Умари

На бирюзовом озере Асиноко, отражаясь в бесконечной зеркальной глади, плавала жёлтая резиновая уточка.


На камне, торчащем из воды у самой кромки берега, стоял голенький мальчик лет двух и тянулся ручонкой в сторону уточки. Камень скользкий, холодный, покрыт был тонким зелёным велюровым мхом. Под камнем глубоко, озёрная тина коварно утаила острые, как нож-накири, отточенные водой гранитные глыбы…
Мальчик наклонился совсем низко, ступив на покатый каменный край. Резиновая уточка дразнила его, подплыв совсем близко, на расстояние двух ладошек. Ещё чуть-чуть, и он дотянется до неё… Совсем чуть-чуть… Зашуршала прибрежная трава, замолчали в ожидании птицы.

-Спаси его, Саёки! - прошептала Умари.
Саёки поморщился.
-Мы не властны…
С маленького островка, где сидела Умари, было видно, как мальчик покачнулся, и задрожало, заплясало его отражение в воде.
-Саёки, он разобьётся!
-Мы не в праве вмешиваться в то, что написано человеку.
-Но это дитя, Саёки!
-Человеческое дитя.
Ножка мальчика скользнула по камню, он вскрикнул. Зашевелились сломанные стебли тростника, жаждущие его падения, готовые через мгновение проткнуть ребёнка насквозь. Саёки прикрыл морщинистые веки.

Умари нырнула, метнулась к мальчику, хлестнув по воде сильным хвостом, нагоняя волну, от которой вздыбились глянцевые листья купальниц, и взлетела ввысь стайка озёрных чаек. Подставила белые ладони лепестками лилий, подхватила малыша, поранив собственное тело об острые гранитные зубы и тросниковые спицы, подняла его на руках вверх и бережно опустила на прибрежный песок. Осторожно вскинула голову, чтобы не поцарапать его хлёсткими, как прутья, волосами, улыбнулась и исчезла в воде, вмиг помутневшей от поднятого со дна песка.
-Таширо! - закричала женщина в белом кимоно, бросилась к мальчику, подхватила на руки. Прижала его к груди, принялась целовать.

…Умари никогда не думала, что человеческие эмоции и жесты будут так ей понятны. И так близки…
-Ты нарушила правила! - прогремел Саёки. - Русалка, чьими поступками правят чувства, может лишиться бессмертия!
По озеру прошла зыбь от его голоса. Мать, укутав мальчика в покрывало, с опаской взглянула в водяную бездну и поспешила прочь.
-Человеку написано умереть. И он умрёт. В начале своего дня или в конце, не имеет значения. Как - не имеет значения. С каким именем - не имеет значения. Это правильно. А ты мешаешь им и их богам.
Умари провела ладонью по ранам. Кровь у русалок прозрачная, чуть желтоватая, как молодая смола сосны. Лечит порезы трава-маюти, такая же длинная, платиновая, как русалочьи волосы. Русалки чувствуют боль, но слёз у них нет, лишь в особые моменты расцветает у глаз еле заметный рисунок-хризантема, сотканный из голубых жилок…

-Зачем ты меня позвала? - прошелестел Саёки ветками ив.
-Саёки Мори, я полюбила человека.

…У Саёки нет тела. Только голова. Днём её могут видеть лишь озёрные жители, ночью он открывает свой лик людям. Они принимают Саёки за лунное отражение в воде. Когда луна полная, Саёки смотрит в фас, когда же идёт на убыль - поворачивается боком. Люди обманываются, им невдомёк, что близ горы Фудзи луна вовсе не имеет отражения. Так и качается он на озёрной глади Асиноко, являя в зеркале своего лика пролетающих стрекоз, птиц, драконов и всё то, что изобрёл беспокойный человеческий разум - от воздушных змеев до выдуманных недавно аэропланов. Иногда шевелит языком и, как ящерка, слизывает те отражения. Такое у него развлечение…

-Умари, люди нечисты.
-Акито другой. Он - воин, сын воина. Он прекрасен. Я умираю от любви к нему.
-«Умираю», - буркнул Саёки. - Что ты можешь знать о смерти, ты, бессмертная русалка-фумико! И что ты можешь знать о любви? Тебе не с чем сравнивать! Всё это баловство!
-Саёки Мори, мудрейший… - Умари провела белой ладонью по волосам, - Помоги мне!

