Гл. 10. Совмещение учебы с командирством

   см.ФОТО: Прохождение первого курса второго факультета, в академическом парке. На переднем плане старшина Песенко. Я во втором ряду. Правофланговый,курсант Д.Сологуб.   

     Итак, борьба за выживание продолжалась. Кто кого. Первые три года курсант зубами и руками держится за академию. Вторые три года академия держится за курсанта-слушателя. Такое выражение бродило среди учащихся. Потому что первые три года этот тип, который правдами и не правдами пролез  в стены этого заведения, нафиг никому не нужен. А вот вторую половину, он с каждым днем становится все ценнее.


            Слишком много государство на него потратило, чтобы просто так расстаться. Да и с начальников спросят, а вы куда смотрели? Почему не выгнали на первых курсах?! Вот потому и работает потогонная система. Потому то и не видим мы света белого первые три года. Нужно демонстрировать все свои способности и возможности, наизнанку выворачиваться, но доказывать, что ты достоин занимать здесь место.


          И если нам, представителям рабочих и крестьян, приходится надеяться только на себя, то сынки, а по-нынешнему - мажоры, естественно, уповали  на силу и могущество своих пап с мамами. Хотя не все так просто. Пятьдесят шесть кафедр, и столько же генералов еще никому купить оптом не удавалось. Потому как все они независимые. Почти.


            За шесть лет только с нашего курса было отчислено двадцать четыре человека. Из них ровно половина по неуспеваемости, а вторая часть за всевозможные нарушения и проколы в службе. И отчисляли вплоть до конца пятого курса. На шестом тоже были попытки, но вроде как обошлось.


            И при этом курс умудрялся числиться якобы передовым, одним из лучших, как на факультете, так и в академии. Можете представить, какими гирями для курса из ста двадцати всего, были эти двадцать четыре. Чего только они не вытворяли в течении этого периода. Обо всем знает, конечно, только начальник курса. Мы, мелкие командирчики, только в пределах своих взводов.


          А во взводах, примерно,  по двадцать пять  человек. Ежедневно начальник проводит с нами, командирами, краткие совещания-летучки после занятий. Непрерывно на них звучит один и тот же вопрос:

- Почему!? Почему у Фролова двойка по анатомии? Почему Федун не ведет конспекты по химии? Почему Скибро спит на лекциях? Почему Зимин такой тупой?

 Вы понимаете - это вопрос ко мне -, что они могут завалить зимнюю сессию?
          Ответы у меня вертятся на кончике языка, но я не могу их произнести. А хотел бы я сказать, что эти щенки попали не в свою тарелку. Занимают чужие места. Но учтем, что у первого папа - генерал, начмед ЗаБВО. У второго - папа полковник, главный хирург ракетных войск и артиллерии. У третьего - мама зам. главного торгаша Союза,  у четвертого - папуля директор огромного рыбоконсервного завода на Камчатке.


        И все они видали меня и вас, дорогой  товарищ подполковник на…
Знает наш начальник и без меня, ответы на свои вопросы. Знает их во сто раз лучше меня, потому что намного больше нас осведомлен. А задает он их в злобно-наигранной манере, потому что работа у него такая. Стращать по площадям. Шевелить карася, дабы мы не забыли, где находимся. И чтобы не возомнили.


           Он сам - дока в своем деле. Перед нами он уже выпустил точно такой же шестилетний курс. И опыта в руководстве курсом ему не занимать. Но и с него тоже спрашивают за успеваемость, и дисциплину подчиненного личного состава. Он знает, что после таких наездов на нас, мы тоже спуску не дадим этим вылупкам.


             Знает Евгений Алексеевич, почему я вешу шестьдесят кило. Глаза мои провалились в затылок, а поясничный отдел позвоночника можно спокойно почесать через переднюю брюшную стенку. Он знает, что питаюсь я вполне сносно и регулярно. И не потому, что курю, как сапожник, а потому что благодаря "любимому" подчиненному личному составу сплю не более четырех-пяти часов в сутки. И за счет лекционного времени, в отличие от них, не досыпаю.


           Это мне нужно проконтролировать их самоподготовку, уложить спать ежедневно, и поднять каждое утро. Следить, чтобы они три раза в день приняли пищу. Конспектировали на лекциях и учились на практических занятиях. Чтобы были одеты и обуты, по форме и по сезону. Чтобы и помылись, и побрились, и белье вовремя сменили.

        И при этом мне самому ни в коем случае нельзя по успеваемости на их фоне выглядеть бледнее. А то, что по ночам мне спать не дают клопы, соседи и ребенок- это уж извините, ваши проблемы.

