ЛИА ФАЙН История Одного Электричества

                ЛИА  ФАЙН
              (История Одного Электричества)

                "Возможно, всё было не так,
                Но это уже не важно..."
          История основана на реальных и не реальных событиях.


                ----------  1  ---------
 
  Деревья поднимали ветер и огромными серыми тенями шарахались по стене из стороны в сторону.  Их присутствие не предвещало ничего доброго, как  и хорошего.  Впрочем, человека не суеверного, никакие проявления доказательств существования сил, не подчиняющихся его власти или пониманию, не может вывести из состояния равновесия, как какую-нибудь элементарную частицу.  Набухали грозы - посланцы бесов и барабанили по распластанной жести крыш частой дробью…
-- Дежурный, вызови ко мне старшего лейтенанта Белика!
  Полкан сидел за столом и, пока дежурный по штабу сержант связывался с местами, где тот мог находиться, исписывал каракулями один за другим нелинованные листы записной книжки.
-- Быстрее! - гаркнул он, изобразив своим командным голосом явное нетерпение, отчего задрожали оконные стёкла и в воздухе его кабинета появился запах самодержавия.
  Помощник сорвался с места и, хлопая всеми дверьми, как сквозняк, выбежал на улицу в одном  х/б,  в гнетущую сырость атмосферных осадков.  Сержант ухмыльнулся и, бросив трубку телефонного аппарата на рычаги весов, держащих хрупкий мир в равновесии, остался неподвижно смотреть в окно с, кажущимся несуществующим,  стеклом, за которым, в сгущающихся красках темноты, зияла пустота плаца и однообразия солдатской казарменной жизни.
  Наконец явился искомый офицер и. одёрнув китель, вошёл к комбату.
-- Разрешите, товарищ полковник?

-- Разрешаю, - разрешил тот войти и жестом указал ему на  стул, точно так, как указывают собаке на место, где ей придётся ждать милости от хозяина. 
  Белик был послушен.  Он не считал нужным спорить с начальством по пустякам, а также что-то у него просить без особой необходимости, но нужда иногда  заставляет делать подобные шаги, становящиеся большей частью опрометчивыми.
  -- Вы просили разрешения съездить в город… - продолжал полковник полу утвердительно, что само по себе не требовало утвердительного ответа.  -- Я пойду вам на встречу. Завтра туда пойдёт машина с бельём - поедете с ней. Вам хватит времени?
-- Так точно, товарищ полковник! - ответил он, хотя знал, что время - такая вещь… Довольно таки  каверзная вещь…
-- Хорошо. И помните, послезавтра  полк выходит на учения! Вы, как человек военный, обязаны понимать и помнить об этом всё время,  о  их для нас значении, - не забыл напомнить комбат напоследок.
Белик был человеком военным и ему не надо было объяснять, какое значение они будут иметь для комбата, но он точно знал, что для него они не будут иметь хоть какого-нибудь существенного значения, разве что случиться какое ЧП в вверенном ему подразделении и тогда…
  Поскольку ему было всё ясно, он ответил, как того требовала ситуация и устав и оказался свободным. Лейтенант вышел в коридор и,  изобразив перед зеркалом гримасу недовольства с привкусом удовлетворения, достал подсигар.
-- Можно закурить, товарищ лейтенант? - подал откуда-то голос помощник дежурного по штабу.
-- Можно Машку за ляшку, -  улыбнулся старлей.
-- Разрешите, - поправился тот, и Белик протянул ему сигарету, с очередным утверждением того, что курить - здоровью вредить, и что он, на его месте, курить бы бросил.  Но в том то и дело, что никому не ведомо до

поры, кому и чьи места суждено занять.  Последовательность событий, будучи определённой раз и на всегда, может быть изменена, кажущимся с виду не существенным фактором. Чиркнув спичкой и выполнив процедуру закуривания, он шагнул в своё завтра, начинающееся, как правило, с того момента, когда о нём только подумаешь сегодня. Или вчера.
-- Вот такое оно, ни больше не меньше… - подумал он вслух, направляясь к тому месту, где ему предстояло провести ночь.

  Ветер был, как никогда бодр, но вода под лежачий камень пока не текла и этого казалось вполне достаточно.

  Утро вернулось из-за тридевяти земель с новыми впечатлениями, готовое поделиться ими с первым встречным. Его слабые лучи пробивались сквозь караваны туч, едва согревая осеннюю землю. Преломление света сквозь моросящую призму дождя, придавала ему непредсказуемые оттенки  серого, наносящие, в свою очередь, дню великую значимость, предлагая обратиться к психиатру за осенней хандрой.
В такое утро подспудно понимаешь, что сон был каким-то вещим, а тело осталось не отдохнувшим.  Накопившаяся за всё время усталость, давала о себе знать накануне запланированных манёвров, так ни кстати. Всё сыпалось из рук одно к другому, но, так или иначе, свой выходной Белик должен был потратить на дорогу в оба конца и на час-другой в городе. 
  Будильник поднял его ни раньше и не позже, а в назначенное ему быть время, что позволило Белику  не спеша совершить обряд утренних процедур, прежде чем появиться возле ЗИЛа, набитого грязным солдатским бельём и вонючими портянками.  Объяснение тому простое - любой человек, будь-то даже солдат, должен оставаться чистым в любых условиях.


                ------  2  ---------

  Город К, А---ой области, показался ему, как представителю цивилизации, как никогда провинциальным, так что, количество проведённого в нём времени, никогда не смогло бы перейти в качество, хотя местный контингент, будет наверняка утверждать обратное и спорить с ним себе дороже. Но это их взгляд на жизнь, пусть даже в окно,  и с ним не надо ничего делать.
  У Белика было несколько часов в запасе, но их, как выяснилось, не хватило. Машина должна была вернуться в расположение полка  к восемнадцати часам и прапор, как в известном фильме про пиратов, изрёк цитату насчёт того, что «корабль не станет вас ждать».  Поскольку он был человеком слова, за которым моментально следовало дело,  то на него не нужно было обижаться и когда Белик вышел с, переговорного с такой большой землёй, что было не наговориться, пункта, стало окончательно ясно, что на машину можно было уже не надеяться и нужно думать, как добираться самому.  Попав в безвыходное положение да в собственный выходной он  мог обижаться только на себя.
  Вагоны времени стремительно неслись мимо станций,
громыхая на стыках ударами колокола, чудом оставшейся в живых, местной церквушки. Куда они так спешили было не ясно никому, а затевать об этом разговор они не хотели. Потому ли, что они  и сами об этом не знали, потому ли, что так было заведено не ими, а значит они не в ответе - неведомо. Впрочем,  их никто об этом до сих пор не спрашивал, так будто и не интересовало это никого вовсе.  Один старлей хотел их сейчас призвать к ответу за своё опоздание, но что он мог этому противопоставить?

