Круг. Часть - 2

               
                Часть – II               

                (о богах, мастере и случайных людях)


            Из-под свалившихся на лоб длинных нечесаных прядей светлых волос  художник осторожно осматривал небольшой полупустой зал. Его стол расположен в глубине таверны, и мастер неприметен. Боязнь оказаться узнанным в чужом городе заставляла его сердце сжиматься от страха.

            В Помпеи вошел ранним утром. До полудня Квинт пробыл в храме Аполлона. У статуи бога просил работу, кров и милость на свободу. Храм был единственным местом, где можно чувствовать себя спокойным. Кому в голову придет мысль – искать убийцу в храме Аполлона?.. Вторая половина дня в храме отведена для жрецов и таинств молитвы. Так что теперь художник в этом убогом углу. В месте, где ищут в первую очередь.

            Прошлую ночь он провел в сухой сточной канаве. В ней, дрожа от страха как в этот час, Квинт прятался от римских солдат. Тяжелый запах конской мочи и навоза, исходивший от его нарядной грязной туники, заставлял его ежиться от стыда. Мастеру казалось, что запах преследует с самого Рима, откуда он так позорно бежал. Тяжело вздохнув, он опустил голову над чашей и стал мысленно перебирать события прошлой ночи…

          …в дороге, едва переведя дух от быстрой ходьбы и метаний по кустам, он познакомился с простолюдином, который поделился с Квинтом сыром, вином и лепешкой. Плебей возвращался домой с римского рынка. Он шел рядом с осликом. В дороге они весело болтали, а к закату художник плебею был уже давним другом. Подвыпивший простолюдин, не стесняясь, поделился тайной, что сумел выгодно продать мясо теленка. Сделав круглые глаза, он показал на кошель, висевший на веревке, заменявшей пояс. Художник не знал, что простак лишь пытался показать свою значимость, скрывая за мясом пучки базилика и укропа. Три медные монеты, которые он нашел в кошеле бедолаги, в сей час – дали ему это вино.

            Убил ночью. Заколол кинжалом. Было темно, дорога пустынна, а простак пьян. Он уснул прямо на ослике, и оставалось лишь…  Художник вспомнил, как стаскивал с ослика труп в канаву, как замешкался, испугавшись шума. Плебей не был легким, а за побегами кипариса у поворота дороги, послышались шаги и бряцанье оружия. Легионеры увидели, как он, притворившись пьяным, укрывал плебея своим холщовым плащом, уложив труп на придорожной траве. Видели, как «заботливо» подложил под его голову суму, из которой предательски выглядывало заткнутое тряпицей горло тыквенной бутыли. Он обернулся улыбаясь, посмотрел на солдат. Тех было двое, они шли в Рим. Усталые от дневного перехода, легионеры искали место для привала. Вот и встретились. Переборов страх, Квинт сказал им, что он и его друг пьяны, а дальше по дороге солдаты могут разместиться на поляне у ручья. Увидев жадный взгляд высокого худого воина на бутыли, Квинт, не мешкая отдал её солдату, сказав, что они с приятелем переспят тут, у дороги. Обрадованные подарку и новости, легионеры ушли не заметив крови, которая предательски проступила на ткани плаща…

           Сделав глоток, художник вновь осмотрел зал. Вроде тихо, никому он не нужен. Задумавшись, мастер стал разглядывать дно чаши.

            Труп уже найден. Об этом он услышал краем уха из беседы двух греков. В купеческих одеждах у храма Аполлона они говорили о том, что убийцу плебея ищут солдаты. Квинт вспомнил, как в свете факела его разглядывал легионер. Запомнил он и его шрам через бровь и всю щеку. Один был тощий и длинный, все смеялся, задавая без умолку вопросы. А этот, со шрамом, молча смотрел на художника, прищурив глаз под рассеченной бровью. А как его не запомнить? Красив, статен, с редкой юношеской бородкой и длинными светлыми кудрями. Подобных в Империи не так много.

          Сплюнув в негодовании на пол, он растер плевок носком сандалии, Квинт вновь осмотрел зал. Голову разрывали вопросы. как он смог так оплошать? Зачем протянул свои грязные в красках руки к бархатному нагому телу матроны? О чем он тогда думал? Осталось то – подписать полотно и забрать за труды... А нет, потянулся. Потрогал. Теперь здесь, в страхе, без денег, убийца, разыскиваемый солдатами и сикармами.

