Гл. 29. Лор, травматология

см.ФОТО:1.Корпус клиники отоларингологии. 2. Корпус клиники травматологии и ортопедии.      




    На фоне кафедр и клиник академии рядовых, зачастую это те, что не имеют отношения к лечебному процессу, есть и крутые или "блатные". Такими по крайней мере они себя пытаются изображать. Есть те, кто тянет свой воз, из сил выбиваясь. Некуда деваться участковому или врачу семейному, в любое время дня и ночи он должен принимать своих пациентов без оговорок и возмущения. А вот такие узкопрофильные, как дерьмотологи, ухогорлоносы, могут еще и покочевряжиться, прежде чем приступить к лечению. Да и не факт, что их  лечение будет эффективным, потому что зачастую здесь, среди персонала, скапливается хамовито-хапужная публика.

       Отоларингология: Объединение ларингологии, ринологии и отологии в одну научно-медицинскую дисциплину объясняется функциональной связью и анатомической близостью, которыми характеризуются ЛОР-органы, а также тем, что многие лор заболевания тесно связаны между собой.

      Значение отоларингологии очень велико — ведь слух является вторым по значимости чувством (после зрения). Человек может воспринимать информацию и служить ее источником благодаря слуху, без которого невозможна реализация речеобразующей, функции и интеллектуальная деятельность в целом. Не менее важны вкусовое восприятие и обоняние, делающие жизнь человека более насыщенной.
Отоларингология включает в себя целый пласт отдельных научных направлений:

      Аудиология – наука, исследующая слух и нарушения слуховой функции.
Сурдология – раздел, изучающий происхождение и клинические проявления глухоты и тугоухости, разрабатывающий методы их профилактики, диагностики и лечения.
Отиатрия – направление в медицине, изучающее ушные болезни и их лечение.
Фониатрия – разрабатывает способы профилактики и лечения нарушений функции голосового аппарата.
Ринология – изучает анатомию, физиологию и патологию носа, создает методы профилактики и способы лечения его заболеваний.
Отоневрология – раздел медицины, который изучает поражения вестибулярного, слухового и обонятельного анализаторов, а также различные нарушения двигательной иннервации гортани, глотки и мягкого неба, связанные с болезнями и травмами головного мозга.
Отоларингология – в область интересов этой науки входят диагностика и лечение острых респираторных заболеваний , профилактика ЛОР-заболеваний, лечение синуситов, аденоидов и аденоидитов, ангин, отитов, тонзиллитов.
Вестибулология – узкоспециальный раздел отоларингологии, занимающийся изучением функций вестибулярного аппарата и нарушениями его работы.

        В наши годы долго ходила легенда, как в академической клинике лор-болезней, лечили самого дорогого Леонида Ильича! Целую неделю, якобы, мерзли снайпера на крышах соседних зданий, пока «всенародно любимый» генсек удалял полипы и прочие помехи в области носоглотки. Циклы на таких кафедрах скоротечные. Мы здесь гости  и, увы  не самые долгожданные. Являемся скорее помехой для персонала, потому что они делом заняты. Деньги зарабатывают, а здесь голытьба какая - то по клинике шастает. Работать, мол мешают.

        Никто здесь не собирается  учить нас на свою узкопрофильную, и широко прибыльную профессию. Для того, чтобы в перспективе когда - ни будь стать специалистом в этой или подобной области, а тем более попасть, просочиться в стены самой кафедры, нужно пройти более чем тернистый путь.


        Так случилось, что именно  перед тем, как начался цикл лор-болезней, мне самому пришлось попасть в эту клинику в качестве пациента. И реально  увидеть изнанку этого заведения. По штату в академической поликлинике у каждого факультета был свой врач. За наш факультет отвечала  Валентина Николаевна Корнилова. Она была для нас, как мать родная. Очень заботилась о здоровье каждого из нас. Не считалась со своим временем и здоровьем.  Добросовестно  выполняла все необходимые лечебно-профилактические  мероприятия  среди личного состава факультета.  Врач с большой буквы.


