К У Р Т

     Шел январь сорок второго года. В городе стояли немцы. Все улицы были завалены снегом, его никто не убирал. Сугробы доходили до подоконников первых этажей. Сильный мороз пробивался сквозь пальто,  обжигал холодом лицо. Не было света. За водой ходили на пруды.

     Четырехэтажный дом, где жили Лунины был почти пуст. Кроме них. Осталась только одна семья.

      Грабить, немцам запрещалось, но комендатура была далеко и они, пользуясь свободой, тащили все, что могли. Первое время ходили только по пустым квартирам, но, когда все  было разграблено, стали наведываться и к жителям. Заходили и к Луниным. Один раз сняли со стены картину, во второй унесли керосиновую лампу и кусок мыла. Дочка Лидии Петровны, Ада, двенадцатилетняя худенькая девочка, попыталась однажды воспротивиться этому, но солдат  пригрозил ей и она замолчала.

     Немцы брали у них, заготовленные на зиму. Дрова, переливали в свое ведро воду, которую мать Ады приносила издалека. Хотя и дома никто не был гарантирован от разбоя, люди старались, как можно реже, показываться на улице. Город словно затаился.

     Как- то, в один из морозных дней, в квартире раздался звонок. Колокольчик несколько раз звякнул и замолк. Ада переглянулась с матерью. -Кто бы это мог быть? Знакомые давно не посещали друг- друга, а немцы, если хотели войти, стучали ногами. Ада пошла открывать и была удивлена. На пороге стоял молодой немецкий солдат. Его брови и усы были покрыты инеем.
    - Можно мне немного обогреться? - спросил он, не решаясь войти.

     Ада была в нерешительности. Когда немцы врывались в квартиру как разбойники, приходилось только молчать, стоя в стороне. Но, если человек просил разрешения, то  можно было, наверное, и не пустить. Ада уже собиралась захлопнуть дверь, но потом раздумала. У солдата был такой озябший вид, что ей стало его жаль
-Войдите! - сказала она.

     Немец тщательно вытер ноги, снял шинель и пилотку. Когда он вошел в комнату, Лидия Петровна с удивлением подняла брови.
-Погреться зашел! - объяснила Ада.
-Ну и мороз сегодня!  -заметил солдат, присаживаясь около печки и потирая озябшие руки.

     В школе у Ады по - немецкому были одни пятерки, но этого немца она понимала с трудом.
     Суровый у вас климат! - сказал он, посматривая на женщин.
Ада проговорила:
    -Такие зимы у нас не всегда, бывает и теплее.
    -Откуда ты так хорошо знаешь немецкий язык? - удивился он.
    -Со школы. .и…-Ада запнулась, но потом договорила - моя мама немка.
    -Ооо! -воскликнул он радостно и спросил что- то еще, но Ада опять не поняла.
    -Я говорю. Вы, наверное, голодаете, - повторил солдат более отчетливо. -А понять меня, действительно, трудно. Недавно я попал в окружение и там меня здорово контузило. Вот я так и говорю… -Можно еще подбросить? -спросил он, показывая на дрова. Ада утвердительно кивнула.


     Немец наклонился за поленом и о стул что- то стукнуло. Выпрямившись, он расстегнул ремень и положил его на диван. На ремне висел нож в металлических ножнах. Когда Ада посмотрела на них, ей вспомнился рассказ об отважной девушке, которая, в одиночку, справилась с диверсантом.
    -Вот, взять бы этот нож и вонзить ему в спину -подумала она, но мысль эта, показалась ей просто чудовищной. Одно дел в бою, а так, ни с того, ни с сего…
    -И многих вы уже убили этим ножом, - спросила она, кивая на оружие.
    -Что? - не понял немец. -Убил?! Нет, можешь быть спокойна, на нем нет крови.. Это ведь просто штык. А я служу в противотанковой дивизии, на орудии.
    -Чудак какой- то, -удивилась Ада, рассказывает где служит!
    -Онако, мне пора! - вдруг встрепенулся немец. -На дворе уже смеркается, а я не знаю ночного пароля…

     Застегнув  ремень и одевшись, он попрощался с Лидией Петровной и вышел в переднюю.
    -Я приду еще, - сказал он улыбаясь. И Ада вдруг заметила, что он, несмотря на усы, еще совсем мальчишка, хотя и держится солидно.

