Небо

05.06.14 (рисунок личный, компьютерная графика)

Всё  убыстряется ход моего времени. Словно спираль закручивающаяся вовнутрь. Сначала, в детстве, витки её большие, расстояние между ними широкое, вмещающее много пространства, времени, осознания событий, а потом с годами витки эти становятся всё уже, всё ускоряется  их  ход, к какой-то микроскопической точке,  с которой  эта спираль начала раскручиваться. Расстояние между витками вмещает всё меньше времени и пространства. Все события, уже осмысленные когда-то, мелькают, как кадры киноплёнки. Ускоряется ход времени и спираль жизни свивается к какой-то первоночальной точке.  А дойдя до этой точки, начнёт ли она раскручиваться  вновь к бесконечному пространству, с каждым витком увеличивая это пространство и время. И будет ли  раскручивание этой спирали бесконечно или в какой-то момент исчезнет, сольётся с пространством и временем? А если не исчезнет, то начнёт ли закручиваться эта спираль жизни опять вовнутрь, к своей единой микроскопической точке. И есть ли что-то, что заставит закручиваться эту спираль опять вовнутрь, опять к единой микроскопической точке, совершая вечный цикл бытия?
Где-то в глубине сознания или души остаётся то, что тронуло и осталось, как некий клад, как некое понимание, как самое сильное впечатление, давшее мироощущение в той простоте и непостижимости, которое не возможно понять не почувствовав. Отчего-то многое связанное с разными событиями и людьми, книгами и фильмами, музыкой и живописью оставило некий след, но он истёрся, померк и трогает лишь в той части, которая как-то касается этого мироощущения. А что же осталось? Какое самое сильное впечатление, что не померкло с годами и осталось нетронутым  воспоминанием, на том витке спирали, когда время было восхитительно медленным, а пространство вмещало соприкосновение с небом.

Детские годы мои проходили в провинциальном городке в деревянном доме,  c садом, огороженном высоким забором. Так получилось, что жизнь за забором мало меня манила. Отчего это? Может сначала книги, которые в большом количестве стояли в книжном шкафу и бережно собирались моими родителями. Страницы книг трогали меня гораздо более сильно, чем реальная жизнь, но не настолько сильно, чтобы захватить меня целиком. Чужие мысли и повествования, чужое осознание жизни словно накладывало на мир новые краски, углубляя его и меняя цвет восприятия. Как цветные стёкла очков, которые снимались после прочтения книги, но оставляли воспоминания о новом цвете жизни. А реальная жизнь состояла из спокойных, бедных событиями будней, которые никак не будоражили сознания. Некие размышления с детских лет часто посещали меня, это были не какие-то оформленные и чёткие мысли. Это были общие размышления о мироустройстве, в них не было ни поиска какой-то истины, просто мир накапливался во мне и как-то сам собой раскладывался на составляющие.
 
Родители мои не были склонны к каким-то длительным беседам, но по происшествии времени думаю, что их редкие замечания были для меня существенным в обыденной жизни.  Более всего запомнилось мне время, когда предавалась я этим размышления на крыше сарая, куда с детских лет  забиралась по забору. Крыша сарая, добротно сделанная моим отцом из листов железа, стала моим островком одиночества и незабываемого времени. Сад, куда выходила эта крыша был заброшен соседями и за все годы моего там пребывания я не видела ни разу там ни одной живой души. Что право же было странно, так как остальные дома и дворы кипели густонаселённой жизнью. Но крыша нашего сарая вплотную примыкала к брошенному чужому саду, где вдалеке виднелся такой же брошенный дом.  Вплотную к сараю были посажены сливы, да ещё яблоня. А из нашего сада свешивались ветви вишни и груш. Никто никогда не собирал богатый урожай с брошенных сливовых деревьев. Сначала созревали вишни, это был интересный, более мне никогда не встречающийся сорт вишен, а может черешни. Крупные ягоды сначала розовые, потом ярко красные, а потом темные, одуряюще сладкие. Они созревали в большом количестве и утоляли мою жажду, особенно крупные и сладкие они были на верхушке дерева, куда я дотягивалась со своей крыши. Ближе к осени созревали сливы, крупные сладкие, покрытые дымкой они были восхитительны. Ярко жёлтые внутри, брызгающие соком, с легко отстающей косточкой. Яблоки, с яблони нависающей на крышу, были кисловатые и я потребляла их без большого аппетита. Зато груши из нашего сада, были сладкими и неповторимыми на вкус. На одной груше росли крупные плоды, сначала твёрдые, потом с течением лета они становились всё более сочными и мягкими. И, наконец, достигали той степени зрелости, когда их можно было есть зажмурив от удовольствия глаза и сок стекал у меня по щекам, настолько они были сочные и сладкие.. Другая груша, созревала только к концу лета, плоды не очень крупные, твёрдые, они опадали и темнели внутри, становились сочными коричневыми и неповторимо сладкими.    Мои походы на крышу начинались с утра. Я брала подстелить какое-то старое пальто, книгу, а при созревании вишен, слив или грушь синию эмалированную миску с отбитым краем. Моя уединённая крыша напоминала остров окружённый зеленью, вплотную примыкающих деревьев, сочными плодами и бесконечно синим небом.