  До расположения полка было достаточное количество миль расстояния, чтобы надеяться преодолеть его пешком до наступления глубокой, как колодец пересохших снов,  ночи и,  когда его спину осветили фары попутки, он поднял руку, делая водителю знак.
-- Что, служивый, ноги небось не казённые? - спросил тот, даже несколько грубо, через опущенное со скрипом стекло. Создалось впечатление, что если бы Белик был не в форме, то водитель ни за что бы не остановился и оставил путника оставлять следы на дороге. Дверь пожарной машины открылась,  и в осветившейся кабине обрисовалась фигура человека, сидящая за баранкой. Белик, поблагодарив его, сел рядом и кабину вновь окутал полумрак, подсвеченный мерцанием приборов.
Молчание, как казалось, было соткано из пауз, во время которых скуривалась, одна за другой, дешёвая сигарета.
Достав в очередной раз свой подсигар,  Белик  опять предложил  сигарету водиле и, закурив сам, обнаружил, что их осталось всего ничего.
Завтра придётся стрелять, - подумал он, и,  выдохнув первую порцию дыма, закрыл глаза.
-- Ракетчик? - прервал образовавшуюся паузу водила.
-- Да, - небрежно уронил слово Белик, не пытаясь его подобрать, не открывая глаз.
-- Тогда я высажу тебя у развилки, - продолжил он, не обращая  внимание на ответ, - А там до места рукой подать. Если подашь через лес, то выиграешь часа три, а если не подашь - проиграешь часов пять…
Белик, не смотря на полусон, распознал в этом шутку, в которой нашлась, ну или находилась, доля правды, и улыбнувшись в знак благодарности, они расстались, хлопнув дверью, и улыбнулись ещё раз. Проявление вежливости в подобных ситуациях способно вызвать только такую реакцию и, пожалуй, больше никакую не способно.
   Ели еле-еле качали лапами, а берёзы склоняли головы набок, приветствуя го в своей обители и принимая под свою защиту и опеку. отказавшись от неё. он мог бы

многое потерять, но отказаться от неё было невозможно.
Ступив на тропы безлюдья понимаешь опрометчивость подобных шагов, иногда поздно, но понимаешь. Последующие  ещё более усугубили положение и когда наконец до Белика дошло, что он окончательно заплутал, он остановился и стал судорожно листать в голове конспект по топографии.  Мох, муравьи и звёзды, те,  которые не на погонах, не внесли ясности местоположения в его мозг. Звёзды были закрыты ширмой облако или светили в этот момент кому-то другому, у муравьёв, похоже, был тихий час, а мох в этих местах рос где только мог. Отсутствие каких либо видимых выходов из сложившегося условия, заставило его прибегнуть к радикальным мерам - он закурил…
  Дым собирался за его спиной в серое густое облако и летел за ним попятам чуть выше головы. Белик упорно не обращал на это его поведение внимания, пока кто-то не похлопал его сзади по плечу.  Старлея передёрнуло, по всем параметрам его, достаточно тренированного, тела, и, обернувшись, он увидел человека. Черты его лица были окутаны тем самым дымом от той самой сигареты, но всё остальное - поза, одежда и манера держаться, выдавали в нём старика, который, опираясь на свой кривой посох мудрости и чего-то ещё,  рассматривал его сквозь очки любопытства.
-- Закурить не будет ли? - обратился старик к Белику и слова многократным эхом рассыпались из занимаемого дымом объёма. 
  Белик,  дрожащими от холода или страха  руками, выковырял из кармана свой подсигар и открыв, протянул просившему.
-- Последняя? Не возьму. -  Наотрез отказался тот.
-- Что, в приметы веришь? -  ситуация, как посчитал старлей, уже позволяла обращаться с ним на ты, тем более, что тот не выказывал на это  своё недовольство, а, казалось, был даже рад.
-- А как не верить, - подтвердил тот.


-- Берию Бери…
-- Ну, коль настаиваешь… - старик потянулся к подсигару  скрюченной рукой. -- А ты, как я смотрел, заплутал совсем? Ходишь тут, вокруг да около, эвон, лица на тебе нет совсем. Потерял коли что?
Старлей потрогал кончиками пальцев свои нос и губы и, найдя их местоположение привычным, взял себя в руки.
-- А ты что ж, лесник?  - Нужно было что-то сказать для того, чтобы прояснить ситуацию и немного успокоить разшалившиеся нервы, и Белик задал этот вопрос, с единственной целью  узнать,  кто есть кто.
-- Отчасти. Это трудно выразить одним словом, а мой рассказ не будет коротки, и займёт уйму твоего времени, которого у тебя, я вижу, нет. - Старик выпустил порцию дыма, которая добавилась к той, что уже была у его лица.  -- Я вижу, ты торопишься? - продолжил он, наслаждаясь интонацией, с которой была произнесена последняя фраза.
-- Это не то слово. Спешу…
-- А ты не спеши, а то успеешь…
-- Что? переспросил Белик.
-- Слушай, служивый, а ты хоть во что-нибудь веришь? - спросил старик, возвращая ручей разговора в русло, и лицо его опять заволокло дымкой или дымком, сквозь которую просматривались лишь глаза.
-- Я верю в то, что если опоздаю, то мне губа светит. И так под честное слово гуляю.
-- Смотрю - крепка твоя вера, но примитивна. Не о том печаль твоя, солдатик, не в то вера. Многих я повидал вроде тебя, и тоже торопились… Пойдём ка лучше со мной, я тебе много чего сказать и показать хочу.
-- Ты что, старик?  - старлей повертел указательным пальцем у виска, как это свойственно детям, словно настраивая себе мозг. -- К утру в полку не буду, мне это таким боком выйдет - мало не покажется.
-- Ой, не торопился бы ты. Поплутай ещё денёк, может и обойдётся.

-- Что обойдётся? 
-- Ладно, - Белик махнул  на всё рукой и  начал терять терпение и потихоньку выходить из себя. -- Я и так с тобой кучу времени потерял. Скажи  лучше куда идти, если знаешь, а нет - не морочь мне голову и так уже… - не совсем понятно, что он хотел добавить к сказанному, потому что к сказанному всегда есть что добавить.
-- Что ж. тебе жить. - вздохнул старик, плюнув на тлеющий кончик сигареты. -- Иди по этой тропке - выйдешь на просеку, а там ноги сами вынесут.
Белик хотел было похлопать старика по плечу в знак благодарности, но вроде бы как не достал, хотя рядом стояли. Старлей повернулся и пошёл, как было сказано, но не успел он сделать и пару шагов, как старик его окликнул..
-- А с чем твоя служба связана?
-- Ну, с электричеством, а что?
Но старика уже не было . Облако рассеялось и Белику стало как-то не по себе и хотя камень с души упал, но вода под него ещё не текла и этого, казалось на первый взгляд, было вполне достаточно.


                ----------  3  ----------

  Как ни странно, раскрывающиеся объятия последующих дней, лишают смысла предыдущие,  пока         не сбросили со счетов настоящие.  И как в том же театре абсурда, за добрым вечером наступает раннее утро, а за сытым завтраком - голодное лето.
  Вечер нельзя было назвать добрым, но что уж и было ранним в этот день, так это утро. Даже утренние газеты здесь не бывали ещё такими ранними, как завтрак.  Утро было первым из его друзей, которых он встречал с нескрываемой радостью, как любой человек, едва начинающий  жить. Всё вышло как нельзя кстати и лучшего трудно было пожелать.  Ничто, за исключением утомлённых не выспавшихся глаз, не

выдавало о проведённой им ночи без сна. Оно не сильно отличалось от вчерашнего по своей метеорологии, но было страшно знать, что скоро должна будет явиться зима и навести здесь свои порядки.  Пытки большими отрицательными температурами, что может быть хуже для солдата? Кто стоял при таких в х/б по три часа на разводе, тот знает, что это такое.
  Белик вышел от комбата с молодым лейтенантом, прибывшим в полк вместе с ним и предоставленный самому себе решать  свои проблемы.  На собрании офицеров полка папик, казалось, не говорил, а разглагольствовал, зациклившись на повторениях того, что сегодня обстановка будет максимум приближена к боевой и что на них смотрит весь мир, а может и ещё некоторые неприсоединившиеся страны. Почти та же речь повторилась перед выстроившимся на плацу полком, с добавлением таких понятий, как воинская дисциплина и соблюдение техники безопасности, хотя это мало вязалось с его фразой, что «ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ...» Продуваемый, разгуливающим по плацу, ветром, строй дрожал от пронизывающих всё тело холодных струй, с нетерпением ожидая окончания мероприятия.

