Лунный камень

(Предваряя недоуменные вопросы касательно незаконченности: это глава из пишущейся книги "Архмуравейник", которая находится в разработке).
Метки:
 + 18
Произведение в составе сборника и в качестве рассказа
 участвовало в конкурсе "БОЛЬШАЯ КНИГА - 2013".


За высадкой Армстронга на Луну и за его куцеватыми, мультипликационного вида, притом эпохальными прыжками наблюдало шестьдесят миллионов человек, в числе которых вся НАСА, всё правительство Соединённых Штатов, русская промразведка, не чурающаяся полезных заимствований у зарубежных конкурентов, и космические силы СССР.
Одни самозабвенно сочиняют, а другие так же увлечённо  воруют.
Причём взаимно, без очереди, наплюя на мораль.
Воистину: не будет побед у цивилизации уродов в любых гонках, навострённых на войну и силовое соревнование!
Удивляюсь ещё: почему про это воровство вселенского масштаба не написано приличного романа! Всё так засекречено что ли?
Люди добрые! Мир боится открыто меняться человечьеми достижениями хотя бы так например: 1 шибко учёный оксфордский глаз = 2 ушам неучёных студиозусов = десятку китайских яиц только вылупленных?
Отбрасывая в сторону технические сложности и вагоны бабла, говорю так: это героическая романтика, реннесанс приключенческого жанра, новый Робинзон, переосмысленный Одиссей, болтун и выдумщик лишнего Марко Поло.
Да больше, больше! Где вы были, писатели и технари тех времён, и где вы сейчас, едрёна мать, когда все в часе от конца света!?
Зачем молчали и молчите, страусы вы песочные, живые потомки людей-рыб, испорченные копии пилотов с дельтапланов Фанисских пастбищ? Цена разглашению велика?
Так супер засекречено, что все знают, но самые знающие не сознаются в воровском плагиате?
Шкура тонка?
Жить так хочется?
Утренней бабы вам, что ли, для подъёма героизма не хватает?
А напишите, ей богу, правду в канун смерти, и воздастся!
Я бы знал, так не утерпел бы.
Мой язык – враг мой, стробоскоп блестящей дури.
Эй, люди вы мои, звенья пищевой цепочки, возомнившие себя Богами! ПРО–СНИ–ТЕСЬ!
Настала очередная пора царапанья на камнях!
Можем не успеть, ибо время летит быстрее цивилизованной мысли.
Может, кто-то уже догадался и роет подземелья, чтобы оставить там потомкам нетленные знания о логическом конце очередного света?
Ищете надёжный материал, который прожил бы миллионы следующих лет?
Солнце уже не может терпеть столь откровенный Земной суицид!
Плевать ему на отсутствие мемуаров и прочих памятников нынешней цивилизации, пожалуй, самой наиглупейшей во всей Вселенной!

***

Я, с друзьями живя в СССР, соответственно, космического фильма онлайн о взятии Луны не видел.
Пришёл господь в дом Кира, что из туземного дерева сто локтей ширины и познал Кира по-всякому.
Прошляпили такое зрелище! Утешало, что не по нашей вине. Я не уверен даже, что это дело транслировалось по нашему родному телевидению. Железный занавес был ещё крепок.
Зато, проживая на берегу Великих Озёр – на их канадской стороне – эту эпопею видел Стиг – старший брат Ларса. (По секрету: шпион СЭПО , настоящий демократ, разведчик секретных знаний). И, приехав к отцу на юбилей,  рассказал брату. А нам с Ларсом Фостремом – он жил в городе, но часто приезжал ко мне в общагу – было завистно. Мы параноидально болели космосом. От этого мы с Ларсом чуть не пострадали. От этого же мы стали героями, правда, для самих себя, и не отмеченными ни в прессе, ни в книге рекордов, ни в одной из энциклопедий разного рода чудачеств и редких случаев.

***

Новосибирск.
Академгородок взбудоражен небывалым событием: к ним приехали американцы, чтобы похвалиться. Во-первых,  своими достижениями вообще. А второе – утереть нос русским лохам самым свежачком.
В центре выставки – гвоздь программы.
Точнее так: под занавес, согласно маркетингу, а, вернее в финале экспозиционного лабиринта, в зимнем саду второго этажа, с закрытыми окнами, под бронированной прозрачной сферой, прикрученной к постаменту титановыми болтами, сияли в свете прожекторов экспонаты недавней лунной победы.
Это и было гвоздём сезона.
Да что там сезона! Это было Гордостью Всея Америки, посвящённой целому миру.
Всякие там журнальчики с голографическими обложками Кордильер и небоскрёбов, фильмики, музычки и прочее присутствовали также. Ну и что? А мимо кассы! Американцы оттрахали Луну – вот самое главное. Как русские вообще согласились на такую пропаганду в центре нашей страны и в эпицентре советской науки – уму непостижимо.
Америка этой выставкой наглядно демонстрировала своё техническое и культурное превосходство. А наши профессора, работники от культуры, понаехавшие музыканты и артисты, доктора наук и пролетарии от космоса, не считая просто любопытных (а очередь в Дворец Науки была длинней, чем в Мавзолей; она кучерявилась кривой диагональю меж сосен, аж с главного проспекта Академгородка), чесались головы, восхищались и матерились: вот это да, вот это зрелище, вот дак проклятые американы! Этакие чемпионы космоса!
Мы с Ларсом побывали там, прибыв за час до перерезания ленточки, не зная ещё, что именно с этого момента станем непосредственными участниками, частично даже главными инициаторами и спонтанными виновниками происшествия скрытого международного значения.
В нижних рядах звёздочек зашифрована эта весёлая, авантюрная история.
Детали самого происшествия опускаю, предоставляя огромное поле для деятельности правдолюбцев. Ибо важна не сама история, а её последствия.
Попросите – напишу.
Не попросите, и так сойдёт.

