Глава 95. 1

17-23 сентября 2014 г.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Голые короли

Глава девяносто пятая

Павел I правил Россией четыре года, четыре месяца и четыре дня. Правил так, что у петербургской знати постылый страх сделался привычной нормой самочувствия. Как тошнота у беременной императрицы Марии Федоровны.

Чего стоило перезахоронение останков убитого 35 лет назад в Ропше Петра III одновременно с погребением почившей Екатерины II. Два гроба стояли на отпевании рядом. Единой процессией их доставили в фамильную усыпальницу Петропавловского собора. Августейшая родительская чета, разделенная при жизни неукротимой ненавистью, насильно соединилась смертью, и добра от этого ждать было нечего.

По воле Павла впереди похоронной процессии шествовал с непокрытой головой главный убивец Петра III, былой матушкин фаворит, буйный и грозный «Алехан» - генерал-аншеф, князь Александр Григорьевич Орлов. С короной в руках шел, которую скинул с головы Петра III.

Страшно задумано было. Страшно и сделалось.

Прежде похорон Павел повелел короновать убиенного своего батюшку, ибо Петр III в силу беспечности дикой не был коронован при жизни. Плевать он хотел на Россию и на тяжкую корону ее самодержцев. Ценил лишь вино, скрипку да звание генерал-майора прусской армии, каковое в насмешку над Романовыми жаловал ему король Прусский.

Короновали. Погребли. Забыли.

Страху, однако, не убыло. Но его у нотариуса не заверишь и в компенсацию не предъявишь. Когда же кто заговаривал в присутствии Павла о несравненных достоинствах его батюшки, нареченного в православии Петром Федоровичем, явно желая подольститься, то император резко обрывал бестактного льстеца: «Ульрих Готторпский иностранцем был, а я - русский!»

Знал Павел, что не выморочный герцог Голштейн-Готторпский отцом ему приходится, и рад был, что не он. Однако и на графа Сергея Салтыкова с усмешкой глядел, когда тот, взмыленный не по годам преклонным, первым примчался в Гатчину с известием о кончине Екатерины и стал лихорадочно излагать блуждавшую в голове идею - похерить ее завещательное распоряжение о передаче российского престола в пользу внука Александра.

Усмехался Павел. Тем не менее завещание благополучно похерили при содействии светлейшего князя Безбородко, ставшего за эту услугу канцлером Российской империи. Ненадолго, правда. Уже готов был у генерал-адъютанта высочайший указ об отставке Безбородко. Павлу оставалось только подписать. А светлейшему - умереть. Всего и делов.

А далее - все, как у всех самодержцев российских, плохи дела. Утешало лишь то, что у французских королей они еще хуже.

В общем, не обинуясь пред богом и людьми, обнаруживал для себя несоразмерные его переменчивым силам тягость и бремя правления государством Российским. А люди верили - избавитель. Тошно. И что это за ремесло такое - самодержец?.. Король не лучше ли? Нет, не лучше. Пожалуй, что совсем плохо. Ни могущества, ни свободы. Людовик XVI даже судьбой своей не волен был распорядиться. Отсекли голову, как кочан капусты на грядке. С другой стороны, голова у него была не умнее того кочана. Мыслимое ли дело - призывал иностранные государства к интервенции, а сам клеил географические карты и запускал воздушные шары на Марсовом поле.

И что это за ремесло такое -король?..

Ну да пустое все это. Лишь бы самого печаль не грызла. Третий день худо - кровь на снегу мерещится. Откуда тому снегу быть, когда звезды не прячутся в облаках? И кровь - с чего бы это? Тошно. Видно, пометет беда землю русскую. Покрова ждать надо - там Пресвятая Богородица подскажет, чего ждать.

Свят, свят, свят...

Все могут короли

Людовик XVI на досуге обожал клеить географические карты. Милое патриархальное занятие представлялось куда более увлекательным, чем плетущиеся против него заговоры в Пале-Рояле, листовки Камилла Демулена, растраты огромных средств на Трианон, осатаневшие от непомерных налогов толпы парижан и даже сама Мария-Антуанетта. Параллели и меридианы королевской страсти сходились где-то в другой точке. А в какой именно, понять Людовик не мог.

