Стечение обстоятельств

 

     Говорят, что надежда умирает последней. А ведь надежда - это еще и вера во что-то. У Ариадны Тимофеевны, довольно известного автора неординарных психологических рассказов и романов, надежда умерла еще год назад, но она упорно не хотела в этом признаваться даже самой себе. Она искренне верила, что и на этот раз «мертвая зыбь», как она называла заторможенное состояние, когда в голове не рождается ни одной новой мысли, а вдохновение уступает место тупому бесчувствию, наконец, покинет ее. И она, забыв обо всем на свете, вновь будет целыми днями торопливо исписывать страницу за страницей.

     Но проходили неделя за неделей, месяц за месяцем, а в голове была все та же пустота. Бездействие тяготило Ариадну Тимофеевну. День, когда ею почему-либо не было написано ни одной страницы, казался напрасно прожитым, потерянным и пустым.
   
    У Ариадны Тимофеевны было техническое образование. Она окончила приборостроительный институт. Но став инженером, очень скоро поняла, что выбрала не ту профессию. Ее все больше притягивала литература и она, не придавая этому большого значения, стала пописывать заметки и очерки в газету. Практически все что она относила в редакцию, за редким исключением, публиковалось. Но это еще не навело ее на мысль серьезно заняться литературой.
   
    Потом как-то очень легко родился рассказ. Собственно говоря, она не считала его литературным произведением. Просто ей захотелось написать интересную историю одной семьи, жившей в их доме.
   
    Этот рассказ она все же, отнесла в один из периодических журналов. Надежды, что его опубликуют, у нее не было. Она не раз слышала, как мыкаются начинающие писатели, пытаясь что- то напечатать.
   
    Как она поняла, положительный результат, то есть публикация, зависел в основном от вкуса редактора. Но, видимо, Ариадна Тимофеевна родилась в сорочке, так как первому же редактору журнала ее рассказ понравился, он не сделал ни единой купюры и практически ничего не исправил.
   
    И что было совсем уж невероятно, сообщив ей, что рассказ будет опубликован, попросил принести еще что-нибудь. Она даже растерялась от неожиданности. В это время она писала второй рассказ, но он не был еще окончен. Его тоже напечатали.
   
   Продолжая работать на заводе, Ариадна Тимофеевна посвящала все свободное время сочинительству. Это занятие ее так захватило, что она, не жалея время, практически перестала навешать своих друзей.
 
    Иногда, по выходным, она ездила куда-нибудь за город, стараясь больше двигаться и думать о чем-нибудь легком и приятном, чтобы проветрить мозги и зарядиться бодростью на всю следующую неделю. Но несмотря на такую «установку», она то и дело ловила себя на том, что думает либо о том произведении, которое сейчас пишет, либо о новом сюжете, в чем никогда не было недостатка.
   
     Иногда было довольно услышанного мимоходом разговора, брошенной кем-то фразы, какой-то увиденной сценки, как в мозгу, словно кубики, начинала складываться сюжетная линия, появлялись герои. Но несмотря на то что она не верила ни в какие мистические явления, свое вдохновение объясняла связью с Космосом.
   
    Точно объяснить этот процесс, она не могла, но чувствовала, что все «это» рождалось вне ее. Она же была чем-то вроде приемника, корректирующего информацию, поступавшую «сверху».Иначе говоря, была редактором чужих идей и мыслей. И то, что герои ее рассказов зачастую поступали совсем не так, как бы ей хотелось, лишь подтверждало то, что идеи и мысли «чужие».
   
   А когда кто-нибудь говорил ей, что она здорово что-то придумала в своем рассказе или повести, она отвечала, что никогда ничего не придумывает. А если ее спрашивали, откуда же все это берется, она показывала пальцем в небо.
   
    Ариадна Тимофеевна никогда не искала глобальных драм или не вероятных, запутанных историй. Главным для нее всегда была человеческая психология. Разгадывать, почему человек в данной ситуации поступает так а, не иначе, было и трудно и увлекательно.
 
