Дом над рекой

 
     Весь год я тружусь не покладая рук, не замечая, как летит время. Но когда наступает осень, и листья окрашиваются в багрянец, меня начинает непреодолимо тянуть на природу. И тогда, взяв этюдник с красками, я еду куда-нибудь в глухомань. В какую-нибудь богом забытую деревеньку или хутор, но не на юг, с его лубочными кипарисами, горой Аю-Даг и Ласточкиным гнездом, прекрасными, но порядком приевшимися крымскими красотами. Чаще всего я бываю на Валааме. Несколько раз мне посчастливилось устроиться на житье в келье бывшего монастыря. Это было для меня большой радостью, потому что я вдруг обрел то, чего так не хватает нам горожанам — тишины и непосредственного общения с природой. В этом году я тоже намеревался побывать там, но обстоятельства сложились так, что от поездки пришлось отказаться. И тогда я решил поехать в Сиверскую. Там, на отшибе, у самой кромки леса, жил знакомый лесник. Жил уединенно, без семьи, со старым псом Полканом и козой Данькой, которая сопровождала Кузьмича в обходах по лесу.

     Я художник-портретист. Ремесло свое люблю. Рисую всегда, везде: в транспорте, на улице, на вокзале, в парке. И сколько бы я этим ни занимался, у меня никогда не пропадает интерес к человеческим лицам. Изображая их, невольно становишься физиономистом. По опущенным уголкам рта, сдвинутым бровям, складкам у губ узнаешь характеры и склонности людей.

     Старенький, расхлябанный, сотнями километров пути поезд, медленно тащился по знакомым местам, не перестававшим радовать глаз. Вагоны жалобно поскрипывали, колеса стучали как-то совсем вразнобой. Но даже это не раздражало, скорее, радовало меня. Я словно возвращался в недалекое прошлое.
Когда я вышел на станции Сиверская, а поезд покатил дальше, в сторону Луги, меня объяла непривычная тишина. Остановившись, я стал ждать старенький автобус, на котором мне предстояло доехать до поселка Кезево, а оттуда шагать еще километров пять. Народу, как всегда, было много. Автобус ходил очень редко, к тому же это был не львовский — большой и комфортабельный, а маленький работяга, более подходящий для сельских дорог.

     У Кузьмича меня ждала неприятность - его дом оказался на замке. Не было слышно ни собачьего лая, ни Данькиного блеяния. Еще на что-то надеясь, я пошарил в условном месте, но ключа не нашел. Зайдя к ближайшим соседям, я узнал, что Кузьмич находится в больнице, а Полкана и козу временно взяли его ближайшие соседи. Когда они узнали суть дела, то предложили мне остаться у них. На дворе уже смеркалось, и у меня не было другого выхода, как согласиться. Однако я решил, что завтра же постараюсь найти себе более спокойное пристанище.
    
     У хозяев была большая семья, дети, несколько собак, куры. Все это галдело, лаяло, вопило и кудахтало, создавая невыносимый шум.

     Утром меня разбудил солнечный луч, ласково пригревший мне щеку. И я, забыв о своих намерениях поискать жилье, отправился налегке побродить по осеннему лесу. Стояло бабье лето. Солнце грело совсем по-летнему, и только легкий ветерок приносил осенние запахи сырого мха, жухлой травы и вянущих листьев. С удовольствием вдыхая эти ароматы, я чувствовал, как в мою оживающую душу вливается тихая грусть. Как бы прекрасна ни была осень, она всегда вызывает сожаление по уходящему лету. Приезжая в лес, я неизменно думал о том, что надо как-нибудь наплевать на цивилизацию, ванную и теплый туалет и переехать на жительство в какой-нибудь пригород, подальше от шоссейных дорог, изрыгающих газ машин, и людского муравейника.

     Но прожив три-четыре недели в тиши и уединении, я начинал ощущать, как меня с каждым дне, все сильнее тянет в привычную городскую обстановку с постоянно звонящим телефоном, холостяцкими выпивонами и мимолетными любовными увлечениями.

