А КАК ЖЕ...

Из летней кухни долетел крик матери, полный невообразимого ужаса. Внук с бабушкой спешат на голос...
-Ужака! Ужака! - кричит мать. Она веником направляет ужа, очень приличных размеров, к двери, на выход во двор. Но тот сопротивляется, пытается скользнуть обратно. Внук с бабушкой живо прячутся из поля зрения пресмыкающегося, чтобы не пугать его ещё более и не создавать помехи для выхода.

Наконец, матери удаётся выбросить ужа во двор, и тот мгновенно скрывается где-то на огороде, проскользнув через узкую щёлку под забором.

Такое случилось недавно и изредка повторялось, как не стало папы. Может они и раньше заползали, но отец никогда не говорил об этом, чтобы нас не пугать, сам с ними справлялся. А вот теперь такая беда...

Мать до крайности взволнована: ей и  страшно, и неприятно. Бабушка, по возможности, успокаивает её. На лице бабушки безмятежность и улыбка. Скорее,  именно оно  имеет особое воздействие на маму. Она успокаивается и уже способна рассказать, как она вошла во времянку, а из-за плиты выполз уж-великан!

- У страха глаза велики, - успокаивает её бабушка.- Обычный уж.
Внуку жаль, что ужа так быстро выдворили и он с надеждой смотрит по углам: нет ли ещё хотя бы одного.

Завтрак готов, чай подан (его особенно любит бабушка, да чтоб  непременно с лимоном, сушками, сливками, вареньем, мёдом. На стол всё выставляется и каждый берёт то, что ему понравится).

Все окончательно успокаиваются. Бабушка очень вкусно пьёт чай и вдруг говорит:
- А как же!
Внимание всех одной этой фразой привлечено. Знают, бабушка сейчас начнёт  свой рассказ, но раз уж он так начат, будет очень интересно.

Лет четырнадцать-пятнадцать мне было. Пошли мы с девчатами в лес за скородой. Не очень-то она нам и нужна была - безделица. Но ходить мы за ней любили: не  трудное  дело, а более приятное. Идёшь по лесу беззаботно, смотришь на божье великолепие, радуешься. Птички поют, но их не видно. Никакого зверушки не видно, хотя чувствуешь: всё кругом торопится, жить стремится... И мы притихаем в лесу, радуемся, не нарушая царства лесного.

Решили идти на Большие поляны. Скорода растёт на полянах и там её, конечно, уйма. Но до этих полян идти километров десять, а то и поболее. И то, если не плутать. Дошли, наконец! Сразу стали выискивать нужную нам травку. Скорода-то по виду и по вкусу похожа на перо чеснока, но не такая острая, более сочная и на зубах помягче. Насобирали мы её, в мокрые тряпицы завернули, чтобы не завяла преждевременно.

Хлебца достали, помакали в соль, и со скородкой... лакомились. Сначала все говорили, смеялись, а потом  тише, тише... разморило нас. Но, хоть  солнце и припекает, а на середине поляны расположились, около пенёчков - комары не так донимают. Сложили на пеньки свои узелки и полегли, заснули. Сколько времени спали, не знаю, думаю не долго, а нам ведь ещё возвращаться даль такую.

-Маааама! Господииии! Вставайте! - от дикого крика мы вскочили на ноги, чуть с ума не сошли с перепугу! И было от чего: вся огромная поляна была чёрной от клубящихся змей! Мы вскочили на широкие пеньки, прижались друг к дружке и даже плакать не смеем, слёзы не морща текут по щекам. А змеи свились в клубки, и всё вокруг шевелится...

Сколько мы так стояли, разве заметишь, когда и себя-то не помнили от страха. И тут, откуда только взялся, старичок около нас. Такой он смирный, такой благостный: волосы белые, борода белая. Не нашенский. Тихим таким голосом говорит нам:
- Спускайтесь с пенёчков, идите за мной вереницей, не бойтесь. И образовался проход, как лопатой снег расчистили. Идём мы и даже бояться забыли, дыхание затаили. Вышли с поляны, в лесу сгрудились. Загомонили все вдруг. А потом спохватились: где же наш спаситель?! Спасибо сказать, поклониться ему. А его - как и не было...