    Года через два, или три, в рамках рассказа ей стало тесно и она перешла к повестям и, наконец, романам. Ее проза заняла в литературе особую нишу, так как других писателей человеческая психология почти не интересовала. Давно ушли в лету произведения, в которых описывались прелести природы, пейзажи, архитектура и даже внешний облик героев. Осталось лишь то, что мог видеть посторонний наблюдатель. Главным же были лишь поступки, действие героев. Что же касалось читателей, то они читали то, что им предлагалось. Кого не устраивала современная литература, возвращались к классикам.
   
   Первый ее роман, пролежал на полках магазинов не более двух, трех недель. Это говорило о том, что ее имя запомнилось. Последующие исчезали еще быстрее.
   
   Объемные произведения требовали больше времени, и она зачастую засиживалась заполначь. Получая хорошие гонорары, Ариадна Тимофеевна сделала для себя открытие, что вполне может прожить на эти деньги, и уволилась.
   
   Теперь она жила уединенно, всецело погрузившись в свое творчество. Хотя она и считала, что «это» дается ей свыше, в каждый рассказ или роман были вплетены ее собственные переживания и чувства. Еще не осознав этого, она наделяла героев своими мечтами.
 
    Последний год стал для нее самым тяжелым. Она в буквальном смысле, страдала от своего творческого бессилия. Иногда ей вдруг казалось, что в голове родилась какая-то интересная мысль, нестандартный сюжет. Правда, все это было каким-то туманным, неясным, без конца и начала. Но, она воодушевившись, бросала все дела и спешила к письменному столу. Схватив ручку, принималась писать, но порыва хватало лишь на несколько строк, а потом вновь надо было сидеть, ожидая подсказки «сверху», однако информационный канал был перекрыт.
   
   Наверное, каждому литератору знакомо состояние высшей точки вдохновения, когда невозможно отделить свои мысли и чувства от переживания героев. Для нее же подобные минуты были и высшей мерой человеческого счастья. И вот все это она потеряла!
   
   Но однажды, проснувшись солнечным утром, Ариадна Тимофеевна ощутила непреодолимое желание писать. Все равно о чем. Определенность всегда приходила в процессе работы.
   
   Быстро справившись с домашними делами, она поспешила сесть за письменный стол, придвинула к себе стопку бумаги. Писалось легко. Фразы одна за другой стекали на бумагу, образуя одно целое. Но по мере того, как росла стопка исписанных листов, в душе у Ариадны Тимофеевны росло непонятное беспокойство. Как и раньше, когда приходило вдохновение, ей казалась, будто она пишет под чью-то диктовку.
   
   Но на этот раз, было что-то иное. То, что она писала, казалось ей слишком знакомым. Чтобы выяснить смутную догадку, она решила прочесть написанное. Пробегая взглядом по строчкам, она все больше убеждалась, что уже где-то читала этот текст.
 
  «Кажется это мое? - подумала она. - Но что это?» От догадки сердце екнуло и куда-то провалилось.
   
   Вытащив из книжного шкафа папку с копиями, стала лихорадочно перебирать их. Нет, это не то... Просмотрев всю папку, взяла более ранние рассказы. Потом добралась до самой последней и тут обнаружила то, что смутно помнила, или, вернее, за давностью лет забытое. Когда она сверила тексты и убедилась в их идентичности, ее сердце вновь упало. Ариадну Тимофеевну охватило чувство похожее на страх. Даже живот свело, как от испуга.
   
   Ариадна Тимофеевна была просто потрясена: казалось, невероятным, что она воспроизвела текст двадцатилетней давности. Явление просто уникальное, но совершенно не нужное ей. Кроме того, это говорило о том, что она больше не способна написать ничего нового. Бессильно опустив руки, она закрыла глаза. Голова была в огне, а сердце стучало словно паровой молот.
   
   Это был конец. Больше она не могла обманывать себя - она исписалась!.. Ариадна Тимофеевна чувствовала себя более чем разорившейся, ведь она потеряла не деньги, не имущество, а то единственно ценное, что было в ее жизни - смысл, ради которого она жила! Литература заменяла ей все: семью, детей, общение с людьми и даже любовь. Правда, много лет тому назад она была замужем. Но замужество было не больше чем эпизод в ее жизни.