Она сидела на сыром песке островка и вглядывалась в его лик на воде. Недовольно поднимались и опускались брови Саёки, нагоняли рёбрышки мелких волн на озёрное полотно. Отцветали в долине сакуры, роняя розовые лепестки на зелёный ковёр. Умари так хотела потрогать их, но они были слишком далеко от берега. Оставалось лишь гладить тонкие косы ив да выплакивать им свои тревоги.
Она тяжело вздохнула. Жёлтая резиновая уточка, будто поймав её дыхание, колыхнулась и ушла под воду. Саёки когда-то объяснил ей, что уточка - это погибшая русалочья душа: всплывет на один земной час проститься с надводным миром и ныряет в бездну - такую бездну, которую лучше бы Умари и не знать.

-Твоя сестра ушла, - Саёки взбил пену в месте, где вода поглотила уточку. - Позор на весь ваш род! Повадились любить людей! Ты хочешь стать второй за эпоху рубинового дракона, потерявшей бессмертие?

…Сестра Умари, желтоглазая смешливая Кейко, полюбила рыбака из деревни Фукара. Но счастье та любовь ей не принесла. Погибла, ушла, растворилась. Сгинула, не оставив ни следа, ни памяти… Молчит о том тёмная вода. Лишь стелется тина по мелководью, напоминая волосы Кейко, да краснопёрка блестнёт плавником - а не твоя ли то улыбка, сестра?

-Я больше не могу так, не могу! Изъела тоска загрудинная, всю меня изъела! А без Акито и жизни не надо. Помоги мне!

Саёки хлестнул осокой по хвосту Умари. Словно розги прошлись по жемчужной её чешуе. Она вскрикнула.
-Тебе будет ещё больней. И не столько от боли перерождения - вытерпишь. Мучиться будешь от раны, которую нанесёт Акито душе твоей. Такова участь земных женщин. Ты хочешь разделить их долю?
-Я согласна на всё, Саёки.
-Ты станешь смертной. Станешь нечистой. Тебя съедят черви. Так написано человеку.
-Я согласна.
-Это невероятно трудный путь, девочка.
-Я согласна.
-У тебя не будет озёрных сил. Ни капли магии. Ты должна будешь бороться за его внимание наравне с их женщинами.
-Я согласна.
-Всего три земных года…
-Но рядом с любимым!
-Плата высока. Ты будешь стремительно стареть. Терять волосы. С каждым днём твоё тело будет дряхлеть. Ты станешь безобразна. К третьей весне, когда отцветёт сакура, ты от старости не сможешь сама отодвинуть дверь и выйти на воздух. Он отвернётся от тебя.
-Пусть одну ночь, молодая, я буду с ним.
-…А самое горькое: у тебя сохранится отличная память. Ты будешь помнить, как была счастлива на озере с сёстрами. Но подходить к воде тебе отныне будет запрещено.
-Я на всё согласна, Саёки Мори.

Она сняла с пальца перстень, похожий на изумрудную слезу, и бросила в воду. Разбежались круги по воде, заколыхался лик мудрейшего. Саёки разинул рот, заглотил перстень и исчез, лишь завертелась воронка омута, да закачал у берега свои бархатные шашечки камыш.



Он стоил того. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.



