На другой день после войны

         
 

 
     Люди, пережившие войну и все тяготы связанные о ней, по праву считают День Победы светлым праздником. Для нашей семьи, которую конец войны застал в рабочем лагере Австрии, это было освобождением. Но печальные события, последовавшие за этим, так крепко связаны с Днем Победы, что когда он наступает, я, вместо радости, испытываю боль.

     Когда лагерники узнали о том, что война закончилась, весь лагерь ликовал и шумел несколько дней. Победа означала возвращение на Родину. Для нас это был Пушкин, где прошли лучшие годы моего детства.

     Даже отдаленно не представляя себе, сколько тысяч узников концлагерей, остарбейторов, и перемещенных лиц, оказалось в Германии и Австрии во время войны, мы наивно полагали,что нас, просто посадят в поезд и отвезут в бывшие места нашего жительства. Слышала, что в настоящее время, только в Санкт -Петербурге, проживает 20 тысяч бывших малолетних узников, и 5 тысяч взрослых. И кто знает, сколько скитальцев разбросанно по всей России и бывшему Союзу.

     Наше возвращение на родину, длилось почти полгода. С мая по сентябрь нас перевозили по Австрии, с одного населенного пункта в другой. Неудобства дорожной жизни, скрашивала надежда на возвращение в родные места. Мы узнали, что нам предстоит пройти НКВДшную комиссию, но никто не мог предполагать, что нас ожидает возмездие за несовершенное преступление. Тогда еще никто не знал о том, что всех бывших военнопленных, отправят в ссылку на 25 лет! 0 количестве соотечественников, угнанных в Германию и Австрию, не знали не только мы, но и наше правительство. Такого массового потока беженцев, возвращавшихся на Родину, по-видимому, никто не ожидал, а потому никакого решения по -поводу нашего возвращения, еще не было принято, Созданные эвакопункты, с большим трудом, справлялись с возложенными, на них обязанностями. А главное,что еще было неизвестно, куда нас везти, и в каком порядке. Вот тогда-то и были созданы комиссии НКВД, которые, должны были решить этот вопрос. Но они,никак не могли решить, отправлять ли нас по старому месту жительства, где мы попали в оккупацию, или по месту рождения? -Совсем уж нелепое решение еще сложнее было решить вопрос с русскими немцами, к которым относилась и наша семья.

     Остарбейтеры и узники концлагерей, сразу получили направление в родные места. В наших лагерях, были не только русские немцы, но и полуэстонцы, полулатыши и полулитовцы. Как ни странно,но этим трем категориям разрешили вернуться домой. А мы, разделилв, участь русских немцев, были направлены на поселение в Алтайский Край.

     Из-за отсутствия четких указаний, возникало немало абсурдных ситуаций, когда, члены одной семьи, оказывались разной национальности. Так русской бабушке, разрешали ехать домой. Ее дочка, по отцу немка, должна была ехать в ссылку. А ее два сына, считавшиеся русские по отцу, могли ехать домой. Естественно, что бабушка решила разделить участь дочери и внуков. У нас была та же история. Я могла ехать домой, тогда как мама и бабушка были сосланы... Конечно же, я, от такой привилегии отказалась и, тут же, мое направление переделали на Алтайский Край. А потом, как и всех остальных, меня взяли на спецучет...

     Не буду утомлять читателей долгим рассказом о нашей ссылке, расскажу лишь о самом ее начале.

     Качнувшись в последний раз, поезд остановился. Паровоз отцепили и наши 4 вагона, остались стоять в степи, обдуваемые холодными ветрами. В это время года, а это было первого ноября,в этих местах уже почти зима.
     На путях мы простояли целую неделю. Никто не приходил и не  интересовался нами. Можно было подумать, что о нашем приезде не знали.
    
     7-го ноября, ради праздника, нам принесли отварной картошки в мундире - ведро на троих, и по кусочку хлеба. За "угощение"мы должны были заплатить. Это нас, так сказать, встретили хлебом - солью. Сколько мы будем тут еще сидеть, никто не знал.
     Две, самые решительные женщины, из нашего лагеря, пошли к руководству содокомбината, которое тут выполняло и роль работодателя и администрации поселения. Они узнали, что директор комбината, сделал запрос на 600 человек, а прибыла тысяча. И нас, просто-напросто, не хотели принимать. Но начальство пообещало запросить Москву.

     А, пока что, нас довезли до станции, и велели выгружаться. Как выяснилось нам"предоставили"угольный сарай. Правда, угля там уже не было, но угольной пыли хватало. В сарае мы просидели еще целую неделю, после чего нас, наконец -то, поселили в землянку, в которой, совсем недавно, жили заключенные.Кроме сплошных двойных нар, по обе стороны помещения, не было ничего, ни стола, ни табурета. Только посреди, стояла маленькая двухкомфорочная плита и печка, сделанная из бочки из под солярки. Нас оказалось в землянке 102 человека! Разместились только на нижних нарах. Тех, кто здесь жил до нас, было в два раза больше! Воспоминания об этом периоде времени, кажутся мне теперь страшным сном.

     Вышедшие из заключения, не имели права покидать это место, и жили здесь на поселении. Все, что у них было, они продали, и проели. Или же сносили и теперь ходили в одинаковых фуфайках, ватных штанах, и шапках с ушами, от чего казались совершенно одинаковыми. Усугублялось это и схожестью выражения их лиц. Они были злыми, и ожесточенным. Когда я впервые встретилась с ними в очереди за хлебом, то была страшно напугана их видом, и поведением .Не взирая на очередь, они лезли к окошку ларька, нецензурно ругаясь. Когда-то я видела кинофильм "Побег с каторги.Он произвел на меня тяжелое впечатление. Казалось, что каторга где-то там, далеко. Теперь она была здесь, совсем рядом,..

     В Михайловке, было несколько соляных, и несколько содовых озер. Соду добывали только зимой, когда она с холодом, поднималась к поверхности и замерзала вместе с водой. Чтобы ее добыть, надо было колоть лед ломом. Сюда и направили нас работать. Но у мамы был ревматизм, а я, после гипса, все еще не могла долго находиться на ногах.

     Эта работа была нам не по силам. На эту каторжную работу, поставили наших женщин, в основном, интеллигентных, которым и лопату держать на вряд ли, приходилось.
     Первое время они работали в своих городских пальтишках, позже им выдали спецодежду: фуфайки, ватные штаны, и чуни - стеганные бурки, на которые надевалось что-то подобное галошам из коровьей кожи. Работали по 10 часов. Морозы там стоят лютые, да еще и с ветрами. Когда женщины заходили в каптерку, погреться,крошки содового льда таяли, пропитывая одежду, которая потом превращалась в ледяной панцирь. А греться приходилось часто, так как фуфайки не спасали от пронизывавшего ветра.

     Когда нас угоняли из Пушкина, мама рассудила, что я росту, и не стоит брать все мои платья, и предпочла им несколько отрезов. Все это, какое-то время, кормило нас.

     Через восемь месяцев, часть репатриантов, как нас тогда называли, в том числе и наша семья, было перевезено в Барнаул, где я, наконец, нашла работу. Но увы, жили мы, практически, в нищете, а продавать было уже нечего...

     Всего в ссылке мы пробыли долгих II лет. В Ленинградскую область вернулись только в 1956 году. Сделать это мы смогли только благодаря тому, что получили гонорар за отцовский сборник. На этом наши трудности не закончились, но это уже другой рассказ,•
                ---оОо---.