    Длилось оно меньше двух лет, оказавшись такой же ошибкой, как выбранная профессия. Некоторые люди уверяют, что в браке главное-любовь. Если любишь человека, то принимаешь его таким, каков он есть, прощая все недостатки. Другие уверяют, что основное - это родство душ, взаимопонимание и единомыслие. Вторые, пожалуй, нравы.
   
   Жить с человеком бок о бок гораздо легче, если он понимает тебя с полуслова, а на мир смотрит твоими главами. К сожалению, у нее с мужем, кроме любви, не было ничего общего. Их постоянно тянуло в разные стороны и семейной жизни не получилось... Разошлись они после того, как он вернулся из турпохода на Чудское озеро, куда укатил с друзьями на весь отпуск.
   
   Надо отдать ему должное, при разводе он взял только свои вещи, а главное не стал, разменивать их двухкомнатную квартиру, оставив ее Ариадне Тимофеевне. После развода она никогда не встречала его и не знала, где и как он живет. Только однажды до нее дошел слух, что он женился. У нее же не было больше ни мужей, ни даже любовников. Если она и встречалась с мужчинами, то это были чисто деловые отношения.
   
   Сидя в унынии за письменным столом, она вдруг ощутила окружающую ее бесконечную пустоту, уходящую далеко за пределы комнаты. А сама она, в масштабах Космоса, казалась себе чем-то микроскопически маленьким, незначительным и никому не нужным. Еще утром она была довольно известным литератором и вдруг в один миг превратилась в ничто. Ее не утешало даже то, что у нее было много публикаций и что ее книги пользовались успехом. Ее волновало сейчас только настоящее и будущее. Она не представляла, как жить дальше. Всю жизнь она трудилась подобно пчеле, собирающей пыльцу и приносящую ее в улей, чтобы превратить в мед.
   
   Материальная сторона волновала ее меньше всего. Кроме пенсии, она получала гонорары за переиздание книг, так что и дальше можно было жить не думая о завтрашнем дне. И даже баловать себя чем-то.
   
    Однажды она слышала, как кто-то из пожилых писателей жаловался, что с возрастем, пишется уже не так легко и смело, как в молодости. А кое-кто из стариков, вообще перестал писать, но относился к этому философски, не делая, как она, из этого драмы. Они считали, что и без творчества можно жить полной и даже интересной жизнью. Они по-прежнему ходили на семинары, обсуждали произведения молодых авторов. Где-то делали доклады, встречались со своими читателями.
   
   Самым логичным, было искать поддержки у своих собратьев, но как-то так сложилось, что Ариадна Тимофеевна за двадцать лет своего членства в союзе писателей, ни с кем не сблизилась. Среди них не было человека, который протянул бы ей руку помощи. Поддержал, посочувствовал. А ей сейчас так нужно было доброе слово!
   
   Вдруг вспомнив о своих давнишних друзьях, Ариадна Тимофеевна буквально кинулась к ним, словно спасаясь от смерти.
   
   Своим появлением она произвела буквально фурор, так как они не встречались лет пять. За это время обе стороны постарели и, уже конечно, не похорошели. Что же касается Ариадны Тимофеевны, то она вообще изменила свой внешний облик. Стала коротко стричься, а главное, чего от нее никто не ожидал, юбку сменила на брюки. А вместо женских блузок, носила бадлоны и джемпера. Впрочем, это ее не портило, так как она была худощава. Никаких бус или кулонов не ней не было, только серебряное колечко с печаткой.
 
    Ариадне Тимофеевне не терпелось рассказать друзьям о своей трагедии, но приятельница буквально забросала ее вопросами, не давая открыть рта. Тут же она заметила, что Ариадна Тимофеевна хорошо выглядит. И еще спросила, не ходит ли она в какую-нибудь спортивную секцию, не завела ли поклонника? На все вопросы Ариадна Тимофеевна отвечала:
   
  - Нет, нет и нет! Просто, когда человеку за шестьдесят, он превращается в бесполое существо, ни мужчина и ни женщина. - Впрочем, она оговорилась, что это ее личное мнение. - Так что уже не имеет значения надета юбка или брюки. Красиво ли это, я не знаю, не мне так удобно!
 
