Любовь

       Ниже приведена глава из романа "Неон, она и не он"



       То были золотые дни его счастья, и в них она - лучезарный бриллиант его очарованной души. Как полная луна взошла она над туманным ландшафтом его одиночества, и он, завороженный серебряной мишурой ее лучей, поспешил за ней, не глядя под ноги и не спуская с нее глаз.
       Его словно снабдили крыльями и освободили от пудовых гирь. В распахнувшемся поле зрения, во всех его видениях и предвидениях, среди неслышимых, неосязаемых и непознаваемых субстанций – везде один ее парящий над миром свет. С ним были повсюду ее сияние, ее изнеможение и тихий смех мерцающей темноты, а нежный аромат ее духов теперь мешался с его одеколоном. Всё, что было до нее, оказалось лишь предчувствием их встречи. Это ее руку не хотел он отпускать много лет назад. Это для нее хотел он петь, читать стихи и рисовать. И теперь ему открывались, наконец, двери, дверцы и дверки непогрешимой истины по имени любовь. Он жил, не желая замечать никого вокруг, потому что мир уже был не мир, а механический спектакль, где играли куклы, из которых живые - только он и она. Все, что было с ним раньше, померкло и растаяло.
       С ней ли, без нее ли, он не уставал восхищаться ею, пока восхищение его не превращалось в испуганную мысль – не спит ли он, и на самом ли деле эта красавица отдалась ему, сорокалетнему мужчине, ростом выше среднего, слегка грузноватому, лысоватому и картавому. Ему казалось, что он всегда, еще до начала их знакомства знал, какой гибельной властью обладает ее тело. В ней жила та редчайшая порода, что не позволяла ей ни толстеть, ни худеть и счастливым сочетанием пропорций и объемов вызывала у соперниц злую, неутолимую зависть. При ходьбе она без всяких усилий с ее стороны укладывала следы в ниточку, тогда как большинство женщин оставляют после себя две параллельные кривые и, разговаривая по мобильному, отставляют локоть. Она же свой локоток прижимала, как и занятую сумочкой руку, отчего шла навстречу судьбе, как по подиуму.
       "Что за божественное у нее тело!"  - восхищался он, любуясь подтянутой, удлиненной соразмерностью ее фигуры. Он с замиранием наблюдал, как вывернув в локтях тонкие руки, она скидывала у него на виду лифчик, а затем запускала пальчики в кружевные слипы, чтобы освободить себя от их тугого зазнайства. Недовольно сморщившись, они покидали теплое насиженное место, заставляя ее при этом поклониться их мягкой уступчивости. Незнакомая с кормлением грудь ее округлялась, слегка провисая и целясь набухшими наконечниками в окатыши коленок. Те, в свою очередь, храбро кидались сквозь раздвинутые кружева им навстречу, испуганно прячась при сближении и вновь проступая при расставании. Избавившись от трусиков, она выпрямлялась, грудь ее призывно тяжелела и вместе с чуть выпуклым животом и гладким точеным веретеном бедер устремлялась на встречу с его волшебными руками и чародеем-челноком.
       “You are so beautiful to me…” – пел Джо Кокер. 
       Лаская штрих-код ее губ и распаляя оркестр ее трепетных инструментов во главе с бархатной виолончелью, он дирижировал симфонией ее ахов и вздохов, сдавленных стонов, сухих рыданий, предсмертных криков и посмертных глиссандо, а после, лежа рядом с ней и слушая, как тают раскаты финальных аккордов, вспоминал время, когда жил на Петроградской, где во Владимирском соборе звонили в колокола. Помнится, он застывал и завороженно прислушивался к их повелительному всепроникающему гулу, не в силах разгадать их требовательный призыв и значение, тайну которых невразумительные объяснения родителей лишь усугубляли. Теперь тот же повелительный гул и требовательный призыв слышал он внутри себя, любуясь густыми, незнакомыми с краской каштановыми волосами, слаженными чертами удлиненного лица с чуть бледной, тонкой и чистой кожей, упрямством скул - обителью непростого характера, черной гвардией ресниц, охраняющих два суверенных государства-близнеца, прямым задорным носиком над пухлыми губами, безукоризненно гладким подбородком - резным резюме ее зрелой, ухоженной красы. Чистые, звонкие колокола того возвышенного храма красоты, которым она была и где ему позволено было служить.