 Сначала я долго читала, а потом ложилась на спину и просто смотрела в небо. По мере того как поднималось солнце крыша раскалялась и я отодвигалась в тень ветвей. Смотреть в небо было упоительно интересно. Чаще всего оно было синим и глубоким, белые чистые облака закрывали солнце, иногда их было много и где-то между ними открывалось проталина неба, глубокая прохладная, зовущая своей прохладной глубиной, по мере раскаляющейся от жара крыши она становилась всё более притягательной. Облака таяли и вновь образовывались в прохладной синеве. Они были всё время разные, то лёгкие барашковые, то слоистые, то одиноко тающие, то сбивающиеся в густеющую тучу. Небо было чистым глубоким и синим, а облака подчёркивали эту упоительную глубину. Я раскидывала руки и мне казалось, что я плыву вместе с облаками, тело становилось невесомым, а сердце гулко и упоительно стучало. Мне казалось, что я могу вскинуть руки и оторваться от крыши. Стремительно лететь к прохладной и чистой глубине. Это чувство, иногда, было таким сильным, что я даже слегка подпрыгивала у края крыши. О чём я читала, сказать по правде не помню, образы растворялись в одуряющей восхитительной глубине неба, оттеснялись вглубь сознания. Миска наполненная сочными вишнями  была так красива, что я долго смотрела на рубиновые сочные плоды, а когда пробовала их на вкус  они наполняли одуряющим пьянящим соком моё тело. Я ела вишни,сливы или груши, в зависимости от времени их созревания, и смотрела в небо-это было незабываемое чувство, наверно сейчас я бы назвала это чувство полным покоем и нирваной, а тогда я просто не знала этих слов мне просто было хорошо.
Вместе с покоем приходило какое-то опустошение. Иногда, я видела в синем небе  голубой, едва заметный шар луны. Я вдруг начинала чувствовать, как земля – этот круглый шарик несётся во вселенной и огромность этого чувства опустошала меня. . Я начинала ощущать себя то маленькой песчинкой, то чем-то способным проникнуть в этот мир и чувствовать его. 
Я, почти физически, ощущала это движение и пространство. Лёгкое головокружение заставляло меня садиться и встряхивать головой. В некоторое мгновение я не видела этой синевы неба, а чувствовала бесконечную и непостижимую пустоту вселенной. Там, где заканчивалась эта лёгкая и чистая синева было что-то вызывающее восторженный трепет и представления мои были столь головокружительными, что я останавливала себя от дальнейшего проникновения во вселенную и бралась за книгу, скорее всего чтобы заполнить свои ощущения от неба, которые слишком потрясали меня.

 Я всегда смотрела в небо днём, может если бы я смотрела ночью и видела звёзды мои космические ощущения были бы иные. Иногда, я проводила на крыше время до вечера. Меняющееся к вечеру небо было другим, но не менее  всеобъемлющим. Часто облака темнели становились сиреневыми и некое томление и торжественность были в этих спускающихся сумерках.  Тогда к вечеру я спускалась с лёгкой опустошённой головой с крыши. Обычный мир не хотел в меня входить. Всё было обыденным приземлённым, помню, иногда, отчего-то слёзы наворачивались мне на глаза. Я не могла говорить и впитывала, некоторое время, обыденность мира, изредка поднимая голову к небу, но меня отвлекали и никогда на земле я не испытывала того чувства, как на своём «островке». А мне нужно было это чувство, но я не знала его определения, мне нужно было чувство соединения с небом, осознание своей космической принадлежности и вытекающего отсюда предназначения. Думала ли я об этом тогда, наверно нет. Всё это было просто моя жизнь. Пожалуй это было самое сильное чувство моего отрочества и  ранней юности.