    Наконец дождавшись вопроса о том, как она живет и что делает, Ариадна Тимофеевна воскликнула драматическим тоном:
      
   -Друзья мои, я исписалась! Финита ля комедия!
   Муж приятельницы, решив пошутить, переспросил:
     - Исписалась или исписалась? -сделав ударение на втором "и"
   
   Ариадна Тимофеевна ничего не ответила, только укоризненно посмотрела в его сторону. Она тоже любила шутки, но считала, что в ее ситуации это неуместно.
   
   Здраво рассуждая, надо было понять, что никто не может ей ничем помочь. И тем не менее Ариадна Тимофеевна ждала, что приятельница скажет ей что-то утешительное. И та сказала:
    Да брось ты! У тебя ведь и раньше такое бывало. Похандришь, похандришь да и начнешь снова писать!
   - Теперь это уже не так. Я чувствую, что это конец, — с горечью заметила она. - Больше чем на месяц я никогда не «выпадала». А сейчас уже седьмой пошел!..
   - Я, конечно, понимаю, что это твое любимое дело или даже призвание, не знаю как и назвать. И тебе обидно...
   «Придумала тоже - "обидно", у человека жизнь рушится! Стихийное бедствие, а - она обида!» - подумала Ариадна Тимофеевна, но промолчала.
   - Но ты, как-то уж чересчур, все драматизируешь, - продолжала приятельница. - Пенсия у тебя хорошая и гонорары, наверное, неплохие...
   -  Да разве в деньгах дело?! - воскликнула Ариадна Тимофеевна, уже понимая, что никакого доверительного разговора, не получится, но все еще пыталась как-то объяснить причину своей безысходности.
   -  Я же без литературы, не представляю себе жизни! Вернее, просто не могу жить.
   
     Ариадна Тимофеевна боялась, что приятельница вот-вот даст ей еще один совет, который она не хотела бы слышать. Но та сказала именно это:
   -Ну, займись чем-нибудь другим! Ты ведь много чего умеешь делать!
   -Ладно, пойду я! - проговорила Ариадна Тимофеевна, неожиданно вставая.
 
    Приятельница всполошилась:
   -  Сиди, сейчас обед будет готов, а потом я тебя вкусным тортом угощу. Нина мне рецепт дала.
   Ариадна Тимофеевна любила сладкое, но сегодня ей было не до этого.
   —Да нет, мне пора! - в раздумье проговорила она.
  - Тебя ждет кто-нибудь? - не унималась приятельница.
  - Не ждет и давно... - ответила Ариадна Тимофеевна одеваясь.
   
   От того, что друзья не поняли всего трагизма случившегося с
ней, домой она возвращалась еще более грустной и расстроенной. У нее была привычка - идя по дороге, оглядываться вокруг в поисках чего-нибудь интересного, что могло бы ей пригодиться. Причем из увиденного ею сразу складывались готовые фразы. Но так было раньше.
       
    Теперь, когда творческий огонь погас в ее душе, окружающий ее мир потерял свою привлекательность. И не было больше ни фраз, ни слов... « - Вот и я смотрю теперь глазами обывателя, лишенного поэзии," - подумала она. - Люди, лишенные способности видеть красоту в повседневном, не способны восхищаться. Для них береза - только береза. А сломанное дерево хорошо лишь тем, что на нем можно посидеть».
   
   Ариадна Тимофеевна вдруг вспомнила как, находясь в санатории Пятигорска, она однажды шла с женщиной из их палаты. Неожиданно на их пути встретилось необычное по форме дерево. Ариадна Тимофеевна была так поражена, что даже остановилась:
   -Вы только посмотрите, какое удивительное дерево! - воскликнула она.
 
     Ее спутница остановилась и, равнодушно посмотрев на дерево, сказала:
   -  Я ничего необычного в нем не вижу... Ариадна Тимофеевна даже растерялась:
   -  Ну как же?! Вы только приглядитесь... - начала она, но так и не закончила фразы, поняв, что объяснить красоту невозможно...
   