          Кинжальщиков нанял судья, муж матроны. Добрая душа, благородная Анна, отправила рабыню к Квинту, чтобы та предупредила об опасности. Теперь понятно, что этот ревнивый боров следил за его творчеством, подозревал художника. А как не подозревать? Слава ловеласа, живущего за счет богатых матрон, уже давно ходила за ним по пятам. Странно другое: как судья дал согласие на его «мазню»? И сам же ответил: жадность! За ту мелочь, за которую Квинт должен был сделать шедевр, любой «рогатый» богач раскроет кошель.


           Художник тяжело вздохнул, скользнув бездумным взглядом по кривой стенке глиняной чаши.
           Нужна ночь! Только одна ночь. Под утро, когда портовая стража уснет, у него будет возможность выйти из города по открытой полосе прибоя. Что будет потом, он представлял плохо, но бежать прочь из Помпей нужно именно этой ночью, потому что утром он будет схвачен.

           Заставив мастера вздрогнуть, скрипнула дверь. На пороге таверны появился видный молодой аристократ.
           Его черная короткая бородка, смоль вьющихся волос с редкой сединой, туника до пят с полосою на кайме, золоченый пояс и перстень, украшавший указательный палец, – говорили о многом. Римлянин. Богат. Из кругов Собрания. Но почему он оказался в этом грязном дешевом углу?

           Художник опустил голову к самой чаше. Сделал вид, что погружен в думы.
           Мужчина не спеша окинул взглядом зал. Столов пустых было много, но  выбрал он тот, за которым сидел художник, и аристократ уверенно пошел к нему. Не спросив разрешения, римлянин подвинул скамью. Он сел лицом к Квинту.

           Дверь вновь скрипнула. В зал вошел простолюдин с косматой головой и козлиной бородкой, в белой, как снег, тунике. В руках он держал арфу. Сказать по ее хозяину, что он музыкант, было сложно. Все равно, что палач с барабаном. Косматый молча встал рядом с аристократом.

           Следом подошел хозяин таверны. Было видно, что он обескуражен посещением знатного римлянина. С глупой улыбкой на побитой оспой лице, спросил:

          – Будешь есть? На вертеле мясо цыпленка, а в погребе – лучшее в городе вино! Нести?

           Незнакомец важно кивнул.

          – Посмотрим на лучшее вино. Еды неси для двоих. Найди место для музыканта. Он будет ублажать наш слух, – сказал римлянин, четко выговаривая каждую букву голосом, не привыкшим к отказам.

          – Все будет.
 
         Из-под соседнего стола хозяин вытащил скамью. Подтолкнув к ней музыканта, он юркнул в дверь, ведущую на кухню.

          Художник мрачно осмотрел незнакомца и поднес чашу к губам.

          – Я не приглашал тебя за свой стол, и музыка твоя – не к месту. Может, пересядешь за соседний?

          Римлянин пожал плечами.

          –  Могу. Многое могу, – сказал он, не замечая недоброжелательность. – В моей власти время твоей жизни. Без моего участия в Помпеях тебе часа не прожить. Подумай, может, изменишь желание?
 
         Глотнув вина, Квинт застыл. Услышать это здесь и сейчас он не ожидал.

          –  Сикарм за тобой никто не посылал, – сказал незнакомец и продолжил: – Судья был в сговоре с женою. Они вместе решили не платить тебе денег. Но ты же трус! Вместо одной беды нашел другую.

          –  О чем ты, римлянин? ...Ешь, пей, слушай, кто против? Только переберись за другой стол, – грозно прошипел художник, скользнув рукой в глубокий рукав туники, где к предплечью был подвязан кинжал. – Иначе…

          –  Кто против, спрашиваешь?

          Двери с визгом распахнулись. На пороге таверны стояли вооруженные легионеры. Сердце художника сжалось. Двое. На одном шрам от брови через щеку, а второй – худой и длинный.

          Квинт положил руки на стол. Заметив их дрожь, опустил вниз, плотно взявшись ладонями за дрожавшие колени. Сейчас он был похож на струну, готовую вот-вот порваться. В голове лишь одно желание – прыгнуть к двери и бежать. Но легионер со шрамом был вооружен дротиком. Достаточно художнику встать, и он – мишень.
          Обходя столы, солдаты всматривались в лица горожан, грубо обращаясь с теми, кто сидел к ним спиной. И вот они у стола художника.

         –  Подними голову, пока я не сделал этого сам! – громко сказал
длинный.

         Художник обреченно посмотрел на солдата.

         –  Похоже – он! Да, Марк?

        Второй, внимательно посмотрев на Квинта, кивнул.

        –  Встань, убийца! Ты пойдешь с нами.