В назначенный час, когда луна была низкой и лизала палевым языком зеркало озёра Асиноко, когда трава-маюти поднялась высоко, словно встали в ряд самурайские мечи Мурамаса, когда крикливые чомги взлетели над тростником, надела Умари нефритовые бусы, зеленоватые, как русалочьи глаза. Тихо-тихо колыхалось пение над водой - то сёстры оплакивали её погибшую душу. Выпила она из чашки бутона лилии тягучую жидкость, чёрную, как мазут, вскрикнула на выдохе и замерла.
Тело пронзила боль такой силы, какую Умари не испытывала никогда, проколола насквозь, разорвала пополам хвостовой плавник. Она схватилась руками за ветку ивы, наполовину высунувшись из воды, выгнулась. По лицу, шее, по хрупким прозрачным ключицам, по тонкокожей белой груди расползлась кракелюром голубая хризантема, точно татуировка.
Умари почувствовала, как отступает чешуя, разрывается пополам её тело внизу, как входит острие в её лоно. Для крика не оставалось сил, ивовая ветвь выскользнула из её рук. Она закусила нить нефритовых бус, хрустнул бледно-зелёный камень.

-Сестрёнка, родная моя! Я не могу видеть твои муки, - подплыла к ней юная русалка Мими.
-Уплывай, Мими, тебе нельзя смотреть на меня, - прошептала Умари.
-Я выкупила у Саёки озёрного светлячка, - зашептала Мими ей в ухо. - Он обозначит дом Акито, чтобы ты сразу его нашла. И принесла тебе одежду. Сёстры сшили её из шёлковых лепестков сакуры, которые принесло течение.
-Мими, моя верная, я никогда не смогу отблагодарить тебя и сестёр…

Что-то произошло с позвоночником Умари. Он стал вдруг твёрдым, точно сталь тамахагане, вонзился в её череп. Она выпрямилась и в изнеможении упала на прибрежную траву, смяв кулаками головки незабудок. Побледнела татуировка-хризантема, в тело вошло тепло, смягчился волос, губы налились розовым цветом. Слабый лунный свет упал на её гладкую спину, и Умари впервые почувствовала холод на коже, озноб, о существовании которого не знала.
Всё закончилось.

Всё только начиналось.

Он стоил того. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.

К рассвету вышла она к деревне Фукара. Бело-голубой фонарик озёрного светлячка указал дом любимого. Был сильный ливень, невесомое кимоно Умари намокло и тяжёлым грузом давило на хрупкие плечи. Не думала она, что капли дождя будут колоть тело, точно иглы. Никогда ещё вода не была так враждебна к ней, так чужа.
С первыми лучами солнца Акито отодвинул створку двери дома и увидел прекрасную девушку, почти ребёнка, свернувшуюся маленьким мокрым клубком на бамбуковой циновке.
Она подняла на него огромные глаза и подумала, что сегодня он ещё более красив, чем тогда, когда она впервые увидела его в лодке на озере и полюбила. Он стоял перед ней с обнажённым торсом, в чёрных самурайских штанах-хакама, с мечом в руке, с тугим узлом смоляных волос, сколотых на затылке, и не было для неё воина прекрасней, чем Акито.

-Кто ты, красавица, и что делаешь у порога моего дома? - спросил он.
-Я русалка, - тихо ответила Умари и вдруг вспомнила, что Саёки не велел ей рассказывать о своём прошлом.
Акито рассмеялся.
-Ты слишком хороша для русалки!

Люди не знают русалок-фумико. Они знают лишь «нингё» - существ с головой обезьяны и туловищем рыбы и называют их русалками, выводят тушью на тонкой рисовой бумаге и показывают расшалившимся детям в назидание: «Будешь безобразничать, приплывёт русалка и унесёт тебя». Люди заблуждаются слишком часто.

Акито взял Умари за руку, ввёл в свой дом и отпускать уже не хотел.

Пели весенние птицы, пролетая над деревней Фукара, пели сосны, пели далёкие облака, напоминающие озёрные камни, пело сердце Умари - так, как не умело петь раньше. Акито глядел в её бездонные зелёные глаза и не мог наглядеться.

