26. Упыри, вас надо уничтожать пока не поздно

            

Проходя по театру в кабинет Шилова, Вадим мучительно пытался вспомнить, где и когда он уже ловил на себе подобные любопытно-сочувствующие взгляды?   Пять лет назад на Камчатке! Только тогда на него уже был заготовлен приказ об увольнении. Не поглядеть ли на доску приказов? Ведь Люду могли посвятить далеко не во все подробности худсовета. С утра вроде собирали местком. А если... Вадим на мгновение покрылся испариной. Но на доске серели приказы недельной давности.
Клавдия Николаевна, встретившая его в «предбаннике», только успела шепнуть на ухо:
 — Не дрейфь! Ребята за тебя кулаки держат! 
Вадим благодарно кивнул и нерешительно перешагнул порог кабинета. Поздоровался. Шилов молча кивнул в ответ и указал на стул. Вадим сел на краешек.
—  Турусы на колёсах, Вадим, мы с тобой разводить не будем,— Шилов подвинул ему лист бумаги.— Ознакомься с приказом и распишись. Вот так. Понятно, за что выговор?
— В принципе, да. За то, к чему меня призывали. За творческую самостоятельность.
— Главное, другого наказания уж не последует,— будто не услышал его комментария директор.— Завтра вместе с этим выговором пойдём с тобой к Бросалину. Объяснять что, зачем, почему — не буду. Знаю, Людмила передала тебе наши игры со стенографической точностью. Только скажи ей, чтобы она в другой раз так не шутила с огнём. Хорошо окружающим не до неё было. Политику тебе в основном хотели пришить. Ну и мне заодно.
— Вам-то за что?
— По всей видимости, кресло моё кому-то понадобилось. Но это дело даже не завтрашнего дня. Так что, чем смогу—помогу, не обессудь.
— Что вы, Андрей Ефимович, я к вам никаких претензий не имею.
— Спасибо, что не имеешь. А твой Агафонов мне очень понравился.
Кстати, послезавтра ваша премьера.
— Как?!
— А вот так,— ворчливо сказал Шилов.— Худсовет худсоветом, но есть иные соображения. Так и быть, просвещу. С планом у нас в эту пору не ахти. Дымком тянет. К сожалению, осенью наш основной зритель картошку собирает. Его только-только с полей привезли. А когда речь идёт о его величестве плане,  творческие разногласия на это время задвигают в самый дальний ящик. Тем более, Котельнику после премьеры режиссёрская тарификация засветить может.
— Я думал, он на ваше место целит.
— Чушь! Какой из него руководитель и организатор производства. Он после высших режиссёрских курсов мнит себя, по меньшей мере, Станиславским. Тут я сам виноват. Жаль было другого способного к режиссуре актёра на год из театра в Москву отпускать. Вот и послал по разнарядке министерства в ГИТИС эту серость. Думал, зацепится там где-нибудь, а у нас в театре дышать легче станет. Сам себе яму и вырыл. Теперь попробуй ему в постановке откажи. Но это к делу не относится. Главное, мне кажется, спектакль ваш должен иметь зрительский, а зна¬чит финансовый успех. Нечего нос воротить, есть-пить надо. То-то. Вот я ещё до сдачи спектакля худсовету на свой риск десяток аншлагов спектаклю устроил.
— Продали непринятый спектакль?!
— Точно,— ухмыльнулся Шилов.— Прессу комсомольскую пригласил – раз. Зрительскую конференцию зав. Литературной частью после премьеры устроила – два. Мы ещё поборемся. У тебя завтра будет единственная репетиция с Котельником в присутствии главного режиссёра. В чём-то тебе придётся поступиться и трактовать роль поближе к образу, заду¬манному Котельником. Что-то он разрешит оставить из твоей, так сказать, домашней заготовки.  Кстати, не для покупки, а по справедливости, тот же Бросалин тебе сто двадцать всё-таки утвердил, а не сто десять, как Люда доложила. Не имели права актёра с высшим образованием с девяноста пяти на сто десять переводить.
— Вот мне диплом и пригодился,— вымученно улыбнулся Вадим.— Я пойду, Андрей Ефимович?
—  Ты думаешь, я не понимаю, что за один только блестящий ввод в Ромео тебя сразу в первую переводить надо было?  Не перевёл. Честно признаюсь: парторг с Котельником уж больно сильно давили на меня. А из управления культуры мягко  посоветовали пока не торопиться с твоим повышением. Слаб я в коленках оказался. Ты прости меня, Вадим.
— Я пойду, Андрей Ефимович?— устало попросил Вадим.
Выходя из директорского кабинета, Вадим нос к носу столкнулся с Кузьминым. Отпрянув от неожиданности, молча, уступил ему дорогу. Но заслуженный артист не собирался к Шилову. Он горячо пожал руку озадаченному Вадиму и сочувственно спросил:
— Нагоняй получил?
Вадим невольно кивнул. Его вдруг охватило любопытство - чего хочет от него бессменный парторг на этот раз? Каким ещё душещипательным монологом собирается потрясти?
