Мои женщины Июнь 1963 Феерический полёт

Мои женщины. Июнь 1963. Феерический полёт.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из открытой сети Интернет.


Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. Фея невесомости».


Праздничное и озорное настроение субботы 15 июня 1963 года не покидало нас до обеда и в столовую мы шли дружной мужской компанией, задиристо посматривая на окружающих женщин. Мы все чувствовали себя бодрыми, молодыми, упругими мужчинами, готовыми немедленно взлететь в космос и ловко работать в невесомости.

Там на орбите сейчас летал наш советский космонавт Валерий Быковский и его фамилия почему-то настраивала нас на игривый лад. Нам хотелось есть и приставать к женщинам…

К обеду в пансионате появились новенькие отдыхающие. В столовой началась привычная суета и волнение по захвату «насиженных мест». Мы с братом и папой не беспокоились, потому что наш стол и наши места в столовой дома отдыха были «служебными» или запасными, резервными. Их главное достоинство состояло в том, что мы сидели рядом с входов-выходом на кухню и нам частенько накрывали на стол сразу, по ходу тележек с едой.

В этот раз нам на обед принесли: большие тарелки с горячим и вкусно пахнущим супом овощным на курином бульоне; сочный говяжий гуляш с гарниром из отварного риса; салат овощной из мелко нашинкованной капусты и моркови, политой духовитым подсолнечным маслом; большую плетёную тарелку с кусками чёрного и белого хлеба и компот из свежих фруктов, которых в стаканах было мало, а ароматной сладко пахнущей жидкости – много.

Обед на вид был вкусным, но по нашим голодным ощущениям – недостаточно обильным. Поэтому мы начали с того, что впились своими молодыми зубами в куски хлеба.

Однако первые ложки горячего супа были нами судорожно проглочены не по причине здорового голода, а потому что к нам за стол стремительно села какая-то пожилая женщина…

Я краем глаза заметил эту женщину раньше. Она только что вошла в зал столовой и стояла прямо в дверях, мешая другим войти в столовую, и озиралась по сторонам.

Когда она увидела, как подавальщица первой подвезла свою тележку с тарелками к нашему столу, она воззрилась на нас, а потом я отвлёкся на тарелки с супом и говяжьим гуляшом…

Ни папа, ни мой брат, ни я, ни заведующая столовой не успели ничего сказать и сделать, как эта женщина плюхнулась на место нашей феи-Валентины и немедленно приступила к еде.

Она сначала попробовала пальцами мягкость кусков хлеба лежащих в плетёной тарелке, потом вытерла краем скатерти свою ложку и вилку и запустила первую порцию капустного салата себе в рот.

После нескольких хрустких жевательных движений челюстями она внезапно застыла, потом поднесла ко рту ладонь и выплюнула на неё непрожёванную капусту с морковью. После этого она вытряхнула салат обратно в тарелку и вдруг начала пальцами что-то поправлять у себя во рту.

В немой и застывшей тишине вокруг нашего стола отчётливо прозвучали какие-то механические звуки поправляемого механизма…

Я уже давно не жевал, мой старший брат жевал машинально и медленно, а папа откинулся на спинку стула, положил свою ложку и вилку на столешницу и серьёзно смотрел на эту странную женщину через прищуренные недобрые глаза.

Женщина, не глядя и не обращая на нас никакого внимания, опять чем-то застучала и задвигала у себя во рту, выковыряла из зубов лепесток капусты и вновь, как ни в чём ни бывало, набрала теперь уже в ложку большую порцию капустно-морковного салата и с аппетитом захрустела «на всю Ивановскую»…

Когда женщина за минуту покончила с салатом и молча начала хлебать с прихлёбыванием овощной суп, наш папа очнулся и беспомощно взглянул на врача диетолога. Та стояла в некотором отдалении за спиной этой странной пожилой женщины и делала нам знаки, чтобы мы успокоились и продолжали есть.

