Подонки

         Да, там после будет небесный свод и небесный свет для всех. И по-иному быть не может. Хотя какая, в общем-то, разница, светит там, не светит что-либо оттуда, доходит или как воск. Если по-другому быть не может. Если все надоело, как сто бессмысленных лет агонии слуха, зрения, чувств. Бред последних записок. Перед смертью не врут то, что нечего ждать непонятно чего! Доказывать несуществующую теорему, ставить безответные вопросы. Вот и все ответы. Конец равен концу (нулю). И завтра будет день для всех. На заводах будут работать рабочие. В шахтах забойщики, в школах учителя, в конторах чиновники, в больницах врачи. Кого-то изнасилуют, кого-то посадят, кого-то похоронят. Кто-то кого-то отвезет в морг, кто-то кому-то за что-то набьет морду, кто-то ни за что получит по лицу. Для всех будет день, один из дней, лишь один день, для кого-то последний, для одного из тысяч оставшихся. Есть и смысл жить, а у кого-то и пропал. Не поднялся лес рук, единогласно не согласны с принятым решением чуть-чуть пожить. Либо жить, либо не чуть-чуть. И разошлись, занялись своими вышеперечисленными делами. Кто-то держал утопающего, не вытаскивая, не отпуская. Искать смысл в заведомой бессмыслице лиц в автобусе. Врач хирург режет нитки…
        Да и кому, какое дело может быть до кусочка неба в глазах, если мне самому наплевать на свой облик, на свое отражение. Если все благие начинания обречены, все сокровенные сокровища мира в подарок сыпятся сквозь дырявые ладони из века в век, бери больше, кидай дальше, получишь дом и обеспеченную старость, в виде страховой книжки. Не можешь – научат, не хочешь – заставят сказать свое слово, появившись на свет.
Возложив венки на могилы, люди во множестве идут по поверхности, говорят, пьют, скорбят, а под ними еще в большем множестве лежат те, кто когда-то ходил по поверхности, и так будет со всеми. И те, что там лежат, были не лучше, не хуже тех, что ходят. И нет смысла бояться…
Вот все и кончилось концом концов, как будто ничего и не было, нет и не будет никогда.
        Нет ни одного человека, который бы не предал другого, никому, никто не смеет поверить, все предадут, продадут, да еще и оправдают себя своим добром и злом всех. Все всё продадут. И нет смысла, и нет добра и зла, сильных и слабых, и мышат подпольных и крыс, врачей, ничего нет. Никто не отдает, все правильно, не жертвует, никто не принимает жертвы, никто ни у кого не в подчинении. Не было теорий и идей,ни разглагольствования перед строем о том, что всем надо подчиняться, о том, что вы здесь все полностью свободны, добровольно пришли, но подчиняетесь приказу и руководству сверху, коли дали присягу, а мы постараемся, чтобы всем было хорошо. Приходите к нам с просьбами и жалобами, мы разберемся, все устроим, игры, марширование. Ничего не было; ни преступления, ни наказания. Никто не принимал вину за всех на себя. Никого не распяли. Никто не умирал и никому не надо умирать. Нет ни подлецов, есть только отличие по службе, отбывание срока, армия, есть только каждый за себя, все подлость и пошлость, все обман, никто не воскрес, не воскрес распятый. То все лишь обман, который зовется жизнью, верой, спасением.
       Продолжая битву за веру, что никто не умрет, если биться, когда позади могила и предательство на предательстве. Плоть, кусками бегающая по улице, глазастая, утыканная пальцами. Блаженно улыбающиеся старички, глубокомысленно. Глубокомысленный кошмар. Мухи ползают по ногам, как зараза. Самодовольная плоть бьется за бессмертие, убивая себя могилой. Спроста ли все происходящее стечение обстоятельств, набившее автобус живыми людьми, существами разумными, могущими чувствовать, восприимчивыми к окружающему и неизменно смертными существами, разумное отыскивание смысла в автобусе; с больными  зубами, ногами, потными ладонями и неизменно смертные. Полуторагодичная борьба за нетленность плоти. Добровольно – вынужденная война. Вынужденная и заведомо обреченная, бессмысленная война за чужую плоть…