Отражения. Глава 5. Зеркало

       Странный сон. Опять учительница. В старинное зеркало просила заглянуть. Картину какую – то найти. Ах да, «Бабочки». Ну его, этот сон. Вот прижмется сейчас к мужу, проведет языком по теплым его губам и никуда не поедет. Позвонит на работу, возьмет отгул. Уговорит мужа остаться дома. Проводят в школу Лару. Будут нежиться, откроют вино. Нежиться... Слово – то какое! Вечером сходят вместе с Ларкой в театр. Не поедет! Зачем ей эта встреча? У нее в сценарии почти все сложилось. Финал никуда не денется. Время не пришло. Не поедет!
        – Оленька, - голос у мужа бодрый, -  завтрак готов. Вставай, соня.
        Она тянется к его губам, но вдруг, словно душ ледяной... Как это она не поедет? Все решено. Владимир уже ждет. И что там у нее сложилось? Судьбу надо. Потом, потом будут нега, вино и свечи. Мужу с дочкой сказала, что командировка. Верят. Не надо им знать правду.
       – Лар, - просит уже от порога, - покопайся в интернете. Картину «Бабочки» поищи. Неизвестный художник. Только в записи мои ни ногой.
       – Ни ногой – то, мамуль, точно, - смеется Лара, - приедешь и с вас комп.
       – Уговорила! – бормочет Оля уже за дверью, -  мой лучше не трогать.
       Они долго едут молча от какой – то вдруг внезапной неловкости. Не говорят ни о сценарии, ни об учительнице, ни о том, что нового в городе. Ольга лишь изредка наливает чай из термоса и слышит лишь сдержанное: «Спасибо». Молчание, музыка, аромат духов, тихое дыхание. Ее тонкая рука с ярким маникюром. Его тяжелые плечи. И плывут, плывут навстречу белоснежные облака. И пробегают мимо нежно – зеленые поля, перелески, березы, ели. И вдруг она плачет. Он останавливает машину.
        – Ты что, малыш? Ну, хочешь вернемся? Без судьбы этой тетки обойдемся…
 Ольга вытрет слезы о его плечо.
        – Я совсем не об этом. Время быстро летит. Еще лет десять и я буду стареть, потом дряхлеть, представляешь? Страшно! Первый раз об этом подумала.
        Он смеется:
        – Так и я буду. Жизнь это, Оленька. Время тик – так, тик – так. Это момент, посмотри лучше какие васильки.
        – Какие васильки? Это цветет лен.
        – Цветущий лен? Только в кино видел. Окунуться бы в это голубое море.
        – Попробуй, - все еще всхлипывает она.
        – Вместе, Оля, вместе, а? – в зеленых глазах волнение.
        Смятение, смятение. Она же все понимает, сама хотела когда – то. Может, раз в жизни и случится – то этот волшебный лен. С мужчиной, таким уверенным! Искушение. Какое же оно сладкое. И он... Что же он так волнуется? Капли пота на лбу. Любит? Да быть такого не может. Она столько ему о себе рассказала. Никакой тайны. Из пруда вытаскивал, тиной заляпанную. Истерики ее видел. Друг! Вовка, Вовка, что же мне с тобой делать? А не думать...
       Они лежат на теплой земле, среди цветущего льна. Продолговатая ладонь крепко держит ее руку. И плывут, плывут белоснежные облака. Все они видели. Волшебную, как радуга, нежность. Острую, как молния, страсть и снова нежность.
       – Молчи, - говорит Ольга, - только молчи. Ни одного слова!
       – Одно, Оленька. Одно! Люблю...
       Как и пять лет назад, она в машине уснет, а он будет думать, что же теперь делать? Она не уйдет из семьи и он своих бросить не может. Редкий цветок эта женщина. Противоречивая, импульсивная. Эгоистка порой. С авантюризмом, эпатажем, доставшимся в наследство от ролей. И не так уж красива, если убрать косметику, а все – равно цветок. Женщина, созданная для него. Как быть - то?
        Ольга проснется, когда они будут подъезжать к деревне и, как будто не было голубого поля, попросит буднично: «Ты мне напомни, чтобы в зеркало старое посмотрела»». И расскажет о сне, о странном желании учительницы.
       – Напомню, только глупости это. Умойся, кстати. Заспанная, смешная такая, -  голос дрогнет от нежности. Дрогнет, а он сделает вид, что закашлялся.
       В деревне скажут, что уехала Алла Юрьевна на две недели в Москву, с сыном. Ольга изумится:
       – У нее и сын есть? Надо же. Может, она еще и замужем? Подумать только.