       В его чувстве к ней и вправду было что-то религиозное. В очередной раз сраженный ударной волной любви, он лежал рядом с ней, испытывая почтительное удивление перед таинственным назначением их добровольного потрясения. Почему даже имитация сотворения человеческой жизни сопровождается обоюдной очистительной бурей ее лже-творцов? Зачем эта сладкая смерть, если бесплодная половая жизнь не нарушает равновесие Вселенной? Ведь в этом случае все должно быть устроено гораздо проще и рациональнее!
       Ее значение для себя он находил исключительным еще и вот почему.
       Неутомимая пытливость и неутешительные наблюдения уже давно привели его к выводу, что на его глазах и помимо его воли рождается новая генерация женщин; что вследствие неустранимых, а значит, роковых для мужского пола причин наше время переполнено молодыми женщинами, желающими походить на мужчин. Их неистовое стремление перенять самые примитивные мужские пороки выглядит удручающе. Они курят и пьют водку с пивом, носят штаны и выражаются матом, дерутся и давят прохожих, любят футбол и не желают знать ничего лишнего. Молодость, как известно, продукт скоропортящийся, а потому такие самки прилагают только те умственные и психические усилия, которые требуются, чтобы выгодно обменять себя на стандарты красивой жизни. Напускной слабостью, расчетливостью и лицемерием они соблазняют мужчин и рожают им дочерей, которые будут потом курить и пить водку с пивом, носить штаны и выражаться матом, драться и давить прохожих, любить футбол и не желать знать ничего лишнего. Возможно ли при таком унылом выборе не испытывать растерянного изумление от того, какое сокровище ему досталось!
       Через неделю после их первой близости Наташа побывала у него дома. Вера Васильевна, взглянув на нее, поджала губы и всю их встречу оставалась крайне немногословной, покинув их при первой же возможности. Оставшись с сыном наедине, она каркнула о будущей невестке с прозорливостью вороны:
       - Хлебнешь ты с ней горя, сынок...
       Сынок он у нее был только в тех случаях, когда слова ее тянули на пророчество. 
       - Как же так! Ведь еще недавно ты мечтала, чтобы я на ней женился! – возразил он.
       - Мало ли о чем я когда-то мечтала! – отвечала Вера Васильевна с норовом.
       - Тогда что не так?
       - Гордячка она. Не для тебя. Будешь у нее всю жизнь на побегушках…
       - Ну, так я не прочь ей послужить! – обиженный приговором, бросил он с вызовом. Будь это сто лет назад, не видать бы ему родительского благословения.
       У них наладилось подобие семейной жизни. Теперь он почти все вечера проводил у нее и оставался до утра, за исключением тех случаев, когда его мнительная мать ни за что не желала ночевать одна. Они ужинали с сухим вином, орошая им те забавные экзотические деликатесы, которые он привозил с собой. Например, суп по-нормандски, салат «Парадиз», заяц под чесночным соусом с картофелем «Дофинэ», с молоком и сыром. Или фрикасе из курицы, суп по-версальски, улитки по-бургундски, чечевица по-эльзасски и шпигованные баклажаны по-гасконски. А то и мидии с кориандром и фламбэ из фуа-гра со свежими ягодами. И пусть на вкус все эти блюда часто оказывались пресными и менее звучными, чем их названия, но они возбуждали в ней шаловливое любопытство, которое он всячески поощрял.