Быстро сыграли свадьбу. Гости восхищались чарующей красотой невесты: как бела её кожа, словно невесомый сацумский фарфор, кругло лицо, подобно солнцу, и прекрасны маленькие ступни. Акито же целовал её платиновые волосы и был бесконечно счастлив. А под конец церемонии, хмельной, сказал ей:
-Буду любить тебя вечно, Умари.
-Даже когда я состарюсь и стану безобразной? - шёпотом спросила она.
-Даже тогда! - рассмеялся Акито.

Первая близость принесла ей невероятную боль, вновь казалось, что это Саёки разрывает её хвост пополам, как тогда, в ту памятную ночь. Она кусала до крови губы, чтобы не закричать, но всё же крик вырывался из её груди, и это отчего-то радовало мужа. Такова ли плата за таинство любви? Пусть так, но лишь бы он был рядом!

Он стоил того. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.

Последующие ночи принесли блаженство. Неделю после свадьбы Умари провела с любимым мужем в доме, почти не выходя из-за шёлковых ширм. Когда приходила она в себя после неистовых ласк, думала: «Вот высшее счастье, которого не знают сёстры!». Не стоит ли одна подобная ночь бессмертия?

Акито был воином-тамэсигири: мастером по испытанию меча.
К ночи приносили ему оружие - тонкие клинки, изогнутые, как хвост рубинового дракона. Акито разговаривал с мечами, гладил их рукой, на рассвете же выходил из дома и рубил вымоченные в воде снопы рисовой соломы, стебли бамбука и сосновые ветви, позже делал насечки на бронзовой проволоке, обмотанной вокруг рукояти, и каждая насечка несла историю пробного боя и имя меча.
Порой Акито работал на кусках железа и старых самурайских шлемах, одним движением наискось перерубая их пополам.
А иногда к нему приходили мужчины, закутанные в плащи, и он уезжал с ними в город, где стояла тюрьма. Там мастер-тамэсигири испытавал меч на казнённых.

Умари же следила за домом, готовила еду и с восхода солнца начинала ожидать, когда спустится ночь, чтобы вновь ощутить прикосновения мужа.

Акито с утра до ночи проводил время с оружием. Однажды ему принесли необыкновенный клинок. Меч-катана играл на солнце воронёной сталью, его длинная рукоять была из золота, а острая изогнутая плоть с выгравированным именем создавшего его мастера ждала самого главного иероглифа - собственного имени меча. Проверка ему предстояла самая серьёзная, по верным традициям предков.
Акито долго говорил с мечом, испытывал его водой и рисовой соломой, потом уехал в город для пробного боя на телах казнённых, а к вечеру вернулся в деревню, молча отужинал в компании сопровождавших меч мужчин и вышел с клинком на улицу. Дошёл до перекрёстка дорог, по которым обычно тянулись в город странники, и с воинственным криком «Ях!» разрубил мечом одинокого прохожего. Потом вернулся в дом, отдал меч молчаливым заказчикам и произнёс: «Добрый воин. Достоин высокого имени». Те раскланялись и ушли. Чуть дыша, сидела за ширмой Умари и не проронила ни слова в тот вечер.

Примерно через месяц после их свадьбы Акито повёз Умари в город Хаконэ. Дорога показалась ей длинной, повозка трясучей, а сам город шумным и суетным. Люди были одеты не так, как в их деревне. Яркие вывески нагоняли страх на Умари, она прижималась к мужу, прятала личико в его плечо. Акито смеялся, купил ей засахаренные апельсины и к вечеру повёл в синематограф. Движущиеся чёрно-белые картинки, что увидела она на огромной простыне, прибитой к бамбуковой стенке заведения, глубоко потрясли её. История любви гейши к самураю, ревность, смерть от его ножа на фоне больших теней и огромной луны… Умари почудилось, что это перевёрнутое озеро и не луна то - Саёки рассказывает свои истории с непременным грустным концом. Она закричала, выскочила вон и побежала, не разбирая дороги. Акито настиг её, рыдающую, и, схватив за руки, сильно ударил по лицу.

