Колосья по серпом... исход источников 15

Начало: "Колосья по серпом... исход источников 1"      http://www.proza.ru/2014/09/25/740 

            Предыдущая часть: "Колосья по серпом... исход источников 14" http://www.proza.ru/2014/10/28/795

XV
На том берегу тянулась и тянулась Долгая  Круча

Днепр в этом месте был прямой, как стрела, и как стрела мчался между берегами - высоким и низким. А обрыв на том берегу был самым удивительным, что когда-нибудь он своевольно вытворял.

Длиной с версту и высотой саженей на пятьдесят, равный, словно по линейке проведен в длину и в высоту, он был из кроваво-красной глины, твердой, как камень, неприступной ни для невзгоды, ни для воды. И на этой круче, кореньями вверх, там-сям висели сосны с золотистыми стволами и свежей иглицей, висели между небом и землей, искривленные, перевитые, как связка змей, непокорные в своем желании жить там, где не сумел и не захотел жить никто.

За обрывом и выше его Днепр расширялся, разливаясь. Обрыв сдерживал его, не давал прорваться вниз и смыть все на своем пути.

Косюнька шагала устало, но все еще игриво. И вот за Обрывом, за небольшим разливом, перед Алесевыми глазами показались холмы, на которых, как глаз достигал, густо зеленел необозримый парк. А в парке, на гребне высокой гряды, сверкала что-то голубое и золотое. Белое, голубое и золотое в переливах радужных водяных потоков.

За мостом дорога сворачивала и вела вдоль Днепра. Саженей через пятьдесят он заметил позолоченное парковое ограждение, словно свитое со стеблей и трав, простое  красивое. Ограждение шло и вправо и влево, теряясь в зелени. А там, где к ней подходила дорога, были ворота, широко раскрытые в зеленый сумрак аллеи. Людей не было. Только где-то далеко, в сени, мягко звучали какие-то струны, как Эолова арфа. Алесь не знал, что за ним следят и что теперь на него незаметно смотрят две пары глаз.

Постояв перед воротами, погладив Алму, которая привстала на луке, топча лапами хвосты двух уток, молодой всадник пожал плечами и тронул лошадь в сумрак аллеи. Солнце было еще довольно высоко.

Откос, заросший вековыми деревьями, тянулся с левой стороны. В одном месте на него взбегали извилистым серпантином мраморные лестницы с широкими ступенями. Но это очевидно было не для лошади. Затем аллея повернула в широкий овраг, где бурно росло разнотравье. Он не знал, что с самого "великого сидения в каменице" за парком перестали следить. Когда же сидение закончилось, деду так понравилось волшебное сочетание работы садовника, какой распланировал и до времени воспитывал деревья, и своеволие природы, которая освободила их от угнетения ножниц, что он приказал оставить парк в покое. И вот теперь парк бурно рос, и в нём было на диво красиво. Среди крупного леса, чуть очищенного от ветробою и бурьяна и от кустарного сора, попадались очень редко, только чтобы показать, что это не лес, что это нарочно, то два-три диких камня над входом в пещеру, то зеленый амур, весь в искусственно выращенном на нём мхе. Амур смотрел на всадника, приложив палец к губам, а у его ног было вырублено на камне: "Сhut!"   1

Аллея забирала, по невидимой дуге, все левей и левей, и вот глазам открылся боковой двор дворца, жадно, будто клешнями краба, охваченный двойной колоннадой. В том месте, где она расступалась, золотилось раскрытое ограждение огромных ворот. И опять мертвая тишина. Песок двора ровный, и на нем ни одного следа. Будто он так и лежит сто лет.

Посредине двора молча стоит мраморная, в натуральную величину, копия флорентийского Давида.

Алесь слез с лошади и начал отвязывать уток, спиной чувствуя безлюдье и мертвую тишину.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Он не вздрогнул, он все время ждал этого и, все еще стоя спиной к голосу и отвязывая уток, ответил:

- День добрый!

Потом, держа уток в руке, обернулся на голос.

На верхней ступеньке низкого крыльца стоял, неизвестно как и откуда появившись, человек.

Он был, почти что, чуть меньше саженного роста, могучий, но казался маленьким и одиноким среди этого мертвого двора.

Человек стоял и смотрел на него с высоты спокойно, немножко иронично и любознательно.

Алесь протянул человеку уток.

- Это вам.

- Надеешься, что за день больше не съешь? - холодно спросил тот.

- Надеюсь.

Человек оценивал. У человека была седая грива волос, которая, вопреки обычаям века, не знала парика.