        Вот она то на одном из профилактических осмотров настоятельно порекомендовала мне удалить, так называемые гланды. Не знаю как уж она там сама договаривалась с врачами лор-клиники, но, видимо, было это не просто. Пришлось ожидать очереди. А потом я сам видел, как крутили носом доктора при оформлении. Видимо, потому что взять с меня нечего, но приняли. И прооперировали. Первое сильнейшее кровотечение началось во время операции. Хирург задел ветку сонной артерии. От фонтана крови, брызнувшего наружу и пролившегося в пищевод, я потерял сознание. Как ушивали сосуд и останавливали кровь, не помню.


        Очнулся в палате. Кто-то вызвал дежурную медсестру. Она тут же строго - настрого меня предупредила:

- Рот не открывать, у вас режим молчания, без разрешения ничего не пить и не кушать!

 Я согласно кивал головой, а сам думал  о том что, что желудок мой с ней не согласен, но промолчал. В полудреме прошел остаток дня. В области глотки сохранялась беспрерывная тупая боль. Челюсти даже при желании не разжимались.


        Ночь, уснул. Проснулся от того, что вся ротовая полость была заполнена какой - то жидкостью. Приложил ко рту вафельное полотенце и чуть приоткрыл губы. Изо  рта что - то обильно потекло. Вялой кистью руки нащупал во тьме прикроватную  лампу. Включил освещение. Полотенце было обильно смочено свежей, алой кровью. Дышать было трудно, верхние дыхательные пути были перекрыты кровью. Стараюсь лежать и не шевелиться, но ощущаю, что кровь продолжает обильно выливаться из раны в пищевод.

 
      Посмотрел время на наручных часах, три ночи. Хотел будить соседа по кровати, но пожалел. Слишком уж сладко все спали. Всего в общей палате было  восемь человек. Несмотря на запрет, поднимаюсь с кровати. Прижимая полотенце ко рту, выползаю, держась за стенки в коридоре. До поста метров двадцать. Смотрю, медсестра, положив голову на стол, тоже спит. Настольная лампа у нее горит. Метров за десять она услышала мое шорканье тапочками по полу. Подняла голову, испуганно посмотрела.


            -Что, что такое? - кинулась она ко мне. Увидев обильно красно-влажное полотенце, сразу все поняла.

 –Назад! Немедленно в палату!  Я сейчас вызову дежурного врача.

 Развернулся и побрел обратно. Только лег в кровать, как забежал заспанный доктор.
-Что случилось? - с выпученными глазами, запыхавшись, задал мне вопрос дежурный по клинике. Жестами пытаюсь показать ему, что открылось кровотечение.
-Я сейчас.

С этими словами он развернулся и убежал. Через пару минут, они вместе с медсестрой протолкнули в дверь палаты  носилки-каталку. Аккуратно поддерживая меня под мышки, уложили и повезли в операционную. Здесь в том же  горизонтальном положении роторасширителем  врач открыл мои судорожно сомкнутые челюсти. Быстро промыли ротовую полость. Обнаружили кровоточащую рану.

   
            Наблюдаю за действиями врача. Сначала он уколол мне  непосредственно в кровоточащую область,  аминокапроновую кислоту. Специальное крове свертывающее средство, причем все двадцать миллилитров из шприца.  В области гортани вздулась  "шишка", которая тут же начала перекрывать дыхание. У меня глаза из орбит полезли, начинаю задыхаться. Тогда он попытался пинцетом раздвинуть проход. От раздражения  нервных рецепторов глотки, у меня появляются позывы на рвоту. А это чревато новым прорывом отверстия в артерии. Доктор машет мне кулаком. Хватается в суете за все подряд. Наконец, находит специальный воздуховод и вставляет его мне в гортань. Я потихоньку успокаиваюсь. Дыхание восстанавливается. Кровотечение под воздействием  введенного препарата прекращается. Меня отвозят в палату. Засыпаю. 


