Глава 93

3-9 сентября 2014 г.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Голые короли


Глава девяносто третья

Анатолий Гончаров

Глупее не придумать занятия, как сравнивать достоинства российских государей, всходивших на престол путем очередного гвардейского переворота или же сброшенных с него тем же путем. Исторические споры, однако, не утихают: кто лучше, кто хуже, кто совсем плох.

Все тут по размеру надобности. Петр III был нехорош, пьян и глуп. Зато премного изобильна умом, философски образованна и отважна в деяниях Екатерина II. Кучу пьес написала. А сколь пасьянсов разложила! Между делом Крым присоединила.

Неправда ваша. Екатерина II - коварная и лживая распутная немка, а вот Петр III, даром что дурак и тоже немец, затейно игрывал на скрипке, любил негров, коих никогда не видывал, и желал сделать много прогрессивного - повелел принимать всех инородцев, иноверцев и «не иметь их в поругании и в проклятии». Сдал Голштинии завоеванную Пруссию. За так.

Пуще всех прочих хорош был Петр I. Хорош - потому что велик. Это мерзавка Скавронская отравила его после того, как уличена была в прелюбодеянии с Вилли Монсом, а то бы... А то бы никогда не стала Екатериной I.

Нет, не хорош и не велик Петр I, идолище поганое. Павел I - это да, этот понимал, что быть русским человеком иногда вовсе не умно. Может, даже и вовсе не умно. И если бы не Зубовы, да не случись табакерки под рукой Платона Зубова... Хотя при Павле пороли даже священников и запрещали танцевать вальс. Как с этим?

А так. Теория просвещения, практика абсолютизма, незыблемые устои самодержавия -все вздор. Более всех порадела русскому веку матушка Елисавет Петровна, пришедшая к власти на едином гвардейском порыве: «Ах, какая была эта ночка! Путь указывала не рука, а самой государыни ножка - на солдатском плече у штыка...». С годами погрузнела знатно, но на ощупь была еще хороша.

И вовсе не Елизавета радела русскому веку, а Николай I, и единственное упущение его политической системы состояло в том, что мало декабристов повесил. Что правда, то правда. За одного генерала Милорадовича, героя войны 1812 года, подло убитого декабристом Каховским на Сенатской площади, следовало повесить намного больше смутьянов.

Как можно! Не было в лицемерном и солдафонском правлении Николая I более весомых аргументов в пользу порядка и дисциплины, чем шпицрутены. Этот мстительный деспот и тиран пятерых повесил, включая душку Пестеля и душку Каховского. За что?!

Ну и так далее. До самых либеральных подснежников Александра II, за кои была ему от народа великая благодарность в веках, а от «Народной воли» - малая бомба под ноги.

Что же до Николая II, облитого вначале серной кислотой, а затем несвежими слезали раскаяния, то здесь особых разногласий нет: «Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России неспособен».

В каждом холостом обороте общественной мысли возникает свой кумир и образец российской государственности. Сегодня -Петр, завтра - Екатерина, вчера - Ельцин...

Между тем не будет далеко от истины сказать, что почти все «помазанники Божии» есть комедианты во дворце, авантюристы в политике, демоны в застенке и невежды во всем остальном. При обязательных альковных дивертисментах и «всепьянейших соборах» невероятного размаха и непристойности. И разница между ними -только в продолжительности царствования. В каковом и превзошли всех Петр I и Екатерина II.

Потому и стали великими самодержцами собственных судеб. А Россия просто тащилась следом.



Комментарий к несущественному


Официальная точка зрения на «мятеж реформаторов» 14 декабря 1825 года отражена в докладе шефа жандармов и главы Третьего отделения графа Орлова: «Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы «людей 14-го», были ложные утверждения, что занимавшее и проматывавшее деньги дворянство является должником не государства, а царствующей фамилии. Дьявольское рассуждение, что, отделавшись от кредитора, отделываются и от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила...»

«Желаем Константина!..» -кричала толпа на площади, подзуживаемая заговорщиками, которым от претендующего на престол цесаревича Константина Павловича тайно обещано было прощение и списание долгов. «Желаем» - это и есть повод. Если бы не подстрекатели, вполне возможно, скандировалось бы имя Николая. Толпа не знала ни того, ни другого.