     Выпустив немца из дверей Ада, сама не зная зачем, стала смотреть как он спускается с лестницы. Дойдя до следующей площадки, солдат поднял голову и сказал:
    -Меня зовут Курт, а тебя как?
Ада назвала свое имя.
    -Чудесное имя! -воскликнул он и, приветливо помахав рукой, скрылся.

     В комнату Ада вернулась со смешанным чувством, будто она, только что, совершила предательство.

     Ни она, ни мать, ни кто- то из знакомых никогда не слышал от немцев ничего кроме крика и это казалось почти естественным. А вот простое, человеческое отношение немецкого солдата привели обеих в недоумение. Им трудно было, вот так. Сразу, пверить в  чистоту его помыслов.

     Хотя Адына мама была немкой, да и сама Ада была ею наполовину, понятие «немец» невольно ассоциировалось с понятием фашистов и врагов.  И вдруг является такой вот солдат, парень, почти мальчишка с ясными голубыми глазами и добрым, каким-то домашним голосом, совсем не похожий на заклятого врага… А ведь ее бабушка, тоже родилась в Германии. От нее Ада знала много немецких песен ну и язык. Получалось какое- то раздвоение. С одной стороны немцы были врагами, напавшими на их страну, а, с другой стороны, люди той же национальности, что и их семья.

     Прошло несколько дней. Вечерело. Ада сидела возле окна и читала при свете уходящего дня. Но ей это плохо удавалось. От голода,  все время, сосало под ложечкой и мешало читать. Помимо ее воли, возникали видения различной еды. Сперва, это были котлеты с вкусной подливкой и картофельным пюре. Бульон с пирожками. Красивый, именинный крендель, который, однажды, заказали на день ее рождения. Пончики с повидлом. Потом она стала думать о простой, отварной картошке, и о куске хлеба, которого они не ели  уже несколько месяцев. С болезненным сожалением она вспоинала когда- то недоеденные куски пирога. Именно в это время. в прихожей раздался веселый звон колокольчика. Лидия Петровна. Что-то штопавшая, поднялась.
    -Я открою! -сказала Ада, опережая мать.
    -Кто там? - спросила она из- за двери.
    -Открой. Это я, Курт.

     Когда она открыла дверь, то увидела, что его лицо сияет в радостной улыбке.
    -Вы меня не ждала? - спросил он.
    -Нет, - призналась Ада.
 -Напрасно, я думаю вы обе будете довольны.

     Войдя в переднюю, он снял из-за плеч тяжелый, огромный термос и поставил его на пол. Быстро раздевшись, потащил его в комнату
    -Принеси какую - ни будь посуду, да по больше! - скомандовал Курт. И поварешку захвати! -крикнул он ей вдогонку.

     Когда он открыл термос, в комнате. Вдруг, запахло вкусной едой. Взяв из рук Ады поварешку, он стал черпать из термоса густо сваренные макароны с мясом. Женщины смотрели и не верили своим глазам. У Ады, на мгновение, мелькнула мысль, что за этот роскошный ужин придется чем- то расплачиваться.. но, острый голод. Заглушил ее.


     Переложив все содержимое термоса в кастрюлю, Курт сказал:
    -А теперь неси ложки!


     Ада побежала на кухню. Она очень торопилась, ей казалось. Что стоит ей выйти из комнаты и кастрюля с макаронами исчезнет как видение.. Но, когда она вернулась, все было на месте.

     Курт неторопливо закрывал термос. Лидия Петровна, все- еще сидела не двигаясь. Ада дала ей ложку и она стала есть, почему- то, прямо из кастрюли. А немец глядел на них и улыбался. Аде очень хотелось есть, но присутствие Курта смущало ее. От его пристального взгляда, еда застревала в горле.
Пока они ели, Курт рассказывал им, что сегодня была его очередь нести обед на передовую, и что он, попросил повара положить пару лишних поварешек. А еще, что кого- то из ребят, убило, и их обед остался не съеденным.
    -Так что вам просто повезло! .  -заключил он.
Голод еще не успел заглушить в душе Ады человеческие чувства, и ей было неприятно, что еды было так много благодаря чьей- то смерти, даже какого- то немца.
    -Значит нам повезло, что кого-то убило… - проговорила она в задумчивости.
    -Что поделаешь, война, есть война! - воскликнул Курт.
    -Далеко отсюда до передовой? - поинтересовалась Ада.
    -Да нет, в конце соседней улицы, у вокзала.