        Сильные руки солдат подхватили ватное тело. Лицо художника стало бледным и покрылось бисеринками пота.

        –  Легионеры! – вдруг не к месту вступил в беседу незнакомец. – Этот раб – моя собственность. Все вопросы к нему – мои!

        Солдаты остановились.

        – Он убил плебея. Мы уже полдня ходим по городу, ищем его.

        Незнакомец улыбнулся.

        – Вы не правы. Да, мой раб похож на убийцу, он – брат его. Посмотрите на мой перстень и на его предплечье.

        Рассмотрев перстень со знаком центуриона, солдаты с уважением опустили головы.

        – Оголи плечо, раб!
 
       Ничего не понимая, художник задрал широкий рукав туники. Всем предстало старое выжженное клеймо с рисунком перстня.

        – Приказ, господин центурион. Нам велено привести убийцу в тайную охрану города. Есть подозрения, что он…

        – Я Диамин! Ведающий центурией преторианцев Цезаря. Мой раб – не убийца! Все последние дни он был рядом со мною. За брата послушайте! Они близнецы с той разницей, что другой – без клейма. Его ищите!

        К ним подошел хозяин таверны. Он с гордостью водрузил на стол кувшин.
Аристократ, погладив глиняный бок сосуда, подвинул его к легионеру.

        –  Возьми, он твой. Утоли с другом жажду. За бдительность я благодарю вас от имени Цезаря! Вы честны в долге Ему и Риму, – римлянин вынул из кошеля два золотых ауреуса и положил рядом с тощим. – За службу!

         Легионер жадно посмотрел на золото, а потом на молчаливого друга. Тяжело вздохнув, он смахнул монеты ладонью и прильнул губами к горлышку кувшина.
         Сделав глоток, он округлил глаза:

         – Марк! Я вырос на виноградной гряде, но такого вина – отроду не пил! Оно вкуснее молока матери, попробуй!

         Молчун с удивлением поднял рассеченную бровь. Отпив вина, он одобрительно кивнул.

        – Видали? Даже этому болтуну понравилось! Ну, спасибо, господин центурион. Удачи и благ тебе. Слава Бахусу за такой подарок!

        Незнакомец одобрительно качнул головою.

        Потоптавшись, солдаты не ушли. Они сели за центральный стол и предались кутежу. Есть вино, есть деньги, и есть – выполненный долг.

       – Принеси еще вина! …Всем! – приказав хозяину таверны, римлянин бросил на стол золотую монету. Покатившись по струганой доске, она со звоном,  присущим благородному металлу, упала на мрамор пола.

       Толстяк-хозяин быстро наклонился. Подхватив монету, он умчал обратно к заветной двери. Таверна, почувствовав праздничный день, загудела.

       – Завтра Базилику и храм Аполлона посетит оракул! – громко сказал римлянин всем сидящим. – Он ответит на вопросы, которые мучают горожан и Собрание.
 
       Лица завсегдатаев подобрели. Появилась тема. Стало ясно: вопросы к оракулу были у всех. Принесли вино. За каждым столом заговорили о случае оном и своих вопросах. Стало в таверне шумно.

        Квинт с удивлением смотрел на предплечье.

        – Когда, ...как?

        Он не верил в случай. С вопросом в глазах он смотрел на центуриона. Других слов у мастера не было. Язык отказывался говорить, а разум – понимать.

        Центурион пропустил вопрос и повернулся к музыканту.

         – Где музыка?! – крикнул он.

         Козлобородый ожил. Радостно кивнув, он тронул струны. Печальная мелодия наполнила мирок таверны прекраснейшей музыкой, а голос музыканта поверг всех в восторг.

                …Капли солнца в винограде
                От желанья истомились.
                И мечтают о награде,
                Чтоб вином свободно лились.

                Чтобы чувства обострялись
                И терзали струны лир.
                Чтобы нимфы танцевали,
                Не мешает им …сатир.


        Он пел, рассказывая о том, как нимфа, раз увидев сатира, вкусив плоть его потеряла покой. Горожане слушали раскрыв рты. Незнакомец тем временем внимательно рассматривал художника. Он попросил мастера протянуть руку.
       Квинт исполнил просьбу. Римлянин прислонил перстень к его ладони.

       – Мой брат дал тебе то, чего ты не заслуживаешь. Ведь ты грязный убийца и вор. Твоя жизнь – сточная канава, чей запах не может оставить равнодушным. Дышать тяжело. Но дело к тебе привело. Нужен ты. Будешь рабом моим до тех пор, пока я сам не решу освободить тебя.