Неподвижный человек все смотрел на Алеся и оценивал:

"До чего похож на прадеда, на Акима. Даже жесты. Даже манеры. Даже голос. Волосы, правда, и у снохи каштановые, но это не от нее... Такие вот у Акима, у отца, были... И не изнежен... Соколятник, как прадед... Манеры только хуже: величия мало. Это уже от проклятого века... Все Акимово... Не, не все... У того были синие глаза, а у этого серые, материнские... Значит, дрянь внук, ведь это женщине хорошо, а мужчине, и еще Загорскому - н-нет... Будет как сынок: ни теплый, ни холодный... И еще, не дай бог, в церковь потянется... К крысам, к Курьянову племянничку-капралу..."

И, словно сразу потеряв всякий интерес к Алесю, человек сказал:

- Так потому и быть... Пойдемте, князь...

Это "князь" прозвучало равно, спокойно.

Вежа бросил уток на пушечный ствол и пошел впереди, вытирая ладони.

Пошел, не интересуясь, следует за ним кто-то или нет.

Косюнька осталась средь двора, и только Алма побежала за дедом, изредка оглядываясь на внука, будто не понимая, что связывает его со стариком и что вообще надо с ним делать: кусать за икры или поджимать хвост...

- Собака?.. Кто разрешил?

- Никто, - сказал Алесь, глядя прямо ему в глаза. - Я подумал, что если вы не хотите видеть людей, так, может, собака сделает хоть немного разнообразным наше времяпрепровождение?

- Будешь прав, - сказал старый князь. - Собачья низость не так режет глаз. Она - прирожденная... Довольно милая собачка.

Вышли из туннеля, и тут глазам открылся партерный фасад дворца, огромный, трехэтажный, с круглым бельведером, что был покрыт золотом.

- 3 южного фасада есть каскад, - сурово сказал князь. - Сотня статуй. Некоторые с механизмами. Не будешь приглядывать, погубишь - полушка тебе цена.

Алесь молчал. Ему не хотелось говорить с этим человекам. А князь, казалось, не замечал.

Четвертая балюстрада обрывалась над откосом. Вниз вели лестницы, мимо которых проезжал Алесь. А дальше аллея, берег Днепра, даль. Без конца.

...Князь спешил. Он уже жалел, что решил познакомить этого чужого человека с его будущими владениями. Это было утомительно.

- Заблагорассудишь приехать... по неотложному делу - сразу же езжай, - сухо сказал князь.

- Вряд ли заблагорассудится приехать.

- Почему это?

- Дома веселее.

- Возможно. Но развлекать тебя мне, пожилому человеку, не к лицу. В мои времена дворяне твоего возраста валили дикие кабанов... У вас вместо этого, кажется, церковь?.. Есть она?

- Есть.

- Тебе, конечно, там интереснее. Приедешь - поставь там за меня свечки Курьяновым святым, Кукше, и Сергию, и еще какой-нибудь святой Матруне Мокроподолице.

- Поставлю, - сухо сказал Алесь. - Почему не оказать услугу тому, кто верует.

Удар был несправедливый, под самое сердце, но хлопец не знал этого. Князь, поджав губы, посмотрел на него, но ничего не сказал.

Строгое здание с узкими окнами стояло в парке, примыкая к площадке, окруженной стеной.

- Мой арсенал, - сказал Вежа. - Оружие, как говорят, со времен Гостомысла и до наших дней. Тут ее чистят, берегут... Тут учат - в том дворе за стеной - коней, чтобы не боялись выстрелов... Все это никому не нужно... Как все на земле.

...В арсенальном зале произошла стычка.

Князь показывал сабли, старые мечи, кинжалы, корды. И вот одна сабля, легкая даже на вид, с ножнами, инкрустированными красной яшмой и медовым янтарём, показалась Алесю такой привлекательной, что он потянулся к ней и начал ощупывать инкрустацию руками.

Князь терпеть не мог этой привычки - щупать.

- Поздравляю, - сказал он. - Этот тебя на дядьковании научили таким манерам, чтобы все тереть? И, может, еще, поплевав, полой свитки?

Алесевы щеки зардели. Трогать можно было все, кроме его мужицкого прошлого. Хлопец поднял глаза:

- А почему бы и не взять в руки?

- Эта инкрустация.

- Это - сталь, - сказал Алесь. - Все остальное только довесок к ней. А его может и не быть.

- Это парадное оружие, - сухо объяснил старик. - Украшение.

- Оружие не может быть украшением.

- Ого, - сказал князь. - Где же это ты учился уважению к оружию?

Алесь смотрел прямо в глаза этому человеку, какого он, кажется, начинал ненавидеть.

- У мужиков, - сказал он. - У тех, у кого его мало, но всё оно при деле.

- При де-еле, - сказал князь. - Панские дрова сечёт.