     Такая близость передовой поразила Аду. Не верилось, что в двух кварталах отсюда идут бои. И, где- то, совсем близко, Красная Армия…

     На улице совсем стемнело. Мать Ады зажгла коптилку и поставила ее на стол. Ада ждала, что будет дальше. Все время ее не покидало напряжение. Курт спросил:
    -Ты тоже умеешь штопать?

     Ада утвердительно кивнула головой.
    -Я тебе, в следующий раз, принесу свои перчатки, ты мне их починишь? Шерсти я принесу, мама прислала.

     Распростившись,  он ушел. Когда Ада вернулась в комнату, Лидия Петровна проговорила:
    -Принес еду и ничего не потребовал, странно…
    -Я, все это время, чего- то ждала, - призналась Ада. -но, пока, ничего не случилось…

     Через два дня, Курт пришел снова. Кроме носков и перчаток, которые надо было заштопать, он принес большую железную банку, на половину наполненную керосином.
    -Теперь вы сможете зажечь большую керосиновую лампу, - сказал он. -А керосину я вам еще принесу!

     Ада, посмелев, поблагодарила. Но чувство, что она делает что- то недозволенное, не проходило. Ада знала, как относятся люди к девушкам, которые общаются с немцами. Но ведь отношения бывают разные…

     На этот раз Курт опять спешил, и пробыл у них не более получаса. Уходя, он вдруг сказал:
    -Совсем забыл, я тут тебе кое-что принес. Правда ты уже большая…

     С этими словами, он полез в карман шинели, и вытащил оттуда маленького резинового матросика, который стоял широко раздвинув ноги и смотрел в бинокль. Курт протянул его Аде. Она посмотрела на игрушку, не решаясь взять.
    -У кого- то взяли?
    -Я этого никогда не делаю! - ответил он обиженно. -Шел мимо разбитого дома и нашел.

     Когда Ада брала игрушку из рук Курта, ее пальцы случайно коснулись его ладони. Она оказалась теплой и мягкой. Аду это удивило. Ей, почему- то казалось, что у немцев должны быть холодные и грубые руки.

     Через несколько дней Курт явился снова. На этот раз. в его руках, был маленький пакетик.
    -Это тебе! - сказал он, обращаясь к Аде. -Мама прислала.

     Развернув бумагу, Ада увидела красную коробку, в котором оказалось домашнее печенье, аккуратно, по - немецки, переложенное бумажными салфетками, на которых были нарисованы еловые веточки и маленькие, серебристые  звездочки. В середине коробки, Ада нашла отдельный пакетик, в котором была маленькая, искусственная елочка, в маленькой кадушке. Елочка была сделана из вощенной бумаги, но выглядела совсем как настоящая.
    -А теперь, давай рюмки! - сказал Курт.

      Отстегнув от пояса флягу, он налил вина и зажег на елочке крохотные свечки, одним дуновением погасив коптилку. Комната озарилась мерцающим, немного таинственным светом. Курт поднял рюмку. Вино алело в ней, как кровь и было в этом что- то жуткое. Он сказал:
    -Рождество уже прошло, новый год тоже. Так давайте выпьем просто за нас. За ваше и за мое счастье.

     Ада подняла рюмку и вдруг задумалась. -Пить за Курта? Не значит ли это пить за всех немцев, за их победу? Хотя теперь, она уже никак не могла причислить его к варварам - завоевателям. И все же, то, что она сидит, и пьет с немцем, когда наши воюют против них, явно угнетало.
    -В чем дело? - спросил Курт, все еще держа налитую рюмку.
    -А. почему бы мне и не выпить, - размышляла Ада. -Ведь он не сделал нам ничего плохого, а, наоборот, помог совершенно чужим людям, ничего не потребовав взамен…
    -И так, твое здоровье! -воскликнул Курт, чокаясь с Адой.

     Выпив вина, он разговорился. Курт рассказал, что до войны, жил вдвоем с матерью. А отец ушел от них, когда ему было всего пять лет. Воспитывать одной сына, было трудно, и Курт рано узнал вкус хлеба, заработанного своим трудом. В школе учиться ему пришлось мало. Но зато он  умел многое. Знал слесарное дело, работал электромонтером, водил машину.
    -Сколько же вам лет? - поинтересовалась Ада.
    -Двадцать один, -  гордостью ответил Курт. -А ты бы мне сколько дала?
    -В начале я думала, что вам больше, - смутилась Ада. Но его это, почему- то. обрадовало.
    -В самом деле? - спросил он, довольно улыбаясь.