         Художник в изумлении слушал незнакомца. Все кипело в нем, но сердце подсказывало, что словом неправильным он укоротит свою жизнь, превратив ее в мгновение. В глазах незнакомца он это ясно видел.

       – Что я должен делать, мой господин?! – выдавил он и облегченно вздохнул, увидев, что незнакомец одобрительно кивнул.

        – Пей вино. Завтра сам поймешь, что надо делать. Клеймо направит тебя.

        Он тронул пальцем чашу Квинта и тот послушно прильнул к ней губами.

        – Зови меня Диамином. Запомни! Ты жив, пока это клеймо на твоей руке! Если оно исчезнет, ты умрешь в Колизее смертью героя.

         …Шумели за столом легионеры. Их чаши были полны, а рядом с ними уже сидела девица.

          Настроение художника стало меняться, словно ночное небо на утреннее.

         – Всякий день богат на случаи! Это вино – другое, совсем не то пойло, что я пил. Точно говорю!

          Диамин устало улыбнулся.

         – Все прах. Позже ты выпьешь такого, которого не пил сам Цезарь! – сказал римлянин и повернулся к музыканту. – Пой радостное! Спой, и мы уйдем.

          Вдруг в открывшиеся двери вошли девушки.
          Их было с десяток, не меньше Они были веселы и пьяны. Полунагие, в прозрачных хитонах, с высокими грудями, белой кожей. Все как одна – красавицы. Каждая из них держала в руках гроздь винограда. Ягоды те были разных цветов. Свет огня от масляных ламп играл в них, радостно переливаясь. Они заняли у входа два пустых стола. Заказали вино, хотя девицам уже было сказано, что вельможа из Рима оплатил вино для всех! К столу девушек потянулись хищные взгляды мужчин.

          Улыбаясь и кивая девушкам, музыкант ударил по струнам. Арфа ответила мелодией рвущей душу, гонящей в пляс.

          Он пел о великом гладиаторе, который денно и нощно убивал на арене Колизея своих врагов и был занят этим настолько, что не хватало времени на супругу. Мужской долг за него выполнял сатир. Все, кроме художника и римлянина, пустились в пляс.

                Он несравненным был в боях за Рим
                И несравненным на аренах Колизея.
                И звуки битвы слушал как звучанье лир,
                Таким его знавала древняя Помпея.

                Сражался он ради венков из лавра.
                Ему на голову их надевал сам Цезарь.
                До края мира излучалась его Слава,
                И говорят, его побаивался кесарь.

                Все потому что он жену боготворил,
                Венки из лавра он ей под ноги бросал.
                И в мире людском не было мерил,
                Чтобы измерить чувств его накал.

                Но вот однажды он вернулся раньше срока.
                В жены покоях обнаружил он сатира,
                Тот, извергая в лоно своих чресел соки,
                И в стонах дева, как божественная лира.


          … Вино лилось рекой!
          В круг веселящейся толпы вошел молчаливый легионер со шрамом. Он выхватил из ножен гладиус. Он стал «ярым рубакой», показывая тем, будто он – гладиатор.

                Кровь забурлила в венах нашего героя,
                Он выбежал, словно слепой, на улицу Помпеи,
                Решив, что смерть лишь, вылечит его от горя,
                Искал сражения, ни грамма не робея.

           Веселье наполнило зал, и он расцвел садом! Углы таверны увились плющом. Из каменных стен стала расти виноградная лоза и наливаться в гроздях ягодой. Света стало больше – то масляные лампы вспыхнули ярким огнем.

           Одна из красавиц взяла со стола два стручка красного перца и вставила их в шлем «гладиатора». Алые «рога», как живые, смешили всех! «Рогоносец» отпил вина из предложенной купцом чаши и стал еще яростней махать мечом, повергая всех в веселье.

           Диамин вытащил из пазухи туники виноградную гроздь. Пурпурный цвет ягоды, линии, свежесть и мелкие капли утренней росы – поразили художника. Он с восхищением смотрел на виноград. А вельможа, сорвав несколько крупных ягод, вложил их в кулак. Он сжал его над чашей, принесенной для вина. Алый, как кровь, сок полился в сосуд. Услужливый хозяин таверны быстро принес влажное полотенце и передал его римлянину. Поблагодарив кивком, Диамин вытер руки и отдал полотенце обратно. Когда хозяин таверны ушел, римлянин склонился над столом и тихо сказал:

           – Пей кровь Бога! стань с ОГНЕМ в душе! Твоя картина должна стать шедевром! Божественной! Так сказал брат мой. Я верю в это. На лики с картины будут молиться, лить слезы… Ты станешь великим. Но помни: каждое твое творение будет богоугодным и горе тому, кто будет рядом с Бахусом! А если не будет этого, то клеймо с твоего плеча исчезнет, дальше ты знаешь. Понял меня?