        Утром, видимо, после пятиминутки, набежало врачей. А я ничего сказать не могу, только мычу и глазами вращаю.  На вопросы, кратко отвечаю письменно.  Мне все хором грозят и приказывают, чтобы и дальше молчал и ни в коем случае ничего не кушал. Соглашаюсь. После всех прибежала жена. Я заверил ее, что у меня все нормально. Мои коллеги, кого оперировали одновременно со мной, уже начинают хлебать чего - ни будь жидкое. Я отворачиваюсь и терплю .


      Очередная ночь, и в четыре утра вся ситуация с кровотечением повторяется. В этот раз, уже другой, видимо, менее опытный дежурный врач пытается остановить кровь своим методом. Для тех, кто не имеет отношения к медицине, рассказываю. Берет он в руки металлическую  хромированную штуковину, напоминающую циркуль, только немного по более, и концы у него загнуты внутрь. На концах шарообразные утолщения.
 
          Тем, что он взял в руки, обычно измеряют еще толщину жировых складок, а еще прибор похож на то, чем женщинам измеряют размеры таза. Женщины знают...  Тазомер  называется. Что им делали в этой клинике, как плохой ученик, до сих пор не ведаю. На одно утолщение, правильнее, на браншу, наматывает толстый комок ваты. И пытается этот конец просунуть мне в глотку. К месту кровотечения. А второй браншей пытается прижать предполагаемое  раневое отверстие с наружной стороны. Может у него что - то и получилось бы, но этот комок, который он сунул мне в глотку, снова перекрывает дыхательные пути. В очередной раз, для меня повторяется картина  физического удушения.

       А доктор не понимает в чем дело. И только когда я начинаю синеть, до него доходит. «Циркуль-калипер»  он срочно изымает, и снова накачивает фистулу той самой аминокапроновой кислотой. Правда в этот раз, узенький проход для дыхания остается. И я даже умудряюсь дышать, потихоньку.


       Утром очередная бригада  «великих»  лоров стоит у моей кровати. Начинают строить догадки. Кто- то предполагает, что, видимо, я что - то кушал. Или может много разговаривал. Мне остается только молча, с укоризной на них смотреть, потому что уже даже блокнота для письменных ответов в руки не дают.  В очередной раз погрозили  кулаками и  строго -  настрого приказали не нарушать режима молчания, несмотря на то, что все соседи по палате заверяли их, что я и так молчу, как рыба в холодильнике.


        Когда все разбежались, я позволил себе потренироваться открывать рот. Дело в том, что уже давно ощутил какое - то постороннее тело между зубами верхней и нижней челюсти справа. Что то напоминавшее жевательную резинку, но оно не разжевывалось и не рассасывалось.  Попытался просунуть указательный палец. Сильная  боль  в углах челюстей мешали этому, но я преодолел  ее. Прощупал, но так и не понял, а что это. Тогда таким же образом продвинул уже и второй, большой палец. Захватив двумя пальцами конец непонятного предмета и потянул его наружу. Но не тут то было. Противоположным концом он крепко держался где то в глотке. Я  сам догадался, что это конец какой то обрезанной слизистой с передней или задней  небной дужки. Видать докторишка - хирургоид не хило меня искромсал, пытаясь удалить эти самые, злосчастные небные миндалины. Написал записку, передал соседу, чтобы он вызвал дежурную сестру. Та пришла, ничего не поняла и позвала дежурного врача. Врачи теперь бежали ко мне по малейшему сигналу. На сей раз это была женщина.


          -В чем дело? - с порога заорала она, выпучив глаза. Я подаю ей заранее  уже заготовленную записку.  Прочитав ее, она пытается раскрыть мне рот и посмотреть, что там такое. Увидела, потянула.  Сходила за корнцангом и ножницами. Аккуратно отрезала, кусочек слизистой, длиной до четырех сантиметров, напоминавший по внешнему виду дождевого червяка.
-И стояло меня по этому поводу беспокоить!? - возмутилась она и удалилась. Мне нечего было сказать. Да и говорить я по - прежнему не мог, и не имел права.