     От вина, выпитого на голодный желудок, у Ады закружилась голова. Все куда- то медленно поплыло, закачалось. Только в теле была странная тяжесть. Ада смотрела на маленькую елочку и ей казалось. Что все окружающее снится ей во сне.

     Прощаясь, Курт ласково похлопал Аду по щеке.
    -Скоро я опять приду, -пообещал он.

     Аде была неприятна его фамильярность. По щеке ее никогда не трепали, даже отец. Она нахмурилась. Заметив это, он спросил:
    -Почему ты надулась, разве я сделал что- то не так?
    -Ничего, - ответила Адва, не желая пускаться в объяснения.

     Курт появился вновь, через два дня, рано утром, когда Ада и Лидия Петровна еще лежали в простели. Ада вышла на звонок.
    -Вы?! - удивилась она.
    -Да. Я очень спешу. - Вот. Возьми, - проговорил он, протягивая Аде сверток. -Я слышал, что скоро город будет очищен от жителей. Если вы уедите, напиши мне. Я записал номер своей полевой почты. И, на всякий случай, домашний адрес. - Желаю вам счастливого пути!.

     Курт отдал Аде сложенный листок бумаги, и сбежал по лестнице

     Ада слушала стук его кованных сапо,г и на сердце у нее, по мимо ее воли, стало грустно.

     Спустившись до низу, Курт крикнул:
    -Обязательно напиши, я буду ждать!

     Наступила тишина, будто никого и не было. Только сверток остался да клочок бумаги…

     Ада развернула листок, и прочла: Курт Дафернер и номер полевой почты. А, немного ниже, стояло -Штуттгардт, Шлоссштрасе, сорок шесть. В свертке была буханка фронтового хлеба, черная и тяжелая.

     Курт оказался прав. Спустя несколько дней, через весь город, шли,  по этапу, толпы жителей. Весь свой скарб они везли на детских саночках или несли за спиной. Замыкая шествие, шли солдаты  и громко крича, подгоняли их прикладами автоматов. Так уходили из города русские жители. Немцев, эстонцев, латышей и финнов, немцы должны были вывезти в Германию.

     Сборы были недолгие. С собой можно было взять только то, что  каждый мог унести в руках.

     После десяти дней пути, эшелон прибыл на место назначения. И все, кто в нем был, попали в лагерь. Двенадцать деревянных бараков, были обнесены колючей проволокой в два ряда. В воротах стояла военизированная вооруженная охрана. Территория лагеря была огромной, очень чистой и пустынной - торчали лишь жалкие веточки молодых деревцев.

     Лагерная жизнь протекала строго по часам. Свободного времени было так много, что просто девать некуда. Занимались чтением и  разговорами. Рассказывали друг- другу о своей довоенной жизни. Вспоминали какие- то интересные истории. Мать Ады, от нечего делать, пристрастилась к пасьянсу. Часами сидела и раскладывала, желая получить ответ на заданный вопрос. А вопрос, был,  пока что, один - перевезут их еще куда- то или они тут так и останутся.

     Ада проводила, почти весь день со своими сверстниками. Было весело, но и их, еще детей, угнетала колючая проволока. Хотелось на волю. Сквозь ограду. Было видно небольшое селение. По утрам и вечерам, мычали коровы. Крестьяне пахали землю. Пасли скот. Ада, подолгу, стояла возле изгороди и смотрела в другой мир. Разнообразие вносили только письма. Курт писал часто, ласково называя ее своей любимой. В первом же письме, он попросил ее, чтобы она называла его на «ты», но у Ады, это никак не получалось. Для нее он был взрослым мужчиной, а она, все- еще не чувствовала себя большой. И, кроме того, между ними, все- еще, продолжало что- то стоять.

     Хотя она и была немкой, Курт был для нее человеком из другого мира. У него была другая родина, другие взгляды. Парень он был, конечно, хороший. Добрый, заботливый и, все- же, чужой. Правда, врагом она его не считала, но разобраться в их отношениях ей было трудно. О своих сомнениях, Ада никому не рассказывала, переживая все в себе.