Королю приносили из типографии свежеотпечатанные куски Франции, Англии, Австралии и прочие аккуратно нарезанные наделы воды и суши. Был соблазн соединять эти наделы по собственному усмотрению, не считаясь с параллелями и меридианами и не принимая во внимание государственные границы. Скажем, мановением перста сплавить Сахару в Ледовитый океан или воздвигнуть Монблан на месте Лондона. Однако Людовик гнал от себя лукавство. Человек добрый, бесхитростный и аккуратный, он добросовестно соединял одну часть с другой, не нарушая государственных границ и последовательности часовых поясов. Радовался порядку, возникавшему под его руками, и тому, что всякий город, река или море прикреплены к своей точке координат.

Когда грянула революция с ее несносным Конвентом, король хорошо себя показал. Надел красный колпак якобинца. Ему дали выпить. Он обрадовался. Мужественный человек. Это был не первый случай, когда Людовик XVI хорошо себя показал, а уже второй. Первый акт мужества состоялся за много лет до революции в 1777 году. Вся Франция переживала за своего короля. Семь лет напрягался придворный люд, чтобы объяснить Людовику, каким именно способом и с какой целью надлежит исполнить супружеский долг по отношению к Марии-Антуанетте. Все впустую.

Королева страдала. Король искренне недоумевал. Он ли недостаточно обходителен с любимой супругой? Он ли не старается исполнить любое ее желание, любую прихоть? Он ли не... Покрывая очередную карту лаком, слегка переборщил от расстройства, и она треснула в двух местах от жара камина. Трещина проходила по 181-му градусу долготы и 73-му - широты, как раз по тому месту, где от морозов лопаются термометры и каждый выдох тут же осыпается искристым инеем на бороду, пока она не превращается в сосульку, что весьма неприятно. Опечаленный король попытался даже представить себе неминуемую катастрофу, которая из-за его небрежности разразится на далекой земле. Он полагал, что это неизбежно, ибо всякая мелкая история вроде той, что случилась с картой, непременно аукнется трагедией во времени и пространстве.

Ему толковали о другом. Объясняли и объясняли, что в постели с супругой должно быть так, как и должно быть в постели с женщиной, и королевское ложе в этом смысле ничем не отличается от крестьянской кровати. Напрасно объясняли. Людовик не желал ничего знать про постели, будучи уверенным, что все это плохо завуалированные придворные интриги, подталкивающие его к постыдным деяниям, и предлагаемые ему экзерсисы недостойны монарха. Втайне он подозревал, что наследники престола рождаются исключительно по высочайшему повелению, только не знал в точности, каким должен быть текст королевского указа, а спросить не у кого было, да и некогда. С утра до вечера сидел над картой при неверном освещении канделябра, что чревато было невпадением Волги в Каспийское море или Миссури в Миссисипи. Этого он никак не мог допустить.

Королева писала в Вену к матери несчастные письма. Семь лет надежд и отчаяния. Семь лет в положении заброшенной куклы. Но что могла поделать мать? Чем помочь? Взять Людовика-зятя за шиворот и потащить в альков к дочери? За благородное интимное дело взялся брат Марии-Антуанетты, австрийский император Иосиф II. Бросил своих фавориток, примчался в Париж и предельно откровенно поговорил с дремучим «картографом». Как монарх с монархом. Тот скрепя сердце поверил. Поверив, немедленно приступил к штурму твердыни, давно ожидавшей возможности капитулировать.

Получилось не сразу. Но получилось. Позднее гордый собою король признался своей тетке: «Оказывается, это совсем недурно. Сожалею, что так долго не знал о подобном способе развлечения». Сказал - и поспешил склеивать два полушария, на которых обреталось беззащитное человечество.