«Ну так теперь пусть они узнают Николая!» - сказал будущий «помазанник». И приказал - картечью.

А на шпицрутены Николай действительно не скупился. Глупо рассуждать, кто из русских самодержцев был хуже, а кто совсем плох. Еще глупее думать, что декабристы хотели лучшего.

Гвардейские перевороты обрели в России устойчивую форму выражения общественного мнения. Декабристы проиграли именно потому, что такового не выражали.



Крым, до востребования


Блошиная прыть кукурузного авантюриста за один пьяный вечер перечеркнула геополитическую мудрость русских царей, сознававших важность обладания Крымом. Трусливая подлость Горбачева, тупая корысть вурдалака Ельцина раскололи державу, выпустив демона феодального национализма на просторы Евразии. На Украине воцарилась эпоха лавочного политиканства совсем уж ничтожных персонажей, никак не могущих считаться разумными. От их дуроломства проигрывают и страдают все - и русские Грачевы, и украинские Шпаки. Это непередаваемый кошмар на улице Воровского, ныне Крадежной, распространившийся, как лесной пожар, на всю батькивщину благостным ликом разбойного Симона Петлюры. Евросоюз в боязни лютой, крестясь, пойдет оттуда прочь. Но самостийные правители омайданенной Украины все еще считают Крым своим, живущим до востребования «ридной ненькой», которая ему даже не мачеха.

Потеря Крыма и Севастополя всегда была трагедией для России. Николай I, физически крепкий 58-летний мужчина, не вынес падения Севастополя и Крыма -скоропостижно скончался. Доктор Мандт, а за ним и все остальные при дворе говорили о подагре, параличе, и чем больше говорили, тем очевиднее становилось, что не подагра, не паралич...

Царь знал, что жить ему осталось несколько часов, испытывал адские муки от болей, но ни на минуту не утратил ясности мышления и выдержки. Все успел сказать, обо всем распорядился. И прежде всего попросил передать прощальные слова защитникам Севастополя. Фрейлина А. Ф. Тютчева записала их буквально -слово в слово так, как он диктовал цесаревичу Александру: «Скажи им, что я и там буду продолжать молиться за них, что я всегда старался работать на благо им. В тех случаях, где это мне не удалось, это случилось не от недостатка доброй воли, а от недостатка знания и умения. Я прошу их простить меня».

Последние его слова: «Если это начало конца, это очень тяжело. Я не думал, что так трудно умирать...»

Церемонию прощания с императором сократили по его предсмертной воле вдвое против обычного, вследствие чего официальные лица, служившие в отдаленных уголках России, не смогли поклониться праху государя, хотя по дворцовому протоколу обязаны были это сделать. Не сделали. Не успели. Что считалось недопустимым нарушением вековой традиции, а не только дворцового этикета, однако Николай знал, что даже бальзамирование по системе Ганоло, которую он тоже выбирал сам, не в состоянии будет скрыть следов принятого яда. Так и произошло. Все дни, отведенные для прощания, лицо императора, было закрыто.

Умер Николай I 18 февраля 1855 года. В том же году пал Севастополь. А14 декабря исполнилось бы тридцать лет со дня восшествия Николая Павловича на престол и со дня подавления одуванчикового восстания на Сенатской площади. К тому времени неизбежно встал бы вопрос о присвоении самодержцу почетного титула. Выбор славных эпитетов - от Тишайшего до Великого - сильно поистощился. Александр I, при котором Россия одолела Наполеона, назван был Благословенным. Александру II, который пришел править после Николая, суждено было войти в историю - Освободителем.

Тридцать лет царствования Николая I начались с залпов картечью на Сенатской площади и завершились потерей Крыма. Других памятных дел в этом промежутке времен не числилось. А предстояло еще непереносимо унизительное - скрепить августейшей подписью Парижский мир, в котором для России значились одни потери. Надо быть российским самодержцем, долголетним правителем огромной страны, чтобы ощутить всю тяжесть мыслей о собственной исторической судьбе. И ужаснуться непоправимому.