     Вдруг письма от Курта перестали приходить. Шла одна неделя за другой, а писем все не было. Но и ее письма не возвращались, а писала она часто. Ада ходила грустная. Ей не хотелось ни во что играть и лагерные ребята вдруг стали казаться глупыми мальчишками. А сама она, будто повзрослела. Но однажды, когда она уже потеряла надежду, пришло заветное письмо. Забравшись в самый укромный уголок лагеря, куда почти никто не заглядывал, она, с бьющимся сердцем, распечатала конверт. Курт писал из госпиталя, куда попал с ранением руки. Он благодарил Аду за письма, которые ему переслали однополчане. Свое молчание он объяснял тем, что из-за ранения не мог писать. А другим не хотел поверять свои личные дела. Внизу письма, в самом уголке, было написано торопливой рукой - целую тебя.  И подпись: Твой Курт.

     Ада прижала письмо к груди и зажмурилась. Приятное тепло разлилось по всему телу -Любит! -прошептала она улыбаясь.

     Через неделю пришло еще одно письмо, а в нем фотография. Курт очень изменился. Похудел, а главное, сбрил усы. Без них, его лицо стало совсем молодым и даже красивым. Ада смотрела на фотографию и все не могла наглядеться. А потом. убедившись, что ее никто не видит, несколько раз поцеловала фотографию и, тут же, смутилась.

     В ответном письме она, впервые назвала Курта на «ты». Получилось это, как- то нечаянно. Она написала, что без усов ему гораздо лучше и что ей даже не верится, что это он. Курт этому письму очень обрадовался, и ответил, что, если бы знал , что он ей так больше нравится,  давно сбрил бы усы. Заканчивая письмо, он выражал надежду на скорую встречу. Что он имел в виду, Ада не знала. Ей и в голову не приходило, что он может пойти в отпуск и приехать к ней. К этому времени, семья  Луниных находилась уже в другом городе и  другом лагере.
Вокруг была все та же проволока, но ворота стояли открытыми. Правда, это не была еще свобода в полном смысле этого слова, но жить стало легче. Иногда, в городе, удавалось купить пахты или пообедать в столовой, где кормили без карточек. На это вполне хватало тех грошей, что зарабатывала мать Ады на заводе.

     Городок, в котором они теперь жили, был маленький, чистый и уютный. Война не тронула его и, только в последнее время, участились воздушные тревоги  Но, так как в городе не было никаких военных объектов, бомбардировщики пролетали мимо.

     Как- то утром, когда Ада еще лежала на своей «верхатуре», как она называла двухярусную койку, и раздумывала, встать или еще поваляться, раздался стук. Мать Ады открыла дверь. На пороге стоял улыбающийся Курт. Увидев Аду, он подошел к койке и протянул ей руку.
    -Вставай, соня,  -сказал он весело, - хватит спать!

     Смутившись, что он застал ее раздетой, Ада натянула одеяло до самого подбородка.
    -Выйди, пожалуйста, я не одета, -ответила она, не подавая ему руки.
    -Ну, чего ты стесняешься? - удивился Курт. -На пляже ты ведь ходишь раздетая!
     Ада не стала ему объяснять, что в детстве она часто болела, купаться ей запрещали, и на пляже она никогда не сидела раздетой.
    -Я тебя прошу, выйди! Я сейчас оденусь, - повторила она..

     Снисходительно улыбнувшись, Курт вышел. Ада была собою недовольна. Ей казалось, что она выглядит совсем девчонкой. Длинная, гусиная шея, пухлый рот и, какие- то птичьи, совсем круглые глаза. Но Курт воспринял ее совсем иначе.

     Окинув ее с ног до головы, он сказал:
    -А ты стала совсем хороша!
    
     Ада обрадовалась и удивилась - неужели ему нравится моя длинная шея? -подумала она.
    -Ты будешь завтракать? - спросил Курт. И, получив утвердительный ответ, сказал:
    -Тогда давай скорее! Пойдем, погуляем по городу. Сегодня у меня последний день отпуска. Завтра я, опять, еду на фронт.

     Напившись черного кофе, Ада сказала:
    -Я готова!
    -Ну, вот и хорошо, а теперь идем!

     Курт взял ее за руку и пошел к двери.
Все время, пока он был рядом, Аду не покидало чувство неловкости. Ей казалось. Что лагерны, смотрят на нее с осуждением. Было неловко и от того, что она, девочка, идет со взрослым мужчиной.