-Ты позоришь меня, жена!

Несколько дней Умари ходила заплаканная, мрачная. Акито не прикасался к ней ночью. Бежали дни, но синяки так и оставались на тонких запястьях, а тёмные пятна под глазами не спешили уходить с прекрасного лица. И расцвела на веках первая крохотная голубая хризантема, тонкой паутинкой вылезла из-под пушистых ресниц. Умари научилась прятать её под слоем рисовой пудры, но мешки под глазами с каждым днём становились всё тяжелей, а сеточка-хризантема заметней.

-Ты плохо выглядишь, Умари, - говорило ей зеркало. Знакомые женщины подмигивали: «Не даёт тебе ночью продыха красавец-муж!».
Умари улыбалась им, кивала, сама же делала примочки из листьев мяты, зелёного чая и масла ши. Провожая мужа на рассвете, она спешила поскорее закончить домашние дела, лечь на циновку и наложить на лицо полотенце, смоченное приготовленным снадобьем - чтобы встретить вечером мужа свежей и молодой.
Однажды, когда Акито вернулся после трудного дня испытаний меча, он небрежно бросил Умари, колдовавшей до этого целый день над лицом:

-Ты последнее время очень устаёшь, жена. Я найму служанку.

Служанка, пришедшая в дом, оказалась послушной, исполнительной и оскорбительно молодой.
Во время же трапезы Умари отсылала служанку прочь, сама прислуживала мужу, стараясь уловить малейшее его желание. Но Акито не замечал её стараний и всё реже прикасался к Умари. А когда звал жену к себе, был груб и причинял боль. Под глазами Умари расцветали жилки уже не голубых, а синих хризантем. Они не исчезали к утру, а лишь бледнели, расползаясь по щекам и шее.

Как-то раз в дом пришли гости. Разливая чай, Умари случайно пролила его на руку одного мужчины. Гость вскрикнул. Раздосадованная Умари побежала на кухню приготовить мазь от ожога.
Вошедший следом Акито холодно произнёс: «Если бы я знал, что ты так опозоришь меня, я бы ещё утром разрубил тебя мечом».
В тот вечер, расчёсывая свои роскошные волосы, Умари обнаружила, что в них больше седых прядей, чем платиновых.

Акито как будто не видел перемен в супруге. Он по-прежнему, хотя уже и реже, неистово набрасывался на неё ночью, словно утолял голод, а Умари едва ли не теряла сознание от боли - так грубы были его ласки. Но терпела, лишь повторяя самой себе, что от любимого она примет всё, и даже смерть.

Он стоил того. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.

Ей невероятно хотелось прийти на берег озера, увидеть ивы и силуэт горы Фудзи в белой шляпе, поговорить с сёстрами, но она помнила слова Саёки: «Вода отныне твой враг и принесёт тебе смерть, если ступишь на её территорию».

Акито начал посещать гулящих женщин. Она поняла это по его глазам, когда он возвращался домой и отказывался делить с ней ложе.

Умари возненавидела зеркала. Они врали ей, шепча: ты стареешь. Разве такое возможно, ведь душа молода и рядом любимый муж? Как-то, случайно увидев своё отражение, как будто подмигнувшее ей, Умари схватила нож и разбила зеркало. Разлетелись по дому треугольные осколки, вскрикнули птицы за окном. Потом она убрала из дома всё, что способно было отражать: тазы, посуду и металл. Узнав об этом, Акито до крови разбил ей губу и повелел поставить зеркала во весь рост, хотя знал, что это принесёт Умари боль посильнее, чем ссадины от его руки.