     Увлекшись своими мыслями, я забрел в совершенно незнакомое мне место. Лес как-то неожиданно кончился, и я оказался возле старого деревянного дома, окруженного сучковатыми развесистыми яблонями, которые росли почти над самой рекой. Дом невольно привлек мое внимание. Он был очень индивидуален и даже причудлив. Крышу его венчала замысловатая башенка, крытая почерневшей дранкой, а по карнизу шла красивая деревянная резьба. На резных столбиках, красовалась открытая веранда, а окна были в венецианском стиле.

     Похоже, что дому было не менее ста лет, но, несмотря на свой возраст, он был необыкновенно привлекателен. Подойдя ближе, я обратил внимание, что он безмолвен. Ни скрипа, ни единого звука, только тихое воркование голубей, живущих на чердаке. С самого детства у меня сохранился интерес к старым полу заброшенным домам. В каждом из них, мне мерещились какие-то тайны. Если мне представлялся случай побывать в пустующем доме, я никогда не упускал его. Для меня это был загадочный мир теней.

     Медленно бродя по дому, я пытался представить себе людей, живших в этих комнатах. Не смог удержаться от соблазна и на этот раз.С давно забытой робостью я взялся за ручку двери и медленно открыл ее. Хотя многие окна были разбиты, на меня пахнуло устоявшимися чужими запахами.В доме царил беспорядок, какой обычно бывает после отъезда жильцов.

     Повсюду валялись бумажки, какие-то забытые или ненужные вещи. Кое-где на окнах стояли горшки с засохшими цветами. В комнатах валялась мебель, в основном ломанная.
     Но сквозь беспорядок и неуют, проглядывали следы чьей-то жизни, проведенной в этом доме. На обоях темнели различного размера прямоугольники, оставленные картинами, зеркалами или стенными часами. В одной из комнат сохранилась кафельная печь, в другой, кроме голландки, был еще и камин. Не поленился я подняться и на второй этаж. Туда вела прямо из зала винтовая деревянная лестница, с поскрипывавшими при каждом шаге ступенями. Наверху были совсем миниатюрные комнаты без обоев. Стены были обшиты деревом. Лишь одна комната оказалась значительно больше других и когда-то, видимо, освещалась дополнительно с потолка. Там сохранилась большая рама, но вместо стекол, она была заделана фанерой. По всей вероятности, здесь находилась мастерская художника. Окно было тоже значительно больше остальных окон.

     А что, если мне здесь поселиться? - подумал я неожиданно. Эта перспектива показалась мне заманчивой. Еще никогда в жизни я не жил один в целом доме. Конечно, придется произвести уборку, но это мне не повредит. Будет чем-то вроде спортивной зарядки, которой я всю жизнь ленился заниматься. Проблема была только одна — на чем мне спать. Пройдя по всему дому, я провел ревизию и, к своей радости, нашел все необходимое. В одной комнате обнаружил кровать с сеткой, в другой - небольшой стол и вполне пригодную табуретку, а в сарайчике груду старого сена. Если накрыть его брезентом, который я всегда брал в свои поездки, могло получиться неплохое ложе. Проверив, можно ли топить камин, и убедившись в его исправности, я окончательно решил здесь поселиться. Так как кухонная плита была разорена, я подумал, что при помощи кирпичей, смогу устроить в камине жаровню, на которой можно будет кипятить чай и разогревать консервы.
      Из дому я вышел по-детски возбужденный — мое житье в этом покинутом доме, представлялось мне неким занимательным приключением. Вернувшись к хозяевам, я сообщил, что нашел себе жилье и хочу сейчас же туда перебраться.
-А у кого вы будете жить? — поинтересовалась хозяйка.
-Да ни у кого один.
-Как это? Разве в доме нет хозяина?
-Нет, я нашел пустой дом, где никто не живет, - объяснил я.
-Уж не на берегу ли реки? — как мне показалось, с тревогой спросила       хозяйка. -Ой, не ходите туда, не надо! - проговорила женщина с испугом.
-А в чем дело? — удивился.
       Женщина, замявшись, ответила:
-Да в том доме привидения.
-Привидения? — засмеялся я.
-А вы не смейтесь, - сказала она, обидевшись моему неверию.
-Там из-за этого никто жить не может. Как ночь, так и являются.
-А чей это был дом? - поинтересовался я.
      -Какого-то известного художника. Вот фамилию его только забыла. У него никого родных не было. Когда он умер, дом стал жактовским. Там три семьи жили. У одного жильца жена пропала. Она ему изменяла, и все решили, что он ее убил. Трупа, правда, не нашли... Потом она жильцам являлась в крови вся. И мужу являлась, потому он, видать, и повесился.
-Да-а-а, история, прямо скажем, леденящая душу, — заметил я уже серьезно.
-Оставайтесь лучше у нас! — попробовала уговорить меня хозяйка. — А если у нас вам шумно, к Зинке можно, она одна живет. Весь день на работе и дома никого.
      —Да нет, спасибо. Я все же рискну. А привидения—это даже интересно. В городе у нас ничего подобного нет. Даже домовые и то не водятся!
Когда я выходил, хозяйка крикнула мне вдогонку:
-Если что, приходите, рады будем!