Я, мой брат и даже наш папа тоже грешили иногда тем, что издавали звуки за едой, которые всеми признаются как некультурные, но так громко хлебать мы себе не позволяли даже в шутку.

Однако делать было нечего. Мы вернулись к еде. Правда, особого бодро-утреннего аппетита у нас уже не было…

Стараясь не смотреть и не прислушиваться к нашей соседке по столу, мы молча и быстро съели свои салаты, суп и гуляш. При этом хлеб в нашей плетёной тарелке давно уже кончился, хоты странная женщина ела только мякиш, а корки и края хлебных кусков она оставлял на столе вокруг своих тарелок.

Компот мы допить не успели потому что эта женщина вдруг опять чем-то задвигала, зачмокала у себя во рту, потом стала это что-то промывать и прополаскивать компотом, а потом она опять полезла руками себе в рот, чтобы что-то там поправить.

Я с ужасом вдруг увидел, как желтовато-серые зубы у неё сдвинулись со своего места, скособочились, потом вперёд выдвинулась вся верхняя челюсть и я увидел её слюнявые мокрые и неестественно розовые дёсны.

Женщина поправила свою челюсть, смачно причмокнула, отрыгнула в нашу сторону, впервые скользнула тусклым взглядом по нашим застывшим лицам, молча встала из-за стола и опасно пересекая дорогу тележке подавальщицы, вышла из столовой.

Мы с братом переглянулись, взглянули в лицо нашего отца, по его примеру поставили на стол стаканы с недопитым компотом, впервые не помогли подавальщицам убрать со стола и тоже поспешили выйти на чистый воздух. Настроение у всех нас было подавленным…

- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - сказал задумчиво папа и огляделся по сторонам.

- Ну, что будем делать? – спросил он, а сам оглянулся на наших мужиков из палаты, выходящих из столовой. – Может быть, пойдём, прогуляемся по лесу?

После обеда с пожилой тёткой со вставной челюстью нам с братом ничего подходящего на ум не приходило. Мы дружно промолчали.

Папа явно не хотел нашего присутствия в общении с мужиками. Моему брату тоже «не улыбалось» таскать меня за собой, следить за мной и отвлекаться на мои «детские капризы». Поэтому я сказал, что вернусь в палату, потому что скоро «тихий час» и я хочу спать…

Папа и мой старший брат облегчённо встрепенулись, сочувственно пожелали мне хорошего сна и «разбежались кто куда»… Я остался один…

В ушах ещё скрежетали, клацали и стучали вставные зубы тётки. Я всеми силами старался отвлечься от возникающих в моём воображении образов страшной людоедской феи-колдуньи…

- Такая и съесть тебя сможет» - сказал во мне с сочувствием чей-то осторожный голос. – Схрупает, косточки «выковыряет» и кровушкой твоей прихлебнёт.

От внезапного нервного озноба я передёрнул плечами и пошёл по пыльной песчаной дорожке «куда глаза глядят»…

- Фея-Валентина! – взвыл я в плачущей душе «не своим голосом», - Где ты? Почему ты меня покинула? Зачем ты прислала мне такую щуку-злыдню?.

Внезапно появившееся слово-сравнение мне понравилось. Я с удовольствием стал на все лады придумывать комбинации из слов с применением этого имени – «щука-злыдня»…

Я даже мысленно заменил слово «щука» на другое слово, которое мне строго-настрого родителями запрещалось произносить.

Вот и теперь, хотя я только мысленно, а не вслух произнёс это слово, во мне сразу вспыхнули от стыда уши. Забилось гулко сердце. Я почувствовал, как во мне кто-то обиделся, съёжился и демонстративно замолчал так, будто «отключился» от меня…

Сначала я хотел устроиться на раскладушке на «тихий час» на нашей открытой террасе, но свежий ветерок «загнал» меня в нашу спальню-палату и я прямо в одежде, не снимая сандалий, ничком повалился на свою заправленную постель.