***
***
***

Дело сделано. И великолепно. Никто из многочисленной охраны, переводчиков и негритосок-гидов даже в ус не подул.
Негритоски были больше озабочены демонстрацией модельных участков – сиськи, ляжки, губки, нежели сохранностью выставки.
Переводчицы же просто упрели. Им было некогда.
А чем в это время занималась напыщенная гордостью и превосходством над русским быдлом охрана из ЦРУ и Технических Агентств – все с топорщащимися запазухами – чёрт его знает. Пили, наверное, с нашими академиками.
Цирк, короче. Для тех и других.
Предупреждаю: я не убивал ни Анну, ни Марину.
Так или иначе, но уже вечером мы держали лунный камушек в своих собственных руках и не верили собственным глазам. А Стиг радостно потирал руки, и без околичностей требовал грандиозной интернациональной пьянки. О Стиге расскажу дальше. Он – настоящий смутьян и герой: хлеще Казановы с Екатериной вместе взятых.
Интернационал длился трое суток подряд. Уже на вторые сутки (при опохмельи) мы втроём продолжали пить неу…бенного вкуса водку и совали туда камень. Он не растворился, не потяжелел, и даже не сильно поменял цвет. На третьи сутки мы решили окунуть камень в уксусную кислоту. Но не решились, хотя бутылёк был под рукой.
Итак, мы пили водку, настоенную на лунном камне.
И не умерли.
И даже утром не болела голова.
И даже уксусу, для конспирации перелитого в чекушку с надписью «царская водка на еловых шишках», не испробовали.
У героев типа Бондов и Холмсов, по–хорошему, вообще не должна болеть голова.
И факт воровства... Стоп! Не воровства, а экспроприации для научных целей... И сам камень стали тайным достоянием представителей не  то, чтобы  трёх не дружественных, но, по крайней мере, не конфронтационных наций. Сами нации об этом не знали. Это не обидно. Так как камень до перечисленных трёх наций попросту не доехал.
Первая, и основная, обида состояла в том, что нашему частному, спонтанному  геройству не поверили лучшие друзья.
И вполне разумно, дабы одних не посчитали за идиотов, а другие не приняли бы нас за профессиональных воров.
Все мал-мало посвящённые и грамотные лица держали язык за зубами, ибо КГБ ещё никто не отменял.
А оно новых нравов не рекламировало, занятое внутренними разборками, ремонтом старых парадных и покупкой новых, демократических с приглушкой ковров, в ворс которых встроено новое поколение подглядывающих и подслушивающих устройства.
И опять эта чёртова, ненавистная, некрасивая, хоть и подкрашенная продажными писателями, наша история! Так и срывается с языка – будто сам поучаствовал: будто наелся всей этой грязи, а теперь склонился над унитазом, бурно извергая излишки.

Подход №1.
Сколько времени там велась постсталинская реконструкция – точно никому не известно, кроме самих осужденных за особое «рьянство». Это третье поколение чекистов: вождь убирал, чистил, обновлял, ни на минуту не останавливаясь. Его верные псы понимали пользу обновления кадров и смиренно с героическим ждали своей очереди.
Что бы мы плохого не говорили о первых, вторых, третьих чекистах, большинству из них вплоть до смерти Сталина приходилось не сладко.
Уже только стоя лицом к стене, они понимали, что отвечают за зверство и своё, и за промахи своих учителей, а также за собственное излишне показушное рвение.
Порой страдали за сование носа в недозволенное и за иное от превысшего начальства мнение.
Они плели интриги регулярно, точно завалинное лузганье семечек, и точно так же сами становились шелухой, которую принято периодически собирать и скармливать скоту.
В этом спиче ни грамма о космосе, поэтому: ну его нафиг!
Ну, не убивал я ни Анну, ни Марину. И Розалию почти-что не трогал, разве что через десяток лет отнёс на её могилку скромный букет. Как их звать, лютики, что-ли?
 
***

Мы с Ларсом светиться в эфире не торопились по вполне понятной причине: легко было тупо загреметь за решётку.
И мы поначалу решили дело замять, втихаря распилив камень ровно на три части, чтобы было по честности: для России, Швеции и Канады. Эти три мелких стража порядка лунных камней в минералогических коллекциях ещё пока не имели.
Получается, что я в какой-то степени повторил подвиг своего прадеда, ещё в детстве укравшего Альмандин у своей семьи в пользу пластилинового королевства Революшен.
Хотя моё участие тут состояло только в подаче жалобы и идеи. А Ларс просто был помешан на модном тогда космосе, и клюнул с первого раза.
А основной физический и умственный вклад тут Стига. Он родной брат Ларса. Не утерплю: мы с Ларсом, показав студенческие билеты со звонким названием факультета – «архитектурный», всего-лишь отвлекали охрану с переводчицами от главного, казалось бы, глупыми вопросами и идеями.
Метод был чрезвычайно прост и эффективен: я кучерявил фразы деепричастными оборотами, а Ларс путал их смысл, подсказывая переводчицам будто бы правильные ответы, а на самом деле удлинняя дорогу до них.
Речь шла о дизайне лунной экспозиции. Я утверждал, что экспозиция выполнена не по Фен-Шую, и что дальнюю пару камней вообще не видно, что создавало антиэстетический эффект, а, главное, уменьшало значение американской победы.
Вокруг нас создалась суета, охранники приостановили движение очереди, мастера принялись отвинчивать болты и переставлять камушки по нашим эстетическим подсказкам. А во взбаламученной воде иная крупная (и глупая) рыба не видит поставленную сеть.
Стигу под сорок. У него авто и блестящая бабочка. И разные пропуска на любые сходки.  Рука у него словно магнит притягивает разные ненадлежаще или  плохо покоящиеся вещи. Он настоящий и настолько неперспективный специалист своего основного дела, под которым он подписался, что слыл на своей второй канадской родине гением и ортодоксальным парадоксом. И он брат.
А у меня брата не было, и я сильно, если  не сказать – безутешно и молча рыдая – завидовал Ларсу.
И тут на мою Родину навесилось ужасное подозрение: когда выставка в Академгородке кончилась, и американцы принялись складывать шмотки, чтобы двигать во Владивосток, то не досчитались всего лишь одного, зато вполне приличного камушка массой 34,35 грамма.
Видеонаблюдения тогда отродясь не было, и каким образом минерал исчез – одному американскому богу было известно... И ещё трём, совершенно малозначащим до того в мире, лицам.
В нашей институтской стенгазете появилась короткая заметка о произошедшем чуть ли не скандале. Розалия-Ленка Фельдман она вообще дура: она попросту наклеила свою «утку» на готовую уже газету.
Стенгазету тут же сняли знающие кое-что люди.
Ректора предупредили, нас вычислили, посчитав поначалу просто за глупых шутников, подговоривших Ленку к провокации.
И я, и Ларс будто прозрели, хоть Ларс наполовину иностранец, и ему всё это должно было бы быть пофигу.
И мне пришлось, ущемляя собственные интересы, вступиться за престиж Родины.
Родина моя, и в меньшей степени Ларса – не воровка. Это просто мы – такие удачливые ловкачи. Ларс, конечно, принял мои слезливые аргументы, но, параллельно жалости, предложил на этом ещё и подзаработать.
Что за капиталистические, прям-таки дурацкие привычки на всём делать деньги!

***

– Кто этот в рыжем? – спросил №1-й. Он на встрече – главный уполномоченный и, как положено, в чёрном чекистско-бандитском плаще. Такие скрытные «штатские полковники» воняют секретностью за версту.
– Друг, – сказал я. – Однокурсник.

У моего однокурсника – потрёпанный, тонкий и ломкий на ощупь, синтетический – болоньевый что ли – плащ. Производства он заграничного, вероятней всего шведского. Это подарок от папаши. А ещё у Ларса есть  рыжий шарфик ручной вязки чьей-то бабушки. Шарфик подарен одной «жалистливой» девушкой, безнадёжно влюблённой в сопливого нашего героя. Забыл как её звали.
Как и большинство первокурсниц оттепельной поры, она проживала ту стандартную полосу жизни, когда оторвавшись от родственников и поменяв сибирскую тьмутаракань на сибирскую столицу, смогла наконец-то вплотную заняться личным половым благоустройством.
Она была довольно-таки временным пристанищем Ларса. Оба они понимали, что все их совместные  делишки долго не протянутся, и использовали предоставленное им божественное время максимально плотно. По книжке и друг на друге, как на послушных манекенах, они испытывали новые для советского человека приёмы Кама-Сутры патанджали.