За высоким забором на улице каждый вечер собиралась молодёжь, звон гитары, смех, но я словно не слышала этого и меня не тянуло присоединиться к ночным посиделкам. Я засыпала и во мне жило ощущения неба, которое весь день входило в меня своей непостижимой глубиной и красотой, которое растворяло меня в себе, делало невозможно лёгкой и упоительно тяжёлой. Во мне жило небо и я легко засыпала. Это был сладкий сон, заполненный теми же ощущениями, которыми я жила днём. Я берегла своё небо, я боялась его расплескать. Не помню чтобы я особо вникала в какие-то домашние дела и разговоры. Жизнь моей семьи была спокойной и размеренной и не отвлекала меня от моих чувств. Окружающая жизнь, да и книги, казались мне неизмеримо меньше тех чувств, что я испытывала, чувств которым и сейчас нет названия. Наверно, это было ощущение космоса, вселенной или что-то такое чему нет названия. Нет, тогда я, конечно, не оценивала их глубину, но думаю они полностью меня подчиняли в повседневной жизни.  Доступ к книгам у меня, даже по современным меркам, был достаточно большой. Русская, советская и зарубежная классика стройными рядами стояла на полках нашего книжного шкафа.
С музыкой и живописью дело обстояло хуже. Мои познания музыки ограничивались несколькими пластинками с современной эстрадой и классической музыкой, да ещё передачами по радио и телевизору, где тогда, достаточно часто, звучала классика. Прослушивание некоторых пластинок с классической музыкой находило отклик в моей душе и даже сильный, особенно в первый раз прослушивания. Прослушивая же часто я запомнила звуки и от их повторения становилось тесно, они начинали держать меня в себе и я перестала стремиться к своим музыкальным экпериментам. Наверно, большие симфонические концерты и чистый звук произвели бы на меня неизгладимое впечатление.
 С живописью я знакомилась по репродукциям в книгах и журналах. Картины природы, даже в том изображении к которому я имела доступ имели, иногда, часть того мироощущения, которое меня волновало и давало некоторое чувство общности  с людьми, их создающими.
 А ещё я была записана в хорошую библиотеку и некоторые книги поражали меня и заставляли удивляться человеческому разуму. Одна книга была любима мною с детства более других, «Мой товарищ» не помню уже автора, книга о жизни мальчика в деревне, что-то в этой книге было от моего неба, притом что неба там никак не описывалось. Помню сильное впечатление от книги Ромена Ролана «Очарованная душа». Любовь мужчины к женщине, описанная там имела что-то космическое и составило пожалуй навсегда моё представление об идеальной любви. И ещё Рэй Брэдбери. Сборник  рассказов этого автора. Было в них что-то от моих чувств, что-то пронзительное. Но эта пронзительность напугала меня, словно писатель делился чем-то столь сокровенным о чём нельзя писать, потому что это твоё личное. Такие были чувства. Я не хотела никого пускать в своё небо, но он вошёл и это стало большим откровением и осталось в душе.  Видеть небо других планет-это вселяло странную щемящую тоску.  Но всё это растворялось в моих ощущениях, потому что словами нельзя всё-таки передать это чувство. Но то, что меня это тронуло –это точно, я поняла, что есть люди, которые знают то, что я переживаю и переживают это по своему, впуская в свои переживания с трогательным чутким откровением.

Потом была учёба на подготовительном отделении в Великом Новгороде. Было раньше такое, перед поступлением в институт учились год на подготовительном отделении. Здесь я испытала странное чувство, которое далее повторилось в Санкт-Петербурге. Я спустилась на землю. В Новгороде группу студентов поселили в странном месте, архиерейская дача, так оно называлось. Утро, открытое окно, прямо за окном широкая река Волхов, по ней плывут гребцы на узких лодках. Я открываю окно и трогаю воду рукой и она струится между пальцами, комната, как корабль, опрокинутое в воду небо. Такое было первое утро на этой «даче». И над всем этим огромный купол неба, поддерживаемый белыми многочисленными куполами церквей. Было впечатление, что небо спустилось на землю, оно соединилось с землёй и не упало только потому что его держали золочёные купола и белые стены церквей. Колокольный звон, ранее никогда мною не слышимый как-то очень чисто и трогательно существовал в этой сказочной картине. Никогда не думала, что небо может быть так близко к земле-это сказочное впечатление не покидало меня на протяжении всего проживания в этом городе. Город полный туристов, гостиниц, церквей, тяжёлый, таинственный кремль, со сбегающим от него косогором заросшим желтыми цветами и мягкой зелёной травой. Зима в этом городе не развеяла сказочного чувства. Слишком много было нереально белого снега, слишком синее небо.
