Моцарт и Пушкин. Сходство. Современность языка. 4

      ГЛАВА 5   СХОДСТВО ПУШКИНА И МОЦАРТА

   
     ЧАСТЬ 4
     ПУШКИН  И МОЦАРТ ПЕРВЫМИ  ЗАГОВОРИЛИ НА ТОМ ЯЗЫКЕ, НА КОТОРОМ МЫ ГОВОРИМ 
     ДО СИХ ПОР 

               


   Все, что было написано на русском до Пушкина в какой-то степени архаично: Жуковский, поэты пушкинской поры его современники - Батюшков, Баратынский, Вяземский, Дельвиг, Языков......
Пушкин произвел революцию вдруг, непонятно как. Пушкин переломный момент, это очевидно даже не специалисту. 

«Я ударил об наковальню русского языка, и вышел стих, - и все начали писать хорошо».


   Моцарт совершил то же в музыкальном языке.  Все до Моцарта четко принадлежит другой эпохе. Моцарт понятен нам сегодня абсолютно без всяких скидок. Моцарт совершил чудо, вдруг, и тоже непонятно как. Моцарт тоже переломный момент. Его самый знаменитый современник Гайдн, хотя и пережил Моцарта на 18 лет и умер в 1809 году, принадлежит своей конкретной эпохе. Моцарт сделал прорыв, выйдя за рамки своей эпохи.
С Моцарта начинается обыкновенных людей знание музыки.
С Моцарта начинается популярная классическая музыка: Маленькая Ночная Серенада, Сороковая симфония, Турецкий марш (рондо из 11-й сонаты). Опера начинается тоже с Моцарта: Свадьба Фигаро, Волшебная флейта, Дон Жуан. Все до него малоизвестно или известно, главным образом, специалистам.

Интересная параллель Моцарт- Гайдн, Пушкин – Жуковский.
 
     Пушкин
Жуковский 1783 (16 лет, когда родился Пушкин) 1799 -1837 (пережил Пушкина на 15 лет) 1852

     Моцарт
Гайдн 1732 (24 года, когда родился Моцарт) 1756 -1791 (пережил Моцарта на 18 лет) 1809

    Пушкин считал Жуковского своим учителем. Жуковский написал по поводу  “Руслана и Людмилы”: «Победителю ученику от побежденного учителя».
Жуковский написал также в 1924 году (Пушкину 25 лет) “Ты рожден быть великим поэтом… По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе”.

    Моцарт тоже считал Гайдна своим учителем. Оба, Моцарт и Пушкин превзошли своих учителей.
Гайдн вполне искренне несколько раз говорил о Моцарте как о композиторе, превосходящем его и всех композиторов ему известных.
В день исполнения знаменитых квартетов, посвященных Моцартом Гайдну, Гайдн сказал отцу Моцарта Леопольду:
 
   “Перед Богом и как честный человек я говорю вам, что ваш сын самый великий композитор, известный мне или лично или по имени. У него есть вкус и более того наиболее глубокое знание композиции”.
 
Еще Гайдн,
 из письма Францу Ротту,  пражскому театральному деятелю по поводу “Дон Жуана”:

   «Если бы только я мог убедить каждого любителя музыки – и особенно тех, кто имеет власть и влияние в неподражаемости произведений Моцарта, если бы они могли судить о них как я, серьезно и с музыкальным пониманием; если бы они дали его музыке затронуть их душу, как она трогает мою, тогда бы нации соревновались за обладание таким сокровищем… Я прихожу в ярость, что уникальный Моцарт до сих пор не взят на службу в имперский или королевский двор. Простите мне мою горячность, но он так мне дорог”.

Гайдн писал Чарльзу Берни:
«мне часто льстили мои друзья, говоря, что я обладаю гениальными способностями, но его (Моцарта) гений значительно превосходит мой».

  Революцию Пушкина и отличие пушкинского языка от всех его предшественников и современников мы понимаем без лингвистического анализа. Любой пример, произвольно взятый, например, из Евгения Онегина, открытого на любой странице:

И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей.
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми е скорей!)
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед,
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Скользит и падает; веселый
Мелькает вьется первый снег,
Звездами падая на брег.

   У Н.Н.Скатова в “Русском гении” упоминается некто, проводящий аналогию - Пушкин как создатель современного русского языка со следующим текстом из Библии:

“Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел к человеку… чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И вот человек дал имена “всем птицам небесным и всем зверям полевым”. После Пушкина мир, во всяком случае, назван”.