       – Оля, Оля, - шепнет Владимир, - что ты несешь? Опомнись.
       И, правда, чего это она вдруг? Простила же. Поговорить бы. Не о пруде, не о депрессии. О жизни, о детях. По – доброму. Непросто это, да уже и не получится. Значит свыше не назначено. Со сценарием придумает что - нибудь.
       Они остановятся у хозяйки бывшего родного дома.
       – К Алле Юрьевне – то зачем, Оленька? Или учила тебя?
       – Учила немного, - соврет Ольга, - к встрече  одноклассников готовимся, воспоминания пишем. Может, вы что – то особенное о ней расскажите. Странной она тогда была. Или нам, соплячкам, казалось?
       – Какие странности, Оленька? Душевная, работает много. Сын замечательный, любит ее очень. Личная жизнь не сложилась, так бывает.
       Не все, не все, подумает Ольга, о том, что со мной случилось, никто не знает. Усмехнется.
       – Смуглая очень. Не цыганская кровь - то?
       Анна Павловна посмотрит на Ольгу с удивлением.
       – Тебе, Оля, какие воспоминания нужны? Это больше на сплетни смахивает. Ты меня даже не спрашивай. 
       – Не беспокойтесь, Анна Павловна, - прервет Владимир, - Оля просто устала. Найдем возможность встретиться с Аллой Юрьевной, еще раз приедем. Вот отдохнуть бы немного, а Оле молока дайте да горбушку хлеба побольше. Всю дорогу мечтала.
       Чего он вмешивается? В деревне все друг о друге знают. Как же, поедет она еще раз! Вот набегут деревенские и она тихонько расспросит. Отдыхать он собрался. О молоке позаботился. Да она его терпеть не может. Издеватель! Намекнул, чтобы молчала.
        Владимир принесет из машины две коробки с гостинцами и уйдет спать на сеновал. Ольга покраснеет: «Надо же! Догадался, не с пустыми руками к ее землякам ехал. А она... Что она? В голову не пришло. Ну, не пришло». За веселым чаепитием, с песнями, не посмеет спросить об учительнице. Будет петь вместе со всеми, выпьет ликера. О дочке расскажет. О том, что такая же беленькая, с веснушками, как она в детстве, отличница, в музыкальной школе занимается. Муж? Хороший муж. Спать почему рано забрался? Так устал, дорога длинная. Не скажешь, что друг. Не поймут. Анна Павловна неожиданно вспомнит:
       – Ленечка, сын Аллы Юрьевны, зеркало хотел выбросить, а она не дала. За ним, мол, еще хозяйка приехать может. Оленька, а оно ведь ваше. Помнишь, старинное? Любила ты перед ним артистку изображать. Заберете?
        Зеркало, зеркало... Вот оно у кого. Вот почему сон. Знала учительница, чье. Колдовала, наверное, на нее, чтобы молчала. Потому тосковала и мучилась. Страшно – то как! И голова кружится. Где этот Владимир? Оставил ее одну. Пойдет и разбудит, разбудит...
        – Оленька, ты чего побледнела? – испугается хозяйка, - иди отдыхай. Постель удобная, под пологом. Зеркало завтра посмотрим. Я за домом приглядываю, у меня ключи, а мы еще посидим. Стол уж очень хорош. Не жадный мужик у тебя.
        – Не жадный, очень даже добрый, - пробормочет она и разозлится, - вот разбудит сейчас этого мужика и подушкой отлупит, чтобы знал, как с женщинами себя вести. 
        Приоткроет краешек полога. Увидит, что спит, как ребенок, положив под щеку ладонь. Вздохнет: «Не позвал. Какая любовь? Порыв... С головой – то что? Кружится, кружится. Выпила дурочка много». Найдет одеяло, ляжет прямо на ароматное сено, укутавшись с головой. Проплывут в полусне волны голубого поля. Лен? Васильки? Рядом, под пологом, друг с продолговатыми, сильными ладонями. И нестрашно уже... Нестрашно!   
        – Спишь и спишь, - скажет жалобно на рассвете, - озябла, иди ко мне.
        Скажет и замрет от прикосновения властных рук. И услышит приглушенное: «Люблю!», как там, на упругих стеблях цветущего поля.