      Я поблагодарил и быстрым шагом направился к таинственному дому. По дороге зашел в сельский магазинчик и купил несколько свечей. Вечера стояли уже темные и без света мне будет тоскливо.

      Почти весь этот день я провел, занимаясь уборкой своего нового жилища. Таскал мусор, подметал пол, чинил, как мог, мебель. Занимаясь этим, я то и дело мысленно возвращался к разговору с хозяйкой и невольно усмехаясь: Подумать только, в наше время кто-то еще верит в привидения! Уму непостижимо!

     На участке был старый, с почерневшим срубом колодец, но я подумал, что вода в нем, наверное, застоялась. Кроме того, у меня не было ведра. Найдя в доме несколько старых, покореженных, но еще годных для употребления кастрюль, я сходил на реку и наполнил их водой. Умывшись, поставил на сооруженную мной жаровню банку мясных консервов и кастрюлю с водой.

     Огонь в камине уже ярко пылал, и в комнате стало по домашнему тепло и уютно. Расстелив на колченогом столе газету, я разложил свой нехитрый ужин и потер от удовольствия руки. Мое неожиданное появление здесь нравилось мне.
Убрав остатки еды, я придвинул к себе свечу, воткнутую в горлышко бутылки, и углубился в чтение. Вначале книга увлекла меня, но постепенно мной стало овладевать какое-то неясное беспокойство. Человек я не робкого десятка, волевой, энергичный, не клонный к мнительности, и не верящий ни в какую мистику, и тем удивительнее было это непонятное беспокойство.

     Живя у Кузьмича, я не раз оставался ночью один в доме, но непроглядная тьма близкого леса всегда казалась мне доброй. Теперь же, когда я поднимал голову от книги и устремлял свой взгляд в окно, мне начинало казаться, что кто-то невидимый и недоброжелательный следит за мной. Как я ни старался отвлечься от этих мыслей, моя голова все чаще поднималась и я до боли в глазах, всматривался в вечерний мрак, надеясь увидеть там хоть один огонек.
Наконец не выдержав, я завесил окно газетой. На какое-то время мне стало легче, потом беспокойство вновь овладело мной.
     Взяв свечу, я отправился в сени. Найдя щеколду, я с поспешностью задвинул ее, но беспокойство не покидало меня. Когда я возвратился в комнату, то решил подбодрить себя. Смелей, геолог! Держись, геолог! — запел я, перевирая слова песни. В пустом помещении мое соло прозвучало нелепо и фальшиво, как тост за здравие на кладбище. Чтобы доказать самому себе, что я храбрый, решил пройтись по пустому дому. Напевая что-то бравурное, я поднял над головой свечу и начал обход.

