Раздражение от восторга

           (по поводу статьи Розанова В.В. «О картине И.Е. Репина «17-е октября 1905 года»)

        Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам.
                Из рассказа Ф.Достоевского «Скверный анекдот»

    
       Если вы читали рассказ Мопассана «Государственный переворот», то не могли не почувствовать ироничный тон автора. Во время падения Наполеона небольшой провинциальный французский городок Канвиль охвачен невероятным возбуждением, и происходящее в нем скорее напоминает комедию.
       Общество нередко приходит в сильное волнение перед какими-то значительными историческими событиями. В конце 80-ых я сам был свидетелем, как советская страна была взбудоражена «перестройкой». Сколько было надежд на лучшую жизнь!.. Когда в начале 20-го века началась русско-японская война, российское общество тоже охватил подъем. Многие стремились на фронт, журналисты  воодушевляли читателей патриотическими очерками, а Куприн написал рассказ про японского шпиона... Однако очень скоро патриотический пыл общества угас, и в конечном счете все это вылилось в Первую русскую революцию. Но вот снова настанет время для ликования и энтузиазма...
      Картина Репина «зафиксировала» настроение того исторического момента – восторга, который охватил общество на следующий день после объявления манифеста гражданских свобод. Всеобщая эйфория, отраженная в картине в момент грандиозной демонстрации на Невском проспекте, подтверждается и самим Розановым: «Так было! так мы все видели!». Зачем же по этому поводу раздражаться? Однако раздражительный тон статьи В.В. Розанова «О картине И.Е. Репина...» (см. ниже) ощущается  с первых строк. «Маньяк», «глаза в одну точку», «тупо-сосредоточенное лицо», «совершенно тупой», «быдло революции», «сумасшедший» – автор не церемонится, употребляя выражения. Почти все изображенные на картине кажутся Розанову глупыми: кричащая (то ли от возраста, то ли от революции) курсистка, туповато-хитроватый приват-доцент, дама (без мысли) с букетом, чиновник-идеалист, декадентка-старая дева, студенты, гимназисты. Автор, очевидно, раздражен их реакцией, он  явно не разделяет всеобщего восторга по поводу манифеста от 17 октября, который даровал народу гражданские свободы.
         Почему Розанов отказывает в изъявлении радости этим людям? Разве вера общества в то, что принятие манифеста положит конец ужасу революции, не может сопровождаться радостью или восторгом?  Как должно реагировать общество, которое надеется на то, что в прошлое уйдут и унизительные военные поражения в русско-японской войне, и бесконечные стачки, забастовки,  бесправие и классовая ненависть в архаично сословном обществе? Разве ожидание прогресса не должно быть встречено ликованием? 
        Конечно, нескрываемое Розановым раздражение можно объяснить реакционностью  религиозного философа. Но это слишком примитивно для фигуры такого масштаба. Его раздражение «масленицей русской революции, ее карнавалом, полным безумия, цветов, блаженства», вызвано, надо полагать, иным обстоятельством. Настроение, дух момента 1905 года, всю эту эйфорию, Розанов рассматривает как бы через линзу из совсем другого времени, когда настроения в обществе кардинально поменялись.
        Картина Репина в России впервые была выставлена на широкое обозрение только в 1912 году, и статья Розанова, кстати, датируется 1913 годом. Это значит, что если в 1905 году в обществе еще были какие-то иллюзии по поводу прогресса, то к 1913 году от них не осталось и следа. К этому времени для многих (и для Розанова в том числе) уже ясно, что ликование общества несколько лет назад выглядит совершенно неуместным, если не глупым. На горизонте показались тучи Первой мировой, протестные настроения в обществе нарастают, некомпетентность царской верхушки всем очевидна (упоминание в статье Розанова картины Репина «Торжественное заседание Государственного Совета...», которую иногда, не без сарказма, называют «Мундирной Россией»). Поэтому и реакция общества на манифест 1905 года, в 1913 году уже кажется глупейшей.  Надо отметить одну деталь – прошло всего лишь 8 лет,  а какой контраст в настроении общества! Если Репин «фиксирует» для нас атмосферу, дух момента 1905 года – эйфорию, ликование, всеобщий восторг, то раздраженный тон статьи Розанова говорит совершенно о другом – настроения в 1913 году очень далеки от радужных. Общество, как доподлинно известно, будет обмануто в своих ожиданиях. Разразится мировая война, вспыхнет революция, начнется гражданская война. Миллионы наших соотечественников покинут родину. Прототипы персонажей картины разделят незавидную судьбу: студенты и гимназисты пойдут воевать, профессоров вышлют за границу...
        Как было не раздражаться Розанову, если многое из всего этого ужаса он предвидел уже тогда, в 1913 году? В сущности, он прямо об этом пишет, предугадывая голод и большевистский террор: «Он голодал до 17 октября, но, увы, и после 17 октября будет голодать. И, наконец, позади его неоформленное лицо настоящего революционера, единственное "настоящее" лицо революции во всей картине: это – террорист, самоубийца, маньяк, сумасшедший».