Бежали дни, и бег их был скор. Акито проводил с ней всё меньше и меньше времени, иногда уединяясь с молодой служанкой. Возненавидевшая её Умари уволила девушку, на её место пришла другая, вдова. Акито не перечил: служанками распоряжается хозяйка дома, так было заведено.

Проходили недели. Её кожа постепенно становилась вялой, приобрела сероватый оттенок. Умари румянила щёки порошком киновари, который торговцы называли «кровью дракона», подвязывала под подбородок смоченный солью шёлковый шарф, чтобы вернуть потерянный контур лица, пила отвратительное зелье, выменянное у местной травницы за дорогое кольцо. И даже проколола свои нежные соски золотой проволокой, смоченной соком травы-маюти, чтобы вернуть упругость груди.

Он стоил того. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.

Но старость была хитра. Она стремительно подбиралась к Умари, наступив куриной лапкой на нежную кожу у глаз, рассыпав сеточку ажурной вязи у висков и процарапав дорожки от носа к подбородку. Прицепила невидимые грузики к уголкам губ, и те начали опускаться, с новым утром всё ниже. Разбрызгала рваные пятна загара на шее и нежных руках. Каждый день она отнимала у Умари прядь волос, и длинные шпильки уже не могли удержать рассыпающуюся причёску.

Однажды вечером нищий странник постучался к ним в дом, и Акито дал ему несколько монет. Взглянув на Умари, странник произнёс:
-Не найдётся ли у вашей матери для меня чашки риса?

Умари молча вынесла ему еды и, вернувшись в дом, заплакала. Слёзы, которых не знала она в своей озёрной жизни, имели горьковатый привкус.
В тот вечер она, презрев запрет Саёки, вышла к озеру.

-Нет сил моих терпеть! Заберите меня, сёстры!

…И ступила на поверхность Асиноко…

-Нет, сестрица, опомнись!  - крикнула ей русалка Мими. - Ты ещё так молода, чтобы умереть!
Вмиг покрылось озеро льдом, разбежались морозными узорами ветки и цветы по белой глади, не давая ноге Умари провалиться в спасительную прибрежную тину.

«Ты ещё так молода!!!», захохотала Умари, отшатнувшись от своего отражения на замёрзшей воде.

-Ни к чему ваше мелкое колдовство, сёстры! Если бы Вы знали, как жажду я смерти! - с горечью крикнула она озеру, но Асиноко осталось безучастным.
До заката пролежала Умари на холодном льду, к ночи с трудом поднялась и побрела прочь, в дом, ставший для неё тюрьмой.

Летели месяцы. Умари уже не удивилась, подметив однажды, что служанка-вдова теперь кажется моложе хозяйки дома. Акито перестал прикасаться к супруге. Но хуже всего: он перестал с ней разговаривать, что нанесло Умари ещё более жестокую рану, искромсало в лохмотья бедное её сердце.

Чтобы скрыть поредевшие волосы, Умари сшила накидку с широким капюшоном.
Чтобы скрыть морщины на лбу, Умари надевала свою свадебную повязку-налобник из белоснежного шёлка.
Чтобы скрыть опустившиеся щёки, Умари постоянно закрывала лицо красным веером…

…Всё это для того, чтобы не оскорблять любимого своей безобразной старостью. Ведь он стоил того, он - Акито Ясухиро, воин, сын воина…

На исходе второго цветения сакуры, Акито, не стесняясь жены, начал приводить женщин в дом. Умари пряталась за шёлковой ширмой, лишь вздрагивая на каждый сладостный вздох, доносящийся из спальни. Соседи осуждали Акито, но никто не решался сказать ему слово: так высок был ранг уникального мастера-тамэсигири, слава о котором перешла по другую сторону далёкого силуэта Фудзи.

Умари больше не выходила на улицу. Кости её стали хрупкими, руки с узловатыми пальцами не слушались, отёкшие ноги с трудом передвигали тело по дому.