     Комната, освещенная колеблющимся светом, приобрела совсем иной облик. Что-то в ней преобразилось. Она словно ожила - в скользящих по стенам тенях двигались какие-то фигуры, мелькали лица. Я принял это за игру света и отвел взгляд. За окном в свете появившейся луны призрачно белели яблони. Второй раз глянул в окно - все деревья стояли в снегу.
     -Но ведь этого не может быть! - воскликнул я, пытаясь убедить самого себя в абсурдности происходящего. Мне, как ребенку, напуганному страшной сказкой, захотелось скорее лечь в постель и накрыться с головой, но я пересилил себя и зашел в следующую комнату. Все повторилось. Свеча освещала старые, выцветшие обои, пятно от коврика, видимо, висевшего над кроватью, большой прямоугольник за невидимым шкафом, а в тени что-то двигалось, суетилось, жило своей неслышной, призрачной жизнью. Отказавшись от дальнейшего обхода, я поспешил в свою комнату.
     Закрыв дверь на задвижку, устало опустился на постель. Камин догорал, пламя то неожиданно вспыхивало, то опять угасало. Раздевшись, я погасил свечу и быстро лег, натянув одеяло до самого подбородка. Мерцание углей успокаивало, навевало сон, и я скоро уснул. Когда я проснулся, на улице все еще была ночь, а комната по-прежнему освещалась неярким светом камина, хотя я хорошо помнил, что в нем оставались одни угли. Дело было не в этом. То, что окружало меня, было совершенно не похоже на ту комнату, в которой я лег спать. На стенах висели дорогие картины и гравюры, стенные часы. И вообще вся комната была обставлена старинной, обтянутой красивым штофом мебелью. Под потолком висела люстра с плафонами в виде белых лилий. У пылавшего камина стояло мягкое кресло с высокой спинкой.
     В первый момент я подумал, что оно пусто, так неподвижен был сидящий в нем человек. Но приглядевшись, я увидел старого худощавого господина в бархатном халате и феске с длинной кисточкой. Мне сразу бросился в глаза его чеканный профиль с орлиным носом и волевой складкой между бровей. Мужчина сидел в глубокой задумчивости, устремив свой взгляд на огонь. Его белые руки с длинными тонкими пальцами устало и безвольно лежали на подлокотнике кресла.
        -Вы кто? - спросил я, садясь на кровати.
Господин безмолвствовал.
        -Вы хозяин этого дома? - Продолжал я допытываться.
         Было похоже, что мужчина не слышит меня.
     Может быть он глухой? - подумал я. - Но откуда он вдруг взялся?
Поднявшись с кровати, я подошел к старому господину и, чтобы обратить на себя внимание, решил дотронуться до его плеча, но мои пальцы прошли сквозь его руку и сквозь кресло, оказавшееся, как и он сам, видением. А между тем, я хорошо различал черты лица этого человека - волевой подбородок, орлиный нос, опущенные уголки рта. Я повернул голову в сторону часов. Они шли. Маятник покачивался, а стрелки показывали четверть второго. Наконец мужчина пошевелился. Наклонившись, он взял щипцы и помешал в камине. Затем, откинувшись назад, он снова застыл, в задумчивости глядя на огонь. По спине у меня поползли мурашки, и я, попятившись, так плюхнулся на кровать, что она жалобно задребезжала.

     Вдруг он поднялся и пошел в мою сторону. У меня даже дух перехватило. Стыдно признаться, но я со страху перекрестил его, надеясь, что он исчезнет. Но старый художник, а это был он, продолжал приближаться. Чуть ли не коснувшись моих ног, он прошел мимо. Остановился у стены, и, постучав ногтем по стеклу барометра, вернулся назад и сел в кресло.

     Дальше я ничего не помню. Какой-то могучий сон свалил меня. Утром я проснулся с мыслью, что в прошлую ночь мне приснилось что-то очень странное и чудное. И я даже сам поверил, что это было только сновидение. День выдался ясный, и я, забыв о происшествии, до самой темноты писал этюды. Вечер прошел спокойно — я читал и слушал по транзистору музыку. А в двенадцать завалился спать.
     Ночью я проснулся словно от толчка. Открыв глаза, увидел себя опять в другой обстановке. Другая мебель, другие картины. Около окна, занавешенного вышитой шторой, теперь стоял овальный стол, на нем настольная лампа с красивым абажуром. А возле стола сидела пожилая, но еще очень привлекательная дама. Перед ней лежал альбом с фотографиями. Медленно переворачивая страницы, она пристально вглядывалась в знакомые лица, ласково касаясь их красивой тонкой рукой. Неожиданно вскочив, словно вспомнив о чем-то, она поспешно вышла из комнаты, но очень скоро вернулась, неся в руках чайник.