  К чему сводятся разговоры солдат, в свободное на службе время? К рассказам о подвигах на гражданке. О том, кто больше выпил водки, набил морд и провёл ночей в сексуальном напряге.  Белик же рассказывал лейтенанту о своей ночной встрече, приводя в доказательство свой усталый вид и пустой подсигар.  Впрочем, никаких доказательств тот и не требовал. летёха и так ему верил на те несколько слов, в которых Белик ему об этом поведал. Что он мог ответить ему на это?  Образовав небольшую паузу, заполненную парой затяжек на двоих, он перекинул разговор на другие, интересующие обоих,  темы и всё, что было сказано до этого, было с лёгкостью пропущено мимо ушей.  Окончательно выкинув из головы эту историю, или,

скорее пред историю,  старлей   приступил  к выполнению поставленной задачи в достаточно добром расположении духа.  А казалось, что всё уже обошлось.

  Лес. Принадлежащие ему характерные запахи были тоньше, чем у французских духов. Их нужно было чувствовать  каждой клеткой души, а не просто нюхать. Теперь его душа была спокойна и свободна для их восприятия.
  Пронзая лес насквозь, тянулась линия электропередач.
«…плюс электрификация всей страны»  не оставила без внимания и эти глухие районы вселенной.  Миллионы однофамильцев Вольта посещали  каждого  жителя, каждый из которых  мог  смело причислить себя к чудесам техники, втыкаемых  в розетку. Ну, да не о том речь, ибо не в том суть. И это говориться без всякого намёка на сарказм и чего-то там ещё.
  Квадраты дислокации были нанесены на карту. Всё шло по плану великих  военачальников, но то,  что должно было произойти, с целенаправленностью достойной лучшего применения, приближалось. Судьба сама выбирает себе жертву, а потом сама же подаёт ей  милостыню, если, конечно, остаётся  кому её подавать. 
-- Давай, назад! - кричал сержант водителю МАЗа, помогая заехать в «карман», отчаянно жестикулируя руками.
-- Какой идиот устроил «карман» под ЛЭПом?!!! - орал мазист, играя педалями неповоротливой машины.
Выдвинутая антенна раскачивалась из стороны в сторону, с каждым толчком машины увеличивая амплитуду, едва не касаясь провисших проводов.
-- Давай-давай, ещё назад! - вопил сержант, порядком задолбавшийся  уже от этой деятельности, меся сапогами грязь.
МАЗ скользнул с бугорка и занял своё удобное место.
-- Ну - всё! - сказал Белик, и хлопнул рукой по кабине…



                ---------  4  --------

-- Товарищ сержант, -  комбат обратился к вошедшему. -- Вы написали объяснительную?
Получив утвердительный ответ, полкан  взял у него листок, на котором та была написана.
-- Хорошо. - Сказал он, и, бросая на него изучающее внимательный взгляд, прочёл , едва шевеля губами, её текст, содержащий свидетельство очевидца, не прерываемые лишними эмоциями.
Он ещё раз сказал - хорошо, и положил листок к остальным, таким же, томящимся  под тяжестью запечатлённого на них факта  на краю стола.
-- Хорошо, идите. Да.  Позовите ко мне лейтенанта Максимова!
  Не совсем понятно, что во всём этом было «хорошо», но многократное, как ура, повторение этого слова, заставляло думать, что это действительно так.
  Когда лейтенант предстал перед  его святые очи в своём обличии, полным этой торжественной минуты полураспада и с пустыми от скорби глазами, тот спросил у него -
-- Вы, кажется, хотели возвратиться к месту постоянной дислокации с первой партией?
Максимов не просто хотел этого, а жаждал этого обстоятельства  и  поэтому ответ его был  однозначно утвердительным.
-- … и потом, вы хорошо знали старшего лейтенанта Белика… - он сделал паузу. -- Вы повезёте его труп.
Это было сказано тоном, не принимающим возражений, как старшим по званию и по должности, изъявляющим свою волю.
  Жребий был брошен и он указал на него.  Цепь замкнулась. Максимов собирался в дорогу…

  Накрапывал паскудно дождь, словно роняя слёзы по окончившему свой жизненный путь.  Осенние лучи

предательски проглядывали  из-за тяжёлых туч, храня молчание, полное скорби.  Они были единственными свидетелями, не проронившими ни слова, ни звука, за всё это долгое время. Смерть старлея была не следствием, но причиной их траура. Когда офицеру выпадает плохая карта, солдаты  всегда готовы съязвить на этот счёт, но в этот раз и они были сдержаны в своих оценках и эмоциях.
  Говорят, уезжать в дождь - к счастью.  Максимов экспериментировал с этим уже бессчетное множество раз, однако, результата на лицо он  не замечал. Да и другие не замечали. Просто, никогда не знаешь наверняка, в чём это счастье, в конце концов, проявиться.  Никогда.
  Колонна из десятка машин, тронулась в путь под самый вечер. Артилерия  громыхала в небесах редкими залпами, соблюдавшими столь же редкую последовательность феерверков молний. Гроза зависла над головой и со стороны казалась местью за непослушание.  Колонна шла по пустому шоссе и водилы позволяли себе непозволительную роскошь дремать за рулём. Их слипающиеся глаза едва различали контуры дороги, позволяя, впрочем, удерживать машины в её рамках. Ночь овладела трассой, в широком понимании, подсвеченная лишь светом  тусклых фар. Максимов ёрзал в неудобном кресле, но казался растворившимся в забытье. Он смотрел в одну точу и отгонял от себя бредовые мысли, пересекающиеся с картинами его возвращения из морга…

…КРАЗ ковылял по размытой, непрерывными каплями с неба, лесной дороге. Ехали молча. В голове плутали беспризорные мысли. Дождь. дремучий лес. КРАЗ заглох, неожиданно, как это и бывает. Трёхэтажный мат. Нет - пяти. Солдат нехотя врезался в стену дождя, казалось начинающегося,  всемирного потопа.  Максимов закурил.  Дождь…