-Кто эта бабушка - там, за ширмами? - спросил как-то вечером тоненький девичий голосок. Умари выглянула из-за ширмы и узнала молоденькую дочь торговца рисом. На девушке были надеты её русалочьи нефритовые бусы - подарок хозяина дома…
-Старуха-служанка, не обращай внимания! - ответил девушке Акито.
-Почему ты не заменишь старую служанку на молодую?
-Из жалости, моя красавица, ведь ей некуда идти!
-Какой ты у меня благородный! - засмеялась девушка.
В тот вечер Акито отвесил Умари большую оплеуху: «Я приказал тебе никому не показываться на глаза!». Взгляд его был холоден, так холоден, как не был ещё никогда.
«…Я буду любить тебя вечно, Умари…», - вспомнились ей его слова. - «Даже когда я состарюсь и стану безобразной?» - «Даже тогда!».

К ночи Акито взял новый меч и пошёл с ним на улицу. Умари догадалась, что вновь он будет испытывать клинок на страннике. Тихо вышла она из дома, накинув служанкину серую накидку, покрыла седую голову широким капюшоном. Когда добрела до перекрёстка, увидела мужа, стоящего в свете луны и успела подумать: «Как он прекрасен, Акито Ясухиро, воин, сын воина». Заплакала в небе ночная птица. Умари вышла из тени и сделала шаг навстречу воину с мечом.

Он занёс клинок над головой и с криком «Ях!» опустил его на плечо странного прохожего. Но в последнюю долю секунды рука дрогнула, меч-катана повернул ребро и, пройдя сквозь мягкую плоть, остановился у самого сердца. Незнакомец рухнул на землю, широко расставив руки, словно объятья, слился с собственной длинной тенью на дороге, стал похож на тонкую статуэтку-окимоно.

-Умари!!! - взревел Акито, бросил меч и упал перед ней на колени. Поднял на руки, прижал к себе. Удивился, как легка она была, почти невесома. - Что ты наделала, жена моя!!!

Из груди Умари вырвался хриплый вздох.
-Отнеси меня к озеру, - еле слышно прошептала она.

Акито понёс её на руках по озёрной тропе, и следы его метили капли крови, текущей из раны Умари. Ивы тянули к нему руки, хлестали по ногам. Прибрежная осока, точно острый нож-накири, резала его ступни, бархатные шашечки камышей вдруг стали горячими и, касаясь его тела, прожигали одежду.
Озёро было неспокойно. Огромная, невероятно огромная луна качалась на воде, чёрные силуэты кувшинок и лилий танцевали на лунных бликах.

-Сними накидку и опусти меня в воду, - попросила Умари.

Акито исполнил её желание.
Только лишь вода коснулась тела Умари, как послышалось девичье пение откуда-то из глубины. Акито замер, заворожённый. Распустились по озёрной глади волосы Умари, точно изысканный веер, побелело её лицо, затянулась косая рана - от плеча к сердцу, поменяла цвет кровь с красной на янтарную. Морщины её, уродливые и сухие, вмиг разгладились, превращая лицо в прежнее - юное и прекрасное. Ошеломлённый, Акито расслабил руки, и Умари выскользнула, выгнулась молодым телом, вскинула руки и, оттолкнувшись сильными ногами, отплыла от берега. И почувствовала, как срастаются меж собой ступни, как прорезает кожу острая серебряная чешуя, как легки становятся движения в воде, и стоит лишь согнуть колени, оттолкнуться - и вот уже середина озера. И нет никакой боли! Она глубоко вздохнула и нырнула в мерцающий круг лунного отражения, поглотивший её огромным разинутым ртом.

-Твои сёстры выкупили для тебя последний шанс. Ты не в праве упустить его, слишком дорого каждая из них заплатила. Тебе осталось сделать лишь сущую малость.
-Саёки Мори, - хохотала Умари, уходя на глубину и выныривая, радуясь возвращению домой, - Я сделаю всё, что ты скажешь. Я теперь буду послушной.