Это, разумеется, метафора, но идею – Пушкин заговорил на том языке, на котором мы говорим до сих пор, – она выражает точно.

    Интересно, что аналогия Моцарт-Бог два раза встречалась мне у русских гениев - у Пушкина в «Моцарте и Сальери»: “Ты Моцарт Бог, и сам того не знаешь”,
и у Чайковского в письмах, сравнивающего его с Христом.
 
    Как мы видим, идея сравнения Моцарта и Пушкина, идея Розетского камня позволяет нам увидеть, что Моцарт тоже как бы дал завершающую организацию музыкальной терминологии всего предшествовавшего ему периода. Если и не Адам, то Ноев ковчег.  Моцарт отобрал, отшлифовал, привел в норму музыку во всех ее жанрах и пустил в дальнейшее плавание. Действительно, после Моцарта, начиная с Бетховена, началось строительство Вавилонской башни, (называемое романтизмом), а Моцарт – Ноев ковчег.
Моцарта гений состоит в том, что он переломный момент, он вдохнул  впервые романтизм в классическую форму.

Галатея* Бетховена уже бегает и резвится, вернее бьет в барабан,

(*Галатея - ожившая скульптура царя Кипра Пигмалиона (Бернард Шоу повторил идею мифа в пьесе Новый Пигмалион, увековеченной Фредериком Лоу, Джорджем Кьюкором, Одри Хэпберн и Рексом  Харрисоном в мюзикле  «Моя прекрасная леди».)

но у Моцарта тот момент, когда в ней пробуждается жизнь. Румянец окрашивает ее щеки, глаза раскрываются… (простите за банальность сравнения). Это момент пробуждения к жизни. Это микельанджеловский Адам, оживающий под пальцами Бога.
Он конец, и он начало,  и Ноев ковчег и фундамент Вавилонской башни.

   Романтизм - очень удачное определение. В отличие от таких терминов как барокко, или классический период, которые нужно объяснять, романтизм понятен без объяснений. Вся музыка девятнадцатого века является  романтизмом со всеми необходимыми оговорками, потому что выражение личных чувств автора не может быть ни чем иным как романтизмом. Перечислите личные чувства: надежда, скорбь, жизнеутверждение, вера, триумф, отчаяние, оптимизм, пессимизм – все это выражение романтизма.
Ни у кого из предшественников и современников Моцарта это выражение личных чувств не было столь отчетливо.

    Вторая отличительная черта творчества Моцарта состояла в том, что он был гениальный ассимилятор. (Отсюда мое сравнение с Ноевым ковчегом). Моцарта иногда обвиняют, справедливо или нет, в  заимствовании. Но Моцарт, благодаря единственной в своем роде музыкальной памяти в комбинации с феноменальным творческим гением, мгновенно усваивал все, заслуживающие внимания новшества, и
  п р е в р а щ а л    их   в    н о р м у.

    И.М. Ямпольский, советский скрипач и музыковед (1905-1976) в книге «Концерты Моцарта для скрипки с оркестром» писал:

   «Австрийский композитор Карл Диттерсдорф (современник Моцарта, МГ) ввел в первую часть одного из своих скрипичных концертов форму сонатного аллегро, основанную на противопоставлении и развитии двух контрастирующих музыкальных тем - главной и побочной (чего не было еще в концертах Вивальди и Баха), присоединил к струнному квинтету духовые инструменты. Однако у Диттерсдорфа эти нововведения были облечены в еще недостаточно устойчивые и развитые формы.
Лишь Моцарт сумел дать художественно завершенные образцы первой части скрипичного концерта в форме сонатного аллегро с четкой экспозицией тем, динамической разработкой, репризой (то есть повторением экспозиции в несколько измененном виде), развернутой кодой (заключительным разделом и каденцией солиста».
 
Это профессиональная цитата, но важность ее нельзя переоценить. Отметим также, что Моцарт написал 5 своих скрипичных концертов в возрасте 19 лет. Представьте – эта высочайшая оценка  Ямпольского относится к девятнадцатилетнему юноше.

Все в точности относится к Пушкину.

Н.Н.Скатов:
 “Муза Пушкина была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов. Скажем более: она приняла их в себя, как свое законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображенном виде”. Действительно, прекрасная формула “гений чистой красоты” принадлежит Жуковскому, но образ, который она определяет и который, в свою очередь, определил ее бессмертие, создал только Пушкин».