— Эх, молодёжь, молодёжь,— проворковал Кузьмин,— где ещё такую работу найдёшь? А потерять её — раз плюнуть. Так обидно за тебя! Такие роли за пол сезона одолел! Впереди знаешь, что светит? Скажу, только без передачи. Гамлет тебе светит. Ага! Ну-ка, пойдём ко мне?
Вадим внутренне затрепетал. Гамлет! Актёрский Эве¬рест, на который мечтает взойти любой, переступивший порог театра. Увидеть в приказе о распределении ролей напротив этого волнующего сердца и душу имени свою неказистую фамилию – дорогого стоит.
Вадим не сразу сообразил, что уже стоит перед гримёркой Кузьмина.
— Входи,— приказал тот.
Вадим вошёл. В глубоком кожаном кресле, покры¬том пледом в чёрно-жёлтую клетку, сидел Котельник. Вадим резко повернулся к Кузьмину. Тот взял его за плечи и повелительно усадил на стул.
— Ну, здравствуй, Морозов,— Геннадий Степанович ощерился, но улыбки не получилось, до Кузьмина ему было далеко.— Чёрт с ней, с дипломатией,— зло выру¬гался он,— давай о деле. Нам так обоим проще будет.
— Так будет честнее, — согласился Вадим и, не же¬лая того, нервически усмехнулся.
— Да протяните же друг другу руки, черти полосатые,— воздел свои конечности к небу Кузьмин.— В од¬ном котле варимся, друг от друга, хотим этого или нет, больше чем жена от родного мужа зависим.
Котельник посмотрел на него тяжёлым взглядом. Кузьмин проворчал что-то и замолк.
— О чём думаешь, Вадим?— неожиданно спросил Геннадий Степанович.
— Как ни странно, о том, почему первым после худсовета позвонил мне не ты.
— И, слава Богу,— не выдержал Кузьмин.— Он бы тебе такого наговорил в ту минуту... век бы не расхлебать.  А работать дальше как? Оба вы молодцы, хоть куда! Обоих начальство отмечает! Неужели не договоритесь?!
— О чём? — спросил Вадим.
— Не волнуйся, есть о чём,— оживился Котельник.— Я после худсовета остыл и скажу прямо: интересный ты характер всё-таки из Агафонова вылепил. Чего таращишься? Куда ни кинь, он любопытнее того, что мы с Колей сварганить пробовали.
— Это ты с подачи Бросалина так заговорил?— не выдержал Вадим.
— Время сейчас такое, дурачок,— с ласковой угрозой сказал Котельник.— Только на загривке большого начальника запросто в рай въехать можно. А дел-то всех... попеть иногда с чужого голоса.
— И ты на загривке?
 — На нём!
— Не боишься так откровенно со мной?
— Это тебе надо меня бояться!
— Геннадий Степанович, — укоризненно перебил Кузьмин.
— Тридцать три года Геннадий Степанович. Карты на стол, играть будем в открытую! Не на собрании, чтобы пустословием заниматься.
— Ну что ж,— согласно кивнул парторг,— с таким человеком, как Морозов, нужно играть только так.
Вадим внутренне подобрался.
— Не сторожись,— усмехнулся Кузьмин,— мы тебе добра больше любого другого желаем. А уж пользы при¬нести можем... за всю жизнь не расплатишься!
— За что же такая милость?— усмехнулся Вадим.
— Объясню. Как творческая личность ты смог заслужить уважение у друзей и недругов. Стало быть, театру ты человек нужный. Вопрос, какому театру? Шилов директорствует последние день¬ки. Филин, думаю, последует за ним. На таком посту должен быть человек жёсткий и решительный. И такой человек сидит перед тобой. Видишь, как мы тебе доверяем.
— Я не начальник отдела кадров Министерства куль¬туры,— угрюмо перебил Кузьмина Вадим,— мне ваши откровения ни к чему.
— С кем останешься!— прикрикнул на него Котельник.— Слушай и мотай на ус, Егор Степанович тебе де¬ло предложить собирается.
—  А я уже предложил ему от твоего имени Гамлета. Возражений не последовало,— ухмыльнулся Кузьмин.
— Ты собираешься ставить Гамлета?! — изумлённо  уставился на Котельника Вадим.
— Я уже ставил его в городском театрике, когда высшие курсы заканчивал,— небрежно ответил Котель¬ник.— И здесь вопрос с постановкой решён. Твоё назна¬чение на роль мной во всех инстанциях согласовано. Хотя, честно говоря, это было непросто. Ты в театре без году неделя, а старожилы норовили ножку подставить, где только могли. И ещё одно гарантирую: после премьеры на доске будет висеть приказ о твоём переводе в первую категорию.
 — Сколько это будет стоить?— медленно спросил Вадим.— Ждёшь публичного извинения за нанесённый урон твоему спектаклю?
— Вчерашний день,— отмахнулся Котельник.— Тут с подачи Шилова мы поладим. Послезавтра премьера и, в конце концов, каким будет твой Агафонов, уже не имеет значения. Спектакль принят, гонорар начислен, изгаляйся на здоровье.