Итак, Ларс ходил в плаще и шарфе соответственно старой, как мир, царскосельской  загадке:  «Зимой, и летом одним цветом».
Неприспособленный к Сибири Ларс зимой мёрз, летом же он парился.
Сопли разного цвета и паршивости были визитной карточкой Ларса. 
По плотности соплей легко определялся сезон.

***

– Паспорт у друга есть?
– Пожалуйста. Вот.
Сфотографировали паспорт: «Знаем мы вашего товарища. Он уже давно  в картотеке».
– Мы так не договаривались.
Зло: «Слышь, товарищ студент, ты самый умный или какой? Мы вообще договаривались, что ты будешь один».
– Одному знаете как... – нашёлся я, покраснев совсем не по-шпионски, не как в кино. – Не удобно.
– Неудобно штаны через голову... Добавил работы. Ещё и иностранца притащил.
– Я почти российский подданный, – отбивался мой друг Рыжий Шарф, не дожидаясь помощи и смахнув средней выливаемости гель из-под носа. Значит, дело было в межсезонье.  – У меня вид на жительство... на время учёбы. А отец в посольстве консультантом по культуре. В длительной командировке. Вроде постоянного атташе в Сибири. Он вообще не в курсе.
– Я пошутил, господин Фострем. Швецию вашу мы не тронем. Смысла нет. Что вы тут у нас, вообще-то, интересного нашли? Кто ещё в родственниках?
– Институт тут хороший, а из родственников только отец. Бабка буквально перед нашим отъездом в Новосибирск умерла. Деда нет: он ещё до вашей... то есть нашей Отечественной войны пропал. Он был коммунист. Мать в Америке. Они в разводе. Мы долгое время с отцом и бабушкой жили в Ленинграде. Потом его перевели сюда. Я попросил отца, а он разрешил.
– Что разрешил?
– Поехать с ним сюда, чтобы устроиться в архитектурный институт.
– В Новосибирске такого нет.
– На архфакультет НИСИ.
– Это другое дело.
Родного брата Ларс перед нашей в доску разведкой утаил. И правильно сделал: приклеили бы лишнего.
– Отец, отец... А не наоборот?
– Что наоборот?
– Может, он специально тебя с собой взял? Чему-то другому научить...
– Понимаю, можете не намекать. Он не причём. Мой отец честен, и кроме своей службы знать ничего не хочет.
– Господин Фострем, вы своим поведением можете отцу всю карьеру испортить. – И экивок: «А по-русски, промежду прочим, уже хорошо говорите. Почти без акцента».
Ларс снова шмыгнул известно чем. – Спасибо. Это от бабки. Она русская.
– Для начинающего... совсем неплохо. Может, хотите в нашей конторе поработать?
Шляпы тут перемигнулись; один из них, что в очках и похож на знаменитого Бюстгальтера – мать его –  от Яна Флеминга, засмеялся, – переводчиком… со шведского. Хотите? Для студента это очень даже…
– Нет! – зло выкрикнул Ларс. – Что ви видумывайт!
 (Хороший русский язык мигом выветрился).
В Сибири совсем не такая погода как в Швеции, и его готической красоты нос стал настоящим страдальцем против остального тела, будто ставший ссыльным на кулички, изгоем Общества Гармоничного Тела.
В ухе дырка то ли для кольца, то ли для серьги с чипом. Хотя тогда ещё компьютерными технологиями даже не пахло. Чуть-чуть пахло полупроводниками, на которые у наших учёных по-нормальному ещё не стояло.
А нос без искусственных вентиляционных отверстий, и, может быть поэтому только, постоянно мокр.
Красноватая, пористая, с раскарябываемым прыщом эта антикулинарная слабомясая  часть составляет любопытный контраст со светлокожим лицом нордического типа и соломенными, вечно торчащими и, похоже, редко моющимися космами.
Ларс принципиально и специально неаккуратен, в некотором роде причисляя себя к последователям движения хиппи.
Другими словами, он – бесплатный миссионер новой культуры, внедряемой в спящую и, как всегда отстающую от всего нового и оригинального, Русь.
У нас другое кино.
– Продолжайте учиться. Только без фокусов. Поберегите отца. Кто ещё знает этот факт, кроме вас двоих и профессора?
– Знает ещё пара человек. Если с нами что-то случится, то...
– А если не пара, а больше? Лаборанты были?
Студент  (я) и Шарф (Ларс) переглянулись:  «Нет».
На самом деле были, но они не были в курсе – что им дали и откуда.
Профессор велел, что-то обещал в плане диссертации, они взяли, да и тупо сделали.
Так что насчёт результатов можно не сомневаться: никаких подтасовок – вроде независимой, причём подпольной экспертизы, за которую, причём, отвалили бабла. 
Шулерские фокусы. Дама треф. Валет червей. Бегающий таракан под столом. Кто это придумал?
Зарубежная пресса вообще молчала, будто ничего не произошло, хотя местечковую шумиху слышала. Но: ответственные за выставку лица тайную жалобу в нужные департаменты направили. Так что и ЦРУ и ГБ (а также СЭПО, благодаря нам) были в курсе.
– Если что с нами случится, то весь студгородок подымется, – осмелился угрожать я, подразумевая мирное внутреннее восстание.
На самом деле не имел на то основания. Меня в институте даже не все однокурсники знали, ибо единственно, чем я прославился, так  это редкими посещениями родного и условно любимого высшего учебного учреждения.
Я – большой любитель поспать, и не единожды стоял в деканате навытяжку.
Я постоянно возглавлял списки на отчисление, но удивительным образом задерживался. 
Меня каждый такой раз спасала секретарша деканата, нужный студенту человек – милая, миниатюрная женщина. Все её в нашем общежитском миру звали Катькой, но правильней её было употреблять по взрослому: с отчеством, подолгу и с нежностью.
Она спасала также других ребят. Особенно любила спасать культуристов. С  проштрафившимися девушками вела себя совсем по-другому.