А однажды вечером, я прогулялась недалеко от места нашего пребывания и вот уж точно попала в сказку. Сказать по правде, я не посещала экскурсий и всё наше время было отдано учёбе, но одна вечерняя зимняя прогулка мне запомнилась навсегда. Небо тогда было фиолетово синим с облаками, подсвеченными словно изнутри и по краю ярко красным зимним холодным солнцем. Помню я шла некоторое время по снегу словно приближаясь к этому  сказочно красивому и торжественном небу. Шла словно в забытьи, не в силах остановиться. Пожалуй это был единственный раз, когда на фоне сытой и приятной жизни меня потрясли мои космические ощущения снова и с такой силой. Воздух был холодным и пронзительно чистым, как свежие пьянящие меня когда-то вишни и цвет облаков был по краю такой же ярко красный. Я шла наверно долго пока впереди не замаячил тёмный силуэт какого-то одинокого строения. По мере приближения я поняла, что это церковь. Она была брошенной, без единого огонька, с продуваемыми проёмами отсутствующих окон и дверей. Я никогда не видела брошенных церквей, а церковь, в столь торжественной красоте неба, была просто нереальна, строгость и пустота её вызывала дрожь. Словно отсутствие людей в ней сделали её саму живой. Тёмной громадой стояла она на фоне торжественного неба, как чья-то воля, между мной и небом,словно запрещая идти мне дальше. Двери были открыты, или их вообще не было, но я не решилась зайти во внутрь, а стояла испытывая какой-то поистине благоговейный трепет. Я шла словно в небо и наткнулась на строение олицетворяющее что-то для людей, которые тоже шли туда. Она слишком откровенно стояла между мной и небом, как чья-то сильная воля, которая и напугала, и изумила  меня. Она предлагала мне войти в небо через себя.  Я стояла долго, пытаясь осмыслить эту картину, изумляясь воле людей, поставивших это строение, пока какой-то страх одиночества не стал леденить мне душу. Я не решилась войти в церковь. Сейчас я думаю, а что было бы если бы я вошла? Наверно, это многое дало бы мне в понимании Бога, для людей. Но я не вошла. Я испугалась, я не могла отдать своё небо. Возвращаясь обратно я ещё долго оглядывалась и смотрела на это брошенное строение, торжественный штрих восхитительной, до конца не осмысленной до сих пор картины. Моё возвращение в комнату напоминало мне моё спускание с крыши, опустошённость после сильного эмоционального переживания.
 Комнату нашу, где я жила ещё с тремя девушками активно стали посещать новоявленные кавалеры, но это было также далеко от меня, как гитара за забором у меня дома. Я инстинктивно берегла своё небо. Кстати потом я узнала, что шла тогда вечером по дороге в музей деревянного зодчества. Я побывала там через некоторое время, но впечатлений особых не осталось, красивая лубочная картинка. Во время поездки до Новгорода я в поезде познакомилась с парнем, который через некоторое время приехал в Новгород для встречи со мной. Он постоянно ездил в Финляндию и привёз всякие штучки, которые сильно порадовали девушек из моей комнаты, но на меня впечатление ни он, ни его ухаживания не произвели. И поездив так некоторое время  он исчез с моего горизонта не оставив ни следа, ни переживаний. Рассматривая свои фотографии того времени я думаю, что была интересной девушкой, но ухаживания противоположного пола были, но не запомнились. До поездки в Новгород была у меня встреча с парнем, случайная в парке. Хватило пожалуй одной минуты, или даже мгновения, чтобы оценить, что он подходит мне. Вся его фигура, взгляд, сильные большие руки-всё это нашло мгновенный отклик во мне. Несколько свиданий и я уехала, без адреса и возможности дальнейших встреч. Но где-то в глубине души я уже чувствовала, что встретила свою любовь. Это было спокойное осознанное чувство я думала о нём и знала, что он думает обо мне и знала, что будут ещё встречи. Было чувство, что отношения созревают, как вишни на дереве. Было в этом чувстве что-то не отвлекающее меня от радостного ощущения свободы и неба, в этом чувстве была нужная мне спокойная созревающая гармония.