Николай Павлович избрал для себя желаемый конец, полагая, что одна лишь смерть освобождает душу от позора бесславия. Только непременно надо было, чтобы о таком выборе узнала и сама Россия - она бы все вспомнила, все поняла и, наверно, простила бы. Потому что прежде всего о себе поняла бы многое.

А России твердили про подагру. Парижский мир суждено было подписать Александру II, еще не ставшему Освободителем. За Крым России пришлось заплатить огромную цену. Обязали вернуть Турции Карс, Молдавскому княжеству - устье Дуная и часть Южной Бессарабии. А главное - России отныне запрещалось держать на Черном море военный флот. В Крыму вспоминали Александра I, при котором была разгромлена 600-тысячная армия Наполеона. Ни Британия, ни тем более Франция не рискнули бы атаковать Севастополь и высаживаться в Крыму, будь жив старший сын Павла I. Великим полководцем Александр I не был, даже и заурядным не считался, но именно при нем Россия присоединила Восточную Грузию, Финляндию, Бессарабию, Азербайджан и бывшее герцогство Варшавское. Сам же Александр Павлович возглавил антифранцузскую коалицию европейских держав и стал одним из руководителей Священного союза в составе Австрии, Пруссии и России.

А Париж жил абсолютным русским романом. «Казаки! Казаки!» -проносилось по Елисейским полям быстрее, чем сами казаки. Дамы взбивали белую пену кружевных оборок, мужчины с волчьим достоинством разглядывали тротуар. «Быстро, быстро!..» - кричали казаки, выпивали лошадиные дозы аперитива и спешили в кордебалет «Мулен Руж». Гарсоны уважали момент. Благая цель освящала минувшую войну.

Александр I пребывал на вершине своего судьбоносного триумфа. И писал любовные письма родной сестре, великой княжне Екатерине Павловне, к которой некогда сватался Наполеон Бонапарт: «Я безумно люблю Вас! Я радуюсь, как одержимый, когда вижу Вас. Примчавшись к Вам в Тверь, как безумный, я надеюсь насладиться отдыхом в Ваших нежных объятиях. Увы, я сейчас не могу воспользоваться моими давними правами/ я говорю о Ваших ножках, вы понимаете?/ и покрыть Вас нежнейшими поцелуями в Вашей спальне... Прощайте, очарование моих очей, владычица моего сердца, светоч века, чудо природы...»

Мог ли Александр отдать Екатерину под венец Наполеону?..



Быль о Золотом петушке


Описания иллюминаций, фейерверков, маскарадов и живых шарад, равно как и входившего в моду контрданса или французской кадрили, благоразумно опускаются, поскольку поводов к увеселениям около тех памятных лет не было ни малейших. Что и запечатлел Пушкин в сказке, которая быль: «С колесницы пал Дадон - охнул раз, - и умер он. А царица вдруг пропала, будто вовсе не бывало. Сказка ложь, да в ней намек!..»

И впрямь странные дела творились. 19 ноября 1825 года умирает вдруг в расцвете сил 48-летний император Александр I. Как, почему - все во мгле исторических мистификаций. Якобы для поправки здоровья августейшей супруги Елизаветы Алексеевны доктора присоветовали гнилой Таганрог. Он не являлся конечной целью маршрута, а лишь первым этапом царского вояжа. Помимо предусмотренного путешествия в Крым, к Воронцову, предполагались поездки в Грузию, Астрахань и в Сибирь - «вплоть даже до Иркутска». Разработкой маршрутов занимались трое опытных офицеров Генерального штаба, вызванных графом Дибичем в Таганрог. Впрочем, заметим себе, что в Таганроге не уберегший царя Дибич еще только барон. Графом через год с небольшим пожаловал его Николай I.

Александру отчего-то «постоянно мерещилось», что его отравят. Елизавете Алексеевне он уже на другой день давал пробовать свое питье, потому что привкус какой-то ощущал, при этом ссылался на камердинера, который «нашел то же самое». Призывался к столу лейб-медик Вилье, но тот не находил привкуса, твердил только: «Этого не может быть». А чего «этого»?

