Прощай, Ворон. Хлопья науки

               
      Барсуков не любил певца Розенбаума. Не любил за нарочитость исполнения, за фальшь псевдо казачьих и , в особенности, псевдо блатных песен, за выпендривание в лирике. Когда на экране телевизора появлялся этот бритый крепыш с гитарой, Барсуков поспешно переключал агрегат на другую программу.
 
     А молодой младший научный сотрудник Боря Гольштейн обожал певца. Он часто и пылко пытался убедить «замшелого пенсионера» в том, что Розенбаум – это гений непревзойденный.  Барсуков не возражал, а, тем более, не пытался излагать свой взгдяд на творчество несостоявшегося врача: фаната не переубедишь.

    Когда Боря слишком надоедал, Барсуков отшивал его грубой пацаньей присказкой: «Ты, парнишка, мал и глуп – не видал...». Рафинированный интеллигент скисал и отваливал.

      После увольнения в запас Барсуков стал трудиться в одом из ленингоадских НИИ. В обеденный перерыв местный радиоузел транслировал музыку.  Однажды Боря запричитал: «Слушайте, слушайте! Это Розенбаум! Новая песня!» и усилил звук.

     Барсуков навострил уши. Из репродуктора неслось нечто не характерное для певца: искреннось, достоверность, убедительность.  И все это сопровождалось упругой, добротной мелодией. Песня называлась «Флагманский марш» и повествовала о выходе эскадры в море.

    Когда песня закончилась, послышались одобрительные реплики слушателей. Подал свой голос и Барсуков: «Сильная песня.  Сразу видно, что сочинил ее моряк».

   Боря затрепыхался: « Нет, нет! Алексей Георгиевич! Розенбаум окончил медицинский институт. Он – врач терапевт, а никакой не моряк!»

    Барсуков возразил: «Ставлю бутылку «столичной», что Розенбаум имел непоследственное отношение к флоту.» Боря вызов принял и поинтересовался откуда у бывшего моряка такая уверенность в своей правоте.

    «Потому, что такую песню мог написать только человек знакомый с флотом», -- ответил Барсуков.

      Боря потребовал: «Пожалуйста поясните, Алексей Георгиевич».

      Барсуков пояснил:

   «Например, фразу: «И корабли бьет в ознобе.» ни один поэт не моряк никогда не напишет. Потому, как он не знает, что при вводе паросиловых установок, вибрация зработавших насосов, вентиляторов передается корпусу корабля, и он дрожит мелкой дрожью. Корабли, как правило, выходят в море рано утром. Наверху прохладно, палуба мокрая, стволы орудий в росе, корпус трясется.  И сразу же возникает впечатление, что корабль бьет в ознобе.

    Или: «И вот сыграли аврал, и командир встал на мостик.». Только военный моряк знает, что по авральному расписанию место командира корвбля на мостике.

    Или: « “Славянка” с берега гремит...».  Только моряки, да и то не все, а только те. кто служил в шестидесятые, знают о приказе, в соответствии с которым корабли, уходившие в поход надлежало проважать маршем «Прощание славянки», который должен был исполнять духовой оркестр».

    Через день Боря торжественно выставил на стол бутылку «столичной»:
« Алексей Георгиевич, вы правы. Розенбаум больше года служил корабельным врачем  на Тихоокеанском флоте».

     Кроме этих признаков песня имела еще один флотский признак, который Барсуков  не стал раскрывать, так как для этого потребовалось  бы много времени. Этот признак: «И пеленою черный дым лег над высокой волной» вызвал у него воспоминание о  событии, случившимся в бытность его командиром машинно-котельной группы на сторожевом корабле «Ворон».


     Евгению Маревичу, командиру БЧ-5, судьба щедро отвалила и ума, и красоты, и силы, а на удачу поскупилась. Поэтому он никак не мог поступить в Академию. Каждый раз, когда он пытался пробиться в Ленинград, начальство находило причины и не отпускало его.

     -- Это потому, что я еврей, -- сокрушался Маревич.

-- Какой же ты еврей. Ты типичный русак,--  возражал Барсуков.

-- Я по отцу еврей.

 -- Ну так что? У нас же нет притиснений по национальному признаку.

 --Есть! Просто ты русский и не замечаешь.  А я всей жопой чувствую холодное к себе отношение. Ладно, что-нибудь придумаем.

    И Женя придумал. Он решил писать диссертацию в корабельных условиях. И тему выбрал вполне актуальную.