Мне хотелось помечтать, поплакать и молча позвать в мой сон мою фею-Валентину, чтобы она пришла и прогнала мои воспоминания о сегодняшней «щуке-злыдни» со вставными зубами…

Чтобы поскорее избавиться от дрожи отвращения, я мысленно стал представлять себя космонавтом Валерием Быковским, который сейчас один в пустом космическом корабле-спутнике виток за витком летает вокруг Земли.

Интересно, что он там делает? Как спит, как работает, как ходит в туалет?

Только я начал с любопытством погружаться в невесомость сна, как застучали, загрохотали, заскрипели половицами торопливые шаги моего брата.

Он стремительно ворвался в нашу спальню-палату, стремительно переобулся в кеды, стремительно и больно саданул меня по спине, стремительно выпалил, что он «едет кататься на велосипедах» и также стремительно упорхнул, нарушив мой зарождающийся сон.

Только-только я хотел взорваться возмущением, но сон буквально обрушился и захлопнул меня в своём пространстве. Я вдруг очутился в космосе. Один. Без скафандра, в своей обычной одежде.

Я беззвучно летел в космосе и вокруг меня далеко-далеко в абсолютно чёрном пространстве острыми колючими огоньками блестели звёзды. Они не были такими, как на земном ночном небе – точечными, они были игольчатыми, искрящимися, сверкающими.

Подо мной я видел Землю, покрытую воздушной прослойкой атмосферы и облаками, через которые были видны контуры материков, береговая линия морей, заливы, проливы и какие-то пёстрые разноцветные пятна.

Половину Земли прикрывала густая чёрная тень, в которой светились редкие огоньки и вспыхивали загадочные туманные искры-всполохи.

Сбоку от Земли ярко и отчётливо светилась половинка Луны. Я отчётливо видел резкие контуры лунных морей и резкие края лунных кратеров. Тень на Луне была такая чёткая и абсолютно чёрная, что мне показалось, что луна – это не шар, а кусок шара.

Я осторожно огляделся вокруг себя и с восторженным ужасом почувствовал, что ни рядом, ни подо мной, ни сверху меня нет никакого космического корабля. Я был один, совершенно один…

Ужас и восторг сковали меня, затаили дыхание, остановили биение сердца.Я замер в космосе и от этого беспомощного «замри» душа моя застыла в немом ужасе.

В этой застывшей холодной и жуткой тишине вдруг раздался какой-то непонятный щелчок и возник спокойный голос, который как бы доносился сквозь шумы и помехи как из радиоприёмника.

-  Ястреб, Ястреб, я – Земля. Почему не докладываете как ваше самочувствие?

Сердце вздрогнуло и забилось в бешеном темпе. Я осторожно перевёл дыхание в безвоздушном пространстве космоса и также осторожно, ничего не делая, произнёс: «Земля, Земля, я – Ястреб. Чувствую себя хорошо. Это я просто… испугался немножко».

- Ясно, Ястреб, - ответила «Земля». – Продолжайте полёт. Все системы работают нормально. Вам ничего не угрожает. Выполняйте программу полёта.

Программа полёта. Я забыл о программе полёта! Но какая она, эта программа полёта? Я совершенно забыл о жутком холодном космосе вокруг, о звёздах и даже о Земле, которая, оказывается, медленно проплывала подо мной.

Я стал лихорадочно вспоминать сообщение ТАСС о полёте Валерия Быковского и о том, что ему предстояло сделать по программе. Ничего не вспоминалось, и я решился спросить «Землю».

- Земля, Земля, - позвал я «Землю» робким голосом. – Что мне делать сейчас по программе?

- Осмотритесь вокруг, - сказала деловито «Земля». – Проверьте, как работают системы корабля, всё ли на месте. Потом доложите.

Я чуточку рассердился, потому что уже осматривался вокруг и нигде не видел моего «корабля».