Саёки выдохнул, по озеру пошла волнистая рябь.

-Видишь, у берега стоит твой муж, Акито Ясухиро?
-Он не муж мне более, - весело сказала Умари.
-Правильно, девочка. Подплыви, обними его, как ты умеешь, утяни за собой на глубину. И ты навсегда останешься русалкой.

Умари застыла. Появились сёстры, окружили её, обняли.
-Смелей, сестрица, он принёс тебе столько боли! Лишь одно движение, и мы снова будем вместе, снова неразлучны, как и прежде!
Они закружили вокруг Умари, запели, подняли волну, легонько подталкивая сестру к берегу.

…Он стоял, не в силах отвести взгляд от лунного круга, в котором исчезла его помолодевшая супруга. Он - Акито Ясухиро, воин, сын воина.

Умари подплыла и минуту смотрела в глаза мужа, невидимая для него, скрытая тёмной водой. Он настороженно вглядывался в озёрную бездну, и казалось ему, он видит её лицо.

-Умари! - позвал Акито.

Она протянула к нему руки.

-Иди ко мне, муж мой!

Но лишь коснулась Умари его пальцев, снова боль пронзила сердце. Вот он смотрит в её зелёные глаза, такой красивый, такой молодой. Такой любимый…
-Ну же! - говорили сёстры. - Саёки не будет долго ждать. - Не медли, тащи его на дно.
-Я не могу… - прошептала Умари.
-Он заслужил смерть! Он осквернил твою душу и сердце. Он умертвил тебя. Всего лишь потяни его за рукав.
Умари вновь взглянула в глаза Акито.
-Я не могу…
-Ты погибнешь, теперь уже навсегда. Саёки не давал такого шанса никому - ни сестрице Кейко, ни другим.

«Лучше бы я была одной из русалок-нингё, которых боятся люди, - существом с головой обезьяны и телом рыбы. Как было бы хорошо! Русалка-фумико полюбила человека. Русалка-фумико должна заплатить за свою гордыню».
Так думала Умари, глядя в лицо Акито. И вдруг разжала пальцы, оттолкнула его, с силой ударив ему в грудь ладонями.

-Живи, любимый мой! Беги! И никогда не возвращайся к озеру!

Акито отшатнулся, словно увидел в воде нечто такое, от чего раскололся его разум. Никогда не знал он страха, ибо он - Акито Ясухиро, воин, сын воина, но бежал от озера прочь, крича от ужаса, шарахаясь от собственной тени, умирая от звука бьющегося сердца в груди.

…Тихо-тихо переплелись волосы Умари с речными водорослями, и трава-маюти окутала под водой её хвост, талию, грудь и шею…
…И невиданной красоты хризантема расцвела на белой её коже…
…Как символ боли, что не ведала она до того момента…
…И увлекла под плачь сестёр её в бездну - такую, которую лучше бы ей не знать никогда.



…О воинах-тамэсигири слагают легенды. Мало осталось на земле настоящих мастеров. Был один, жил в деревне Фукара, первый из первых. Но жестока оказалась судьба воина, жена у него вышла ночью к озеру и утонула. Ходят слухи, что утопилась, но тела так и не нашли. С тех пор тамэсигири тот сошёл с ума, бродит по округе и уверяет, что видел русалку-фумико. А нет ведь таких, есть нингё - с головой обезьяны и туловищем рыбы. А, может, жену свою увидал в воде…

А когда отцвела сакура, говорят, видели рыбаки жёлтую резиновую уточку на бирюзовой глади озера Асиноко. Хотели было выловить её, но так и не смогли. Только руки подносили, а она выскальзывала, ныряла в бирюзовую даль и вновь всплывала. А потом исчезла, лишь только отразилась в тёмной воде взошедшая из-за Фудзи круглолицая луна.