5. Это был крах всего мероприятия

               

А вот с вечерней школой проблемы начались сразу. Обещание руководителя не занимать студийцев на первых порах в вечерних репетициях оказалось невыполнимым. В связи с очередным юбилеем театру навязали пьесу местного драматурга об установлении советской власти в республике. Массовка в этом спектакле намечалась грандиозная. Даже монтировщиков заставили бегать с винтовками, изображая попеременно: то басмачей, то красных, то белых. Репетиции шли днём и вечером. Наконец, к ноябрьским праздникам премьеру отыграли, и Вадиму впервые удалось попасть на уроки. Но ни педагогам, ни ему самому радости эта долгожданная встреча не доставила. Отставание по всем предметам было серьёзным. Учёба в голову не лезла. Занятия в студии отнимали и время, и силы. В ход пошли письма от руководства театра с призывами о бережном отношении к молодому дарованию. Разумеется, с контрамарками на спектакли для учителей всей школы. Это, наряду с отупляющей зубрёжкой перед экзаменами и редкими набегами в школу, всё-таки помогло добраться до выпускного класса. И тут он влюбился. Нелепо, бесповоротно, бездарно... Практически весь год обучения прошёл в сплошном чувственном угаре. Он опомнился только тогда, когда вопрос об отчислении из студии был практически решён. Школу ещё раньше он бросил самостоятельно. В студии удалось удержаться, но на горизонте замаячила армия. И загремел бы он туда вместе с другими студийцами «под фанфары» уже весной, если бы не апрельское землетрясение тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, своими разрушениями поразившее не только его родной город, но и всю страну. Театр тогда сразу пригласили на гастроли в Москву. Молодежь была плотно занята в репертуаре. На вводы свободных от работы артистов просто не оставалось времени. Гастролям в Москве республика придавала огромное значение, и военкомат, конечно же, пошёл навстречу. Их оставили в покое до осени. А вот с аттестатом Вадим пролетел, как последний болван. Кто бы мог подумать, что выпускникам дневных и вечерних школ шестьдесят шестого года аттестаты выдадут на руки независимо от неудов по любому предмету. Вадим же был в это время в Москве, и надежда на поступление в театральный институт отпала сама собой. Винить некого! Он смирился. Честно отработал гастроли и решил прямо из Москвы с друзьями, у которых подобных проблем не было, рвануть на море, чтобы оторваться последний раз перед службой, а там трава не расти. И тянуть бы ему солдатскую лямку где-нибудь за Полярным кругом, когда б с небес на проходную Московского Художественного академического театра не спустилось чудо в лице самого обыкновенного паренька, на которого он поначалу и внимания-то не обратил. Мало ли у кого какие дела. В помещении прославленного театра они гастролировали весь июнь. Он забежал сюда за несколько часов до отлёта на всякий пожарный случай — глянуть, не подбросили ли родители долгожданный перевод на эту самую «черноморскую оттяжку».  Не подбросили. Он собрался отчалить восвояси, как вдруг услышал свою фамилию из уст этого самого паренька. Прислушался. Не померещилось ли ему? Нет. Паренёк настойчиво просил вахтёра помочь разыскать в Москве артиста Вадима Морозова. Ни больше, ни меньше! А тот безуспешно пытался втолковать ему, что никаких Морозовых ни в этих стенах, ни в округе никогда не водилось. И самое лучшее, что паренёк может сделать, это мотать отсюда и не доводить его, несущего почётную службу по охране театра, до греха. Впрочем, верный страж ошибался. Именно человеку с такой фамилией, правда, по имени Савва, МХАТ был обязан самим своим существованием в этих стенах. Но тогда об этом было не принято говорить.
Вадим бесцеремонно развернул паренька к себе.
— Я Морозов. Чего тебе?
— Точно?! — Тот с облегчением схватил его за руку. — Я сюда сегодня уже в третий раз прихожу! У меня ж поезд вечером! А Софья Абрамовна велела, чтоб я тебя, кровь из носу, нашёл!
— Постой… Софья Абрамовна — это директор нашей вечёрки, что ли?
— Она самая. Держи…
Он сунул конверт адресату в руки и исчез.