Может, дело не только в ней. Может, ректорат и институтский парткомитет имел на меня какие-то виды?
На предложение «стучать» на своих, между тем, я вежливо и регулярно отказывался.
– Вы нам угрожаете? А вы не удивитесь, если мы весь ваш студгородок после демонстрации как бы в опалу отправим?
– Попробуйте. Можете уже начинать, – сказал Ларс, приободрившись.  Нашу миллионную тайну-то мы до конца ещё не раскрыли.
– Не хамите. Вы уже почти-что государственные преступники. Знаете, что за это бывает?
– Вам это не выгодно. Мы смекнули сразу. Нам просто нужны гарантии, так же как и вам.
– Догадливые. Наши гарантии у нас действительно государственные.
– У вас на лицах фамилий с госдобротой не прописано.
– Поразительная простота! А вас не удивляет, что мы вас так быстро нашли и даже не посадили?
– Не удивляет. Работа ваша такая. Было бы странно, если бы не нашли.
А что не посадили, так воистину странно. А просто потому, что камень был у нас, а не у них, И просто так мы не собирались его отдавать: пусть лучше умрёт этот камень безизвестным в недрах Новосибирска!
Действительно  так. Наша ГБ одна из лучших в мире: осведомительское дело разработано до мелочей. Архивы просто ломятся от информации впрок. Интересно было бы почитать про себя. Тогда бы я вычислил фамилии героев-стукачей.
– Ладно, будет ухмыляться. Показывайте камень.
– Бабло вперёд, – осмелел Ларс Рыжий Шарф.
– Камни в сейфе. Код в умах, – сказал я.
На самом деле камень с определённой поры (предупреждая возможный обыск) лежал в обычной багажной секции на Главвокзале Новосибирска. Номер ячейки у меня продырявлен в «Истории градостроительства» Бунина, а у Ларса в «Жизни животных» в одном томе г–на Брема на английском языке. Мы поменялись ключами от кодов на случай нечаянной смерти одного из нас.
– Фильмов насмотрелись. Не стыдно? По девятнадцать обоим, а такое творите. Ещё и из интеллигентных семей.
– Так вышло. Спонтанно. Поверьте, мы даже не готовились.
– Ладно, утихните. Тоже мне... грабители поневоле. Заключение лаборатории сделали?
– А как же. Пожалуйста. – И Ларс вынул скрутку из шести листов. Снял резинку.
– Оба на!
– Что на?
– Оперативно, говорю. Молодцы. Не хотите ещё поработать подобным образом?
– Не хотим, извините. У нас мало времени. Нам деньги сегодня нужны.
– Что, папы не дают?
– Дают, – сказал Ларс.
– Дают, но мало, – уточнил я.
Мне к стипендии родители добавляли сначала по пятнадцать, а потом, со второго семестра, когда я лишился стипендии за колдовскую неуспеваемость – по тридцать рублей. Или наоборот – точно я не помню. В любом случае денег хватало всего на два–три дня. Спасали подкроватные и зимние зафорточные запасы наших товарищей из сельских местностей, за что им запоздалое «спасибо».
– Без надувательства, пожалуйста. Мы всё о вас знаем. А про Вас, Фострем, ещё уточним. Таких, поди, во всём Новосибирске единицы. Если что...  то сами знаете.
–  Догадываюсь, – кротко сказал Фострем. И съязвил: «У нас двойное гражданство не в почёте».
Его бы в Совмин – согласовывать и печатать законы.
– Читайте, – сказал я. – Читайте, читайте. Там печать на каждом листе и подпись профессора. Всё без обмана. Нам чужие камни ни к чему. Сами понимаете.
– Почему «камни»? Их не один?
– Один.
И я замолчал. А Ларс засопел. Хорошо, что мы не успели его (камень – собственность Луны) распилить или раздавить в институтской лаборатории на предмет предела прочности.
– Вашего профессора мы тоже проверим.
– Проверяйте.
– Как насчёт радиоактивности?
– Всё в порядке, – сказал я, – не бойтесь.
– Самый минимум, меньше, чем в тонне гранита, – уверенно сказал Ларс, – Гейгер почти даже не пикает. В химическом составе сорок девять элементов. (Вот не фига себе!) И ни одного тяжёлого металла.
И закинул конец шарфа за спину. Шарф короток и неудобен в практической носке.
– Там в конце написано, – горделиво добавил я, – только...
Я замолчал, пожалуй, сболтнув лишнего. Ларс укоризненно взглянул на меня.
– Что, что? Что только?
– На солнце он пикает больше, чем ночью, – решился я на печальную правду.
– Так не бывает, – сказал один, умом смахивающий на капитана или лейтенанта. Он в шляпе меньшего ранга.
– А в нашем случае именно так. Вы же всё равно будете перепроверять?
– Это не ваше дело, может мы... – сказал капитан
– Стоп, стоп, стоп! – прервал сотрудника бандит-полковник, – не надо ничего лишнего выдумывать.
– Всё равно порази... подозрительно, – сказала Шляпа Дешёвая.
– Вот и нам подозрительно. Только так и есть. Мы дополнительно ничего не облучали.
– Может, профессор перестарался?
– Может и профессор. А, может, таково свойство Луны. Американцы нам не сообщили.
– Если профессор перестарался, то сумма вознаграждения профессору уменьшится, – зло подвёл полковник.
И я прикусил язык. Как бы и нас не подрезали: «Мы сами поделим, как нам надо. Мы всё-таки в этом деле главные».
– Шутите, шутите.
Читают. «Ага, есть, молодцы, настойчивые. Если бы вашу прыть, да в нужное русло...»
И так далее. Учат. Взрослые дурни.
Господа студенты – парни не на мушке. Но, парни знают, что сидят почти прищёлкнутыми, почти-что наручниками, почти-что в клетке. А ноги в капкане. А на капкане гири. А пилы для гирь нет. Но не волнуются: все будто свои; так же, как и страна, дышат одним воздухом позора.
Но так они враз – правда, ненадолго – стали богатыми. И попали в весёлую картотеку.