И там же у Н.Н.Скатова:
Пушкин “Создатель русского литературного языка. Основоположник русского реализма. Первый подлинный художник-историк. Первый… Первый… Первый… Но так случилось, и потому, что он был последним, концом всех концов, завершением великой эпохи ХVIII века. Пушкинское слово “Вольность” последовало вслед Радищеву. Знаменитая строка “Я памятник себе воздвиг…” есть повторение державинской”.

Буквально то же о Моцарте, он был последним и первым, последним в галантном веке Барокко, последним в классическом веке и первым в веке 19, хотя он и умер, не дожив до 19 века, века романтизма. В этом одна из его, как и Пушкина уникальных  особенностей.

   “Он пробудил в нас сознание о нас самих” сказал Чернышевский о Пушкине.
 Это потрясающе точно сказано и буквально приложимо к Моцарту. Его музыка пробудила в нас сознание о нас самих.

У Харолда Блума в книге Гений (Harold Bloom, "Genius") написано следующее:

 «Самосознание то, что определяет гения: Шекспир, подобно его Гамлету, поднимает нас на более высокий уровень нашего самосознания, выше наивысшего уровня (порядка) самосознания, которое мы в состояние осознать, понять без него».

(“Consciousness is what defines genius: Shakespeare, like his Hamlet, exceeds us in consciousness, goes beyond the highest order of consciousness that we are capable of knowing without him”).


    Это, на первый взгляд, сложное, но очень точное наблюдение Блума. Гении расширяют горизонты нашего познания мира. Это наглядно в науке, например, квантовые прыжки Резерфорда,  Бора, Гейзенберга в понимании структуры атома, Менделеева - в понимании организации системы элементов, Крика и Уотсона в понимании структуры ДНК,  Дарвина, Эйнштейна ...
В искусстве это менее наглядно и осложняется тем, что мы часто не знаем и не представляем последовательность художественного прогресса, чтобы понять, что, например,  Джотто сделал прорыв в познании живописного отражения мира, или то же сделал Пикассо (Авиньонские девушки). Нужно поставить полотна великих живописцев в исторической последовательности, чтобы увидеть, что сделал, например, Джотто, и чего до него не было, или Рублев, или Берта Моризо, или Пикассо и десятки других.


                *       *        *



Причина легкости,  ясности, и понятности языка Моцарта и Пушкина.


   О легкости и естественности моцартовской музыки так много сказано, что нельзя пройти мимо этого явления. Моцарт обладал  фантастическими способностями, что давало ему возможность создавать музыку с легкостью. Это очевидно, как и в любой профессии вплоть до Пеле, с легкостью оперирующего мячом.
Эта легкость вызывает массу возражений среди специалистов, полагающих, что впечатление ложно. Но впечатление истинно. Подробно в последующих  частях.


    Говоря о том, что Пушкин и Моцарт вдруг и непонятно как заговорили на новом обновленном языке, на котором мы фактически говорим до сих пор, я хочу остановиться на словах «в д р у г,    н е п о н я т н о    как».
В английском языке эту задачу выполнил Шекспир, о котором я упомяну позже.


    Существует, разумеется, много объяснений, включая  и академические исследования, прослеживающие преемственность в развитии музыкального и литературного языка.
    Но этого недостаточно...  Тут нам опять на помощь приходит  Пушкин, или, точнее, Терц (Синявский) с его пониманием Пушкина.

Вот что пишет Терц (А. Синявский):

   «Легкость – вот первое, что мы выносим из его произведений в виде самого общего и мгновенного чувства» «До Пушкина почти не было легких стихов. Ну – Батюшков. Ну - Жуковский. И то спотыкаемся. И вдруг, откуда ни возьмись, ни с чем, ни с кем несравнимые реверансы и повороты, быстрота и натиск, прыгучесть, умение гарцевать, галопировать, брать препятствия, делать шпагат, то стягивать, то растягивать стих по требованию, по примеру курбетов, о которых он рассказывает с таким вхождением в роль, что строфа-балерина становится рекомендацией автора, заодно с танцевальным искусством Истоминой:

...Она
Одной ногой касаясь, пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.

Но прежде, чем так плясать, Пушкин должен был пройти лицейскую подготовку – приучиться к развязности, развить гибкость в речах заведомо несерьезных, ни к чему не обязывающих...» (Абрам Терц «Прогулки с Пушкиным»).