В дневнике Александра осталось одинокое слово «Финиш». Тут нет пророчества, скорее тоскливое предчувствие, каковое можно не принимать в расчет. Хотя и как сказать. Пушкин сказал так: «Перед ним молва бежала, быль и небыль разглашала...»

14 ноября, то есть за пять дней до своей кончины, император, которому стало уже трудно связывать слова в осмысленные фразы, сказал баронету Вилье: «Друг мой, какое дело, какое ужасное дело!..» Отзвук «ужасного дела» в сказке Пушкина: «Инда плакал царь Дадон, инда забывал и сон. Что и жизнь в такой тревоге!...»

Быть может, поводом для тревоги явилось то, что в Таганроге царь узнал о широко разветвленном заговоре против августейшей семьи и даже, страшно вымолвить, против самодержавия. Александр, подсобравшись мужеством, направил необходимые приказания оставшемуся в Петербурге графу Аракчееву. Теперь только ждать: «Вот проходит восемь дней, а от войска нет вестей».

В Крым государь выехал 20 октября. Без супруги. Его сопровождали генерал-адъютант Дибич, баронет Вилье, доктор Тарасов и полковник Соломко. Александр в дороге был весел и бодр. В сияющем Крыму с приятностью осматривал приобретенную незадолго у графа Кушелева-Безбородко Нижнюю Ореанду, где намеревался построить дворец. Был в Балаклаве, Севастополе, инспектировал госпитали, побывал в казармах и на военных кораблях. Посетил Георгиевский монастырь. В Карасу-Базаре окропил неутешными слезами могилу баронессы Крюденер, секретного агента Меттерниха. Ее, твердо наставившую Благословенного на путь молитвенного маразма, тоже привлек сюда будущий театр военных действий, но вот почила вдруг: «Все завыли за Дадоном...»

Словом, инспекция вышла не столько основательной, сколько демонстративной. По всему видно было, что назревавшей войны с Турцией не избежать, а звездочета с золотым петушком в мешке не числилось в свите Александра: «Шум утих, и царь забылся...» Говоря впоследствии о простуде, которую якобы подхватил Александр во время поездки в Крым, сопровождающие путались во времени и месте, где таковое могло произойти, но это не имеет существенного значения. Генерал Дибич, в частности, вообще не заметил в состоянии государя каких-либо пугающих перемен: весел и бодр. Лишь 3 ноября на обратном из Крыма пути Александр неожиданно поинтересовался, какие имеются лекарства от лихорадки, однако предложенной ему хины не принял.

На следующее утро, 4 ноября, встретили под Ореховом фельдъегеря Маскова с депешами из Петербурга и Таганрога. Государь тут же просмотрел бумаги: «А от войска нет вестей...» Ямщик, везший Маскова, повернул за коляской императора, но на крутом спуске к реке «не сдержал горячей тройки и при повороте на мост наскочил на кочку с такой силой, что Маскова выбросило из экипажа; ударившись головой о твердую дорогу, он остался лежать на месте без движения...»

Александр, увидевший дорожное происшествие с другого берега, приказал своему врачу оказать пострадавшему немедленную помощь и по прибытии в Орехов лично доложить о состоянии фельдъегеря. Доктор Тарасов появился в Орехове только поздно вечером. Едва он переступил порог залы с жарко горящим камином, как император тотчас спросил: «В каком положении Масков?»

Тарасов, помедлив, стал докладывать. «Громче!» - велел Александр, кутаясь в шинель. Знобило его. Горячечно блестевшие глаза не скрывали мерцавшей в них тревоги: «Нет Дадону донесенья...» Доктор отвечал, что падение было смертельным, вызвав перелом основания черепа и сотрясение мозга. «Тяжелое сотрясение, - повторил он. -Масков найден бездыханным».

«Боже мой, какое несчастье!'» - воскликнул Александр. И не спросил, потрясенный, что же в таком случае столь сильно задержало доктора с докладом. Спросить, видимо, следовало. Фельдъегерь Масков, по словам знавших его, какими-то отдельными чертами лица и строением фигуры был отдаленно похож на императора Александра, но отнюдь не как две капли. Похожесть там где-то на седьмой воде всплывала. Тем не менее от этой седьмой воды пошла бродить легенда о тайной подмене живого царя мертвым фельдъегерем, подкрепленная возникновением молвы о некоем старце Федоре Козьмиче, поселившемся годы спустя в селе Краснореченском на берегу Чулыма, куда с тех пор наладилось светское паломничество.