***

Предательский стук надувающегося гордостью сердца Нила Армстронга трудно было не услышать. 
Факт очередного прорыва в космос трудно было не заметить. Для этого надо было жить на необитаемом острове или в центре сельвы без телевизора, без электричества и радио, или в СССР. То есть специально постараться.
Русские старались молчать, как могли.
Опережая Америку в соревновании за Луну сначала на полгода, собственную программу освоения Луны русские – несомненно, талантливые инженеры – провалили с громким двойным пуком, потеряв два корабля. Один взорвался на старте, другой промахнулся и проскочил Луну на расстоянии шести тысяч километров.
Неожиданно и не предусмотренно планом он стал спутником Солнца и космическим мусором.
Найдётся через миллиончик лет или растает, бедный, в протуберанце. 
Мы с Ларсом длительность жизни спутника решили не считать – потому как это – никому не нужное дело.
Словом, победа технического гения США вкупе с неудачей России больно ударила русских по самолюбию.
Примерно так я разглагольствовал через полгода после той встречи с кагэбэшниками.  Теперь, вот, перед Олегом Викторовичем Царёвым на добровольной встрече. Разумеется, что речь была без такого количества литературных украшений, как в этом пересказе, но зато гораздо длинней.
– Сейчас ты всё это расскажешь на камеру!
– Зачем?
– Так положено. Для технического документирования.
– Ничего нового я не скажу. Я ни в химии, ни в физике ничего не понимаю.
– И я, – поддакнул Ларс.
– Да мы и не про то. Даже, Василий?
– Естественно, – подтвердил Василий с заднего сиденья. – Нас больше интересуют ваши собственные мысли. Вы же – представители студенчества,  так же?
Поскольку я больше русский, чем Ларс, то меня усадили на переднее сиденье – рядом с шофёром. Он же Царёв, важная техническая личность. Если вы сейчас подумаете, что тут намёк на Королёва, то вы ошибётесь. Но, доказывать обратного я тоже не стану. Так нам даже больше веса.
– Типа студенты, да. Но мы не стукачи, – почти враз и почти одинаково отвечали мы с Ларсом.
Мы, действительно, никакие не представители, а просто пытливые люди. Студенты, да. И немного философы космической дисциплины, причём не по принуждению, а по собственной инициативе.
Космос входил в моду параллельно битлам.
Ларс не смыслил в механике музыки ни грамма – тут я его «делал» как хотел, зато в понимании космоса он играл главную скрипку.
Именно он, сразу же после первого спутника Земли, а вовсе не старичок Циолковский тыщу лет назад, и не какое–нибудь мелкенькое, паршивеньке космическое агентство, выработал реальную технологическую схему ракеты  с человеком на борту применительно к лунному путешествию. И мы уже умели считать вероятность успеха, перемножая вероятности всех стадий полёта с возвращением.
У американцев эта вероятность составила 0, 65, что чрезвычайно мало и это не совсем правильно, если речь шла о возвращении космонавтов живыми.
– Мы  так и не считаем.
– А почём знать, что это всё не выплывет? – осмелился предположить Ларс.
– Об этом потом поговорим. Продолжайте, Кирьян Егорович. (Уважает.)  Вы так хорошо начали.
– Нашим пришлось делать хорошую мину при плохой игре, – продолжил я. – Это же очевидно. Вы разве сами не видите?
– Не вижу, – сказал Царёв.
Видит, видит! Не надо нам пудрить и маслить задницы.
Тут вступил Ларс:
– Они и сделали вид, что вся эта трескотня с высадкой на Луне им не особо интересна.  Действительно, кому нужна эта глыба камня? Достаточно вымпела на память потомкам. Займёмся-ка лучше Марсом, Венерой и Меркурием – там хоть ископаемые есть, а между собой «шу-шу-шу», и пальчиками к губам....
– Слышите, Василий, а они правы, – сказал Царёв, – это свежий взгляд. Действительно, есть время для разгона новой программы, представляешь, мы тогда на этом этапе их... по любасику.
Вася, а его представили важным космическим инженером, несмотря на относительную зеленость для такой заявленной важности, согласен.
– Ну, граждане Советов, а что вы  собираетесь делать с деньгами? – спросил Царёв, – расширите космический охват или употребите не по целевому назначению?
– Мы не договаривались о назначении наших честно заработанных средств.
– Что же тогда? В бизнес пойдёте, или в коммерцию? – фальшиво интересовался Вася.
Надо же – сколько иностранных слов знает! Вася примерно в курсе – насколько мы с Ларсом разбогатели.
И закралось подозрение: а не параллельный ли гэбэшник этот Вася. Или, может, жулик и авантюрист при Рос*****космосе. А один про другого не знают. Или оба бандиты и просто хотят заработать.
– Что я там, в бизнесе не видел? – спросил я, – и что такое бизнес в СССР? Я советский человек...
– Ненавижу коммерцию, – ханжески добавил Ларс. – А, собственно, почему вы так нервничаете? Разве это имеет отношение к делу?
И чувствую, что тут он специально сфальшивил: в его глазах на ребре, плотно друг к дружке стояли ряды долларовых монет. Идея разбогатеть поначалу была его. Мы... вернее, я,  и не ожидал поначалу, что на идеях можно прилично разбогатеть. Продавать идеи – это тоже коммерция, да ещё какая! Я-то по наивности думал, что мы просто спасаемся от тюрьмы, а в итоге вышло по Ларсовой политэкономии.
Воистину, зарубежных детей раньше готовят к реалиям жизни! 
Молился Швед Богу о младенце, и постился Швед, и лёжа на земле, думал о звёздах: как бы скушать вон ту махонькую звезду Луну.
– Вам решать. Ладно, дальше. Я включаю. Готовы? Давай, Кирьян Егорович. Ларс! Не молчите. Что там у вас дальше?
«Что–что! Запустили выдумку с фальсификацией». – И я снова замолчал. – Дайте сначала курнуть. Пожалуйста. Если Вас не затруднит. Ларс, курнём?
Ларс не против. Он такой же заядлый курильщик, как и я: одна, максимум две сигареты в неделю на пятничной пьянке. Но в этом героическом приключении просто надо. Чтобы собеседники почувствовали мужчин, а не случайных малолетних солобонов.
– Берите.
– У тебя семья большая, Кирьян Егорович?
– А у Вас? – я осмелел и стал шутить. Зачем ему это? Пых, пых сигаретку. – Крепкая! Да же, Ларс. Кха-кха!
– Зачем курить, если это не ваше? – спросил Царёв, усмехаясь в бородку. Борода у него – одно название: клинышком, как у древнего всесоюзного старосты.
Ларс запутался в клубах дыма: «Олег...»
– Викторович!
– Олег Викторович, кхе, кхе. Вы девочку-то выпустите из машины.

***

Я разве не говорил про девочку? Ну-у-у, так теперь говорю. И это правильно: зачем пытать дымом ребёнка!
И девочка обрадовалась освобождению. До этого она тупо молчала, зажатая на заднем сиденье двумя мужчинами – Ларсом и Васей.
– Пап, я вылезу. Сегодня воскресенье! Давайте, только скорей.
Дочь Царёва – симпотная девочка.
Мы позже прозвали её Царевной.
Царевна, когда выросла, стала известной в СССР ****ью и артисткой, которую дюже любили в ЦК.
(Она стала почти француженкой, имела вид на жительство, жила на площади Этуаль, и получала специальное правительственное пособие. Писала мемуары об известных советских деятелях и воспоминания детства. Я знаю её дочь от второго брака. Дежавю!) 
Зачем тогда её папа взял с собой – не знаю. Разве что для дополнительной конспирации?
Я был уверен, что теперь мы с Ларсом надолго под наблюдением... Не под девочкиным, конечно, а под гэбэшным. Зря что ли встречались с этими не открыто в городе, в каком-нибудь академическом ресторане, или в кабинете, а в лесу. Они сами боялись прослушек – такой я сделал вывод.
В лесу с тощими деревцами никакой хвост не спрячется. А возможности внешней прослушки ограничены. А, может быть, для пущего шика, чтобы придать встрече значимость важной государственной тайны.
Жалко, что девочка совсем маленькая. Она даже не совсем понимает, о чём идёт речь. Так себе, поди, думает, обычные служебные разговоры. Папа её даже на отдыхе весь в работе. А «эти» вовсе не похожи на героев воровского детектива.
– Да, да, да, Мариш, погуляй, родная, пока настоящие мужчины курят. Ха-ха-ха. Смотри, вон, какие цветочки!
Мариша спрыгнула на полянку: «Пап, тут цветов вообще нету».
Папе пофигу цветы: «Ну, давайте дальше. Некоторые ваши мысли кажутся нам вполне адекватными».
«Ну и вот. Утку пустили через саму Америку – так больше правды. Дескать, никакой высадки не было, они, мол, как и русские сделали несколько кругов вокруг луны, а сцену с высадкой сняли в павильоне Голливуда. S-му за начало утки заплатили совсем немного. Дальше S-ий продолжал инициативу сам, не торопясь. Он зарабатывает на русской идее фальсификации как может. Ему помогает правительство... и, возможно, американское правительство в сговоре с нашим».
– Вот это дак вывод! С ума сбрендили, парни? Вы что? Откуда знаете?
– Есть сведения.
Сведениями помог всё тот же Стиг. Но это я Царёву не сказал. Мы договорились с Ларсом молчать о Стиге, как партизаны перед вполне возможной казнью. Но не настолько хорошо – как ему хочется, ибо предупреждён был не только нашими, а ещё и своими, причём на самом первом этапе – как только начал собирать материалы. Не перестарайся, мол, американский товарищ русских, дадим тебе зелёный свет...
– Почему это?
– Элементарно, Ватсон. Потому, что интерес к Луне стал ослабевать. И его надо было подогреть... И...