Вадим ошалело посмотрел на место, где только что стоял этот упорный посланник, надорвал конверт, достал стандартный тетрадный листок и в недоумении развернул его. «Как директриса вообще узнала, где меня искать?! Каким чудом мы пересеклись с этим пареньком за несколько часов до отлёта?!» Ответа на эти вопросы письмо не содержало. Оно просто сообщало, что не позже, чем завтра, он обязательно должен предстать перед светлыми очами Софьи Абрамовны,  и что это в его интересах. Подробности при встрече.
Жгучая надежда захлестнула Вадима. Он всем своим существом почувствовал: дело касается аттестата. Медлить нельзя было ни секунды. В аэропорту, ничего не объясняя разобиженным друзьям, он сдал свой билет. И вымолил, выплакал, выцарапал свой счастливый проездной на ночной рейс в родной город. Утром, плохо соображающий, он уже стучал в знакомую дверь и на разрешение войти просто ворвался в кабинет.
— Морозов! — Было очевидно, что Софья Абрамовна обрадована не меньше его самого. — Всё-таки Семён сдержал слово и разыскал тебя. Славный мальчик.
— Кто это — Семён? Он не из нашего класса.
— Это мой племянник. У него был всего день, чтобы разыскать тебя.
— А у меня было всего несколько минут, чтобы забежать в театр, — не очень вежливо перебил он её. — Софья Абрамовна, но как? Мы за день до этого гастроли завершили.
— Не морочь мне голову никчёмными вопросами. Тебе нужен аттестат? Нужен. Ты прибыл в школу? Прибыл. А что да почему? Какая тебе разница! Ну, перебирала я личные дела вашего класса и наткнулась на твою фамилию. Вспомнила, как ты с вытаращенными глазами бегал в каких-то спектаклях, как помогал нам вечера праздничные устраивать, как от заметок в стенгазету не отлынивал, и подумала: знаешь ты химию с математикой, не знаешь — от этого ни хуже, ни лучше не станешь. А судьба твоя творческая после армии очень даже просто может полететь под откос. Тут как раз Семён в Москву проездом собрался. Я в театр срочно позвонила. Гастроли вы, действительно, днём раньше закончили. Но должен же быть Бог на свете или нет?
— Должен! — Горячо воскликнул Вадим.
— А я о чём? Поэтому — вот направление в районо. Дальше всё уже только от тебя зависеть будет. Пересдача экзаменов обычно бывает осенью. Но в данном случае школа не возражает, чтобы ты это сделал сейчас. Понял? Пусть в районо подпишут эту бумажку. Сможешь ты этого добиться? Господи… ты чего так побледнел? Дело не самое сложное. Покажи, какой ты есть артист не только на сцене, но и в жизни.
— Вы так спокойно говорите о пересдаче, а я ни в зуб ногой…
— Дурачок, — рассмеялась Софья Абрамовна. — Мы, даже если бы захотели у тебя сейчас принять экзамены, не смогли бы. Педагоги в отпуске. А разрешение районо — формальность, но без этой формальности аттестата тебе не получить. Беги, мальчик.
И он помчался. Человек, от подписи которого зависела вся его дальнейшая жизнь, оказался на месте. На следующий день он должен был идти в отпуск. Софья Абрамовна всё предусмотрела. Вадим выстоял длиннющую очередь в коридоре с обшарпанными стенами, вошёл в кабинет, поздоровался и, молча, положил на стол заветную бумажку. Сидящий за столом почтенного возраста джентльмен со старомодной бабочкой под воротником белоснежной рубашки устало поднял голову, посмотрел на него, усмехнулся и сказал:
— Повезло тебе, юноша. Первый экзамен по математике можешь сдать, не отходя от кассы. Садись! Вот тебе ручка, листочек, набросай мне ответ на самый простой вопрос.
Это был крах всего мероприятия, задуманного Софьей Абрамовной. Он понял, что здесь ему больше делать нечего. Надо было уходить. Только у самой двери, провожаемый насмешливым взглядом «экзаменатора», он неловко повернул голову и жалобно просипел:
— Мне эта математика всё одно там не понадобится.
— Там — это в институте международных отношений, юноша? — любезно спросил джентльмен.
Вадим бульдогом вцепился в эту «любезность» и сразу ответил:
— В театральном институте!