    
      Когда корабли готовятся к походу и в низах разжигают котлы, дышать становится трудно.  Из всех труб валит густой черный дым. Он сначала приподнимается над кораблями, а затем опускается низко к воде, заволакивая все вокруг.

     Это происходит потому, что не работают мощные турбовентиляторы. Еще нет пара. А воздух в топку подают маолмощные электровентиляторы. Для нормального сгорания мазута в топках не хватает кислорода. Недогоревший мазут тяжелыми жирными хлопьями, увлекаемый потоком горячих газов, выплывает из трубы. В теплом дыму горячие  хлопья мазута еще держатся в воздухе, а, остыв, опадают вниз.

    Женина идея заключалась в том, чтобы через дополнительные форсунки подавать в топку более легкое горючее (например, солярку) с добпвлением кислорода и тем самым дожигать не сгоревший мазут.

     Однажды Маревич зашел к Барсукову в каюту с листом бумаги.

     -- Алексей, я пришел за помощью. Вот здесь я набосал схему экспериментальной установки. Сделай чертеж установки и вычерти детали. Ты бывший токарь и ближе знаком с допусками, посадками, трубной резьбой, метрической резьбой и т.п.. Поэтому ты с этим  делом справишься лучше меня.

    -- Сделаю я чертежи, а что потом?

   -- А потом мы чертежи  отдадим заводчанам, и они за спирт быстро все это изготовят.

    И верно. За неделю все было готово. Затем Маревич с Барсуковым собрали установку и подсоединили её к котлу №1. Опробирование установки всех потрясло. Топка являла собой жерло вулкана. В ней все ревало  и полыхало. При очередном выходе в море решили провести первый опыт по обездымливанию топочных газов.

     Очередной выход не заставил себя ждать. Котельные мщинисты разожгли первый котел. Когда пламя хорошо взялось, Маревич включил экспериментальную установку.  Топка заполыхала алыми вспышкми. Алость увеличивалась, переходя в светлую оранжевость. Послышался возрастающий гул, треск трубок. Затем хлопок и жаркое пламя туго выбросилось из всех воздухоподводящих отверстий котла. Волна газа опрокинула установку. Рухнула емкость с соляркой. Горючее хлынуло на пайолы  и загорелось. Потоки горящей солярки потекли в трюм.

    -- Все наверх!!! – проорал командир БЧ-5.

     Вахта рвала по трапу наверх, как наскипедаренная. Последним рвал Маревич, предварительно сняв питание с котельного отделения.   На верхней палубе он распахнул створки углекислотной станции пожаротушения и поочередно рванул вниз все шесть рычагов с помощью которых пробойники прорвали мембраны закрывавшие выход углекислоты из  сорокалитровых  баллонов. Углекислота с воем пошла по трубам в трюм котельного отделения.

     -- Пойду на мостик. Сдаваться, -- проронил Маревич.

     -- Женя, не спеши. Сейчас провентилируем котельное, разожжем второй котел и потихоньку введемся.

     -- Нет, Алексей, здесь темнить неуместно.  Кораабль спалить можно.

    -- Ты про установку-то не говори.

    -- Само собой.

    -- Мол произошел выброс горящего мазута. Часть его попала в трюм. 
 
    -- Так оно и было. Ты здесь разверни шланги, приготовь пеногенератор. На всякий случай.

         Вскоре прибыли командир со старпомом. Командир отдраил дверь котельного и просунул голову внутрь. Вместе с ним просунул свою голову и Маревич. В помещении было темно. Признаки огня отсутствовали. Засветили мощный аварийный фонарь. Внизу растилалась белесая пелена то ли пара, то ли дыма.
 
    -- Наблюдайте час, -- приказал комардир. – Если не будет огня – провентилируйте помещение и доложите мне.  Я проверю и начнем по-новой готовить корабль к бою и походу.

     Через час с небольшим из трубы «Ворона» повалил густой, черный дым.

    Когда корабль был уже вдали от берега, Маревич с Барсуковым вынесли детали разобранной установки на врехнюю палубу и командир БЧ-5, с криком: «Прощай, наука!», выбросил их за борт.

    Таким образом, Розенбаум может продолжать петь про черный дым – он никуда не делся. Кроме «Флагмагского марша» у него есть еще несколько хороших морских песен. А остальное, как говориться, -- мишура для пипла.

  ____________________________
   Иллюстрация из Интернета