Я опять огляделся по сторонам, а потом догадался оглянуться назад. Корабль был за мной…

Я увидел ярко блестящий в свете Солнца, звёзд и Луны большой шар с усиками антенн, распластанные ломанные крылья солнечных панелей и летящий позади моего корабля большой пузатый кусок ракеты-носителя. Этот серебристый металлический цилиндр упрямо летел за мной и не хотел отставать.

- Наверно, это последняя ступень ракеты-носителя, - подумал я вслух. – Но почему она летит и, кажется, даже догоняет меня?

Я уже хотел было доложить «Земле» об этом пузатом цилиндре, но почему-то произнёс вслух «Кыш!» и этот остаток ракеты стал лететь медленнее, а потом и вовсе стал потихоньку уклоняться вниз, к Земле.

Я посмотрел вслед улетающей части ракеты и снова залюбовался видом Земли из космоса.

Мы вместе с моим кораблём летели сейчас над каким-то морем. Я отчётливо видел большой остров, который своим острым носиком-мысом почти прикасался к какому-то полуострову похожему на морду лося.

Вокруг острова и полуострова ярко синело обширное спокойное море. Над морем небольшой белой плотной кучкой висели облака. Остальная часть моря была свободна от облаков. Я отчётливо видел, как морские течения, омывающие берега острова и полуострова, смывали в море полосы чего-то песчано-светлого, выносимого в море речками.

Основание треугольного по форме острова было светло бежевого и коричневого цвета, а острая вершина – сплошного зелёного цвета.

«Наверно, это леса, - подумал я, - а светло коричневое – это поля или горы».

Ближе к полукруглому горизонту Земля была покрыта сплошными облаками, некоторые из которых образовывали как-бы мотки сахарной ваты. Горизонт Земли был в дымке, почти не видно было никаких островов или береговой линии материков. А сама граница земной атмосферы и открытого чёрного космоса была видна как яркая синяя полупрозрачная полоска.

- Какая, оказывается, тонкая наша атмосфера, – сказал я машинально вслух.

- Что, что? – спросила неожиданно «Земля». – Почему атмосфера тонкая? Почти 1500 километров!

- Да? - подумал я. - Так вот почему мне кажется, что что-то мне сопротивляется и тормозит меня!

Третья ступень ракеты уже успела далеко снизиться вниз, превратиться в маленькую точку и почему-то стала потихоньку дымить…

- Третья ступень ракеты-носителя, - доложил я «Земле» чужим взрослым голосом, - снизилась до границы с плотными слоями атмосферы и стала нагреваться, гореть.

- Принято, - сухо ответила «Земля». – Продолжайте выполнять программу полёта.

Опять «программу»!! Какую «программу»? Что делать-то?

Мне стало жарко и мне показалось, что я тоже стал греться от полёта уже не в космосе, а в разреженной атмосфере Земли. Я уже начинал ощущать какой-то ветерок, дуновение, напор воздушной массы на своё лицо и потные ладони.

Я видел, как резко клюнул уже светло-розовый цилиндр третьей ступени ракеты-носителя и «зарылся» в атмосфере. Вокруг этого пузатого цилиндра возникла светящаяся аура и он полетел к земле камнем.

- Эге, - подумал я. – Скоро и я также клюну носом, зароюсь в атмосферу и сгорю сизым пламенем…

Надо было что-то делать. Я решил осмотреть свой корабль. Лететь к земле в носках, трусах, шароварах и белой майке в огненном атмосферном клубке мне «не улыбалось»…

В невесомости я махнул руками, как птица, но ничего не случилось. Тогда я сжался в комочек и резко выпрямился с поворотом. От этого «кульбита» меня развернуло и я очутился «лицом к лицу» с моим кораблём.