Старец как старец. С внушительной фигурой, довольно высокого роста, широкоплечий, с чистым, белым лицом, кудреватыми волосами и слегка вьющейся бородой. Все, как у Александра, если не считать обширной венценосной плеши монарха. Вероятно, судьба старца сложилась не совсем обычная, масонством тут отдавало сильно, и тайна была, конечно, да что с того? Не упирая даже на то, что под конец жизни сделался Александр лысым, похожести и тут едва на грош сыскать было. Однако кому-то очень надобилось, чтобы легенда о будто бы «царственном происхождении» схимника Федора Козьмича не умирала, как умер фельдъегерь Масков, и она хорошо увязывалась со жгучим якобы желанием Александра Павловича оставить престол и удалиться от света куда-нибудь в монастырскую глушь. Либо, по другому варианту, уйти в народ, и там, в гуще народной, «будет он радоваться до слез и подбрасывать в воздух шапку, приветствуя едущего мимо младшего своего брата Николая Павловича».

Вот это полная ерунда. Александр хорошо помнил слова Константина Павловича, родного брата, сказанные им по поводу Николая: «Мой брат Николай был прижит императрицей Марией Федоровной от гофкурьера Бабкина». От кого был прижит сам Александр, сказать невозможно, ибо с кем только не делила свою постель принцесса Вюртембергская София-Доротея-Августа-Луиза, в православии -Мария Федоровна. На каждое имя по соискателю альковных утех.

С колесницы пал не Дадон, а его фельдъегерь, но кто-то настойчиво усиливался поменять их местами. Верно и то, что за альковную ниточку матери Александра Павловича постоянно дергала баронесса Крюденер, секретный агент австрийского канцлера Меттерниха, подавившая волю российского самодержца. Исповедуемые ею сектантские бредни были вложены в душу Александра, как скрипка в футляр. Эта евангельская мученица в засаленном черном платке пыталась еще генералу Наполеону Бонапарту накануне Египетского похода замутить голову своими «магнетическими способностями». Бонапарт недолго прислушивался к несвежей отрыжке «жрицы». Баронессу выставили за порог, как портовую шлюху, не проявив ни малейшего уважения к ее насыщенной токами магнетизма душе. Не получилось у мадам Крюденер обратить генерала в послушника канцлера Меттерниха, и она, следуя инструкциям, переключилась на беспечно купавшегося в лучах славы российского самодержца Александра I.

Комментарий к несущественному

После Европы Александр Павлович, благодаря усилиям баронессы Крюденер, твердо решил «сораспяться Христу». Как некогда раввин Савл, обернувшийся на пути в Дамаск христианским апостолом Павлом. Или, как, скажем, советский протоиерей Александр Мень, искажавший и толковавший Евангелие, следуя указаниям закулисного «синедриона». За что и был жестоко убит очумевшим прихожанином.

В Дамаск Александр не собирался. «Сораспятие» имело место быть в пыльном и холерном Таганроге. Он ушел, но никуда не пришел. Царь умер. Не мог не умереть, иначе ни к чему были бы эти мифы, подкрепленные реальными несуразностями. С момента смерти до начала вскрытия тела прошло тридцать шесть непонятных часов, и в результате доктор Тарасов уклонился от подписания» медицинского заключения. Да и протокол вскрытия составлен был таким образом, чтобы на сто лет вперед исключить всякую возможность хотя бы предположительного диагноза: «Сие анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш монарх был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие к отделению желчи служащие органы». Необходимое же в подобных случаях подробное описание самой печени и прочих «служащих органов» замечательно отсутствовали. Это, разумеется, не «паленский метод», когда табакеркой в ухо -и отправился очередной монарх котомки шить на том свете, но принципиальной разницы нет: «Охнул раз, - и умер он..

А три недели спустя заговорщики вывели на Сенатскую площадь возмущенные гвардейские полки, словно только и ждали условного сигнала из Таганрога.

14-15 июля 2014 года