       "Спасибо, Димочка!" - покончив с ужином, говорила она и целовала его в щеку. Он в ответ целовал и прижимал к щеке ее руку. Затем, отвергая ее привычные протесты, мыл посуду, и если было не поздно, они переходили в гостиную, где усаживались на диване перед большим телевизором. Там она, следуя настроению, прижималась к нему или, сидя на небольшом, но обидном расстоянии, всего лишь позволяла держать себя за руку. Он никогда не спрашивал, любит ли она его, потому что то улыбчивое и ровное внимание, которое она ему дарила, его вполне устраивало. А если женщина, к тому же, ложится с тобой в постель, то требовать от нее каких-то иных доказательств любви может лишь свихнувшийся эгоист.
       Просыпаясь, он на цыпочках торопился на кухню, чтобы приготовить кофе, собрать на стол и дождаться, когда она, трогательно сонная, опустошит сливной бачок, отразится в зеркале, скинет халат и короткую сорочку, затем сверкая и подрагивая белоснежными следами бикини, влезет в душевую кабину и, облив себя блестящей водой, огладит грудь, живот, подмышки, пах. После этого взъерошенным полотенцем разотрет упругую кожу, натянет тугие полупрозрачные слипы и набросит халат. Щеткой расчешет потрескивающие волосы, соберет их на затылке в узел и назначит им в надзиратели серебряную заколку. После этого выйдет, розовая и обворожительная, поцелует его в щеку и сядет пить кофе. Коротко расскажет, где она собирается сегодня быть и попросит не тратить его драгоценное время на поиски сомнительных деликатесов. Пусть он лучше сам приготовит что-нибудь простое и легкое. И не стоит звонить ей раньше одиннадцати. Как быстро, однако,  бежит время – через неделю Новый год! Кстати, не пригласить ли им на новогоднюю ночь всех ее подруг с их мужьями? Между прочим, хороший повод со всеми разом познакомиться. У нее замечательные подруги, просто замечательные, она им многим обязана! Сегодня с утра ей нужно на Петроградскую, и потом она будет в разъездах, иначе попросила бы довести ее до Кузнецовской и забрать оттуда вечером. Что он собирается делать днем? Как обычно? Ну, хорошо, значит, вечером увидимся. Спасибо, Димочка, за завтрак: ты у меня такой заботливый и внимательный! Ты готов? Что ж, вперед!
       Иногда он натыкался на стену ее плохого настроения, и тогда ему казалось, что близость не делает их ближе. Как ни грустно было сознавать, но телесные утехи для нее пока значили больше, чем его любовь. Выходило, что все их отношения тянет на себе его мощный передний привод, а она - лишь прекрасная западня для потерявшего нюх ловеласа. В том, между прочим, и состоит назидательная ирония жизни, что иногда случайно найденный ржавый ключ один только и способен подойти к дверям чужой квартиры. Что до него, то умело орудуя своим ключом, он тем самым лишний раз подтверждал свою многорукость: если бы он не был брокером, он мог бы быть жиголо или журналистом, или политиком или даже актером. Не в этой ли услужливой многоликости заключены резоны злоключений человека хорошего во всем – негодного ни к чему?
       Любовь к дьяволу ничем, по сути, не отличается от любви к ангелу. Пламенная преисподняя и пылающий рай одинаково любезны ослепшему влюбленному исходящим от них жаром. Для влюбленного изъяны его возлюбленной - досада такой же величины, как если спеша к ней на свидание он столкнулся бы в дверях с комаром. Как и почему выворачиваются наизнанку наши чувства, знает химия и кто-то еще, чьи прищуренные черные глаза проступают в эту пору сквозь маяту томительных снов.
       Он, как и обещал, занялся бегом и вскоре похудел на четыре кило, за что удостоился ее похвалы. Она разрешила себя сфотографировать, придирчиво отобрала из всех фотографий две, какими он и украсил бумажник и свой рабочий стол.