- Мало что оно может сечь, - сказал Алесь.

Холодная ярость звенела в его ушах. А князь подбавлял жару:

- Если бы она при деле была, как ты говоришь, не сидели бы мы тут с тобой. Так что ты мне своих чернопятых не хвали.

Со скорбью покачал головой:

- Отдали, называется. Одно интересно было бы знать: чему тебя там для души научили? Во что ты веришь, кроме "ляснет пан по щеке - подставь другую"?

- Я верю в коня святого Миколы, - побелев, сказал Алесь. - И я пойду при этом коне...

- Я много видел молодых людей, смелых на язык, - сказал дед. - Они, к сожалению, не были смелые в деле... Он "при коне"... А ты не боишься, что этот конь тебя лягнет?

- Он знает своих.

- Он знает тех, кто умеет ездить...

Они вышли из арсенала во внутренний двор и остановились у входа на круглый манеж. Жерди отгораживали их от арены.

Как раз в этот момент несколько конюхов вывели с конюшни коня. Они часто переступали ногами и натягивали веревки, не давая животному возможности броситься вбок или оборотить голову и схватить зубами.

Конь дрожал от ярости. Маленькие уши были прижаты, белые ноздри раздуты. Он рвался, но те, что так обидно унижали его, сильно натягивали веревки.

- Тромб! Тромб! - нежно шепнул дед.

Один из конюхов издали обратился к пану:

- Сбил всех и в конюшню залетел. Как услышит выстрел - беснуется.

- Попробуйте несколько дней стрелять почти безостановочно, пока не отупеет.

- Пытались, князь.

- Попробуйте еще раз. Иначе какой же из него конь? Ни на охоту, никуда.

Татарам разве на махан...

Послышались выстрелы. Животное приседало на задние ноги. Благородный белый дрыкгант, весь в мелких черных пятнах и разводах, как леопард.

- Пустите! - неожиданно крикнул Алесь. - Вы что же, не видите? Он не хочет.

- Помолчал бы ты, - сухо сказал князь, - христианин.

- И он же не хочет. Он протестует! А они не могут!

- А ты можешь? - спросил князь.

Алесь опустил голову. Все было кончено. Унижение несчастного Тромба завершило все. Он ненавидел этого человека всей силой своей детской ненависти. Да, он не мог. Но чем виновен Тромб?..

Тромб вдруг бросился вбок, дал свечку - и люди полетели от него.

Люди сыпанули кто куда - тот на стену, тот в конюшню, только ворота лязгнули. Поле битвы в мгновение осталось за конём. А он то бил передними копытами в ворота, то носился по манежу.

Князь почувствовал какую-то пустоту и обернулся.

...Алеся не было рядом с ним. Хлопец подлез под жерди. Он был уже почти на середине манежа… Шёл к коню, тоненький, очень маленький на пустом, слепяще белом круге.

Поздно было крикнуть. Поздно броситься на помощь. И Вежа только вцепился пальцами в волосы.

Разъяренный конь заметил нового врага, стрелой бросился к нему и вскинул в воздухе страшные передние копыта.

Князь не зажмурил век - просто у него на минуту потемнело в глазах. Сейчас опустится копыто... Он сам не помнил, как ноги перенесли его под жерди, на помощь, на бессмысленную помощь.

Конь опустил копыта... на опилки. Хлопец стоял почти между его ног. Шея коня была заброшена, глаза смотрели сверху на человечка, и оскаленная пасть была в нескольких вершках от Алесевого лица.

Над манежем висела острая тишина. Крикни - и все сорвется. И в этой тишине нежный, грустный мальчишеский голосок пропел нежные слова:

- Не надо... Не надо... Тромб...

Трудно сказать, как это произошло. Может, конь устал, может, он понимал, что нельзя трогать слабого ребёнка. Но он отвел морду и громко фыркнул.

Рука протянула ему на ладони кусок сахара. Он опять прижал уши - у людей за сахаром всегда идет бич.

- Возьми, Тромб, - спокойно сказал человечек, и в голосе его теперь не было печали. - Возьми... Ну.

Тромб скосился. Мальчик был маленький и нестрашный. И это белое на ладони...

Он потянулся и взял сахар. И Алесь почувствовал, как что-то в нем упало, почувствовал слабость. Князь подходил к нему, и Алесь сказал глухим, чтобы не расплакаться, голосом:

- Прикажите привести мне мою кобылку... Я хочу домой.

Глаза их встретились. И одним этим взглядом старик постиг душу ребёнка.

- Прости меня, сынок, - сказал он. - Прости.

1    Цс-с! (франц.).


Продолжение "Колосья по серпом... исход источников 16" http://www.proza.ru/2014/10/29/754