        В дом учительницы зайдет с волнением. Бережно проведет ладонью по резной раме зеркала: «Ну, здравствуй!» Всмотрится в тусклую глубину. Там ее счастливое зазеркалье, радость, восторг, мечты, ведь жизнь так многое обещала. Вот сегодняшнее ее отражение: стильные джинсы, яркая туника, бейсболка на светлых волнистых волосах. Успешная и красивая. Любимая и любящая. Жизнь обещала больше... Не  надо, не надо гневить Бога, опомнится вдруг, судьба подарила много хорошего. Но мужа опять предала. Предала мужа! Порыв и природа... Какая любовь? Благодарность еще. Если бы не Владимир, так бы и страдала навязчивым «не сбылось», придумывала роли. И, наверное, пристрелила бы учительницу. Впрочем, зачем об этом зеркалу знать? Не за этим пришла.
        Учительница во сне сказала, что судьбы и отражения переплелись. Судьбы понятно. Лучик с чем переплелся? Ее, Олин, лучик, веселый, радостный. Представила рядом лицо молодой учительницы. Сначала смеющееся, а потом... Да ведь она плакала, навзрыд, и все повторяла: «Что я наделала, мамочка?» Маму звала и кого - то еще. Неужели ей было стыдно, как она с этим жила? И уж точно не было злобы и колдовства, иначе бы сын вырос другим. Колдовство - то вообще чушь. Вчера себя накрутила. Яркий детский лучик счастья и стыд вот что переплелось. Отражения! Не будет она разбираться в чужой жизни. Не надо судьбу, сценария. Иначе поступит, даже если совсем неправа.
        Всмотрится в тусклую глубину и скажет: «Я тебя простила! Забудь свой стыд. Все в прошлом, не надо туда возвращаться».
       – Оля, ты с кем разговариваешь? – всполошится Владимир. Здесь никого нет.
       – С учительницей, - ответит она тихо, - не будет сценария. Не хочу. Ни к чему он.
       Сердце его замрет от жалости. Фантазии, эмоции, впечатлительность. Как она умудряется быть прагматичной на работе? Оленька, Оля... Девочка дорогая.
       Ольга пройдет в палисадник, сорвет три крупных ярких цветка. Найдет в доме стеклянную вазу, поставит букет на стол.
       – Завянут, - огорчится Анна Павловна.
       – Вы меняйте, их здесь много. И передайте: «От Оли». Она поймет. Зеркалом пусть сама распорядится. Так лучше.
       – Так лучше, - повторит в дороге и замолчит.
       Он будет вспоминать лен, аромат сена, полог, страсть, которую ни с чем не спутаешь, ее податливую беззащитность. И нежность. Нежность, которая без любви невозможна. Подумает, что за счастье это надо благодарить жизнь, а Оленьку, артистку конопатую беречь, не отпускать от себя и будь что будет. 
        – Знаю, о чем думаешь, - скажет она наконец. - Мы с тобой черту перешли. Прежних отношений уже не вернуть, а быть любовницей я не хочу.
        – Мужик никакой? – рявкнет он, - плохо со мной было?
        – Хорошо было, как никогда, потому и не хочу. Все поломаем, разрушим. Ни твои, ни мои нас не простят. Забыть все надо.
        – Можно не ломать, тысячи людей так живут, Оленька. 
        – Пусть живут, а если я захочу быть женой, как тогда?       
        – Ну и станешь. Ты захоти только. Все решаемо. Решают же люди. Захоти!
        Она погладит его ладонь, попросит остановить машину. Проголосует, сядет в зеленую копейку... Он доедет до поля с цветущим льном, найдет то место, где не мог оторваться от ее тела. Ляжет на теплую землю и долго будет смотреть на белоснежные облака.
       – Мамуль, - мы так и знали, что ты приедешь сегодня, - обрадуется Лара, - хочешь чай с мятой? Серая, грустная. Но сначала в душ.
       Конечно, в душ, но не смыть с тела ароматы сена, теплой земли. Не забыть тяжелые плечи. Думала, порыв. Убеждала себя: «Какая любовь?» А любовь...
       Наплачется, сядет на кухне, нальет чай. Примчится Лара с письмом от какого – то Леонида. Прочитает, задумается. Значит она приезжала. Как интересно совпало. Два человека спешили друг к другу, чтобы встретиться и сказать «прости». Не встретились! Значит так надо было. Прощение в душе, в письме, в букете цветов... Да мало ли еще где. Может, на небесах, возле самых звезд. Не будет сегодня об этом думать.
        – Мамулечка, – засмеется Лара, - я все – таки одной ногой... Понимаешь? Классный сценарий. Правда, папа почему – то расстроился. Ты нас не ругай, ладно?
        Ольга на секунду замрет, попытается улыбнуться, подойдет к окну. И посмотрит на небо. Лара что – то будет рассказывать о «Бабочках», а она и не услышит. Завтра, все завтра.


   

 


 









 










-
.