                В.В. Розанов
                О картине И.Е. Репина "17-е октября"

         Жидовство, сумасшествие, энтузиазм и святая чистота русских мальчиков и девочек - вот что сплело нашу революцию, понесшую красные знамена по Невскому на другой день по объявлении манифеста 17 октября, - так комментирует дело И.Е. Репин в выставленной им большой картине "17-е октября 1905 года" на XIII передвижной выставке. Картину эту хочется назвать лебединою и вместе завещательною песнью великого художника... Поистине "великого"... После всех споров, какие о нем велись, после бешеных усилий сорвать с него венок, этот эпитет особенно шепчется, усиленно шепчется.
          Сколько понимания, сколько верности! Конечно, все жившие 1905 - 1906 гг. в Петербурге скажут о картине: "Это - так! это - верно!" Несут на плечах маньяка, с сумасшедшим выражением лица и потерявшего шапку. "До шапок ли тут, когда конституция". Лицо его не ясно в мысли, как именно у сумасшедшего, и видны только "глаза в одну точку" и расклокоченная борода. Это - "назарей" революции, к шевелюре которого вообще никогда не притрогивались ножницы, бритвы, гребенка и щетка. Умственная роль его небольшая: самого его несут на плечах, а он в свою очередь высоко держит над толпою "венок победы". Таким образом маньяк, как ему и следовало, вышел в простую деревянную подставку для плаката. Впереди всей процессии два гимназистика, и один не старше 4-го или 5-го класса, но и другой, старший, ближайший к зрителю, тоже не 8-го класса, а класса 6-го или 7-го. Кто видал массы гимназистов, не ошибется, взглянув на лицо, к которому классу относится "питомец школы". Два эти гимназиста и стоящий позади шестиклассника студент в фуражке, положивший ему руки на плечи, - "инструктор" пенья и идей, - какая это опера!! Боже, до чего все это - так!!
"Так было! так мы все видели!"
          В первой же линии, прямо "в рот" зрителю, орет песню курсистка 2-го или 1-го (никак не 4-го) курса, в маленькой меховой шапочке, с копной волос, вся в черном. Она вся "в затмении" и ничего не видит, ничего не слышит. О, она вполне самостоятельна, в свои 17 лет, и ничему не вторит, никому не подражает! Великий художник так ее и поставил, не связно ни с кем! Сложение ее рта (открыт, поет песню) и ее глаза - да они рассказывают больше тома "Былого", они уясняют революцию лучше всяких "историй" о ней. Девочка совсем "закружилась"... В сущности, она "закружилась" своими 17-ю годами, но это "закружение" возраста слилось у нее с петербургским вихрем, в который она попала из провинции, приехав сюда только 1 1/2 года назад. И она сама не понимает, от возраста ли кричит или от революции. Ей хорошо, - о, как видно, что ей хорошо, что она вполне счастлива! И, ей-ей, для счастья юных я из 12 месяцев в году отдавал бы один - революции. Русская масленица. Репин, не замечая сам того, нарисовал "масленицу русской революции", карнавал ее, полный безумия, цветов и блаженства.
         Позади ее - еврей и еврейка, муж и жена; он, - наверное, приват-доцент, а она имеет первого ребенка. У еврея - тупо-сосредоточенное лицо. С первого взгляда кажется, что вот эти евреи, лица которых наиболее выписаны и "портретны", и являются "разумом" революции, все в ней подсказали и ко всему в ней повели. Но это только при первом взгляде. Гений художника все подсторожил и все высмотрел. Еврей - совершенно тупой, и самая хитрость его (которая есть в лице) - тоже тупая, которая, проиграв все "в целом", выиграла "на сегодняшний день". Несравненно хитрее и именно дальновидно-хитрее толстое военное лицо (правый край картины), почтительно приподнявшее фуражку перед "победившей" революцией... Это лицо - подозрительное, сморщенное и презирающее. Приват же доцент имеет ума не больше, чем первокурсница впереди его, но он - считает, рассчитывает, "умозаключает", и в этой сухой ученой работе он так же беспредельно наивен, как и 17-летняя девочка.