***

И тут на полянке появилось парнокопытное животное из почти-что красной, то бишь слегка подкрашенной, розовой книги.
– Кобыла с рогами! – кричит Мариша.
Трое в машине смеются, один нет: Мариша будто в первый раз видит оленя, или вариант другой: увидев вблизи, растерялась.
Дурной олень подошёл к машине совсем близко.
– Вот сволочи, оленя из заповедника выпустили!
Я не отличу оленя от косули.
– Не погибнет, поди.
– Как же не погибнет, если у него нет опыта самостоятельной жизни.
– Поймают и водворят.
– Мариш, лезь обратно в машину. Как лягнёт!
– Не хочу.
– Сироп! – сказал Вася вполне зло. – Этот точно не погибнет. Я этого оленя узнал. По клейму под рогом. Вот, видите!
Мы не видим, но верим. Олень совал кустистый рог в окно в надежде то ли лизнуть, то ли поддеть старого друга детства Васю. Разумеется, безуспешно.
– С этим оленем – ещё маленьким, – продолжал Вася, – приходил мамин любовник. Он приходил к моей маме, оленя привязывал, а меня прогонял на улицу. Мне приходилось с оленёнком играть. А он был на верёвке.
– Мог бы Васю привязать, а олень пусть бы бегал в загоне, – подумал я.
– Вот так номер: как мал мир, – удивился Царёв. – Именно тебя нашёл.
– Какой он всё-таки мальчик при его-то должности, – снова подумал я.
– У этого оленя на рогах вполне может быть подслушивающее устройство, – теперь подумал Ларс, но подумал лопухово, ио вслух не высказался. Ибо и Вася, и олень, и даже мой друг Ларс были одинаково подозрительными типами. Только один – животное, а другой начинающий шпион в области воровства технологий. А третий – мой товарищ Ларс.
Знакомство со мной подразумевало знакомство с неблагонадёжным и неадекватно мыслящим.
Я открыто не уважал идею коммунизма, сам не зная почему – видно чувствовал внутренне какой-то натяг и обман.
Все пьянки, а также уроки политсознательности я открывал словами о непонятности научного коммунизма, и тем самым дополнительно ко всему прочему отрицательному прославился.
Научный коммунизм (как минимум в нашем институте) я – в компании с некоторыми здравомыслящими студентами – хотел свергнуть, но не имел для этого нормальных аргументов. Болтуна Лимонова никто не знал. Термоядерщик то ли Сахаров, то ли Солженицин, то ли третий Неизвестный под маской обоих только готовился «сесть» за противление насилию методом незла. И за предательство термоядерной науки.
И ещё. Написали бы так: «На наволочке остались следы пороховых газов. На пистолете отпечатки пальцев самоубийцы. Поза та самая».
Вася:  «Да ладно. Всё». (Типа отстаньте, и так сказал лишнего).
– Так, и что вы ещё знаете об этом S-ом.
– S–кому примерно сказали так: За рекламу тебе «спасибо» – да не оскудеет интерес к нашей космической победе!  – выдумал Ларс. Он ко всему шутник.
– Да, да, да. Так что русские потерпели фиаско дважды – непосредственно в гонке, да ещё и в дискредитации обложались, придав тенденции к забыванию обратный импульс. Так же, Ларс! Теперь вопрос «были на Луне – или не были» будет муссироваться до самого конца света. Пока не снимут секретность.
– Именно так.
– Сколько у них время секретности при такой тематике?
Никто точно не знает. Тут у наших пробел. В США могут увеличивать столько, сколько потребуется. До самой победы капитализма.
– Ну и дела. У них с фантазией не просто всё в порядке, а типа «зашибись» и всекосмически конгениально, – сказал расслабившийся Царёв, обращаясь к Василию, и расхохотался. – Да же, Вась? Нормальные же парни, верно?
Вася не торопится: он ближе к нам по возрасту и знает молодые штучки: «Согласен частично. Выдумщики наши... то есть просто студиозусы хоть куда. Но правдой-таки попахивает».
– А что дальше?
А дальше мы с Ларсом навыдумывали следующего.
То, что не только политическое руководство СССР, но и население, ранее вспузыренное триумфом первого спутника, вторым важным шагом, оплаченном запланированными смертями бедных собачек Белки и Стрелки, и, наконец, по–деревенски элегантным «поехали!» Гагарина, как качественное космическое  шампанское российского производства – есть кто дома!? –  начиная с проигранного лунного эпизода освоения, почесав на досуге мозги, кажется, стало приходить в себя...
Расстрелов среди космических трудящихся, разумеется, не было, но разборки в пределах закрытых стен, не без записи, и, естественно, не без предварительной прослушки околокосмической семейной болтовни некими профилактическими органами производились.
Кто-то пострадал, потеряв доверие, тут не вдаёмся в подробности, а там сделались надлежащие выводы, и работа продолжилась, но теперь уже в умеренном темпе, отставив термин «социалистический пафос» на усмотрение журналистов и интриганов от космической литературы...
Мы выпалили это, перебивая друг друга, быстро, как на вопросе экзамена, который мы единственно знали и, причём выучили наизусть ближайшей ночью, и причём сдаём голыми, в специальном экзерциргаузе с инерционной вертелкой, с газком для дополнительного кайфа, с дырявой крышей, через которую льёт дождь, а рядом стоят мёрзнущие и мокрые солдаты в пилотках, со шпицрутенами, и ожидают получить через нас прекрасные развлечения в случае наших ошибок: по десятку розг нам и по стопочке водки им, каждому, за каждый наш неправильный вариант ответа, не отходя от бара.
Слова наши отскакивали от зубов, прыгая друг на друга, и скрещиваясь в замки, как собачки в наивысший момент их свадьбы.
Но смысл, не смотря на звон сталкивающихся фраз, кажется, мы передали точно.

– У неё глаза стеклянные! – вдруг закричала Мариша – будущая артистка и ****ь – прервав наш с Ларсом словопад. – Чего тебе нужно, противная лошадка? Зачем пришла? Пап, дай ей картошки, она жрать просит.
– Это «он», доча.  Этот красивый олень –  взрослый мальчик. И не жрать, а кушать.
Папе стыдно за дочу. А картошки он с собой не взял.