— Что же ещё от меня требуется?
— Пожалуйста,— Кузьмин протянул Вадиму густо исписанные листки.— Прочти внимательно, подумай и решай, как поступить. Мы с тобой, как видишь, действительно игра¬ем в открытую. Надеемся на ответное понимание.
Это был обыкновенный донос на директора и главного режиссёра. Сродни тем доносам, какие анонимно строчил когда-то на Главного очередной режиссёр колхозно-совхозного театра, так и не переступивший порог заветного кабинета. Теперь понадобились подписи. И, судя по нескольким испуганным росчеркам, много подписей. Шилов-то уверен, что в оперетту даже не послезавтра возвращаться придётся. А эти уже по-хозяйски глядят на актёра второй категории Вадима Морозова. Теперь ему можно кинуть запретный для других кусок. А можно и не кидать. Сам за жирненьким куском на брюхе приползти обязан. Вот и наступает час шакала...
Вадим стиснул зубы. На что там надеялся Кузьмин? На ответное понимание? Он ответит.
— Упыри,— он брезгливо уронил листки на пол.— Ошибался Главный, которого негодяи, подобные вам, гро¬били всю его многострадальную жизнь. Ошибался. Вас не спасать надо. Вас надо уничтожать, пока ещё не поздно.
***
Он не помнил, где и как провёл остаток дня. В гостинице швейцар сказал ему несколько «теплых» слов, когда нещадно зевая, отпирал дверь. Люда уснула в крес¬ле перед накрытым для ужина столиком. Вадим укрыл её, осторожно перенёс телефон в ванную, набрал межго¬род и приготовился к томительному ожиданию...
Он успел за¬дремать, очнуться, а телефон всё не подавал признаков жизни. Вадим несколько раз слепым взглядом останав¬ливался на стрелках циферблата. Но только сейчас мозг зафиксировал - часы встали и уже давно.
Сколько времени он вот так продремал в ванной комнате? Сколько времени сейчас вообще?
Телефонные трели гулко застучали по кафелю.
— Слушаю,— он сжал трубку до боли в пальцах.
— Златоуст  Челябинской  области  вызывали? Соединяю...
— Вадимушка, чёртушка, ты ли это в такую рань осчастливил старика?— услышал он чарующий бархат¬ный голос одного из лучших героев-любовников многих театров страны.— Лобызаю тебя. Чем могу? Вызов? Подъ¬ёмные? Жильё?
У Вадима перехватило горло. Как же он может оби¬жаться, плакаться, клясть эту жизнь? Главный, Николай Павлович, Люда, Карелин, Иноземцев, Шилов в любую минуту, без долгих разговоров протягивали и готовы протянуть руку помощи. А он сам? Сам-то он на что-ни¬будь, кроме нытья и бегства за очередную чужую спину, годен? Или он действительно думает, что за кулисами можно укрыться от вопросов, которые ежедневно, еже¬часно, ежеминутно ставит перед ним жизнь? Чепуха! Пора кончать с этой милой детской сказочкой. Кулисы - не шапка-невидимка.    Кулисы — баррикада.    Вопрос в  том, по ту сторону ты или по эту? С кем ты? С «котельника¬ми», «заслуженными парторгами» и прочей нечистью? Или по при¬вычке, в кусты? Заниматься чистым искусством. А где он видел это самое чистое искусство? Альтернатива по¬добного искусства - зачастую пустые зрительные залы. Тогда уж лучше В официанты. Шагом марш к Чудакову под крыло! Интересно, устроит он его по старой дружбе подносы разносить или подмазать придётся? Тьфу, что за нелепые мысли лезут в голову, когда всё просто и ясно, как «кушать подано». Пора самому определяться. Раз и навсегда.
— Чего замолчал, Вадим? Что случилось? Тебя не слышно...
— Всё в порядке, Василий Александрович, у меня всё в порядке. Не думайте, я просто так звоню, без по¬вода.  То есть,  с поводом   конечно. Я соскучился... Не писал долго? Так вводы сплошные, репетиции, то, сё...
— Я не обижаюсь, Вадим. Знал, что объявишься, не  пропадёшь. Работы много?
— Ввёлся в Ромео. С  Емелей  по выездам мотаюсь. Да, Люда здесь.
— Какая Люда?
— Ну, та, с «биржи». Помните, «девушка без адреса»?
—  Нашёл-таки?
— Она меня нашла.
— Кавалергард! Свадьбу отгулял, а старику ни  гугу.
— Свадьбу отпразднуем в день вашего приезда. На¬зывайте число, мы завтра заявление пойдём подавать.
— И прилечу! Давненько собирался взглянуть на эти края. Жди  после Нового года. Точно, тринадцато¬го числа и прилечу.
— Как раз успеете к венчанию. Только без обмана, Василий Александрович. Будем ждать!
— Лобызаю тебя! С наступающим праздником, чёртушка...
—  С наступающим Новым годом, Василий Александрович!
Продолжение следует