Обоюдная утрата девственности после семи лет непорочной супружеской жизни стала фактом государственного значения, о чем посланники официально уведомили свои правительства. Франция ликовала. К сожалению, Людовик решил, что достигнутого на этом новом поприще вполне достаточно, и предпочел не злоупотреблять трудно обретенным мужеством. Прекрасная королева вынуждена была разрешить личную драму иными доступными ей способами и с головой окунулась в безудержный разгул Трианона.

Целомудрию парижан это не показалось пристойным, и они отправились репетировать революцию к стенам Бастилии. Получилось сразу. Потом был Тюильри. Дальнейшее известно. Миссури перестала быть притоком Миссисипи, а Волга развернула свои воды вспять. Но Людовику отрубили голову не за это. Выждав девять месяцев, казнили Марию-Антуанетту.

Кровавый мятеж черни назвали Великой французской революцией. Через несколько лет рубили головы самим революционерам.



Комментарий к несущественному


Альковные традиции дома Романовых пытался пресечь в самом зародыше Петр I. Особых способов к этому не ведал, но искал их недолго. Любовника первой жены Евдокии Лопухиной - генерала Степана Глебова посадил на кол посреди специально сооруженного эшафота. Четырнадцать страшных часов на четырнадцать поколений вперед отмучился царицын фаворит, пока не испустил дух. Первопроходцу Голгофы такие муки не могли привидеться ни на тайной вечере, ни в страшном сне. Не возымело.

Второй своей жене, Екатерине Алексеевне, уличенной в подобном, Петр прислал отрубленную голову ее любовника - камергера Виллима Монса. И что? Очень скоро, не успев никому завещать престола, Петр скончался в адских болях и воплях, слышимых даже на прилегающих ко дворцу улицах.

«Счастье не так слепо, как его себе представляют», -высказалась спустя сорок лет Екатерина II, когда узнала от Алексея Орлова, что с окаянным супругом Петром III благополучно покончено. И кликнула Григория Орлова в опочивальню.

Игры брачного периода

Не только в светских салонах, но и в кабаках, на ярмарках, на толкучем рынке народ свободно судачил о том, что число милых дружков матушки Екатерины, кои через ее опочивальню в чины и фавор великий вышли, уже за три сотни перевалило, и конца процессу прелюбодеяния пока что не видно. Фавориты, по сути дела, правили Россией - что братья Орловы, что братья Зубовы, что иные соискатели царских милостей. Про Потемкина уже и говорить нечего.

Никто на Руси не свят, у каждого свои замыслы и промыслы, но пуще прочих любовников матушки Павел ненавидел именно что Григория Потемкина. Тот уже почил давно 52 лет от роду, а жажда мести не унималась. За что мстить светлейшему князю Таврическому? За то, что в чужой постели обретал поистине царские полномочия? Но если взглянуть на это непредвзято, легко увидеть, что к своим 52 годам Потемкин успел сделать столько, что Павлу не успеть и за сто лет царствования.

Ну что Павел? Выпустил на свободу Тадеуша Костюшко, польского смутьяна. Вернул из усть-илимской ссылки Радищева, русского смутьяна. Аракчеева из артиллерийских поручиков в генералы произвел. Гатчинские капралы-малороссы в силу вошли, бегают по улицам, исполняя высочайшее повеление - истреблять немецкие камзолы, рвать в клочья модные жилеты и круглые шляпы, стричь у прохожих бакенбарды. Оперный театр, что стоял на Царицыном лугу, снесли за одну ночь. Это военный губернатор Архаров царское приказание исполнил, хотя и знал, что театр был создан при Екатерине Великой, обожавшей искусства. Всем обывателям велено писать сообщения о притеснениях и крамолах и опускать оные в особый почтовый ящик, ключ от которого имелся только у императора. А красть и танцевать вальсы было не велено. Равно как носить шубы гвардейским офицерам.

Про все это говорили с усмешкой, зато светлейшего князя Потемкина-Таврического поминали с уважением. Он один трехсот фаворитов Екатерины стоил. И не думать бы об этом Павлу Петровичу, а как не думать? Не в саду кровоточил терновник - в душе. И ветры Мерзлого океана обжигали грудь ненавистью.