           Следующая ночь и все очередные, прошли без эксцессов, но у меня уже от кровопотери и голода начались обмороки. Мои коллеги давно жрут все, что попало. Бегают, как жеребцы и готовятся на выписку, а я вообще с кровати не встаю. На восьмые сутки даже начальник курса пожаловал проведать доходягу. Я по прежнему молчу. Поэтому  говорить со мною нечего. Посидел возле кровати, посочувствовал и убежал. Однокурсников ко мне вообще не допускают. Только жену через раз, которая тоже ничем, кроме сочувствия помочь не может.


       Ночью, на девятые сутки, я самостоятельно , шатаясь от дуновения, по стеночке, сходил по малой нужде в туалет.  Утром, на обходе, вся лекарская верхушка пришла к выводу, что кризис у меня миновал.  И уже можно потихоньку шевелиться. После чего пригласили меня в ординаторскую после пятиминутки. Там, оказывается, меня собрались судить или осуждать. Я так толком и не понял, чего от меня требовалось, но в моем присутствии пожурили майора, врача, который меня оперировал. Здесь я его впервые увидел и рассмотрел, потому что он со мною перед операцией не знакомился. А на операции был в колпачке и маске. Оказалось, что это врач- стажер, прибывший из войск на специализацию по лор болезням. Как говорится,  практикант. Вот он то и попрактиковался на мне. Отработал, так сказать, на подручном материале свои скудные  "навыки". На голом месте, на банальной операции по удалению миндалин, умудрился расчахнуть артерию. И чуть не довел до летального исхода.

           Здесь же на  этом судилище, я нечаянно услышал, кто то проговорился, что оказывается, и миндалины - то он удалил мне только по половине, но местная профессура тут же начала меня убеждать, что это даже хорошо. Что хоть какая - то часть защиты организма от проникновения инфекции через ротовую полость, осталась.  Оказывается, меня пригласили, чтобы в моем присутствии его, типа, слегка наказать. И чтобы я его простил.  Слабо натянутое лицемерие. Простил, конечно. Мне уже было не до него. Пора уже было выписываться. Голова трещала от мыслей  о массе пропущенных занятий и предстоящих отработках. Восстанавливался на ходу, без передышек. Вот такое было предварительное знакомство с клиникой лор-болезней.


      Поэтому, когда подошел черед проходить цикл на этой кафедре, ее изнанка мне уже была ведома. Как и у любой академической кафедры, здесь тоже были свои традиции, свои кумиры. Главная гордость, профессор (с 1930 г. — заведующий кафедрой оториноларингологии), в 1919—1925 гг. — вице-президент и в 1925—1930 гг. — начальник Военно-медицинской академии. В 1956—1968 гг. — профессор-консультант академии. В.И.Воячек. Второй по величине профессор К.Л. Хилов. Отец той самой Хиловой, что вела у меня цикл по гистологии. А вы подумали, что ее в доценты академии из -под забора взяли? Ничего подобного. В период моей учебы кафедрой заведовал генерал-майор профессор, лауреат Государственной премии, Ю.К.Ревской.
    Здесь, кстати, на этой кафедре, преподаватель нашей группы как - то разоткровенничался. И в доверительном разговоре изрек, что академия никогда за свою историю не была рабоче-крестьянской.  И дети простолюдинов никогда не попадали  учиться в эти пенаты, при этом красноречиво сверлил  меня взором. И даже советскую власть, коллектив  академии признал только в 1936 году. И это несмотря на то, что основная масса профессорско-педагогического состава в период революции и гражданской войны эмигрировала за кордон.


    Травматология и ортопедия.

     В прошлом травматология была огромной по своему размеру дисциплиной, охватывавшей все повреждения человеческого организма, возникающие в результате воздействия внешних факторов. С развитием медицинской науки из травматологии стали постепенно выделяться более узкие дисциплины, и теперь многие повреждения внутренних органов рассматриваются в соответствующих разделах хирургии.

