Крайняя мера. Глава 23

                Глава 23   

      Бросив на ходу в приёмной остроту, Корякин энергично прошёл в директорский кабинет. В ответ на шутку, листавшая наряд рабочей документации Рита, плотно сжав губки, запоздало хмыркнула.
      Завидев начбеза, Самохин поднялся из кресла и, раздражённо схватив стоявший у стенки портрет, изображением вниз, бросил его на середину стола. Сам же, встав рядом, молча воззрился на подчинённого и принялся изучать его лицо.
       Увидев на столе у шефа портрет президента, Корякин  догадался о причине внезапного вызова, и в уме стал просчитывать все минусы от неожиданного разоблачения. Странно, но оно его не пугало. Лишь в мыслях крутился второстепенный вопрос: как мог недальновидный чистоплюй и тюфяк, так быстро отыскать в «козырном» месте подслушивающее устройство?
       В кабинете зависла тяжёлая, до дурноты неприятная тишина.
       -Что это? – наконец, едва сдерживаясь, спросил Самохин, и было видно, как у него на лице желваки заиграли.
       -Я вас спрашиваю, Юрий Дмитриевич,  ч т о    э т о    т а к о е? – раздельно и медленно, повторил Самохин, на каждом слове повышая голос. – Ч т о ?..
      -Что именно? – фальшиво улыбнувшись, поинтересовался Корякин, «тщетно» стараясь на изнанке портрета обнаружить то, что вызвало такое раздражение у шефа.
      -Вот это, ч-чёрт возьми! Вот это!.. – тыча пальцем в тёмный кругляк, хрипловато и с ненавистью прошипел Самохин.
      -А это что? «Жучок»? – вполне правдоподобно удивился Корякин. Он делал вид, будто пребывал в не меньшем замешательстве, что и директор: глуповато похмыкивал,  переминался с ноги на ногу и, даже, демонстративно почесал рукою в затылке. – А откуда он взялся … здесь … на портрете?
      -Это я у вас хотел спросить. У вас!.. Откуда эта дрянь… здесь оказалась?
      -Постойте, Вадим Павлович, погодите … Так вы хотите сказать, что я причастен… э-э … к этому паскудству? – с вызовом,  задиристо поинтересовался Корякин, и при этом неестественно рассмеялся. Смеялся, и будто бы не верил  в правдоподобность собственного предположения. – Вы это х-хотите … с-сказать?..
     - Юрий Дмитриевич, давайте с вами договоримся так … - каким-то чужим, слегка вибрировавшим голосом, с заметным придыханием заговорил Самохин. – Вы  сейчас выходите в приёмную, пишите там заявление о своём увольнении … и оставляете его на столе у Риты.  В этом случае, для вас, иных негативных последствий не будет. Я твердо обещаю. Если же вы по-прежнему станете передо мною Ваньку валять, и задержитесь на предприятии хоть на неделю, то заверяю, что обвиняющее вас в преступных деяниях заявление будет направлено мною в полицию. Свидетелей того, как вы на фабрике лазали по помещениям и устанавливали  «жучки», найдётся более чем достаточно... Уверяю вас. У меня всё.
      Сказав всё это, Самохин опустился в кресло, придвинул к себе докладную записку Сусариной и принялся её читать, тем самым, показав свою огромную занятость и нежелание продолжать, неприятный для обеих сторон, разговор.
      А у Корякина, не раз битого ударами судьбы, от удивления вытянулось лицо, потому что он прежде своего шефа в таком разгневанном состоянии не видел. Начбез почувствовал, что угодил в ловушку, им же расставленную. Он явно занервничал, в голове воцарился сумбур, и по лицу было видно, что он поспешно собирал «рассыпавшиеся»  в беспорядке мысли.
      - Вадим Павлович, последний «жучок» … не моя работа… Ответственно об этом заявляю!.. Хотите, здесь вот… перед вами … памятью мамы своей поклянусь…- И было непонятно, присутствовала ли в голосе Корякина мольба, отчаяние или … ирония, но в подтверждение своих слов, он даже клятвенно приложил к груди руку.
      Сидевший же за столом Самохин недовольно морщился и делал вид, что заверений начальника безопасности не слышит, жестов не замечает.