     Гуляя по городу, они дошли до кинотеатра. Посмотрев афишу, Курт   предложил Аде пойти в кино. Она, с радостью, согласилась. Ада надеялась, что в темное исчезнет ее смущение, но ошиблась. Как только погас свет, Курт нашел ее руку, и сжал в своей. Еще так недавно она мечтала о встрече с ним, а теперь думала только о  том, чтобы эта встреча скорее закончилась. Она попыталась отнять свою руку, но Курт не отпускал ее. Он только спросил:
    -Тебе неудобно сидеть?
    -Нет, от чего же, - ответила она  робея. И он, еще крепче, сжал ее пальцы. Для него это было, наверное, совершенно естественно. Он, даже не подозревал, что она, в это время, готова была провалиться сквозь землю,  от какого- то неясного стыда и неловкости.

     Фильм был веселый и Курт, то и дело, громко хохотал и был удивлен, что Ада не смеется. А она тяготилась его близостью. Ей и самой это казалась  странным, ведь Курт нравился ей. Она часто думала  о нем и ждала, а теперь… Могла ли тогда Ада, в свои четырнадцать лет, знать, что это была не любовь, а только желание любви, ее предчувствие.

     Когда они вышли из кино, Курт проговорил:
    -Пойдем в столовую, ты, наверное, уже проголодалась.
    -Да, я бы поела, - согласилась Ада и чуть не добавила, что могла бы сделать это сразу после завтрака.

     Они зашли в столовую, где Ада, не раз, бывала с матерью, но теперь здесь все выглядело как- то иначе. Наверное, от того, что не надо было, униженно спрашивать, можно ли поесть без карточек.

     Курт держался свободно и так уверенно, будто ходил сюда каждый день. Впрочем, для всякого нормально живущего человека, посещение столовой, было  естественным явлением. Это они, лагерные, чужаки, вечно  жались к стенке.

Оставив на вешалке пилотку и ремень, он прошел вглубь зала, к окну, на самое лучшее место.

     Вызвав официантку, попросил меню. Прочитав вслух, спросил, что она будет есть. Ей было все равно. От голода и запаха пищи, у нее закружилась голова. Курт заказал суп, мясной гуляш и два бокала пунша. Когда. Все это, было уже на столе, Ада готова была, с жадностью, наброситься на еду, она вдруг ощутила, что от ее аппетита, не осталось и следа. Ее объяло такое смущение, что она не решилась даже посмотреть на Курта. А он, ничего не подозревая, угощал ее. Ада сердилась на себя за то, что упускает возможность вкусно поесть, но ничего не могла с собой поделать.
    -Что же ты так плохо ешь?   -удивился он, -я то думал, что ты голодная!
Курт ел не торопясь и с аппетитом. Вытерев кусочком хлеба тарелку, он отставил ее в сторону. Потом достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Вытащил одну сигарету, а зажигалку протянул Аде, попросив ее. дать ему прикурить. Ада была очень удивлена этим, но просьбу выполнила. Тогда он сказал:
    -Когда девушка уже настолько взрослая, чтобы дать мужчине огня, она может и еще что- то. Ты это знаешь?
    -Нет, -тихо ответила Ада краснея. Его намек был ей не понятен, но она опять ужасно смутилась. А Курт ничего так и не объяснил.

     По дороге к лагерю, они зашли в бакалейную лавку, где он купил немного сластей. Это было нечто среднее между леденцами и жженным сахаром. Огромные, твердые и полупрозрачные как стекло, но совершенно бесцветные куски. Выбрав самый большой, Курт, своими руками, положил Аде его в рот.
    -Ну что, вкусно? - спросил он.

     Сласти оказались совершенно безвкусными и почти не сладкими. По всей вероятности, это был сорбит, о котором Аде ничего не было известно. Но, чтобы не обидеть Курта, она согласно кивнула головой.
    -А чем ты собираешься заняться после войны? - спросил он вдруг.
    -Я очень люблю рисовать и хочу быть художницей.
    -Это не практично! - заявил он. -Предположим, ты нарисуешь картину. Повесишь ее на стену, а кому она будет нужна кроме тебя?

     Такой взгляд на искусство, Аду возмутил. - А. если она будет висеть на выставке?
     Курт пожал плечами.
    -Ну… поглядит на нее несколько человек и все. Вот, если бы ты могла рисовать фасоны платьев, это другое дело! Можно было бы открыть мастерскую. На это надо не так уж и много денег. И потом, это всегда себя оправдает.