     В настоящее время в травматологии рассматриваются последствия механического воздействия на ткани и органы. Методы лечения повреждений костей в травматологии во многом идентичны методам лечения в ортопедии, поэтому в настоящее время данная специальность называется «травматология и ортопедия».


       Кафедрой в мое время заведовал профессор С.С.Ткаченко. Это он как - то на экзамене влепил двойку курсанту четвертого взвода Ю. Лесниченко за то, что тот растерявшись, никак не мог вспомнить, кому принадлежит авторство учебника, по которому он изучал весь цикл науки- травматологии. А автором -то как раз и был хозяин кафедры.

       Здание клиники  расположено в отдельном корпусе, на пересечении улиц Лебедева и Боткинской.  Здесь нам тоже рады, примерно так, как незваному татарину, потому что клиника занимается лечением. А учебный процесс, это тяжелая, дополнительная нагрузка для коллектива. Хотя нельзя сказать что нас уж совсем игнорируют. Процесс поставлен так, как я уже упоминал ранее. Учись, если есть желание. А если его, этого желания дефицит, то можешь так и простоять шесть лет за спинами товарищей. Никто насильно не заставит тебя даже  научиться инъекции делать. Не говоря уже о чем - то более сложном.


       Не будь у меня за спиной  учебы в медицинском училище, так бы могло случиться и со мной. Поэтому пытаюсь проявлять рвение, инициативу и самостоятельность. Здесь нас многому  учат. Дают теоретические понятия в методиках остеосинтеза и эндопротезировании крупных суставов, хирургической вертебрологии, и реабилитационных мероприятиях в ортопедии. Учат, как правильно наложить гипсовую повязку, при например, переломах конечностей. Как оказывать первую медицинскую и врачебную помощь при вывихах и переломах. Правильной фиксации  туловища и конечностей при тех или иных травмах.  В общем много всего полезного. При этом, преподаватели иногда сами намекают, что их работа зачастую больше похожа на ремесло, чем на медицину.


      Мы узнаем, что такое аппарат Елизарова и Ткаченко.  Разница между ними в том, что у аппарате первого кольца -круглые, а у второго – квадратные, но коллектив кафедры пытается внушить нам, что это величайшее достижение  в травматологии вообще, и на их кафедре, в частности. А также то, что какой -то там периферийный Елизаров, никто, а вот С.С. Ткаченко, это ярчайшее светило всей отечественной травматологии вместе с ортопедией. Мы, в глаза, терпеливо соглашаемся.

Несмотря на всевозможные огрехи и препоны, все кто желал, и на этих кафедрах получили необходимые для дальнейшей службы и работы знания.

      Так и проходит наш четвертый курс. Во время войны, после четвертого курса, наших предшественников уже выпускали в тираж. То есть  допускали к самостоятельной работе.  Они шли в войска, и как ни странно, справлялись с нагрузкой.  Потом, правда, возвращались доучиваться те, кто уцелел. В их дипломах стояла запись: «Зауряд-врач». Вот и мы,  уже почти врачи, правда заурядные.

 
       Вот и я бегу вдоль ограды штаба академии. Время, половина девятого утра. Спешу на занятия в какую - то из клиник.  Время  года -  начало мая. Май, он и в Ленинграде май. Хотя в затененных местах еще лежит толстый слой почерневшего снега, но мы уже сняли осточертевшие за зиму шинели. Я в кителе, солнышко приятно пригревает между лопаток. Вдруг, стоп.

"А это что там метрах в тридцати передо мною? Тоже вдоль забора крадется  в гражданской одежде, очень  мне знакомая личность, "- подумал я. - Никак, Федорович, что ли?

 Хотя мы и расстались уже более пяти лет назад. Но его трудно с кем то перепутать.