***

Так что олений шашлык мы ели даже без хлеба. Соль нашлась в загашниках. Вася отомстил отчиму. У него совершенно нечаянно отыскался «макаров» и стрелял он метко. Так метко, и так в упор, и столько выпустил пуль разом, что никто даже опомниться не успел, как знакомый ему олень мешком повалился на траву, дважды дёрнувшись. А салон тут же засыпался вонючими гильзами.
Пара из них попала в меня.
Вася незамедлительно получил в морду от Царёва. Бить, изогнувшись через сиденье, неудобно.
Чтобы защититься,  Вася наставил на Царёва пистолет. А пули уже кончились.
Так-что была базарная возня, в итоге закончившаяся миром. Мы, в конце концов, все русские.
Мы поняли: олень, в конце концов,  – это не человек, а жертва Васькиной обиды и результат предприимчвочти, смешанной со скоростью неоригинального, тупого, гэбэшного с технологическим,  мышления.
И самая вкуснятина, так как окрашена обычной русской дракой.
А Вася попросту - убивец животных с самого-присамого детства.
Его предки – думаю я – в каменном веке не убивали мамонтов, а не насмерть «валили». У живых отрезали ноги и ели свежатину до тех пор, пока мамонт не просил от людей пощады в виде скорейшей смерти. 
Мариша поначалу плакала. Ей было страшно находиться в бою среди людей, где участвовал родственник, и было несколько жалко оленя.
Потом согласилась, что кушать свежепожаренное мясо в лесу, да ещё под звёздами, это вообще-то очень здорово.
Часа три мы играли с Маришой в индейцев, бегая вокруг костра и прячась за деревьями. Понарошечному убили и папу, и Васю, и Ларса. Остались мы вдвоём.
Толк в детских играх я знал, ибо, если вы помните, у меня на родине остались две маленьких сестры.
Папа обещал купить Марише куклу девочки-идианки и подарить – когда подрастёт – «Следопыта» Купера.
Знал бы про это Стиг Фострем! Канада, Швеция, Великие озёра и индейцы – это ему так близко.
Но мы не расслабились, слёзу не пустили, и не выдали Стига.
Потом Мариша заснула в машине, а мы до самого утра жгли костёр, резали остальное мясо, обсуждали планеты, движение светил и чёрные дыры.
Дыры только-только были открыты и поначалу представляли  собой большую военную тайну. Просто никто не знал – каким образом их употреблять в свою земляную пользу.
Потом мы мечтали о новых космических кораблях, которых ещё не было.
Выпили за неожиданную смерть оленя и за, в общем-то, неплохое нынешнее правительство.
Не забыли отметить добрым словом скромный теперь, но по-прежнему ловкий на выдумки КГБ, подославший нам в подарок такого вкусного животного и сообразительного Васю-шашлычника. Подслушивающего и направляющего агрегата на рогах животного мы не нашли. Пластмассой не пахло.
Шкуру с рогами, задницу и три ноги забрал себе злой паренёк. Зать его Васей.
– Своих накормлю, – грубо сказал он. – А шкуру на стену повешу. Премного благодарен за соучастие в охоте!
– Пожалуйста. – Мы простили Васю. Такая уж у него работа.
Недосъеденную левую ляжку мы с Ларсом отвезли в общагу и накормили ею два этажа. На большее не хватило.
Хвостик подарили коллегам-строителям – девочкам. Хвостик, забранный нами с Ларсом при делёжке, служил неплохой смахивалкой с карандашных рисунков.
Целый месяц мы ходили в героях внутреннего употребления.
Ребята с этажей удивлялись ужину больше, чем камню с Луны. Водка с пивом лились рекой.
А девочки благодарили нас с Ларсом за подарочный хвостик. Благодарили – как вы понимаете – с особенной выдумкой.

***

Подход №2.
С приходом в советскую политику оттепели люди уже не шептались на кухнях, а всё чаще высказывались безбоязненно и вслух.
Нил Армстронг для русских сделался таким же героем, как Гагарин, но теперь уже с привкусом зависти: он не наш, а  при том – всё равно настоящий герой.
Армстронг украсил взаимоотношения народов, при том ни разу не побывав в СССР. Шеппард вроде был.
Был кто-то ещё важный на выставке в Новосибирске. Он фоткался с академиками на берегу во время рыбалки. Это дело простилось, ибо была некая договорённость о временном перемирии стран ввиду неопределённости правил космической гонки.
Последующие семь американских запусков отмечались в русских газетках куцыми сообщениями как нечто среднеобыкновенное, на что не стоило даже обращать не то, чтобы особого, а вообще любого внимания.
Первоначальный счёт победам, радостно публиковавшийся в хрущёвских СМИ, как бы стал не особенно нужным.
Следующие запуски советские космические инженеры осуществляли без прежних помп.
Комментарии к запускам проверялись высшим и инженерным и политическим руководством, где-то давая возможность для выплесков радости (как бы от народа и для народа), а в основном встав на реальные рельсы технического соревнования, значительно приуменьшив идеологическую часть.
– Незачем смотреть такие провокационные передачи. Дело пропащее, нечего там делать, Луна – просто болванка – словно заявляло руководство своему народу.
В этом ничего обидного – проиграли обыкновенное соревнование.
Могло быть наоборот.
Но тогда победными криками был бы заполнен советский эфир.
Пальмой первенства надо иногда делиться (а также лунным грунтом, пусть в миллиграммовом весе), чтобы не слишком уверовать в собственное превосходство.
Эта наука полезна зазнавшимся руководителям.
Она стара как мир, но вспоминается лишь в дни очередных разгромов.
Завалив Луну и одновременно оттрахав СССР, Америка в плане  некоторого прежнего космического отставания несколько поуспокоилась.

***

Маринку-царевну грохнул Филлип – друг Стига за лишнюю пенсионную болтовню. Стиг чурался крови и, кроме того, не желал вешать на себя подозрения. Это случилось в туристической поездке в Америку. Нам даже не сразу сказали. Лет, примерно, через сорок после этих событий.
Розалия–Ленка сдвинулась с ума сама собой, без нашего с Ларсом участия.
 Ей тоже нужен был хвостик для стирания следов резинки. Вместо этого она носила в руках и по этажам урну с цветком и поздравляла всех – вплоть до ректора – с днём рождения.