-- Ну что там эта долбанная машина? - кричал летёха из кабины, ковыряющемуся  в машине солдату, не решаясь приоткрыть  даже боковое стекло.
-- Буй знает! - откровенно ответил солдат, вылезая из мотора и зло выглядывая из-за поднятого капота.
--  Курва.
КРАЗ стоит - служба идёт.  Это аксиома, которая не требует доказательств, ни просто так, ни от обратного, хотя, солдат предпочёл бы спать.
  Вдруг… Трудно подобрать другое слова в качестве описания эффекта неожиданности…
  Внезапно из леса появился старик и стал подходить к машине. Хотя, внешность его Максимову  рассматривать было лень, он всё же, поймал себя на мысли, что нечто подобное, по цвету и времени, один раз уже шло по боку, а вышло боком и ему это приходилось наблюдать самому. Или читать…  Или слышать… Стук в дверь.
-- Куда путь держите? - ворвалось в приоткрытую дверь вместе с брызгами дождя.
-- Никуда не держим, - съязвил летёха. -- Стоим…
-- А что так?
-- Да вот так.
--Ну, да ты не серчай на меня слишком, дай лучше курнуть…
-- Чё, под дождём курить будешь?
-- Мне не привыкать, - ответил старик,  -- Могу к тебе сесть, если пустишь, - и, не дожидаясь  особого приглашения, полез в кабину.
Максимов не сильно так чтоб очень сильно и старик аккуратно подвинул лейтенанта влево и, постучав  в лобовое стекло,  окликнул солдата:
-- Эй, милок, хватит ковыряться! Садись, ехать будем.
Солдат водитель послушно закрыл капот, сел за руль и завёл КРАЗ, что называется, с пол оборота.
-- Во! Так-то лучше, - произнёс старик, и уже конкретно летёхе, добавил, -- Дай табачку-то, коль не жаль…


  Наступившее с появлением старика состояние не стояния, убило в Максимове способность к сопротивлению и вовлекло его в знакомые коридоры «всё всё равно».  Он протянул старику «Приму» и зажигалку. Тот закурил. Пересиливая тягу к молчанию, Максимов всё же выдавил из себя, вполне уместный, по его мнению, вопрос:
-- А кто ты есть?
-- Как это, кто? Попутчик я ваш.
-- Ну, и где же тебя высадить? Куда следуете? - спросил он казённым языком.
--А, где хочешь, там и высади.
Максимов замолчал, подготавливая почву для новой порции разговора с попутчиком, но дальше вопросы задавать уже не было особенного желания.
-- Что-то вы все невесёлые какие-то? - сделал за него это старик, перехватив нить разговора в свои руки, да так, что его река изменила русло.
-- С чего веселиться - то, - буркнул солдат, снимая с головы мокрую пилотку.
-- Да… Дела. - протянул старик. -- Вишь, как судьба куролесит?  А ты ему, случаем, не родственник?
Максимов понял, что последний камшек адресован в его огород и хотел было спросить «кому», но произнёс только:
-- Нет. Не родственник.
-- Знаю. Но тебя ж не от балды выбрали, была причина, стало быть? - со знанием дела сказал старик, возомнив себя бог знает кем, или бог знает что. 
-- Домой торопился? Тот тоже торопился, - он качнул головой в сторону кузова. -- Ты знай, смерть - дело тонкое, во всём свой смысл есть. А ты так просто - захотелось домой, хоть тресни, что даже с гробом согласился ехать. Мой тебе совет, передай груз в самолёт, а сам не лети, задержись. Хочешь, я тебе помогу?
-- Ты что? Мне за это по башке надают! - пересиливая не охоту,  ответил летёха.

-- Ну, как хочешь, - спокойно ответил старик. -- Тормозни - я сойду, - и он, нырнув под дождь, исчез так же неожиданно, как и появился.
Дверь захлопнулась, подражая грому, и КРАЗ поплыл  дальше. Иначе и не скажешь, как поплыл…

  Для гроба выделили почтовую полевую машину. Максимов сел в неё же, кому-то же нужно следить, чтобы всё было в порядке. Дорога стала теперь более-менее, по сравнению с оставшимися позади километрами, он кузов точно также качал летёху на своих рессорах, нагоняя состояние дрёмы. Царил полумрак, граничащий с полными мраками, но гроб был отчётливо различим, даже в этой темноте.  Настолько отчётливо, что было видно, как его крышка  поёрзав упала на пол. Труп приподнялся на локтях и, открыв глаза, не моргая  уставился на Максимова стеклянным взглядом. Максимов не мог шевельнуться, разве что волосы его пришли в движение и мурашки побежали по коже, словно совершая свой вечерний моцион.  Пахло моргом, так же дурно, как бывает, пахнет изо рта. Ему казалось, что покойник хочет  что-то сказать, должно быть, что-то очень важное, но тот сидел молча и, через некоторое время, так же медленно, как и поднялся, принял исходное - естественное для покойника, находящегося в гробу, а не где-нибудь, положение.
  Кузов сильно тряхнуло и машина остановилась. Максимов очнулся, словно бы электрическим разрядом был вновь запущен его мотор.  Спал он или не спал, однако, крышка гроба была сдвинута. Летёха поправил её и вылез узнать, в чём собственно дело.
  Войска выпрыгивали из машин размяться и покурить и сделать кое что ещё, не смотря ни на какие каверзы, падающие с неба, а, может быть, и благодаря им.  Между прочим они с беспокойством интересовались друг у друга, что случилось, но сами были даже рады немного этой не запланированной остановке. Оказалось,

всё довольно прозаично - у второго Камаза спустило колесо, с которым уже возились те, кому следовало с ним возиться, так что, остановка не предвещала  оказаться долгой и Максимов поспешил поискать желающего с ним поменяться насиженным местом, хотя бы на время, хотя бы до следующей остановки, заодно, мотивируя это желанием побыть ближе к народу…

  Ночь и гроза сами по себе могут вызывать страх, а присутствие в их компании  покойника может внушать уже ужас, если вдруг эти три вектора совпадут по направлению с, данным человеку от природы, животным страхом. Никто не смог бы вынести этого весь долгий, казавшийся бесконечным, путь, при всём своём желании, без потерь. Примерно этим Максимов мотивировал свою просьбу, уговаривая какого-то прапора поменяться с ним местами, и поспать.  Тот,  не долго думая, дал ему своё согласие, по каким-то своим,
ему одному ведомым, причинам или  соображениям.
-- Здорово! - сказал Максимов, втискиваясь на скамейку напротив сержанта.
Тот тоже пожелал ему здоровья, неверно оценив поставленное  ударение в слове здорово, и колонна продолжила своё движение в нужном направлении, разбивая тишину лесного массива на однообразное рычание моторов. За следующим поворотом их ждал,
припаркованный у обочины, тягач, гружёный железобетонными столбами.  Никакие усилия сидевшего за рулём, не помогли избежать столкновения, и половина крытого брезентом, кузова, на котором красовалась умытая табличка «ЛЮДИ», навсегда осталась пришпилинной к булавке дорожного проишевствия…  Светало.






