то пропадаешь, заезжаешь всего пару раз в неделю, не хочешь поехать вместе в отпуск, как раньше.

Фёдор громко смеётся и откидывается на стуле. Он, чуть склонив голову на бок, рассматривает небольшие морщинки в уголках любимых глаз, еле заметно подкрашенные помадой губы, идеальную стрижку, аккуратный маникюр на ухоженных пальчиках и ловит себя на мысли, что вовсе не замечает под этим всем возраста женщины. Протянув руки через стол и взяв её пальцы в свои ладони, он практически шепотом говорит:

- Мама, ты у меня самая прекрасная женщина, я тебя очень люблю, и ты это знаешь.

- Конечно, знаю, Феденька, - женщина немного сжимает губы, и становится заметно, что глаза стали чуточку влажными. – И понимаю, что у тебя своя личная жизнь, что ты счастлив и поверь, для меня это самое главное оправдание.

- Мамочка, ты всегда будешь самой главной женщиной в моей жизни, - еле слышно говорит Фёдор.

- Сынок, не сердись, что я иногда надоедаю тебе звонками, но мне хочется быть уверенной, что у тебя всё хорошо.

- У меня просто не может быть плохо, - улыбается сын.

- Всё верно, когда тебя так любят – не может ничего плохого произойти, - женщина шумно вздыхает, резко поднимается со стула и тут же меняет тон с трогательно-заботливого, на властно-грозный: - Так, нечего рассиживаться! Тебя дома ждут! Нельзя заставлять любимых ждать!

- Но ты тоже любимая, - шутливо уворачиваясь от материнских рук, которые пытаются его поднять со стула, Фёдор заливисто смеётся. – Ну, мам!

В кухню вбегает дворовой пес – любимчик женщины, с поднятой яркой резинкой чёлкой над глазами и с блестящим ошейником, и тоже кружится вокруг хозяйки и её сына, иногда весело тявкая.

- Там – любимее! Брысь домой! – шутливо гонит сына женщина.

- Так дай хоть кусочек пирога откусить!

- И кисель будешь? – радуется женщина.

- Не-не! Я лучше домой, - подскакивает Фёдор и со смехом машет руками. – Моя порция – барбосу!

- Какой же ты у меня ещё мальчишка, - вздыхает мама.

- А ты у меня всё ещё молоденькая девчонка, - он обнимает женщину и целует её в висок. – Спасибо за вкусный ужин, мамуля. Мне и правда, уже пора.

- Беги, милый, и передавай привет своему сокровищу.

- Обязательно передам. Спасибо тебе.

- За что, сынок?

- А просто так! Что ты у меня такая есть.

Уже сидя в машине и направляясь в сторону дома, Фёдор с улыбкой вспоминает сегодняшний день. Он был вроде бы обычным, но всё равно каким-то мечтательным. Мужчина часто проваливался в приятные моменты своей жизни, путешествовал во времени, и постоянно казалось, что он это делает не один, что кто-то с ним постоянно за руку идет. Казалось бы, мысли - просто чувственные образы, всего лишь продукт работы нашего разума, но как же порою эти образы реальны, будто и правда – перемещаешься в какой-то параллельный мир. И, самое странное, явно ощущаешь пересечение с чужими фантазиями…

Но Фёдор чётко знал, что это вовсе не чужие, а очень родные прикосновения к его личным воспоминаниям. Нет, скорее – к их личным воспоминаниям. И чтобы это проверить, нужно было всего лишь побыстрее добраться туда, где его ждут, где ценят и любят. Нужно просто резче нажать на педаль газа и скорее домчаться до дома, подхватить вино, сыр и шоколад, взлететь, не дожидаясь лифта, на пятый этаж, нетерпеливо нажимать на кнопку звонка, пока не щелкнет замок, и когда откроют двери облегчённо выдохнуть и сказать: «Я дома, любовь моя…»

Именно так он и сделал, правда, с единственным отличием: неспешно сгреб романтический набор в охапку. Бутылку итальянского сухого засунул в бумажный пакет к длинной французской булке и чёрному винограду, портфель взял подмышку, прозрачный пластиковый судок с сыром – в руку, и овальную коробку ассорти – под другую мышку. Кое-как изловчившись, он хлопнул дверцей, толкнув её бедром, пикнул сигнализацией и пошел к подъезду, стараясь не делать резких движений, чтобы не выронить что-то из рук. На пятый этаж он всё же решил взбежать, не дожидаясь лифта, но уже на третьем замедлил подъём. До пятого он добирается уверенным полновесным шагом, а возле самой квартиры опирается о косяк, и аккуратно протягивает руку, чтобы нажать звонок. Он улыбается, пока палец вдавливает белую кнопку… А ведь когда-то, лет десять назад, Фёдор Михайлович каждый день играючи преодолевал такие смешные высоты, поднимаясь с десяток раз за день на четвертый этаж здания медицинского центра, где он практиковал семейную психологию. Клиентов было не так много, но те, кто попадал к нему на прием, оставались очень довольны, и уже «сарафанным радио» разносили слух о чудо-докторе. Это Фёдору льстило, он очень ценил именно такую – человечную, как он говорил, рекламу. Да, то были времена…