     Приподнявшись на локте, я с любопытством смотрел, как она пила чай с вареньем, как мыла и вытирала чашку, поливала цветы. Правда, в ее действиях не было ничего примечательного, просто я, как в кино, смотрел историю чьей-то жизни, частично прожитую в этой комнате. Я был уже уверен, что все, что я вижу, когда-то происходило здесь. Ведь говорят же, что ничего не исчезает бесследно. Наверное, этой женщины уже не было в живых, но ее жизнь, материализовавшись, продолжала существовать. Закончился этот вечер забавным казусом, несколько смутившим меня, хотя я уже давно не был целомудрен.
     Напившись чаю, она, готовясь ко сну, стала раздеваться. И хотя она не могла из своего прошлого видеть меня, я немного смутился, увидев ее обнаженное тело. Мне показалось будто я подглядывал за ней в замочную скважину. Самым смешным и нелепым оказалось то, что ее кровать стояла в том же месте, что и моя. И она, откинув одеяло, как бы вошла в мою плоть. Тело ее казалось вполне материальным, так что я, на мгновение забыв, что она из тонкого мира, отпрянул к стене. Протянув руку, дама зажгла ночник и, устроившись поудобнее, раскрыла книгу. Я не знал, что мне делать. Физически я ее не ощущал, но мне было как-то неприятно, что от меня тянулись женские руки, а перед лицом колыхалась женская грудь.
    
Пройдя сквозь даму, я наклонился и, достав свечу, зажег ее. В тот же момент вся обстановка вместе с дамой исчезла. Решив пожертвовать свечой ради своего душевного комфорта, я не стал гасить ее и уснул в одиночестве. На третью ночь я оказался квартирантом молодой супружеской пары, которая постоянно ссорилась. Кто из них был прав, а кто ви¬новат, я сначала понять не мог, так как разговоров их не слышал.

     Я думал, что смотрю это немое кино в первый и последний раз, а завтра увижу что-то другое. Но на мое удивление, они стали являться мне каждую ночь. Постепенно я стал присматриваться к их артикуляции и жестам, и скоро понял, что муж обвиняет и упрекает жену за измену, а она оправдывается. Потом роли их поменялись.
     В ее руках я увидел какое-то письмо, которым она махала перед лицом мужа, что-то беззвучно выкрикивая. Он был явно смущен и не нашел ничего лучшего, как превратить все это в шутку. Он упал на колени и с трагическим видом - точь-в-точь немое кино — стал бить себя в грудь и метаться. Она засмеялась и, видимо, простила его, так как все закончилось обоюдными ласками.

     Присутствовать при этом, мне тоже было не очень удобно, но деться было некуда. И так все повторялось каждую ночь, и порядком мне надоело. Я уже стал понимать по их губам, что они говорят, и иной раз, вставлял в их разговор свои замечания, пытаясь их как-то образумить, забывая о том, что я для них невидимка.

     Незадолго до моего отъезда, произошло нечто ужасное. Как-то вечером женщина вбежала в комнату, прижимая руки к груди. Из-под ее пальцев текла кровь. Дойдя до дивана, она покачнулась и упала на него. Немного погодя в комнату ворвался перепуганный муж и, кинувшись к жене, стал трясти ее за плечи. По щекам у него текли слезы. Гладя ее голову, он что-то ласково говорил ей, но, взглянув в лицо и поняв, что она мертва, отпрянул, выпустив ее из рук.