                ----------  5  ----------

  Время стекало к осени, по капле наполняя вырытые могилы. Похороны так же торжественные своей церемонностью, как и безысходны по своей сути, не зря называю «последний путь.»
«Уезжать в дождь - к счастью» - помнил Максимов и,
казалось, смотрел сквозь  закрытые веки в потолок полкового клуба. Рядом с ним лежал старлей в такой же величественной и безучастной позе.  он был далёк от того, что рядом, изображая почётный караул, томились два бойца, один из которых был сержантом. Ему до дембеля не хватило острых ощущений, но спички в его коробке таяли слишком медленно и трудно сказать, что ждало его в недалёком переди.
  Обряд похорон был соблюдён во всей своей необходимой последовательности и с успехом закончен на местном кладбище.  Могила  Белика выделялась на фоне сгорбленных крестов и потревоженных вандалами захоронений всей своей казённой помпезностью и была легко узнаваема на расстоянии.   Хорошо когда есть ориентир, который ни с чем нельзя спутать. Насколько это может быть применимо к кладбищам, на которых, как известно… Да… Тело лейтенанта Максимова было отправлено на родину  багажом 200, но ещё не скоро было предано земле. Как выяснилось позже, поезд, который перемещал его в пространстве, сошёл с рельс. И было достаточное количество жертв и тяжело раненых, для того чтобы делать надлежащие выводы о обстоятельствах крушения, которые, впрочем, не напрашивались сами собой.

  Сон не приходил к сержанту и последствия его поведения и проведённого дня являлись ему в страшных галлюцинациях.  Старлей посещал эти видения, принимая неестественные формы и очертания, но всегда ощущалось присутствие рядом кого-то ещё.  Этот КТО-ТО, оставался вне кадра, вне поля зрения,  и только раз,
один единственный раз, появился  в окне зрительного восприятия картинки и надолго запал в его память.
-- Ну что, служивый, а я оказался прав. - Сказал КТО-ТО, как говорит тот, кто всегда оказывается прав.
-- Достаточно прав, для того, чтобы я теперь находился в этом состоянии, - отвечал Белик, не скрывая собственного неудовольствия.
-- А ты не волнуйся так зря. Никогда ведь не знаешь наверняка, где найдёшь, а где потеряешь.
-- Да ты философ, старик. Всегда не любил  философов. Рассуждают,  переливают из пустого в порожнее, констатируя свою наблюдательность, а изменить ничего не могут. А то, что вокруг твориться и без них замечательно видно.
-- Отчасти, ты прав. Но никто не может сказать наверняка, что лучше - быть живым среди живых  или оставаться живым среди мёртвых.
-- Каким же это образом? - усомнился старлей, и в его вопросе не почувствовалось особого энтузиазма на этот счёт.
-- Иногда есть для этого показания. Знаешь, как у врачей, есть показания к операции.
-- Опять философствуешь? - недовольно прервал его Белик.
-- Вовсе нет. просто ты тот человек, которому повезло больше всех. вернее, был тем человеком. - и он впервые улыбнулся.
-- Значит всё-таки «был». - В голосе Белика теперь уже чётко отчётливо проступило разочарование.
-- Именно так. Увы, это необратимо.  Через тебя прошло слишком большое количество электричества. для того, чтобы надеяться остаться живым среди живых, но - добавил он ещё один шар, -- достаточно большое, для того, чтобы стать живым среди мёртвых.  Как видишь, тебе не оставили права выбора, но зато всё остальное в твоей власти.
  Его слова звучали убедительно и успокаивали в нём всё, что могли.
-- И кто же это так пёкся о моей участи, что забыл меня спросить?
-- На этот вопрос нельзя ответить однозначно, но имя его сокрыто за семью печатями и я не уполномочен называть его вслух,  - произнёс старик казённым штампом, который был доступен пониманию вояки, как всё казённое, в том числе и краплёные простыни. -- Но, мне кажется, ты должен быть доволен своим выбором.
-- Сказочно…
-- Отдыхай. покуда, я не прощаюсь… - и старик вышел из кадра, таща за собой шлейф облака.

               
                -------  6  --------

  Время  дембеля способствовало решению войсками своих насущных проблем, уточнение каких именно и в каком масштабе, не имеет здесь решающего значения. Всё вставало на свои места, ну, или должно было встать, в ближайшее время. Смерть двух офицеров ушла, как приходящее, а  жизнь остальных продолжалась, как вечное. Она вошла в свои берега и даже, не смотря на препядствия, не изменила русла.
  Всё это,  довольно долгое, время, полк корпел на строевых и политзанятиях, завершая летний период обучения, а потом валился на койки без задних ног и передних рук, лишь для того, чтобы какой-нибудь следующий день оказался последним в череде этого, бесполезно проведённого времени и принёс, наконец, ожидаемое и, превозносимое до небес,  в снах, возвращение домой, к неприхотливому уюту быта.  Пускай  хоть и у разбитого корыта, зато с тёплой водой и крепким сном…

Солнце опускалось по ступеням циферблата всё ниже и ниже, заметая свои следы поганой метлой. Птицы засыпали в своих дуплах и гнёздах, звери - в норах, а солдаты - в казармах.  Такая простая вещь, как самоволка, независимо от своей цели, имеет свои причины. Для одних это удовлетворение каких-то своих личных потребностей и желаний, для других, просто желание выйти, побродить на свободе, восстановить утраченное душевное равновесие.  Впрочем, это не есть взаимоисключающие друг друга вещи и никогда таковыми не были. Как бы то ни было в этот раз - не важно.
  Дежурного освещения было необходимо и вполне достаточно, для того, чтобы отыскать свою одежду, тем более, что и искать её особенно не требовалось. Две фигуры, не торопясь и не поднимая лишнего шума, оделись и, перекинувшись несколькими фразами с дежурным по роте, покинули её, а потом и расположение полка. Это был сержант и его земляк с чистой совестью…  Они быстрым шагом, иногда переходящим в бег, восхищались дуновениями дембельской осени…
-- Красиво…
  К несчастью, они об этом только хорошо знали, но не умели как следует восхищаться этим. Всю сознательную, до армии, жизнь, им твердили, показывая иллюстрации, как подтверждение своим словам, что вот это красиво, а вот это - нет, и они приняли это на вооружение, но восхищаться красотой так и не научились. А эти два года, в отрыве от красоты, завершили необратимый процесс.
  Они почти бежали, но не потому, что боялись быть замеченными, просто им было нужно было успеть вовремя вернуться.  Кроме как в ближайший населённый пункт идти было особо так  некуда, поэтому они направлялись именно туда.  Кроме как по единственной дороге, понимая под ней не петляющие по лесу тропы безлюдья и не пересекающие их просеки, а самую настоящую дорогу в оба конца, связывающую с ним напрямую, идти было не по чему, и они шли именно по ней, не опасаясь того, что какая-нибудь заблудшая машина, увидит их своими жадными глазищами, кое где сокращая свой путь, используя на практике знания теоретической геометрии и практические советы сослуживцев.
  Стрелы часов приближались к полуночи, наползая одна на другую. Заметно  полная Луна, приобщала к мысли о том, что настоящее её предназначение совсем не в этом, прост о ни какого другого применения ей пока не нашлось. В общих фразах, существо цветоощущение можно было выразить так:  Было темно, достаточно темно для того, чтобы смотреть в оба и не щуриться.   Было светло, достаточно светло для того, чтобы не столкнуться лицом к лицу с деревом или нос к носу с диким зверем, которых в этих лесах, скорее всего, не было и в помине.
  Дорога в том месте, до которого они уже дошли, делала совершала большую дугу, а по прямой до ПГТ было рукой подать.  Короткий путь лежал через кладбище. Согласования вектора дальнейшего перемещения не заняло много драгоценного времени.
--Режем?
--Давай.
  Вопрос и ответ получились чисто символическими, что если о чём-то и говорило само собой, то только о понимании с полуслова - они и так уже шли коротким путём и те наверняка не могли бы повлиять на решение изменить маршрут, тем более, исхоженный толпами сослуживцев.  Куда они направлялись было известно одному богу, а до какой ручки им суждено было дойти, пожалуй, что и ему было неведомо.  Как известно, короткий путь не самый прямой. Или наоборот…
-- Смотри!.. - этот знак восклицания, предполагающий обратить на что-то внимание, был произнесён сержантом почти шёпотом.
-- Видишь?.. - и он указал туда, на что внимание следовало обратить.
  Между двух надгробий, казалось, поставленными тут только вчера, всплывало тускло светящееся облако, которое, постепенно удлиняясь, принимало более чёткие очертания и отчётливые формы.  Когда оно заполнило некий, как казалось, замкнутый, объём, стали отчётливо видны даже черты лица.
-- Узнал могилу? - спросил Сержант у зёмы, продолжая говорить шёпотом.
-- Угу, - подтвердил тот, имея в виду, что это не была могила неизвестного солдата, и они продолжили наблюдать, что же будет дальше.
  Видение  обернулось и, как им показалось,  устрашающе сделало шаг в их сторону. Дёрнувшись было бежать, они застыли на месте, прижимаясь к дереву.
-- Фигня, - прошептал земляк чуть бодрее Сержанту.
-- Это всего фосфины.
-- Что? - переспросил тот, не столько из любопытства, сколько от суеверия.
-- Газ. Он образуется в свежих захоронениях, при разложении трупов, - не стало спокойнее от прояснения  этой ситуации.
  Они продолжали наблюдать за происходящим, и мурашки бежали по их телам, оставляя в коленках назойливую дрожь.