Провожу в очередной раз вечернюю поверку в своем взводе. Все на месте. Как обычно даю время на подготовку ко сну. Почистить зубы, помыть ноги. Отбой. Смотрю, кровати моих вечно "обиженных" пустуют. Спрашиваю у командиров отделений:

  - А где, где Скибро, Зимин, Фролов, Федун?
- А они где-то там, в каптерке, - неохотно отвечают сержанты и пытаются отводить глаза в стороны.


           Иду в хозблок. Да, действительно, вся гоп-компания в сборе. Вальяжно развалившись кто где, усиленно работают челюстями. Обильно накрытый яствами стол. Чего там только нет. Нет только птичьего молока, как говорится. Икра черная и красная. В банках и ведерках. Балыки и колбасы. Крабы и креветки королевские. Трепанги и ананасы. Банкует за ужином Зимин.


        - О-оо, товарищ прапорщик! Проходите, гостем будете! - изображает радушие и гостеприимство хозяин стола.
- Присаживайтесь с нами, угощайтесь. Чай, полагаю, у вас не каждый день на столе подобный набор? - продолжает он с ухмылкой заговаривать мне зубы. Остальные присутствующие отворачивают свои хари, и отводят песьи глаза, кто куда.

         Да уж, он прав. На моем столе некоторые из перечисленных продуктов-деликатесов, бывают, в лучшем случае, раз в год. А некоторые я вообще вижу первый и последний раз в жизни. Тайком глотаю слюну, глядя на кусок мяса толщиною с кроличью лапку, в разломанной клешне краба.


            - Зимин, ну вот зачем тебе на ночь напихивать в желудок столько калорий? Ты же и так уже давно перевалил за сто кило, - пытаюсь я его усовестить, усиленно делая при этом вид, что меня его деликатесами не удивить. Я, мол, всего этого имею ничуть не меньше, чем его папашка, директор рыбкомбината.

         - Товарищ прапорщик, пока жирный сохнет, худой сдохнет, - пытается философствовать с умным рылом потомок обрусевших камчадалов.
- Так, дружно встали, все за собой прибрали и отбой. Эта команда всех касается.

С жутко недовольными мордами присутствующие отрывают от нагретых мест свои седалища и выполняют команду. Прослеживаю, пока последний из них не укрылся одеялом. После чего сам убываю на ночлег.

                Присутствуют на этих совещаниях и те из нас, которые всегда герои. Они упитаны, хорошо выглядят. Аж лоснятся их красные морды. У них нет проблем. Это старшина курса Песенко, и парторг Пермяков. Почему? Да потому, что они отвечают за весь личный состав курса. А это значит, ни за кого конкретно.

       Ехидно все время посматривает на меня пучеглазый старшина. Подмигивает начальнику, мол, ну что с него взять, непригоден он, я ведь вам с самого начала, еще в Красном селе докладывал.

       Я стараюсь вида не подавать, как оно меня раздражает. И ежедневно заверяю шефа, что где надо подкручу, устраню, наведу. Точно в такой же роли выступают и остальные командиры взводов. И у них есть свои Довгани и Новицкие, Маркевичи и Карповы. Вот так и варимся, в собственном соку.

         На любые мои замечания  по поводу  отставания в учебе, опоздания в строй, несвоевременном укладывании спать, нежелании утром оторвать голову от подушки…  маменькины сынки отвечают шипением, сычанием, сверканием моргалок, посыланием вдаль (но шепотом,) и обещанием когда-либо со мною поквитаться. При докладе начальнику о том или ином их проступке, нагло опровергают мои слова. С попыткой выставить меня, как придирающегося не по делу.


        Пришлось завести карманную записную книжицу. И фиксировать каждое неправильное телодвижение паяцев. С пометкой даты и времени совершения того или иного проступка. О, им это почему-то сильно не понравилось. Книжонка стала быстро заполняться, но также быстро, как ни странно, пошли на убыль и нарушения. Теперь спиногрызы всячески пытались мне на глаза не попадаться. Были неоднократные попытки украсть у меня этот носитель информации об их поведении. Нет, не получилось. Она, как реликвия до сих пор хранится у меня.


       Очень быстро время подкатило и к зимней сессии. Экзаменов два. В моем отделении первым идет экзамен по…  нет, ни за что не угадаете. По самому что ни на есть медицинскому предмету. История КПСС, называется. Выводы можете сами сделать, что в медицине основное. Второй, тоже очень приближенный к медицине. Так сказать фундаментальный, краеугольный предмет - неорганическая химия.

         Независимо от того, насколько значим тот или иной для будущего эскулапа, неуд по любому из них, пересдаче не подлежит. Только отчисление из Академии. И отправка для продолжения службы в не столь отдаленное место, как город Кандалакша. О, это любимая угроза нашего начальника. Он еще при этом добавлял: "Кандалакша, Мурманск, Аллакурти", на ваш выбор!

 Эти слова у каждого курсанта застряли в ушах на всю жизнь. Мало кто из отчисленных убыл именно туда, но были и такие, что именно там достигли финиша в военной службе.