Семь лет спустя после кончины Григория Потемкина Павел I распорядился выкинуть из склепа церкви святой Екатерины, что в Херсоне, гроб с прахом светлейшего и похоронить его «без дальнейшей огласки, в самом же том месте, в особо вырытой яме, а погреб засыпать землей и загладить, как если бы его никогда и не было». Царь всегда прав и благ: этих разъединил после смерти, тех - соединил...

Не искал император своей судьбы в «рухляди минувшего», откуда щерились на него нахальные фавориты любвеобильной матушки, просто терзало осознание того, что один из них был отцом Павла Петровича. Который из них - это вопрос. Может, и не Салтыков вовсе.

Что Петр III не являлся отцом Павла, сомнений не было никаких. Авторитетных свидетельств тому множество. Сама Екатерина отразила в своих «Записках» неутолимую страсть номинального супруга к игре в куклы на брачном ложе. Ну там еще шагистика, прусский мундирчик, голова с кулачок, игра на скрипке, казненные крысы, щекотание фрейлин. Других утешений и забав не знал Петр Федорович.

Царствующая Елизавета Петровна, заждавшаяся наследника от великокняжеской четы, уже и девку подсылала спрятаться под супружеской кроватью Петра и Екатерины, чтобы узнать наконец - когда же? Выходило, что никогда.

- Опять в куклы оне играли, матушка, - докладывала сонная девка. - До полночи матрешек клеили, а опосля...

- Обое, что ль, в куклы-то? - с надеждой вопрошала Елизавета, имея в задней мысли теоретическую возможность плавного перехода от кукол к утехам более значимым.

- Нет, матушка. Одне Петр Федорович игрались...

- Что же княгиня?

- Екатерина Алексеевна до полночи плакали, а опосля...

- Что?

- Храпели.

- Врешь ты все! Ступай!..

После пяти лет замужества Екатерину обследовали доктора - девственница!.. Это обстоятельство породило государственный шок у Елизаветы и сильно напугало Екатерину, очень желавшую хоть сколько-нибудь поцарствовать в будущем. Да много ль тут поцарствуешь с таким-то супругом, коли Елисавет Петровна того и гляди наладит неэффективного племянничка обратно в Голштинию. И по прошествии положенных месяцев родила Екатерина от гвардейского офицера Сергея Салтыкова младенца мужского пола, нареченного...

Не так. Надобно знать Елизавету Петровну, чтобы понять следующие строки из записок фон Бриггена о Павле I: «Екатерине понравился прекрасный собой Сергей Салтыков, от которого она и родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлы, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ребенком, названным Павлом, за что все семейство этого ребенка, сам пастор с семьей и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой деревни на другой день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре запахали и само жилье...»

Вопрос этот впоследствии трепетно волновал незаконнорожденного Герцена. России же было наплевать - царский там отпрыск али чухонец какой. Такому отношению тоже есть внятное объяснение. Ведь по мужской линии род Романовых пресекся еще со смертью в 1730 году Петра II, сына царевича Алексея Петровича и внука Петра I.

По женской линии... Марта Скавронская, дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского, услужавшая вначале лифляндскому пастору Дауту, а после него -суперинтенданту Глюку, выданная замуж за шведского драгуна Рабе и по взятии русскими войсками Мариенбурга попавшая в обоз графа Шереметева, который тоже определил ее в услужение, но потом уступил князю Меншикову, а тот, в свою очередь...

Короче говоря, речь идет о Екатерине I, каковая в 1709 году и родила Петру Великому дочь Елизавету, не имевшую прав на престол, поскольку церковный брак Петра и Екатерины был оформлен только три года спустя. Стало быть, по всем тогдашним установлениям, да и с разумения дня сегодняшнего, матерью Елизаветы, вознесенной лейб-компанцами на трон, была чухонка Марта Скавронская-Рабе.