           – Но где я найду клиента? Кому я нужен, да и жить мне тут, …без денег.

           Диамин, сняв с ремня кошель, положил его рядом с художником.

           – Работать начнешь завтра. Сейчас тебе нужны силы. Пей нектар, который дан тебе в дар Богом.  Но сделай это, когда я выйду из таверны.

           – Мне кажется, тот болтливый худой легионер, – художник кивнул на длинного солдата с девушкой на коленях, – утром доставит мне неприятности.


                ...Итог – поймал он в сердце нож легионера,
                И, истекая кровью, он ей гимн шептал.
                Вот так прошла героя мимо - эра,
                Вот так заканчивается чувств высокий вал...

          Громко лился по зале очередной куплет.

         – Этот вопрос решится сам. Не думай о нем. Только – работа!
           Музыка и песнь еще не закончились, но музыкант с вниманием смотрел на римлянина. Центурион встал. Поправляя тунику, он случайно задел бордовую гроздь. Скользнув по углу стола, она упала на мрамор.

           – Мне пора. Оракул нужен не только горожанам.

           Сказав, он пошел к выходу, показав пальцем музыканту, чтобы тот заканчивал песню. Проходя мимо стола, за которым сидел худой легионер с девушкой на коленях, римлянин склонился над солдатом и что-то сказал ему. Длинный улыбнулся. Он согнал девушку с ног. Потом он поднялся и, вынув меч, встал против друга. Под смех танцующих солдаты стали биться. Тот, что был со шрамом, в три взмаха картинно как на арене, вогнал клинок в грудь «врага». Всем понравилась реальность боя! Танцующие стали радостно хлопать по плечу стоявшего на коленях солдата.

           Диамин хлопнул в ладоши. Музыка оборвалась.

           – Пейте, веселитесь во славу Бахуса! Нам пора!

           И он пошел к двери.

           Тут же за ним потянулся хоровод девиц. Последним вышел музыкант. У двери он оглянулся, подмигнул художнику и засмеялся козлиным блеяньем. На последней ступени край его туники задрался. Под ним показалось копыто.

           Кто-то из оставшихся мужчин громко сказал, что девушек надо проводить. Все, обходя длинного легионера, стоявшего на коленях в луже крови, пошли вслед.
           Художник, увидев, что скоро останется один, поднес к губам чашу с нектаром. Запах винограда пьянил! Он выпил все одним глотком. Попав в рот, жидкость растеклась медом. Голова закружилась. По жилам прошла горячая волна. Квинт ощутил необычайную легкость в теле и твердость в руках, а мозг стал ясен, будто не пил вовсе.

           «Виноград!» –  вспомнил он об упавшей лозе. Встав на колени, он стал искать ее под столом. Но тщетно. Пол пуст. Опустившись к самому мрамору, он осмотрел место, куда упала гроздь. Увидел её в глуби камня, свежей и манящей. Художник провел ладонью по мраморной глади. Вгляделся. На видном месте не хватало нескольких ягод. ...Ни трещины, ни скола. Гроздь на расстоянии толщины двух пальцев – зависла в тверди.
 
           Поднявшись, Квинт взял со стола тяжелый кошель. Обходя легионера, поскользнулся, испачкав щиколотку в крови. Он посмотрел на умирающего солдата и улыбнулся.
           Вопрос решился сам, как было обещано римлянином.

           –  Передай Аиду, я еще нескоро.

           ...На улице Квинт был пьян от свободы. Он богат! Удача с ним! Мысль, что под утро он сбежит из города, грела грудь и кричала. Прибой звал. Но только сейчас он почувствовал навалившуюся усталость прошедших дней. Благо, за углом таверны постоялый двор. Ощутив от туники запах конского навоза, он решил сначала отмыться, отдать одежду в стирку и только потом...

            …Все так и случилось. А во сне он увидел себя великим и сильным, в богатых одеждах вельможи с золотою фибулой на ткани туники у плеча. Почему-то фибула была похожа на рисунок, что он видел на перстне. Но это ли причина для невзгод? Вот какой-то маленький лысый толстячок дает ему деньги. Много денег. Квинт важно отклонил подарок и потом …боль от проклятой метки.