-- Узнаёшь?
-- Как не узнать?  - конечно узнал.
-- Ну, а раз узнал…
  Всё это вступление в разговор было из области приветствий, хотя и отнести его к этой форме можно было в этот момент, с достаточным натягом.
-- Что собираешься делать дальше?..
-- А что ты мне посоветуешь? - с долей иронии, и. если не злобы, то не скрываемого недовольства. -- Или Вы уже приготовили для меня план действий?
-- Нам хотелось бы от тебя только одного, чтобы ты понял чего стоишь и чтобы это  прояснили  для себя другие. Дай им понять! Докажи им!..
-- Да, конечно, я докажу им.. - и он почему-то очень отчётливо осознал, почему он их всех так ненавидел. Почему он так ненавидел весь мир.

  Не производя ни единого шороха, они стояли за деревьями, и слушали. Не смотря на то, что многое было пропущено мимо ушей, а кое что влетев в левое ухо, тот час же вылетело из другого, суть увиденного и услышанного отчётливо ясно стояла у них перед глазами.  Когда видение, наконец, исчезло, Сержант взглянул на часы.
-- Уже не успеваем.
Они вернулись в роту.
--  Что так рано? - удивился дежурный  по роте.
-- Да так, - ответили они как можно неопределённей.
-- А где часы? Спал? - задали они встречный вопрос и, раздевшись, заскрипели пружинами своих коек, пока сон не посетил их уставшие тела.
Через минуту они уже спали.

  Дежурный по части по ночам проверял, как несут дежурство дневальные и дежурные по роте, а те не прочь были вздремнуть на посту. Застигнутые за этим занятиям, они не будились им, но со стенки исчезали настенные часы, как вещественное доказательство их нарушения.

-- Товарищ капитан! За время моего дежурства, никаких происшествий не произошло.
-- А где часы?...


                ------------ 7 ------------

-- Товарищи солдаты! - начал  свою речь, как всегда торжественно, комбат. -- В связи с переходом на зимнюю форму одежды, объявляю в нашем полку Осень.
-- УРА!!! - повторенное трижды, как положено в армии после приветствий и поздравлений, свидетельствовали о том, что если слова комбата и были попыткой шутки, то она осталась на его совести.
  Осень. Она соответствовала этому понятию по всем параметрам. Наверняка, когда-то даже был придуман соответствующий ГОСТ и кое-кто, даже получил за него какую-нибудь премию,  но сейчас, в этот самый момент, не хотелось об этом думать, как и о многом другом. Была Осень.
  Сержанта трясло, как осиновый лист. То, чему они оказались свидетелями, не влезало ни в какие, существующие в  них, рамки, и не помещалось в его голове. В это трудно было поверить, а значит,  и нельзя было никому рассказать. Ещё молодым бойцом его, как и многих других, наверное, посещала мысль уйти через дурку, но он не воспользовался этим шансом, а теперь в этом не наблюдалось особого смысла. Что касается последнего - смысла, то он вообще стал наблюдаться гораздно реже.
  «В армию нельзя призвать, в армию можно только забрать».
Возможно, это и не будет принято за чистый бред, но чем чёрт не шутит? - думал он и, скорее всего, его опасения были не напрасны.
  Он отыскал земляка, который вместе с остальной армейской цивилизацией, помогал деревьям рвать на себе волосы.
-- Что ты ещё знаешь об этом?
-- О чём, об этом? - очевидно он уже успел забыть или решил уточнить, о чём идёт речь.
-- Что тебе это так не даёт покоя? - сказал он после того, как Сержант напомнил их ночную встречу. -- Скоро домой, плюнь на всё. Это, всего лишь,  мираж и не больше. Выкинь из головы.
-- Я серьёзно, - сказал тот настойчивей, вероятно чувствуя в себе силу спасти весь мир.
-- Я тоже, - земляк с чистой совестью, сказал, что тоже серьёзно, однако, поделился с ним мыслью, а не пойти ли им в библиотеку.
-- Дембель - положено,  - попытался он перевести всё в шутку и, похоже, ему это удалось, так как это вызвало улыбку на лице Сержанта.
-- Здравствуйте! - поприветствовали они  хозяйку полковой библиотеке.
Они были в этом очаге знаний, эпицентре культуры, частыми гостями и она хорошо их знала.
-- А, ребята, - и пожелала она им тоже здоровья.
  Будучи в армии, отчётливо понимаешь разницу между «здравствуйте» и «здравия желаю». Или просто это есть очередной надуманный образ, вложенный в голову надуманного персонажа, а, на самом деле, никакой разницы не существует.  Однако и как бы то ни было…
В конце концов, всё, о чём думаешь дольше, чем того требуют обстоятельства, становиться надуманным и лишь то, что узнаёшь из достоверных источников или научных журналов, направляет эту надуманность в нужное русло, которое уже, вода в котором уже течёт или не течёт под лежачий камень.
  Они сели за стол, выбрав себе несколько таких журналов и стали листать их, в поисках чего-нибудь из того, что могло как-то заинтересовать. Иногда в библиотеку заходили бойцы «дружественных армий», спросить газету на национальном языке и тогда библиотекарша отвечала им, что свежих пока не присылали, и те уходили ни с чем. Сержанта это жутко отвлекало и он злился, тщательно не скрывая своего неудовольствия.
-- Вот - смотри, если это тебя заинтересует, - земляк показал сержанту обложку журнала и, развернув его на нужной странице, поставил палец. -- Отсюда.
--Что?..
-- Тут про это дело, - и он стал читать, расставляя  в местах, которых считал нужными, акценты:
-- «Фосфористый водород. Газ. Образуется в свежих захоронениях при разложении трупов… Разлагается на белый фосфор и водород… Окисление фосфора сопровождается свечением и ионизацией воздуха…»
-- Окисление водорода даёт воду, - попытался показать он свои знания в области «первобытной химии» и продолжил читать:

-- Он - ионизированный воздух, является хорошим проводником электрического тока… Когда фосфинная оболочка разлагается, то обладает такими же свойствами, как и шаровая молния, но они слабее выражены…»
-- Почему? - задал Сержант вопрос, как ему казалось, по существу, однако, тот час получил на него ответ:
-- Там менее интенсивно проходят  электрохимические процессы.
-- А вот - смотри, - земляк продолжил выборочно читать: «Способны проникать в закрытые объёмы через отверстия и щели и замыкать электрические контакты…»
-- А вот ещё: «Они могут устроить пожар на подводной лодке и замкнуть контакт ракетной установки, как и любой другой…»
-- Дела, - он оторвался от чтения, сам впечатлившись приведённым в журнале примером.
-- А как они перемещаются там не сказано?
Земляк полистал страницы, как следует ими пошуршав, поковырявшись в их всезнайстве и найдя то, что искал, доложил:
-- Они могут сжиматься, а так же прилипать к одежде, к шубам, например к меху животных, - передал он своими словами. -- По сути, это полтергейст, как тут написано.
-- Понятно, - протянул Сержант, как открывший для себя что-то новое, но не из серии «это должен знать каждый». -- А как ты думаешь, то что мы видели, с этим как-то связано?
-- Может быть и так, - предположил земляк, и, заметив на лице Сержанта какое-то гнетущее его раздумье, попытался перевести разговор в шутку:
-- Не бери в голову, бери ниже, - сказал он с, присущей в таких случаях, хронической иронией, на том основании, что «дембелю в маю - всё по бую»
Конечно, в этом допущении был свой маленький недостаток, а именно, отсутствие весны и присутствие осени, но у каждого, как и у всех, есть свои вехи и своё к ним отношение, пускай даже заставляющее юродствовать.
  Уже уходя,  Сержант задел стопку книг, с красными коленкорами, пронумерованными. потускневшими от времени. золотистыми цифрами.
-- Ой! Извините, - поспешил он извиниться, и присел, складывая их стопками на полу, примерно так, как они стояли.
-- Ничего, - ответила хозяйка полковой библиотеки, до сих пор занимавшаяся какими-то своими делами. -- Это списанные книги. - пояснила она.  -- Пришёл приказ списать,  вот и освобождаю полки.
«Ленин,  Брежнев… Чисто гражданский человек, а тоже должен подчиняться их … приказам». подумалось сержанту.
-- И куда их теперь? В макулатуру?
-- Может быть и в макулатуру. А может и в огонь…

                ------------ 8 ------------
 
  Спустя некоторое время, новое состояние Белика стало давать о себе знать путём, на первый взгляд, нехитрых , но бравших кое-кого за живое, изощрений, верхней точкой которых, не считая иных пакостей, стали появляющиеся надписи в собственном кабинете комбата. Они были выжжены на обшитых деревом стенах и имели качественно иное содержание, нежели предусматривалось в уставах. Полк стоял на ушах, когда, наконец, слух о творящихся безобразиях не дошёл до более высоких чинов. Надо заметить. что стоять на ушах по собственной инициативе куда как приятней, нежели по чужой, точно так же, как и плясать под чужую дудку, однако, в условиях арии, почти нельзя ничего с этим сделать. Нужно, всего лишь, не переусердствовать. Дежуривший эти сутки по штабу был напуган больше всех  и, отчасти по этому, ни в одной из десяти отмученных  им объяснительных, так и не смог толком ничего объяснить и, для того, чтобы поискать слова в своё оправдание, был отправлен в КПЗ,  которое находилось на КПП и имело кодовое название «Комната для уборочного инвентаря».
  Есть категории тех, которые звучат гордо, которые никуда не годятся. О них говорят иногда: Ни в книжный шкаф, ни в красную армию. Однако, все принимавшиеся меры весов и измерений, никак не проясняли обстановки и были объявленными безрезультатными.  И так как конкретных виновников не было, то козлом отпущения оказался весь полк до последнего бойца, разве что, не прикованного к постели в санчасти.  Гуманизм, иногда, выше всего.  О сверхъестественных силах, т.е. тех, что сверх естества мысли, мысли не доходило.

  Живописный пейзаж, не до конца ещё загаженной, природы, выделял на своём окружении  аномальное пятно, обнесённое бетонным забором, заваленное с её стороны горами мусора и дышащее чёрной копотью кочегарок. Начинали топить. Солдат хоть и должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, но по уставу, температура в помещении должна быть определённой температуры. Хорошо бы прописать там и температуру с наружи помещения, да только с кого спрашивать за отсутствие её невыполнения? Никто при этом не ставит под сомнение необходимость каких-то правил, и не пытается их дискредитировать, но если всё будет по уставу, то жизнь любого солдата, не говоря уже о рядовом, на два года превратиться в ещё большую пытку, какую только может нарисовать себе воспалённое воображение.
  Молодые бойцы, которым утром не всегда хватало места в умывальнике и в туалете, обтирали заспанное лицо стекающими с крыши казармы, миллиметрами осадков и, справив нужду в огороде старшины, отправлялись заправлять постель.
  Дембеля лежали на кроватях и плевали бы в потолок, если бы над ними не было решётки второго яруса, которая приближала их к реальной действительности и заставляла лежать на кроватях и не плевать в потолок…
Но всё это допустимое обозначение действия, ибо, нельзя понимать всё буквально.
  Было число и день недели, когда назначались наряды и другие дежурства, которых требовало повседневное несение службы. Когда наступала по графику чья-то очередь, тот сказывался больным и в итоге, если «товарищ солдат» не был выведен на чистую воду, то назначение дежурств проходило методом тыка.
-- Ты, ты и ты, - сказал командир роты, капитан Величко, вынося свой приговор Сержанту и ещё двум дембелям, после того, как был оглашён список.
  Большим гадством считается у офицеров запихнуть в наряд дембеля, хотя это и подымало их авторитет в глазах молодых, верящих во всеобщую справедливость, но, в конце концов, не шло последним на пользу.  За редким исключением.
-- Кого назвал - готовиться. Остальным - пять минут перекурить и через три минуты строиться. - и, переведя дыхание, -- Командиры - командуйте.
-- Вольно! Разойдись!..

                ----------- 9  ---------------
 
  Белик, если ещё можно именовать его так, выжидал подходящего момента, чтобы обнаружить себя. Сжавшись до минимального объёма, он готов был в любой  подвернувшийся момент нырнуть под полу шинели какого-нибудь офицера, следующего на объект, используя его, как средство незаметного перемещения и, когда таковой отыскался, не приминул воспользоваться подходящим фактом. Белик не мог ошибиться. Красная повязка с белыми буквами, завязанная на рукаве, свидетельствовала о том, что это какой-нибудь дежурный и, если он дежурный не по столовой, то с вероятно большой долей уверенности, можно было предположит, что наверняка он пойдёт проверять посты, а значит, рано или поздно, заглянет туда, куда Белику необходимо.  Каждый не на своём месте хочет казаться стратегом или хотя бы тактиком.
В крайнем случае, логически мыслить. К тому же, он знал его в свою бытность в человеческом виде, хотя теперь это и не играло очевидно никакой роли в разыгрываемом действии. Видимо потому, что роли этой уже и не было вовсе. Может быть, её изъяли из списка по сокращению штатов, или отдали другому театру - театру абсурда, в котором за добрым вечером всегда наступает раннее утро, а за сытым завтраком  приходит голодное лето. Туда же, наверное, отправили и роль Белика. Наверняка она попала в надёжные руки, если не в безнадёжную голову.