        Не знаю, врожденная или приобретенная кривошея, легкая сутулость и киношный блеск очков, придавали ему неповторимый облик. Он шел и не смотрел под ноги, а исключительно на здание штаба академии.  Я уже знал, это  характерное и неотрывное разглядывание. Оно было присуще тем, кто смотрел на этот купол впервые. Те кто уже учился, или отучился, проходили мимо, смотря себе под ноги, или в лучшем случае, на витрину ликеро-водочного магазина, что через дорогу.


       А этот значит, здесь впервые. Смотрит пристально и напряженно, потому что не уверен, что ему доведется попасть сюда еще когда - ни будь. Смотрит, чтобы запомнить, на всю жизнь, если даже мечта не осуществится. А я его уже давно здесь жду, и выглядывал не один раз в начале сентября. Из окон своего туалета-умывальника, которые смотрят на академический стадион. Обычно там происходили построения всех  первокурсников, в том числе и офицеров первого-командного факультета.  И вот, наконец, явился мне, один на один. Видимо, приехал подавать документы.


       Я быстро заскакиваю на площадку портика, и прячусь между колоннами. Гражданин проходит мимо меня.
- На месте, раз-два! - в шутку командую я, когда он поравнялся с колонной, за которой я притаился. Близоруко напрягая зрение, смотрит в упор через мощные линзы и не узнает.
- Что, Владимир  Федорович, не узнаете? Правильно, потому что никак не ожидали увидеть меня здесь, - пытаюсь я подтрунивать над своим бывшим начальником, а теперь кандидатом в абитуриенты. Видно по глазам, как он крутит мозгами, пытаясь вспомнить, где  пересекался с этим наглым прапором, который так запросто его остановил и ехидно подкалывает. У него от удивления даже рот перекосило. Он уже давно послал бы меня куда - ни будь вдаль, но вот то, что я назвал его по имени отчеству, и нынешнее  зависимое  ото всех его положение, не позволяют пока.


      -Это, ты? А что ты здесь делаешь? - еще до конца не узнав,  но  прикидываясь, что он всех и все хорошо помнит, начинает нечленораздельно выдавливать из себя  слова  и подает руку.
-Я уже четыре года вас здесь жду и выглядываю, товарищ майор!  - я тут же прокрутил в голове, что по срокам он еще  в этом звании. - А вы все где - то задерживаетесь. Сколько можно? - продолжаю паясничать.  И тут он, видимо, скорее по голосу, узнает меня. Жмет руку, и похлопывая по плечу, начинает выходить из ступорозного  состояния.

 
      -Федорович, - продолжаю я держать инициативу в своих руках,  - я сейчас бегу на занятия, вот вам мой адрес.

 Быстро пишу в блокноте, вырываю листок и вручаю своему визави.

 – Буду в пятнадцать часов дня дома. Обязательно заходите, и я вам все и обо всем расскажу. Насколько я понимаю, вы приехали подавать документы, так?
-Ну да, а ты откуда  знаешь?
-Так я же помню, что вы сюда собирались. Вот и ждал вас.
-Ну, хорошо, я в пятнадцать буду у тебя.


     И мы разбежались в разные стороны. Это был начальник медицинской службы полка в период моей службы в Германии.  При мне он получил звание капитана и убыл по замене в Союз. В период  совместной службы он пару раз при мне говорил, что при удачном стечении обстоятельств  постарается поступить на командный  факультет в ВМедА. Вот я его и встретил.

 
     После занятий, подходя к  дому, вижу, что мой гость уже ждет меня у подъезда. Пообедали у меня дома. Жена его тоже немножко помнила. Я рассказал ему все, что к этому времени уже знал о  «правильном» поступлении в академию.  Куда и в какие кабинеты стучать руками, а в какие ногами. Потому что руки должны быть в таком случае чем - то сильно заняты. Он не будь дураком, намотал все на ус. И  уже сентябре я его увидел в строю среди вновь поступивших. Так и учились, я последних два года, а он свои два. Выпускались  в одно время. Но об этом повествование впереди, потому что пересекались еще многократно.


Продолжение следует.