           Итак, вот она, первая экзаменационная сессия. После Нового 1981 года, в январе. К экзаменам готовятся все. В меру своих способностей и возможностей. Все как обычно. Шпаргалки, и предварительные консультации. Моим подчиненным в какой-то степени легче. Они варятся все в одном большом котле. Есть возможность в сотый раз что-то спросить – переспросить, уточнить, узнать друг у друга. Мы то, командиры, грызем всю эту хренотень в одиночку.

             И вот оно, ну, здравствуй, учащенное сердцебиение.
- Разрешите войти, товарищ полковник!?
- Да, конечно, входите, -  радушно приглашает в класс наш преподаватель истории партии, ветеран войны. Подход, отход, фиксация. Билет. Подготовка. Ответ. Запись в зачетке. Сдал. Примерно в том же духе и сдача химии. Все ответы теоретические. Готовимся долго и упорно. Сдаем быстро. Как ни странно, в моем взводе потерь среди личного состава только один. Срезали на химии. В других и по более.


         Зимние каникулы. Вроде дней десять. Можно слегка перевести дух. Хоть среди зимы пройтись, прогуляться по городу.
Да какие там прогулки! Оказывается у меня нет гражданской зимней шапки. В Германии зимы относительно теплые были. Да и редко я там пользовался гражданской одеждой. В обычных магазинах шапок по сезону нет. На руках у спекулянтов цена, примерно, полтора моего оклада. Не по зубам.

   Кто-то подсказал, что можно купить недорогую в «Гостином Дворе». На следующий день, натянув на голову, спортивную шапочку «петушок», в тридцати пяти градусный мороз отправляюсь на Невский проспект. Где я за все пять месяцев моего здесь пребывания еще ни разу не удосужился побывать. По подсказкам нахожу сей зачуханный пункт советской торговли.

        Пока нашел нужный товар, нарезал круг по неправильному четырехугольнику длиною более километра. Затем поднялся на открытую  сквозную кольцевую анфиладу второго этажа. И только там, после второго круга, наткнулся на километровую очередь, последний в которой сознался, что стоит за шапкой.

 Короткий зимний день в северной столице. Наступили быстрые питерские сумерки. Стою. Проходит час, второй, замерзаю. Голова уже как ледышка. И стоять уже невмоготу и уйти ни с чем не хочется. Вытерпел. И вот наконец оно, заветное окошко-амбразура.


    - Вам какой размерчик? - спрашивает голосочком евнуха, откормленный торгаш.
- Пятьдесят седьмой - стучу я зубами, окоченевший от холода и пытаюсь хоть на секунду сунуть голову в окошко, откуда тянет теплом.
- А такого размера уже нет, только что последнюю забрали.
- А какой есть?
- Так это, только пятьдесят шестой. А вы примерьте.

Меряю. Куда там , и близко не подходит.
- А вы ее сможете растянуть, это же кролик, крашеный.
- Точно?
- Конечно.

 А так не хочется возвращаться домой ни с чем. Беру.

       Долго потом не знал я, куда ее деть. Есть в армии специальный прибор, шапки зимние растягивать, предварительно намочив ее. Если для военных шапок этот номер еще как-то проходит, то для гражданской, кроличьего меха - увы. После замачивания превратилась она во что-то несуразное. Пятьдесят семь рублей коту под хвост. Советская торговля, понимаешь ли. Все на благо покупателю. И это в центре культурной столицы СССР.


       И остался я на ту зиму в «петушке». Правда, на следующий сезон по большому блату, и за немалые деньги я заимел шикарную самоделку из ондатры. Мне ее из дому привез Микола Тригуб. Да, тот самый, который… "эй вы там, в заду, разберитесь."


        Каникулы пролетели, как один день. Я никуда не отлучался, как говорится, из части. Да и начальник посоветовал отдохнуть на месте, потому что передышка была крайне короткой. Конечно, я уже сообщил своей родне, где нахожусь и чем занимаюсь. Принял покорно все возгласы удивлений, и поздравлений. Более – менее привел в порядок за эти дни свою пещеру, проведя предварительно дезинсекцию. Собрал и расставил часть мебели, прибывшей контейнером. Утеплил дверь и законопатил окно. По крайней мере, табачный дым и кухонное зловоние уже почти не проникали в комнату.  И, надо отдать должное,  паровое отопление  в нашем тереме  работало исправно.

      Жена более-менее перезнакомилась с соседками. Я особо в знакомства к мужикам этажа не напрашивался. Да и они, будучи все на старших курсах, держали себя уже на дистанции. Субординация и расслоение негласно соблюдались, с оглядкой на перспективу. Мало ли кто к кому в будущем в каком качестве предстанет. В армии каждый год разницы (и даже день), имеет огромное значение в службе. Но, как бы там ни было, притерся, приспособился, адаптировался.