      -И потом, доступ в ваш кабинет имел ведь не только я, а также секретарша, фабричная уборщица и даже ваша …
           -Пш-шшёл вон, х-ххолуй!!.. – В сердцах закричал Самохин и простёртой рукою  указал на дверь. Это был опрометчивый ход, Вадим Павлович и сам понимал, но волна бешеной злобы затопила его, и  вскипевшие эмоции искали  выхода.
      -П-простите, что?.. – Чрез силу заставил себя улыбнуться Корякин, старательно маскируя свою растерянность. Но было видно, как по лицу уже пошли пунцовые пятна.
      -Пш-шёл вон, сказал тебе!.. Из-ззыди! Вон!!.. – Ему вторично прокричал Самохин и с силой шибанул кулаком по столу, как будто убивал, бог весть, откуда выползшего таракана. Глаза мужчины полыхали огнём. – Иначе тебя отсюда под руки … в-выволокут!.. Что, звать охрану?   
      По лицу Корякина словно тень пробежала. Его желчные, прежде подвижные черты застыли, едва «дышали» растерянностью и … злостью. Едкая усмешка кривила тонкие, сухие губы. Он теперь стремительно прозревал …
      Его, за верную, многолетнюю службу, турнули с предприятия, как безродного пса. Прогнали, не сказав даже доброго слова. Вот так ему выразили благодарность за преданность, за рвение, за профессионализм …
      Но обижаться было теперь не с руки, начбез это хорошо понимал.
      Скривив лицо, он молча развернулся и сделал несколько шагов по направлению к выходу.
      -Одну минутку, Юрий Дмитриевич, ещё не всё!.. – Внезапно, уже почти спокойным голосом, вслед уходившему бросил Самохин. Пик гнева, видимо, у него миновал. – Вернись и  это … а-а… «насекомое» с собой забери! Об эту гадость я рук пачкать не стану. Достаточно и той мерзости, в которую ты меня окунул...
      Безропотно подчинившись, Корякин вернулся к столу и, отодрав приклеенный «жучок» от портрета, опустил его в карман пиджака. Потом поднял глаза, теперь уже, на   б ы в ш е г о    шефа.  Тот стоял от него через стол и смотрел на Корякина взглядом, в котором нельзя было прочесть   н и ч е г о.
      -А хочешь ли, Палыч, я тебе правду-матку скажу и один дам совет… ну, совсем, беспла-атный …- произнёс Корякин после небольшого молчания. Он, видимо,  уже немного оклемался: пунцовости в лице поубавилось, и взгляд был напряжённым, но осмысленным и без злобы. Лишь только желваками машинально поигрывал, словно бы «дожёвывал» остатки эмоций.
      - Если   б е с п л а т н ы й,  то давай, - перенимая предложенный тон, с лёгкой насмешкой отвечал Самохин.
      -Только выслушай меня спокойно, без истерик: без этих «холуёв», без «изыди»…
      -Хорошо, продолжай.
      -Ты очень хилый руководитель, Вадим Павлович. Очень, слабенький. Тебя ни ИТР не уважают, ни рабочие. И производство знаешь лишь на «троечку». Поэтому, пока ещё есть время, пока банкротство не накрыло твою шарашку, избавься от предприятия. И з б а в ь с я!.. Кроме, хронического «геморроя» или инфаркта, ты уже ничего тут не высидишь. Поверь мне … - И Корякин даже покачал головой, показывая, что никаких перспектив он у фабрики уже не видит. И во взгляде появилась жалость.  Он  смотрел теперь на бывшего шефа так, как смотрят на обделённых умом детей. Мол, жалко, несмышлёныша, ну да что  же поделаешь?.. Коль такая судьба … 
      -Хорошо. Приму к сведению твой совет. – Бесстрастным голосом ответил Самохин и, как бы закрывая тему, спросил: - У тебя всё?
      Не отвечая на вопрос, Корякин повернулся, и несколько скованной походкой, направился к выходу.
      «Катись, катись! А «жучок»  можешь к седалищу своему … прилепить. Там ему самое место!..»  - Захотелось вдогонку, крикнуть Самохину. Но он сдержался. Добивать поверженного,  было не в его правилах.
      Но Вадим Павлович ещё не знал, что в эти быстротечные мгновения, когда он раздосадованным взглядом провожал выходившего из кабинета  Корякина, «сбилась с пути» вся его прежняя, относительно, равномерная жизнь.