Моя новоявленная подруга Лена красивая, светловолосая девушка из Петербурга  взялась обучать меня всяким столичным штучкам. Однажды она разведала столовую для лётного состава где-то на окраине города. Не знаю, что ей двигало, когда она заманила меня туда, не иначе как возможность знакомства с лётчиками. Знакомства с лётчиками не состоялось, но летний день гудящие самолёты  и огромное синее небо принимающее эти самолёты произвело на меня большое впечатление. Вообще Новгород того времени запомнился мне как что-то очень приятное, красивое, необыкновенное. Мы часто обедали в интуристовской гостинице, на берегу Волхова. Огромная терасса, окрытая на реку, очень вкусная еда, особенно рыба, официанты, почему-то всё мужчины, гомон иностранцев. Всё это было для меня необыкновенно, интересно и приятно. Всё это было как-то легко и празднично, мир был так дружелюбен и это праздничное ощущение  дополняло опустившееся на купола церквей небо и хорошее настроение помню никогда меня не покидало. Отношения с людьми тоже напоминали праздник, лёгкие ни к чему не обязывающие, да ещё регулярно поступающие мне деньги от родителей и стипендия давали мне определённую свободу и достаток. В Новгороде я познакомилась с грузинской парой, которые тоже учились на подготовительном отделении. Забавная, доброжелательная Кэтино была так приятна в общении, что мы здорово сдружились. Когда мы втроём блондинка Лена, черноволосая Кэтино и я, русоволосая, шли по городу, то частые вздохи восхищения и комплименты сопровождали нас повсюду.
Мир стал слишком наполенный событиями, хоть и приятными. Слишком много людей, событий, развлечений и чувство убыстряющегося времени и сужающегося пространства.  Чувство неосознанного сожаления о чём-то столь же неосознанном и непонятном и жизнь сильная, как река уносила меня вдаль от моего «зелёного островка».
Потом был Питер и это ощущение неба, которое спустилось на землю, шпили и купола церквей, парки и решётки садов, фонтаны, высокие дома, просторные прямых, продуваемые ветрами улицы, белоснежные новостройки – всё это держало на себе намокшее северное небо всё это тянулось к нему и сроднялось с ним. И ещё ветра, было что-то в этих вольных пронзительных ветрах от чистоты и необъятности неба. Но не было в этом небе той летней лёгкой синевы, той воздушности, как более южных широтах. Иногда торжественные картины с берега Невы выхватывались взглядом на некоторое время и заставляли замереть, но ритм жизни всё ускорялся, метро всасывало в себя потоки людей, да и воздухе было уже что-то тревожное и всё реже, всё реже растворяло меня небо, всё реже… Всё чаще отвлекали люди, события, проблемы, что такое носилось в воздухе, что не давало ощущения счастья, что скрывало от меня небо, что отнимало много сил на какие-то мелочи, почему-то всё кажется мелочью по сравнению с теми минутами, что испытала я когда-то.
Иногда я думаю, что так было со многими и многие стремятся вернуть это чувство полного одиночества и полного счастья. Иногда я думаю, что одиночество-это полная гармония всех людей, когда они не отвлекают друг друга, а просто помогают видеть своё небо. Чтобы видеть небо нужна гармония и покой, говорят что это возможно достичь медитацией, не пробовала, но сказать по правде завидую тем кто может достичь этого чувства, если оно сродни моему когда-то испытанному. Наверно, самое гармоничное общество, когда полный покой достигается без медитации и каждый видит своё небо. Сколько бы я отдала, чтобы моя дочь испытала это чувство бесконечного и сладостного покоя и возможно ли это. Наверно, глубинно все к этому стремятся. Наверно всё, что делается в мире -это желание этого безмятежного одухотворённого покоя, желание осознания своего неба.
Когда сейчас я вижу по телевизору репортажи, где восхитительно синий купол неба с нежными белоснежными облаками  расчерчен следами ракет и бомб, где летают самолёты и вертолёты несущие смерть людям находящимся на земле, то я испытываю ту степень неприятия, которая только возможна в человеке. Они мешают видеть небо, мешают понимать его. Черешня, сливы, груши, яблоки-всё наливается соком, который не напоит своей восхитительной влагой покинувших эти сады людей. Детство, отрочество, юность потеряют свой островок покоя и счастья, потеряют время и пространство, на том витке жизни, когда оно входит в тело и растворяет его в блаженной пьянящей свободе бытия и познания.  Они оскверняют небо, бросая с него бомбы, они не дают миллионам людей почувствовать своё небо. Иметь свой спокойный зелёный островок счастья иметь своё бесконечно синее и только твоё небо.
 Моё небо, мой космос, ощутив соединение с ним когда-то я не могу забыть это чувство, затрудняюсь осмыслить и описать его. Бабушка рассказывала как-то, что мой дед перед смертью долго смотрел в небо и она почему-то знала, что скоро его не станет. Что это за чувство? Зачем она человеку и почему оно в человеке? Небо научило меня не бояться ни жизни, ни смерти, потому что в нём было что-то сильнее человека и оно понималось и чувствовалось человеком, значит в нём было что-то родственное человеку, что-то от человека. Небо, синее бесконечное небо, пустые и созревающие миры, вечность в круговороте бытия и небытия…