Со смертью же самой Елизаветы Петровны в 1761 году пресеклась и женская ниточка рода Романовых. Вследствие этого уже не имело особого значения удивление Павла I вюртембергской супругой своей Софией-Доротеей-Августой-Луизой, нареченной Марией Федоровной, каковая щедро рожала ему детей практически без его участия. Равно же не имели ни значения, ни особого смысла подобные изумления его сына, великого князя Александра, который не усложнял ситуацию бесплодной ревностью, но однажды, во время крестин новорожденной, черноволосой и черноглазой Марии, не удержал идущего от души вопроса к графине Ливен: «Мадам, верите ли вы, что у блондинки жены и блондина мужа может родиться ребенок брюнет?»

Блистательный ответ графини немедленно загнал вопрос обратно на место: «Государь, Бог всемогущ!»

Сколь ни блистателен ответ графини Ливен, а все же указывал на некоторую ее растерянность: Александр Павлович в то время еще не был государем. Став же им, не замедлил отделить от «всемогущих» занятий своего ближайшего сановника Адама Чарторыйского и отправил его посланником ко двору короля Сардинии. Жгучие брюнеты отныне не имели права компрометировать императора Александра I.

Бог всемогущ, а Россия не любопытна. Не ищет своей судьбы в «рухляди минувшего», созерцая кости несчастного семейства Николая II, который отрекся от престола, «что роту сдал». Даже и вопроса не возникает о том, какое отношение имеют эти многократно поруганные останки к дому и роду Романовых.

А ведь - никакого.

Комментарий к несущественному

Гете был не совсем прав, утверждая, что существует всего тридцать шесть драматических сюжетов. Жозефина де Богарне -тридцать седьмая драма. Лишенная вследствие бурно проведенной молодости возможности родить Наполеону наследника, Жозефина прозорливо опасалась реставрации монархии, что неминуемо привело бы к разводу с Бонапартом. Этого же, по причинам иного характера, опасался и министр полиции Жозеф Фуше.

Сложился тайный политический альянс: Жозеф и Жозефина. Она снабжала его стратегической информацией, он контролировал любовные интрижки Наполеона, дабы не допустить нежелательной связи с какой-нибудь юной особой из королевского дома. При этом Фуше щедро платил своей конфидентке, зная, что ее расписки когда-нибудь спасут ему жизнь и погубят саму Жозефину.

«Она постоянно обманывала меня и все отрицала, - вспоминал Наполеон на острове Святой Елены, - поэтому всегда была рядом с истиной». Однако никакие обманы и отрицания не помогли Жозефине де Богарне удержать подле себя Наполеона. Ему нужен был наследник, причем теперь уже - только королевских кровей. «Женщины для монарха должны служить лишь предметом роскоши, пышной декорацией - не более того». Так думал Наполеон. Женщины так не думали, но это мало его заботило.

В 1810 году Бонапарт заочно оформлял брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. На церемонии венчания невесту императора водили вокруг аналоя с эрцгерцогом Карлом, изображавшим жениха, поскольку подлинный молодожен отсутствовал по причине приуготовлений к военным действиям против России.

Чуть ранее того в Вену прибыл маршал Бертье, который тоже сыграл роль сватающегося императора Наполеона, и формально просил у австрийского двора руки Марии-Луизы. Таким образом полномочия жениха были разделены ритуально и как бы физически. Далее аналоя, вероятно, не простирались. Хотя и как знать. Может быть, эрцгерцог Карл все же украл у Клары кораллы.

Наполеона это не интересовало. Впереди у него были солнце Аустерлица и закат Ватерлоо - две великих трагедии человечества, независимо от того, кто выиграл сражение, а кто его проиграл, впереди были еще десятки других войн и революций во имя мирового господства, но человечество, некогда проклинавшее «корсиканское чудовище», не смогло и не пожелало отказаться от его грозной славы.

А Жозефину отравили. Как, впрочем, и самого Наполеона.

25-27 июля 2014 года