          Рядом с ним - еврейка, блаженная о первом своем ребенке, чуть-чуть открыла белые зубы и тоже чуть-чуть склонила сантиментально голову. Она счастлива ребенком и революцией. "Мы всего достигли". Она не говорит и не может говорить. Она не поет, как и муж ее приват-доцент сосредоточенно молчит. Впервые из картины Репина, столь разительно истинной по зарисованным лицам, я увидал, что "евреи в революции" в сущности не ведут, а именно идут за сумасшедшими мальчиками, но подбавляют к их энтузиазму хитрую технику, ловкую конспирацию и мнимо научную печатную макулатуру. В революции, как и везде, - евреи не творцы. Творит, выдумывает и рвется вперед арийская кровь. Это она бурлит и крутит воду. А евреи - "починщики часов", как и везде, с мелкоскопом в глазу, и рассматривают, и компилируют подробности, какой-нибудь "8-часовой день" и "организацию" забастовки.
          Такая же "без мысли" и поднявшая букет высоко кверху еврейка, лет 35, в середине толпы, в центре картины. Дальше "поднятого букета" она вообще ничего не думает. Она вся - эффект, поза и единичный выкрик. Смотрите, у левого ее плеча чиновник в форме, тоже громко поющий песню "о ниспровержении правительства". Он начитался Щедрина, он вообще много читал, - и лет 20 нес на плечах служебную лямку "20 числа", которую в блаженный карнавал сбросил. Но еще лучше, в форменном пальто, чиновник лет 45, с крепко сжатыми губами и богомольно смотрящими вперед глазами! Вот лицо, полное уже мысли, веры, - лицо прекрасное, хотя тоже немножко тупое! Он всю жизнь философствовал у себя в департаменте, он читал декабристов и о декабристах, он все ждал, "когда придет пора"... И вот пришла вожделенная "пора", конституция, - и он внутренно молится и весь сосредоточен.
           Но посмотрите, какая разница в сосредоточенности у него и у еврея приват-доцента; они оба недалеки, но у еврея недалекость соскальзывает в счет, где он обнаруживает уже хитрость и умелость. Еврею есть дело до "сегодняшнего дня" и нет дела до России. Чиновник - русский идеалист-патриот; это - тот патриот, который ждал и не дождался реформ. И теперь "17 октября" в душе "служит молебен за будущее России". Роль еврея - глупая и хитрая; роль чиновника - наивная и благородная.
          И все это "устрожил" Репин и дал прочитать в своей картине! Гений.
          Позади еврея простолюдин-революционер, "распропагандированный" на митингах не более 9 месяцев назад. Это - "быдло" революции, ее пушечное мясо. Он голодал до 17 октября, но, увы, и после 17 октября будет голодать. И, наконец, позади его неоформленное лицо настоящего революционера, единственное "настоящее" лицо революции во всей картине: это - террорист, самоубийца, маньяк, сумасшедший. Он все молчит, и до революции и после революции. Молчит, молчит и потом убьет. А "почему убил", - не скажет и даже едва ли знает.
В середине благообразный старец с большой белой бородой. Это "общественный деятель", человек 60-х годов, "преданий Добролюбова" и "Современника". Лицо его - и огорченное и радующееся. Он 40 лет огорчался, а 17 октября возрадовался. Около него нарядная дева, его 40-летняя дочь, незамужняя, занимающаяся декадентством. В огромной шляпе и богатом пальто, с маленькими глазками и сухим ртом, она поет "лебединую песню" своего девичества, не замечая, что всю жизнь "осуждала" не столько старый порядок, сколько прискорбную личную судьбу.
Это единственный "немасленый блин" в репинской картине.
         И еще еврей-студент, орущий во все горло (в центре, немного влево). Рот так раскрыт, что галка в него влетит. Хорош, недурненький, а какая мысль??! Но взгляните на его металлический, внешний, холодный энтузиазм, особенно сравнив его тоже с орущими русскими студентами и гимназистами!.. Сколько в последних внутреннего тепла...
         Какая картина!.. Где ее видел Репин? Он собирательно все откладывал в душе впечатления. И выразил через 6 лет накопленные (задолго и до 17 октября) "ощупывания" лиц человеческих, фигур человеческих, душ человеческих.
         Да, - это великий "щупалыцик" существа человеческого, наш Репин. И уж кого он "пощупал", - не спрячет души своей. Его картины - и великолепная опера, и "тайное следствие" о том, что было и что есть на Руси. И по глубине и правде этого "следствия", - поистине "страшно впасть в руки Репина". Страшно для живого человека подпасть под кисть его.
         Картину "17-е октября" надо сопоставлять с "Мундирной Россией". Это - знаменитый "Государственный Совет"... Одна другую поясняет!.. И как русская история становится понятна в этом сопоставлении.
________________________________________
Впервые опубликовано: "Новое время". 1913. 12 марта. № 13290 .
http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_o_kartine_repina.html