— Ах, вот где тебя ждут с распростёртыми объятиями.
— Не меня одного. Курс для нас специально открыли. В июле экзамены практически у всей студии.
— Погоди, погоди… ну-ка, присядь, юноша.
Упрашивать его второй раз не пришлось. Он врос в стул.
 — Вот где я тебя видел… м - да… это же ты очень даже недурственно Труффальдино смог изобразить в вашем дипломном спектакле «Слуга двух господ»?
Вадим с деланным смущением опустил голову.
— Я. А вы откуда знаете? Нам даже на город не дали сыграть из-за надвигающихся московских гастролей. Сцена под репетицию других спектаклей всё время была занята. Только комиссия и папы с мамами нас увидели.
— Не только, юноша, не только. Я на просмотре вашей работы в качестве дедушки присутствовал. Юленька, внучка моя, вместе с тобой баклуши била в этой самой студии, вместо того чтобы в приличном учебном заведении делом заниматься, житейскую профессию приобретать.
Вадим обиженно поджал губы.
— Ладно, это я по-стариковски ворчу. У тебя хоть роль приличная была. А она без слов весь спектакль в короткой юбчонке пробегала. Таких нарядов, вроде, во времена Гольдони не носили.
 — Зато в другой постановке у неё главная роль была, а у меня — всего один эпизод с текстом, — великодушно произнёс Вадим. — Уж там она показала себя во всей красе. Её больше всех комиссия хвалила.
— Видел я, — раздосадовано махнул рукой Юлин дедушка, — тоже мне, главная роль. Если бы она Чехова или Шекспира играла. А то Братскую ГЭС изображала. И как вы только додумались вирши этого щелкопёра в дипломный спектакль превратить? Слушать было противно.
— Матвей Борисович, — в проёме двери появилось распаренное дамское лицо, — Тимур Эльдарович просил напомнить, что совещание уже идёт, — и исчезло.
— Эка, заболтался я с тобой, Морозов. Давай свою бумажку, горемычный ты мой. Так и быть, подпишу. Служи Мельпомене по мере сил своих. А Софье Абрамовне низкий поклон от меня передай. Свечей за её здравие ставить у тебя теперь жизни не хватит. Да и меня, может, когда вспомянешь в своих молитвах.
Директрисы на месте не оказалось. Дядя Серафим, школьный завхоз, отобрал подписанное направление и отвёл его на второй этаж. Очертив рукой в воздухе полукруг, он подмигнул и доверительно сказал:
— Обдерёшь всю внешнюю проводку в коридоре и классах этого этажа. Потом спустишься на первый. А послезавтра приедет Софья Абрамовна, примет работу и рассчитается с тобой. Только не вздумай халтурить. Каждый сантиметр проверю лично. Вот тебе плоскогубцы, халат, чтобы одёжку не замарать. Бог в помощь!
Проверять за Вадимом было ни к чему. Старался он, как никогда в жизни. Завхоз только крякнул от удовольствия, когда принимал его работу.
— Не тем делом занимаешься, друг сердечный, — с видимым сожалением сказал он, — руки у тебя, оказывается, золотые. Ни один шабашник на моей памяти так чистенько и от души в школе не отработал. Хочешь, поговорю с зятем? Он квартирным ремонтом подрабатывает. Ему свой человек ой как нужен! Ты за месяц больше, чем за год в театре заработаешь. У него ж от клиентов отбою нет.
— Спасибо, дядя Серафим, я подумаю. Может, между репетициями и выберу время. А Софья Абрамовна…
— Ждёт в кабинете. Я уже доложился, какой ты мастеровитый парень оказался. Халат только сними! Ступай с богом, артист из погорелого театра.
Стиснув аттестат в руках, он помчался в институт, хотя мог доехать и на автобусе. Ему показалось, так будет надёжнее. Он вручил драгоценный документ секретарю и спустился в студенческую столовую. Зачем-то взял компот, долго держал его на весу, бездумно пересчитывая на свету ягодки в стакане, и не испытал столь ожидаемого облегчения. Почему-то захотелось всплакнуть, как в раннем детстве, которое сегодня куда-то кануло сегодня безвозвратно.

               
 http://www.proza.ru/2014/10/15/736