   Не могу пройти мимо изящества и поэтической насыщенности самого терцевского текста, разрешающегося почти музыкально в пушкинскую цитату, отражением которой он практически является.

   Аналогия с Моцартом поразительная.
Каждую фразу Синявского можно отнести к творчеству Моцарта слово в слово.

Легкость – вот первое, что мы выносим из музыки Моцарта в виде самого общего и мгновенного чувства, до Моцарта почти не было легкой* музыки.
(*конечно, не в современном понимании легкая, как противопоставление классической музыке).
Ну – Гайдн, ну - Сальери. И то спотыкаемся. И вдруг, откуда ни возьмись, ни с чем, ни с кем несравнимые реверансы и повороты, быстрота и натиск и т.д.

   Откуда у Моцарта  появилась эта легкость? Моцарт приобрел ее в своей вундеркиндовской концертной деятельности, когда ему приходилось много раз кряду демонстрировать публике и королям свое искусство, которое состояло в умении импровизировать, играть с листа, играть с закрытыми глазами. Импровизирование  на чужие темы, чем Моцарт занимался почти непрерывно, выработало в нем ту гениальную легкость разработки темы, умения повернуть ее так и сяк, вывернуть наизнанку, сыграть задом наперед и верх ногами. Этот момент гениально схвачен у Формана в «Амадеусе», когда Моцарт находит лучший поворот в мелодии, придуманной Сальери, и поднесенной им как подарок королю Иосифу II.
Правда, эта легкость сыграла с Моцартом злую шутку потому, что многие не видели в его музыке ничего кроме этой легкости и изящества, что объясняется или глухотой и зашоренностью. Причем речь идет о выдающихся композиторах и музыкантах.

   Стравинский назвал Моцарта лучезарным и искрящимся.
   Шуман писал о 40-й симфонии как о парящей греческой грации.
   Гленн Гульд сказал о  Моцарте,
 что  способность к импровизации... привела Моцарта к к тому что он слишком полагался  на общепринятые формулы в своих композициях, в которых Гульд слышал ужасные клише.    (of no greater potency than “inter-office memos”)


   Тут мы опять переходим от Моцарта к Пушкину.
«Любомудры» не видели пушкинской глубины, потому что она проходила на уровень выше их упорядоченности, выше их энтропийного уровня.

Длинная цитата из Д.Благого (выдающийся русский пушкинист):

   «Многие современники Пушкина, и даже такие высококвалифицированные его читатели, как поэты Вяземский, Баратынский, Языков, были так зачарованы неслыханными дотоле на русском языке волшебными звуками пушкинской поэтической речи, что не заметили тех глубоких дум и больших чувств, которые  в неразрывно слитом союзе с ними - они собой выражают. Почитая Пушкина поэтом-сладкопевцем, главой поэзии звуков, они (с одной стороны, рационалист Вяземский, с другой – поэты- романтики, любомудры), объявлявшие себя представителями поэзии мысли, отказывали автору «Онегина» в причислении к ней. Равным образом, словно бы опьяненные легким и веселым воздухом романа, атмосферой насмешливости, шутки пародии, его насыщающей, они не замечали, что в этой своеобразной форме автором «Онегина» с присущим ему сверхлаконизмом (min. энтропией тоже у Моцарта – сверхлаконизм) ставятся острейшие темы века, волновавшие просвещенные умы эпохи, жгучие общественно-исторические, философские, эстетические проблемы современности и коренные вопросы человеческого бытия вообще».


   Я упомянул  о Шекспире, который внес подобную же “легкость” в английский язык. В чем причина превращения им неповоротливого архаичного английского языка в тот язык, на котором в принципе  англоязычный мир говорит до сих пор? Эта причина – театр. Это совершенно очевидно. Театр обращался к широкой аудитории, и язык театра должен был быть прост, ясен и доступен в одинаковой степени и лорду и ремесленнику. Пройдя через сотни прижизненных постановок шекспировских пьес, английский вышел гибким пластичным, подобным пушкинской поэзии и моцартовской музыке.
Шекспир внедрил в английский язык сотни новых слов и выражений, придавших языку невиданную дотоле красочность и пластичность. По подсчетам шекспироведов Шекспир использовал  17 677 слов, в том числе 1700, впервые введенных им.