Сбоку от круглого открытого люка в большом металлическом шаре я увидел часть обшивки моего корабля. Потом я увидел какие-то шарообразные ёмкости, металлические блестящие ленты, провода, трубочки, короткие и длинные антенны, которые густо окружали шарообразную кабину корабля. Часть обшивки и проводов были разорваны и торчали в разные стороны…

- Ну, это ерунда, - сказал я себе, поглощённый единственным желанием – добраться как-то до открытого люка и залезть внутрь моего шарообразного космического корабля. Однако как я не «трепыхался» в невесомости, но у меня ничего не получалось.

В отчаянии я стал дрыгаться всем телом, как недавно дрыгались мужики нашей компании, изображая то ли современные танцы, то ли кувыркание в невесомости.

От напряжения всего тела я невольно громко пукнул и неожиданно поплыл…

В тот же миг я от радости возликовал. Я плыл в невесомости прямо к моему кораблю, точно в круглое отверстие открытого люка. Видимо реактивная отдача моего «пука» сработала как реактивный двигатель.

Я очень захотел ещё раз придать себе ускорения в невесомости, но у меня ничего не получилось. Поэтому я просто стал ждать, когда моё неторопливое движение в открытом космосе закончится причаливанием к торчащей на моём пути круглой крышке люка.

Я никогда и нигде не видел внутренности кабины космонавта в космическом корабле, но зато я видел на картинке в журнале внутреннее убранство кабины лётчика современного самолёта. Вот почему я не удивился, когда увидел катапультируемое кресло космонавта и кучу разных приборов, кнопок и ручку управления кораблём.

Ликуя от удачи и от свободной невесомой лёгкости в движениях, я схватился за края круглого люка, резко устремил свои сжатые ноги внутрь корабля на место космонавта и с громадным облегчением захлопнул за собой крышку люка.

Как только я это сделал, - сразу загорелись лампочки на панелях приборов, загудели моторы, затрещали радиопомехи в динамиках и я услышал чей-то знакомый серьёзный, уставший, но спокойный голос: « Ястреб, Ястреб, я – Земля. Почему молчите? Приём».

Странно, только что я слышал голос «Земли» без всяких микрофонов и динамиков. Этот голос возникал у меня прямо в голове, а теперь он прорывался сквозь шум и треск радиопомех…

- Я Ястреб, - поспешил я ответить «Земле». – Слышу вас хорошо. Приём.

- Где вы были? – сразу «взревела» «Земля». – Где вы находитесь?

- Я внутри корабля, - ответил я торопливо и виновато, а потом добавил, - Это я выходил наружу, чтобы попукать. После обеда что-то живот пучит.

- Это правильно, - сказала «Земля» папиным голосом и тоном. – Нечего воздух в кабине портить.

- Лучше бы он не с койки вставал, а на террасу выходил, - сказал чей-то сердитый голос. Мне показалось, что этот голос очень похож на голос «черноволосого»…

Папин голос «Земли» пришикнул на голос «черноволосого» и очень тепло и по-доброму сказал: «Поздравляю вас, наш космический герой, с успешным полётом. Мы уверены, что вы выполните программу полёта и выдадите «на гора» все результаты ваших экспериментов. Весь наш советский народ встретит вас как положено – с почётом, пониманием и уважением. До скорой встречи!».

Мне опять показалось, что папин голос «Земли» сопровождался чьими-то смешками и какими-то странными шумами. Однако мне было очень хорошо в уютной кабине космического корабля. Я очень хотел продолжения моих космических приключений.

Правда, кабина корабля была тесновата. Я полулежал в кресле как в кровати. Под головой был валик наподобие подушки, а по бокам бортики, словно меня кто-то заботливо укутал в одеяло и подоткнул под меня края. От такого тёплого уюта я чуть было не заснул…

В кабине корабля были иллюминаторы и какие-то ручки наподобие штурвала самолёта. Я их потрогал и мой корабли стал чутко поворачиваться. В иллюминаторах я увидел, как меняется изогнутый дугой край земного горизонта. Тогда я осмелел и уже сознательно с восторгом стал управлять моим кораблём.

