Шторки

Первый курс учебы в Академии, первый год мучений отвыкшего обрабатывать и запоминать информацию мозга. Те несколько лет, что я отдал Родине на поприще срочной и контрактной служб, похоже убили половину моих мозговых клеток. С самого детства я отличался хорошей памятью, легко запоминал прочитанное, а глядя меня многие говорили: «лоб как у Ленина». 
Тут же со мной творится что-то неладное, чувствую себя собакой, которая все понимает, только сказать не может. Читаю материал, вроде бы все понятно, но когда пытаюсь воспроизвести, то «молчу как рыба об лед», дар речи просто пропадает вместе с остатками самоуважения. 
Но перефразируя великого комбинатора «медицина нам поможет», точнее фармакология. Теперь плотно сижу на «Ноотропиле» вместе с другими такими же декапетированными бывшими ВЕЭСАМИ (ВС – военнослужащими) как я. И жизнь потихоньку начинает налаживаться. Память возвращается и заполняется новой информацией. Но не все так просто.
На первом курсе существуют два как бы взаимоисключающих себя предмета – это химия и анатомия. На их изучение  отводится самое большое количество часов.   Если ты «подымаешь» химию, то «запускаешь» анатомию, а стоит только «подтянуть» анатомию, как «летит» химия.  И это далеко не все базовые предметы, которыми тебя почти ежедневно пичкают. Есть целый курс биологии, та ещё жопа, вскоре к ней присоединяется гистология - это жопа в квадрате. А биофизика с курсом ядерной физики, а латинский язык, без которого вообще невозможно учить анатомию. Не говорю уже о всяких там историях, военных и не очень, культурологиях и прочей хрени.  Но все эти предметы не так уж страшны, с ними худо-бедно справляешься. Но вот ХИМИЯ с АНАТОМИЕЙ – это восьмой и девятый круги дантового ада.
Вообще на первых двух годах обучения курсантов не считают даже за людей. Вся система направлена на максимальную загрузку вас информацией с точно такой же отдачей. Не прощают ни единого пропуска занятия, какая бы уважительная причина  этому ни способствовала. Проболел – приди и отработай, то есть ответь пропущенные темы. Стоял в наряде – приди и отработай, получил двойку – то же самое. Тебя не допустят к сдаче сессии, если будет хотя бы одна текущая двойка за обычное занятие, чего уж там говорить, если это контрольная работа. Почти на каждом занятии мы пишем «летучки» - это такие короткие проверочные работы, а после идет опрос, так что за одно занятие есть шанс получить сразу два банана. А таких занятий в день обычно три штуки и на них у тебя тоже есть шанс «отличиться».
Моим камнем преткновения была ХИМИЯ, которую я никогда не любил и не интересовался.  В нашей группе ее преподавала такая вот Юлия Сергеевна Сушковская, а между нами просто «сушка».  Дама лет наверное тридцати, с короткими и вечно сальными волосами подстриженными под убогое подобие каре, с ужасно неприятным, каким-то тухлым запахом изо рта.  Но самым отличительным и впечатляющим ее признаком  были огромные сиськи, размера так четвертого, которые она постоянно и безуспешно пыталась прикрыть фалдами пиджака.  Когда она что-нибудь говорила, то всегда натягивала их на  сиськи, но фалды упорно не желали сходиться вместе и стоило их отпустить, как они тут же разъезжались  обратно в стороны. Мы называли их «шторки» и в перерывах между классами хихикали над тщетностью «сушкиного»  процесса по закрытию  шторок.
«Сушка» была в общем-то неплохим «преподом», но уж больно въедливым и занудным, без чувства юмора и фантазии. Ходили байки, что она стала такой после того как ее охмурил, оттрахал и бросил один курсант, не отличавшийся способностями в химии. Получил с неё свой экзамен «автоматом» и свалил. И типа с тех пор она всех курсантов считает личными врагами.
А я как уже говорил, не пылай великой страстью к химии, да и к ее носительнице тоже симпатии не испытывал. Вот как-то раз сидя на занятии, я мужественно и безрезультатно пытался бороться с одолевающей меня сонливостью. Накануне вечером я слегка простудился и выпил перед сном новомодный антигистаминный препарат. Инструкция и реклама утверждали, что он совсем не вызывает сонливости, но на мой истощенный организм это достоинство, по-видимому,  не распространялось. Заметив мои страдания, Юлия Сергеевна сразу пришла ко мне на помощь:
- Белявский! – произнесла она томным голосом и в сто двадцать третий раз задернула шторки, - не спите, а лучше идите ка к доске и нарисуйте пару формул.
Делать нечего, пришлось выползти из-за стола и изобразить усердие в виде «алхимических» каракулей. Разглядывая мое свободное творчество, и, не забывая о шторках, Юлия Сергеевна все с той же страстью в голосе спросила:
- Белявский! Ну и какое же здесь замещение?
«Какое, замещение? Какое замещение? Х** его знает какое!» Я ваще не люблю ваш предмет, у меня завтра коллоквиум по черепу, а ты тут со своим замещение пристаешь! Да и спать хочется», - думал я, не забывая при этом лихорадочно искать ответ где-то на просторах единого энергоинформационного поля планеты Земля. Собравшись с духом, я выстрелил торпедой своих скудных познаний, ориентируясь только на слабый шум винтов, в общем наугад:
- Нуклеофильное!
- Нуклеофильное… -  задумчиво произнесла Юлия Сергеевна, и даже оставила на некоторое время шторки в покое.
 - Белявский! Это ужасно! Ну, так же нельзя учиться! – пропела Юлия Сергеевна.
- Ой, нельзя! – мрачно пробубнил я в ответ.
- Ну, вы же так не сдадите практическую часть экзамена! – заключила она.
- Ой, не сдам! – подтвердил я.
Но экзамен по практической части я все же сдал и даже с первого раза.