-- А - Сержант… - ротный сказал это так, будто не ожидал его здесь увидеть, так, будто не сам проводил развод, так, будто не сам назначал дежурства.
-- Так точно, товарищ капитан! - ответил тот, как положено, пришедшему дежурному .
-- Так! Не понял! - обратил капитан внимание на присутствующую в роте компанию и присутствующее с ними чаепитие.
  Добавляемые в таких случаях слова, сдобренные нецензурными изощрениями, напоминали застигнутым на месте преступления,  о том, что у них на носу и что это неизбежное событие можно и отложить до тридцать первого декабря текущего года и ещё до двадцати двух часов  часопоясного времени.
-- Я вам устрою дембель под новогодней ёлкой! - так можно в нескольких словах передать суть сказанного в их адрес, с переминающейся с ноги на ногу отборной солдатской бранью, без которой, ни один уважающий себя солдат, не поймёт, или хотя бы совершит вид, что ему не понятно, о чём идёт речь. Однако, приходиться признать, что никакие  обобщения, даже в данном случае, неуместны и всё зависит от специфики.  Но то, что каждый из тех, о ком всё время идёт речь, владеет этим, интимнообщественным, и не только в армейском кругу, словарным запасом, и не гнушается при случае его применением  в любых условиях, есть правда. Без него, это приходиться признать, иногда просто не обойтись. И поскольку, это последнее, произнесённое товарищем капитаном, слово, можно было уже принимать в серьёз, дальнейших промедлений не последовало.
-- По местам несения службы, бегом марш!!! - рявкнул он, поддерживая марку, мимоходом конкретизируя некоторые её моменты.
Его команда покинуть помещение была выполнена быстро, хотя и не бегом.
-- Хотел было тебя к увольнению в запас представить,  - обратился капитан к Сержанту так, словно хотел представить к награде, -- А ты меня так подводишь.
Это было уже по существу. Увольнение в запас уже само по себе являлось наградой и никакой другой не хотелось бы добавлять к полоскам на погонах. кроме этой,  и чем скорее - тем лучше.
-- Вам виднее, товарищ капитан.
Сержант остался недоволен своим ответом, хотя и предполагал, что такие  дела не решаются в один день, а тем более в один момент, ведь списки первой партии, наверняка,  уже составлены и если его фамилии в них нет, то увы и ах.
-- Ладно, скажу тебе по большому секрету, хотя и не имею права, - хозяин этих слов вернул себе человеческое лицо, сняв фуражку и поправив волосы, -- Сдашь дежурство и дуй до хаты, - опустил он все формальности, связанные с переходом в иную ипостась.
-- До дома, - товарищ капитан, - язвительно поправил его Сержант, но не смог справиться со своей  довольной
улыбкой.
-- До дома, - всё равно не понял бы тот и, что называется, пошёл соей дорогой.
  Сержант допил свой дежурный чай и, запихнув в тумбочку инвентарь для чаепития, уселся на неё, предаваясь сладкому размышлению о том, о скором возвращении всего на круги своя. т.е. домой, к уюту быта, с тёплой водой и крепким сном, тем более, что его состояние, как никогда было к этому близко. Ему вспомнилось, вдруг, как Земляк с чистой совестью, вернулся из отпуска, а он, как раз, дежурил по КПП. Как они допоздна делились на части новостями и как оставшуюся часть ночи тот спал в шкафу на пожарных шлангах, не спеша возвращаться в роту. Зато он был сержантом и теперь всё это вот-вот должно было закончиться. Он был просто не способен в это поверить, настолько это казалось ему неправдоподобным.  И самосожжение в роте, приписанное нарушению техники безопасности, и многочисленные побеги и «дурки». Ко всему этому, как нельзя точно, подошло бы замечание одного писателя:
«Прошло много времени, но было мало хороших минут.»

  Они смотрели друг другу в глаза. По крайней мере, Сержант смотрел глазами, но не видел ничего, кроме висящего в воздухе, а точнее, не опирающегося  на пол, пятна. Сознание, если таковое в этот момент присутствовало и могло быть обнаружено, с обеих сторон, находилось в быстротечных  поисках какого-то решения и посему, замешательство было объяснимым.
Они узнали друг друга, может быть просто догадались, и теперь каждый знал чужие преимущества и свои недостатки, однако думал об этом меньше всего, поскольку никому от этого не становилось легче, а особенно Сержанту.  И это тоже было вполне объяснимо, ведь нельзя думать о нескольких вещах одновременно не в ущерб одной из них.
  Сержант дрожащими руками поднимал автомат с рожком холостых, который не мог ему гарантировать безопасности не только по этой причине.  Будучи человеком, не настолько уверенно суеверным, чтобы не понимать, что перед ним нечто, имеющее, хоть и слабовыраженные, но свойства шаровой молнии, он с достаточной ясностью понимал. чем этот случай  может для него закончиться. А так как он был, ко всему прочему, человеком, почти свободным, то ему вовсе не хотелось становиться героем под самый конец службы.
Это никак не входило в его планы на вечер, хотя других претендентов в герои вместо него не было. с него было уже достаточно. ЛИА ФАЙН должен был взять его под свою защиту, но он знал, как трудно бывает, порой не возможно совсем, добиться его покровительства.
  Сержант сделал несколько шагов назад и упёрся спиной в, обитую железом, дверь.  Облако не смогло остаться незамеченным и по этому продолжало находиться в замешательстве у другой железной двери, находящейся напротив, и ведущей, сквозь лабиринты коридоров, к самому сердцу пусковой установки.
Когда наконец нервы, которые, в отличие от дверей, у Сержанта давно уже были не стальными, не выдержали прикладываемого к ним усилия на разрыв, замкнутое пространством комнаты озвучил грохот автоматной очереди и, последовавший за ней, грозовой разряд. Не кому было оценить акустику помещения, но созданный в самом центре вселенной шум, не мог ни привлечь внимания и не поднять всех на ноги…

-- Знаешь, почему солдатам шьют галифе? Чтобы во время атаки бежать не мешало…
Сержант если не улыбнулся, то попытался вздохнуть.
-- С облегчением, зёма, - и земляк, с чистой совестью,  хлопнул его по плечу…
 

                ЭПИЛОГ

… И было много воды, но под лежачий камень она не текла. Что делать, хобби у неё такое - не течь под лежачий камень.  Возможно, она их просто коллекционирует. Можно же быть нумизматом и собирать монеты? Можно же быть филателистом и собирать марки? Можно, в конце концов, оставаться врачом, чтобы собирать коллекцию клинических смертей. Почему же нельзя быть просто водой и не собирать камни, под которые не текла?
Хобби у неё такое - не течь под лежачий камень…


               



                ---  15.03.1991
                перепечатка…  12.1993
                ещё одна  31.03.2014

Допущены исправления, не меняющие ни сути,   ни  бессмысленности произведения.