     Поднявшись, в растерянности заметался по комнате, хватая то одну вещь, то другую. Оглянувшись вокруг, схватил со стола скатерть и принялся пеленать в нее жену. Потом, взвалив ее на плечо, выбежал из комнаты. В эту ночь я их больше не видел, но на следующую и еще три ночи подряд все повторялось в той же последовательности. Надо было срочно уезжать. Несмотря на крепкие нервы, я чувствовал, что долго не продержусь. Вид кровавой драмы, был не для меня. Но несмотря на это решение, я почему-то, оставался там, и продолжал наблюдать.

     Наконец не выдержав, я однажды последовал за мужем, когда он в очередной раз, куда-то нес свою жертву. Выйдя в коридор, он подошел к низенькой двери под лестницей, которую я не заметил, и, сняв замок, поспешно открыл ее. За дверью была кладовка. Бросив жену на пол, мужчина ухватился за кольцо подпола и, подняв крышку, спустился туда вместе с трупом жены. Я вновь последовал за ним. При свете карманного фонарика муж принялся торопливо рыть яму.

     Верхний слой был утрамбован, он с трудом отковыривал куски земли. Потом работа пошла быстрее. Вырыв неглубокую, но длинную яму, он положил в нее тело и быстро забросал его землей. Долго утрамбовывал ногами и наконец, сдвинув какой-то тяжелый ларь, окончательно закрыл им следы своего преступления. Подхватив трясущимися руками лопату, он вышел в сад. Я следовал за ним, как тень. Побродив под деревьями, он подошел к реке и, широко размахнувшись, бросил в нее лопату. Вернувшись домой, напился до бесчувствия и, свалившись со стула, уснул под столом.
     Всю следующую ночь он метался, словно зверь, хватался за голову, и рыдая долго что-то искал. Найдя, кинулся к двери. Я вновь пошел за ним. Взяв в кухне табурет, он выскользнул из дома и, воровато пригибаясь, побежал к сараю. Светила луна и весь сад белел от яблоневых цветов. Всюду на траве и на земле, словно хлопья снега, лежали розовато-белые лепестки.

     Через открытую дверь сарая я увидел, как он, встав на табуретку, перекинул через стропила веревку и надев ее на шею, оттолкнулся от опоры. Первым моим побуждением, еще до того как он надел на себя петлю, было желание предотвратить новую трагедию. Но я остановился, вспомнив, что смотрю кадры из прошлого, которые не в силах никто изменить. Потрясенный увиденным, я медленно вернулся в комнату. Проще всего было уехать отсюда с первым же поездом, оставив все, как есть. Но меня мучила мысль о женщине, до сих пор лежащей в подполе. Я не знал, что мне делать. Сообщить о случившемся в милицию? Но не мог же я рассказать о привидениях? Разве мне кто-нибудь поверит? А как иначе объяснить мою осведомленность? Подумают еще, что я сам был причастен к убийству. Но то, что женщина действительно находится в подполе, у меня не было сомнений. И я выбрал единственное правильное решение — похоронить ее самому. Место было тихое, безлюдное, можно было не опасаться свидетелей.

     Захватив туристский фонарь, я спустился днем в подпол. Сразу увидел уже знакомый мне оцинкованный ларь. Был он объемист, и я немало попотел, пока не сдвинул его с места. Найдя в сарае старую лопату, я принялся за дело. Не прошло и получаса, как я выкопал тело несчастной женщины. Признаться, я боялся, что труп разложился и мне придется его собирать по частям, задыхаясь от трупного запаха. Но то ли в подполе было прохладно, то ли оцинкованный ящик послужил хорошей герметизацией, но тело было в таком состоянии, словно его закопали только вчера.
     Вырыв под старой яблоней могилу, я перезахоронил женщину, которую видел только в материализации памяти. Со странным чувством покидал я дом над рекой, в котором стал невольным свидетелем человеческой трагедии.
    
     Опасаясь недоверия и насмешек, я никогда никому не рассказывал этой истории. Думаю, что и вы, мой читатель, вряд ли поверите моему рассказу, как не верил я ни во что сверхъестественное, пока не случилось этого со мной
                ---оо0оо---