От поворотов корабля в кабине вдруг появились всякие вещи: пробирки с зелёными ростками растений; ручка, привязанная шнурком к блокноту; фотоаппарат типа «смена».

Я схватил фотоаппарат и стал через иллюминатор фотографировать Землю, Луну, сияющую дугу горизонта, облака, блик солнечного света на поверхности моря, береговые очертания островов и материков.

Краешком сознания я понимал, что сейчас не лечу в космическом корабле над Землёй, а лежу в своей уютной постельке в нашей спальне-палате в доме отдыха, но при этом я с восторгом ощущал настоящий космический полёт. Это было невероятно, но удивительно ощутимо, не понарошку, а по-настоящему.

Единственно, что меня огорчало, так это полное одиночество. Даже голос «Земли» не давал ощущения совместности. Я был один. Совсем-совсем один. Никого не было со мной. Моё сердце одинаково сжималось и взволнованно билось от восторга и от горького чувства одиночества.

- Эх, сейчас бы сюда папу, брата и всех наших мужиков! – подумал я вслух. – Мы бы сейчас дали по программе «такого дрозда»!

Особенно остро я почувствовал жгучее желание, чтобы здесь и сейчас рядом со мной оказалась моя фея-Валентина. Я бы потеснился и мы бы вместе с ней устроились в моём кресле-катапульте.

Я бы показал ей Землю, сияющую Луну, звёзды, прекрасный ореол земного горизонта, причудливые кущи облаков, знакомые и незнакомые очертания островов и морей…

Мне вдруг так стало одиноко и тоскливо, что я даже всхлипнул и немного взвыл от нахлынувших чувств…

Вдруг показалось, что фея-Валентина где-то здесь, рядом со мной, что она прикоснулась к моему пылающему лбу рукой, а потом провела ладонью по моей щеке. Мне стало невообразимо приятно…

Правда её ладонь оказалась в жёсткой перчатке космического скафандра, поэтому её ласка была знакомо жёсткой, шершавой, как у моего папы.

- Как ты себя чувствуешь, - спросила меня папиным голосом фея-Валентина. – Не заболел. Ты весь горишь…

Я хотел было бодро отрапортовать о хорошем самочувствии и о продолжении полёта, но вдруг проснулся и увидел над собой лицо моего папы, лицо моего брата и лица почти всех наших мужиков – соседей по спальне-палате.

Они столпились вокруг моей постели и все с нескрываемой тревогой и заботой смотрели на меня.

- Знаете, где я только что был? – спросил я мужиков. Они молчали. Только папа не хотел менять своего тревожного выражения лица на вопросительное.

- Где? – нетерпеливо спросил мой старший брат и для ускорения ответа ткнул меня кулаком под рёбра.

- Я был в космосе. Видел Землю. Управлял космическим кораблём и летал в одной кабине с нашей Валентиной, - сказал я вдохновенно.

Только я набрал воздуха, чтобы всё подробно изложить и рассказать, как меня оглушил дружный смех, гвалт и шквал шуток-шуточек…

- Он «летал» с Валентиной! – кричал возбуждённо «лысый». – Как он мог летать в кабине, если там и одному не развернуться?

- Они, наверно, в обнимку летали, - вторил ему не менее «весёлый» «черноволосый».

– Может быть даже «валетом», - добавил он и грубо засмеялся…

«Толстый» укоризненно посмотрел на «лысого» и «черноволосого», но тоже улыбнулся и пробасил: «Я бы тоже с Валей полетал. Особенно в невесомости».

Мой папа не принимал участия в общем веселии, хотя тоже заметно был «навеселе»…

Он просто гладил меня по голове своей жёстко-шершавой тёплой ладонью и другой ладонью успокаивающе похлопывал меня по спине.

- Пусть веселятся, - сказал он мне примирительно. – Они же тебе просто завидуют.