     Ада с удивлением посмотрела на него. Похоже, что говоря о мастерской, он имел в виду их обоих. Курт, как видимо, был глубоко убежден в победе Германии. В том, что она останется здесь, и будет его женой. А она, даже в мыслях, не допускала такого. Курт ей нравился. Но это не имело никакого отношения к ее дальнейшей судьбе. После войны. Она собиралась вернуться на родину. Аде очень хотелось сказать об этом Курту, но робость мешала ей.
    -Ничего, -подумала она, -придет время и он сам поймет, что это невозможно. Ада, украдкой, посмотрела на Курта, и вдруг подумала о том, что, каким бы хорошим он не был, они никогда не поймут до конца друг- друга, так как смотрят на жизнь с разных точек.

     Вернувшись в лагерь, Курт взял свой вещевой мешок, попрощался с Лидией Петровной и пошел к воротам. Ада решила его проводить.

     Когда они дошли до первых городских домов, Курт попросил Аду вернуться.
    -Дальше я пойду один, - сказал он, на прощанье пожав ей руку.

     Ада остановилась и стала смотреть ему вслед. Некоторое время, Курт шел не оглядываясь, потом. словно почувствовав ее взгляд, остановился и помахал рукой. Она ответила ему. С каждым шагом его фигура уменьшалась и на сердце у Ады,стало так грустно, словно она видела его в последний раз.

     Дойдя до многолюдной улицы. Курт словно растворился в потоке людей. И Ада, потеряв его из виду, нехотя повернула назад.

      По дороге домой, она, снова и снова, повторяла сказанные сегодня слова. Вспомнив и о девушке, дающей огонь мужчине, решила кого- ни будь спросить об этом. Первым долгом она обратилась к Лидии Петровне, но та ничего не могла ей ответить, так как не знала немецких обычаев. Тогда Ада обратилась к знакомой лагерной девушке, работавшей в ресторане. Она была всего на несколько лет старше Ады, но уже кое в чем, разбиралась. Она сразу поняла в чем дело, и сказала:
    -Поздравляю тебя, парень, как видно, скромный. А что касается огня, то у немцев это означает, что девушка достаточно взрослая, чтобы поцеловать парня..

     Ада смутилась.
    -А почему ты решила. Что я о себе говорю?

    Девушка засмеялась.
-По глазам вижу!

     После отъезда Курта, прошло несколько месяцев, в течение которых Ада аккуратно, каждую неделю, получала по письму или открытке. Открытки были разные: немецкие, русские, французские. По ним Ада судила о местонахождении Курта. Около месяца, он находился в самом Париже, о  котором, как и все немцы, отзывался с восхищением. Но, из его восклицаний, Ада так и не поняла. Что ему там понравилось. Он писал:

    «-Ах, это просто чудо! Париж, это необыкновенно! И т.д»
В искусстве, как она уже поняла, КУрт не разбирался, но Нотр Дам ему понравился

     И вдруг зимой, в сорок четвертом, ее письмо вернулось назад. Ада решила, что она неправильно написала номер полевой почты, но, когда она перевернула конверт, то увидела большую суровую печать - «Пал за  Германию» и больше ни слова…

     Ада опустила руку с письмом на колени и задумалась. Слез не было, ведь не было и любви. Но, грусть утраты, коснулась ее сердца. И, в то же время. не верилось, что его уже нет. Ей было бесконечно жаль этого человека, пришедшего в ее жизнь из другого мира. Она сидела и вспоминала все, что было связанно с Куртом. Зиму сорок второго, их знакомство и то, как он принес им макароны. И последнюю встречу в лагере. Теперь, когда его не стало, воспоминания эти вызывали грусть. Даже  его слова, которые ее, когда- то смешили или возмущали. Приятно было думать только о том, что она занимала какое- то место в его жизни, что- то для него значила.

     Ада никогда не хранила получаемых писем. Сожгла она и его последнее письмо, вернувшееся назад. Она оставила на память только его последнею фотографию Но, когда они возвращались на родину, она разорвала ее, боясь, что ее найдут при досмотре на границе и ее обвинят бог знает в чем. Единственное. Что ей осталось на память от Курте, была фото открытка, на которой было изображено озеро и парусная лодка. На обратной стороне открытки было размашисто  написано: «Привет от Курта!»

     Так и закончился этот предосудительный роман  девочки, о котором она, боясь осуждения,  никогда,  никому не рассказывала…

                ---оОо---