***

– Офигеть!
– А вы откуда всё это знаете, – говорил нам Царёв на третьей встрече. – О Луне и планетах? О нашей политике в области космома?
Это было уже в одной серенькой пельменной Новосибирска, и без Васиного присутствия.
Трансформатор упал не на нас, а на случайного прохожего. Прохожий пострадал, вероятно, за нас. И мозги его текли в ливнёвку. Потому как был просто ливень.
Это было первым предупреждением.
Мы уже не стеснялись в выражениях, чувствую свою нужность в продвижении космической мысли.
Люди в чёрном, сидящие по углам, управляющие падением трансформаторов, делали вид, что мы их не интересуем. Их явно накажут за недоработку операции..
Царёв отдал нам портфель, набитый следующей партией банкнот. Это уже за свежие думы. Как сказали бы сейчас, мы были почти экстрасенсами. А кусок лунятины мы передали давненько – на вокзале. 
Естественно, что без вспышек фотокамер.
– Из культурного департамента что ли сведения?
(Поддел Ларсового отца).
– Нет, мы читали последний отчёт НАСА с соответствующим грифом и Американский космический вестник, предназначенный для тупой публики. В тупом вестнике между строк прочитывались неплохие подсказки.
Тут здорово помогал Стиг, а Ларс, кроме того, прекрасно знал английский язык. Кроме того, у него был далеко не наш, а вполне оригинальный, западный способ мышления.
– Ну ладно, спасибо вам. Лекции неплохие. Думаю, что кое-что мы доложим высшему руководству, – и Царёв многозначительно показал на розеточный потолок.
– Ни к чему это. Это же наполовину догадки.
– Не скромничайте. У этих догадок реальная цена.
– Хорошо, только, пожалуйста, без публикаций. И без фамилий. А то нами американцы излишне заинтересуются.
– Замётано.
– Прикольно.
– Живопись.
– Семья, дети.
– Мы на правильном пути.
Радиосвязь. Подключается Вася. С ним уже всё понятно: он – обыкновенный уголовщик... уголовник, а не КГБ. Это утешает.
Они не убивали ни кого. Все лишние умирают как бы сами собой.

***

Мы, переглядываясь через сорок лет: «Ужас какой!»
– В её комнате они ничего не нашли, кроме подозрительно умного, великовозрастного попугая.
– В её возрасте уже бесполезно ожидать суженого. Вот и дружит с попугаем.
Из Америки не так давно: «Мы нашли биологические следы. Трупу уже неделя. Кардиамин. Крем жирный. Рядом труп попугайчика».
– Попугайчика-то за что?
– Как за что? Вдруг он тоже что-то знает и может сболнуть. Лопата типа сапёрка для юннатов. Так-что быстро.
Маринку убили детской лопаткой – как это не эстетично!
Звонков от «этих» нет: мобильники появились позже.
Другие: «Мы вас давно не слышали. А вы продолжаете работать?»
Я: «Нет, конечно, мы тогда ещё завязали. Вы любите уничтожать знающих. Вот, Маринку-царевну…»
Там: «Это не Марина, а на самом деле Кристина. Она сменила имя и, естественно, фамилию. Филипп до Стига не знал Марину-Кристину. Он был тренером в бассейне. И не давал частных уроков, иначе бы по-настоящему влюбился. Опасный возраст. С удовольствием. После лёгкого сеанса траха. Марина – не Кристина давно не имела возможности выбраться из  дома на Этуали. Рискнула и поплатилась.  Сама виновата. Её предупреждали: в Америку ни ногой. Ля-ля-ля. Ребёнок есть».
Я нашёл ребёнка через nn-ное количество лет. Его звали Фаби. Это девочка.
Нам с Ларсом плевать на повышенную смертность француженок с попугайчиками в Америке. Я уже более сорока лет не видел Ларса и давно наплевал на космос. Пользуюсь им лишь для набивки страниц.

***

Возвращаемся назад.
– Надо будет увидеться – пожалуйста.
– Мы работаем сейчас над концепцией освоения Марса, – соврал, не моргнув глазом, Ларс. Он без бронежилета, а по-прежнему нахален. Но сначала матюгнулся: если пришёл для другого, то нечего нас посвящать в свои преступные дела.
Пугают, что ли? Зачем?
Деньги Ларсу тогда понравились. Они были своевременными. Мы стали самыми богатыми студентами в институте – естественно, что подпольными – и что-то могли себе уже позволить.
Ларс снял неплохую квартиру, а я для конспирации продолжал жить в общаге.
Я добавил ему денег – частично в долг – и изредка ночевал у него.
Предпочитая рассматривать в телескоп звёзды, и не забывая изучать девичью анатомию, мы меньше всего, естественно, занимались учёбой.
Я учился, перебиваясь тройками и четвёрками (кроме, разумеется, математики, где я плавал как рыба в воде).
У Ларса, благодаря важному отцу и какому-то невероятному таланту всё успевать, умело пользуемого в цейтнот, дела шли несравненно лучше.
Кроме того, учитывая наличие денег с некоторой предприимчивостью, иначе называемой щедростью, нам охотно помогали девчонки. Кончались деньги мальчиков – кончалась дружба с девочками.
– Может, дадите нам служебный телефон, – ближе к делу попросил я. – Мы, кажется, нашли на Марсе удивительное сооружение. Но нам надо ещё поразмыслить. Если у вас есть серьёзные книги по Гизе с геологическими данными, то мы бы не возражали их поиметь.
– Какая связь Египта и Марса? – спросил несколько шокированный Царёв.
– Это пока рабочая гипотеза. Нам нужно связаться с Дэникеном для некоторых уточнений.
Мы мыслили быстро: методом мозговой атаки, подкрепляемой алкоголем и минимумом глубоких знаний. Так позже стали мыслить в «Что, где, когда».
– Это исключено. Мы вас сами найдём. Василий будет на связке. Только вы никуда не теряйтесь.
– Нам ещё три года учиться.
И опять старая песня. – А не хотели бы вы поменять институт? Например, на международные отношения, или пошли бы в авиацию? Или в физику... Мы бы легко всё устроили.
Мы с Ларсом преглянулись. – Нет.
Намёк был слишком понятен, чтобы так глупо купиться.

***

Подход №3.
Русские втихаря корпели.
Нас с Ларсом это уже не касалось. Мы сделались осторожными.
Последнее, что мы с Ларсом выдумали, это общая технологическая схема устройства корабля на Марс с людьми и с возвратом на Землю. Этот наш проект Царёвым был  похерен. Он от нас отвязался, видимо посчитав, что мы поиздержались на выдумки, и будто бы больше с нас нечего было взять. 
Мы – как передовые архитекторы – пообещали взять на диплом тему временного жилища на Луне – типа первого палаточного лагеря для пионеров космоса. Но обещания не выполнили.
Тут и Царёв неожиданно умер, не успев передать нас по цепочке.
И не появлялся больше инженер и гэбэшник-бандит Вася со своим «макаровым». Будто бы он пошёл в утиль.
Но это не проверено. А мы живы!
И чёрные люди будто бы отстали. И будто бы навсегда.
Как мы ошибались!
Истинную цену лунного камня мы узнали только через пятьдесят лет и удивились – насколько нас надули грёбаные свои.

***

В отсутствие наставников, платежей и компьютеров мы на свой риск придумали движущийся макет Солнечной системы, по которому можно было определять взаимные положения планет в любой момент времени – хоть на миллиард лет вперёд или назад. Но, при условии, что планеты двигались по овальным орбитам (такого и сейчас нет: всё это заменили цифровыми моделями), всегда с определённой угловой скоростью и не меняя конфигурацию орбит.
Данных насчёт колебаний орбит и величин прецессий мы не нашли точно также, как не нашли полностью доказанных данных по столкновениям планет с крупными внесолнечными телами, что непременно повлияло бы на наши расчёты.
Не нашли достоверных данных по возрасту планет.
Всё это до сих пор в рабочих версиях.
Опубликованным в американских архивах химическим данным по составу лунного грунта мы не верим. Слишком они отличаются от наших.
А мы ещё живы!