Я решил не обижаться на мужиков и на их грубые намёки. Я ещё не совсем отошёл от странного ощущения своей телесной близости с телом моей феи-Валентины.

Странно, но я действительно ощущал всем телом её жаркое тело, её упругие и сильные руки, изгибы её бёдер и талии, мягкость груди, нежность её пальчиков, шаловливую игру её ног в невесомости.

Это воспоминание успокоило и как-то отрешило меня от окружающих. В ответ на «мужские шуточки» я вдруг затаённо улыбнулся. Это сразу заметили…

- Ну, и как там, в невесомости… Вдвоём? – спросил серьёзно «очкарик». Он очень внимательно смотрел на меня и всерьёз ожидал прямого ответа.

- Замечательно, - выпалил я. – Просто классно! Я сначала парил в открытом космосе, а потом пытался доплыть до открытого люка в корабль, а потом сидел-лежал в кресле в кабине и управлял кораблём. Потом связался по радио и разговаривал с «Землёй», а потом летал с орбиты на орбиту над Землёй. Потом вдруг рядом со мной оказалась наша Валентина и мы вместе с ней смотрели сверху на Землю и фотографировали её на фотоаппарат.

Всё это я скороговоркой выпалил, боясь, что меня перебьют и снова будут смеяться.

- А что потом, - спросил меня мой старший брат. Он тоже не смеялся надо мной и помалкивал. Теперь он спрашивал меня с какой-то ноткой зависти и удивления. Он очень был увлечён фантастикой и очень хотел быть лётчиком.

- А потом мне стало страшно и одиноко, - сказал я печально. – Я захотел обратно на Землю, домой, к вам.

Папа вновь жёстко погладил меня по чубчику, отчего мои волосики чуть не выдрались с корнем и помог мне выбраться из постели.

- Вставай, сынок, - сказал он. – Пора ужинать. Ты спал несколько часов…

Весёлой и дружной мужской компанией мы шли в столовую на ужин, а я всё никак не мог оправиться от ощущений космического полёта и острого одиночества в космосе.

Даже воспоминание тётки со щёлкающими зубными протезами, которая, наверно, ожидала нас за нашим столиком, не испортила мне настроение. Настоящий космонавт справится со всеми трудностями и выдержит всё!

Только одно не отпускало меня и всё щемило и щемило мне сердце – ощущение упругого тепла тела моей феи. Я ещё никогда не прикасался так к телу взрослой женщины.

Мама, тётя Маруся, девчонки в детском саду и в классе, даже худенькое тельце Аллы в Дальнем Русанове – это не в счёт… Это совсем-совсем другое…

Там в невесомости сна я впервые в своей жизни жаждал прикосновения к женскому телу.

Я хотел этого.

Нет, не хотел, а жаждал. Как глоток воздуха, как капельку воды, как лучик света в «тёмном царстве»…

Переступив порог столовой дома отдыха в Сосновом бору на реке Оке, я впервые в жизни взглянул на окружающих женщин «мужским взглядом», наверно так, как глядели на них мужики нашей компании.

Я вдруг почувствовал себя одним из них и вдруг смешно усмехнулся, поняв их шуточные намёки на мои «кувыркания в невесомости в обнимку с феей-Валентиной».

Я очень обрадовался ещё и потому, что за нашим столиком место феи-Валентины было свободно, а та тётка уже вовсю клацала и причмокивала своими вставными челюстями за столиком у громадного фикуса в компании озадаченных и недовольных женщин.

«Ура! - возликовало моё сердце. – Наша фея Валентина нас опять оберегает!».

После «космического полёта во сне и наяву» у меня вдруг проснулся «зверский аппетит» и мой папа и брат только изумились перемене в моём настроении. Я кушал «за четверых»…

Они ещё не знали, что случилось со мной в процессе «космического полёта»…

Я даже сам себе запретил об «этом» вспоминать…