    «Неужели и я теперь буду смотреть таким безучастным взглядом?» - Подумала она, вновь оглядываясь. Но нет. Это был лишь какой-то миг, когда все показалось ей поблекшим, окружающий пейзаж вновь приобрел краски: краснеющие осины на краю лесопарка и одинокая величественная сосна, вольно раскинувшая свои тяжелые ветви и ее отдающей бронзой ствол. Просто она не могла больше выразить это словами. - «Может быть, все не так уж и плохо?» - с надеждой подумала она.
   
   Придя домой, Ариадна Тимофеевна отыскала последний так и не законченный рассказ и стала читать его. Но, чем дальше она читала, тем явственнее понимала, что это бездарная, плохо написанная, как бы неумелая писанина.
   
   Если бы кто-нибудь дал ей для рецензии эту рукопись, она сказала бы, что у автора нет и намека на литературные способности. Что у него беден словарный запас, узость взгляда. Ей же не требовался рецензент, так как она сама вынесла себе приговор, объявив себя несостоятельной, рукопись она порвала на мелкие куски и бросила в помойное ведро.
 
    С этого дня Ариадна Тимофеевна жила словно в бреду. Правда она, как и раньше, ходила в магазин, что-то покупала, варила обед, ела, убирала. Но все это происходило как бы без ее участия и не имело для нее никакого значения.
   
    В голове билась, словно муха о стекло, навязчивая мысль: - что делать? Она понимала, что вопрос праздный, так как ничто не могло заменить ей потерянного жизненного смысла. И все ж таки без конца повторяла его, мучительно пытаясь найти выход.
   
   Как-то она встретила на улице двух супругов, бывших сотрудников их завода. Поздоровались.
   -У тебя что-нибудь случилось или ты больна? - спросила ее Лера.
   -Почему ты так решила? - удивилась Ариадна Тимофеевна.
   -Выражение лица у тебя такое... ну... - Лера так и не закончила фразу, не найдя нужного определения.
   -У меня жизнь рухнула! Не знаю, почему я еще жива! - ответила Ариадна Тимофеевна.
    -Да что случилось? - вновь спросила Лева.
   -Исписалась я!
   -Как ты сказала, исписалась? — в недоумении повторила знакомая.
   -Да.
   -У тебя же книги выходят! Правда, мы с Колей ничего не читали, - со смущением добавила она. - Но слышали, что твои произведения пользуются успехом!
   -Пользуются, - с тяжелым вздохом ответила Ариадна Тимофеевна. - Но это все в прошлом... А теперь я не могу писать, исписалась. ..
   -Ну так не умирать же из-за этого?! - воскликнула Лера.
   -Возможно, что это как раз было бы лучшим выходом? - проговорила Ариадна Тимофеевна.
   -Ты же, наверное, получаешь неплохие гонорары. Чего уж так убиваться?!
   «И эта про деньги!» - с обидой подумала Ариадна Тимофеевна.
   -Это верно, но дело в том, что я просто не могу жить без литературы!
   -Ну так пиши!
   
    Ариадна Тимофеевна, понимая всю бессмысленность, не стала ничего объяснять и, безнадежно махнув рукой, пошла своей дорогой.
   -Странная она какая-то! - услышала она слова брошенные ей вдогонку мужчиной.
   -Тише ты, услышит, - одернула его Лера.
   
   «Наверное, я действительно странная», - мысленно согласилась она. В мозгу всплыла еще одна фраза: «Не умирать же из-за этого!» И она вновь подумала о том, что только настоящая смерть может избавить ее от духовной смерти.
   
   С этого дна она стала все чаще возвращаться к мысли о смерти. Для нее это был уже решенный вопрос. Она только никак не могла выбрать способ самоубийства.
   
   Говорят, что когда человек хочет уйти из жизни, он не страшится боли. Но перешагнуть через это, оказалось трудным. Ее охватывала нервная дрожь, когда она представляла себе как будет мучиться, задыхаясь, если вздумает повеситься. Утопиться, бросившись с моста, тоже было страшно. Ее богатая писательская фантазия рисовала ей, как она, погружается в темную холодную воду, хочет вдохнуть, но вместо этого захлебывается. Такая смерть казалась ей также мучительней. Подражать Анне Карениной тоже не хотелось, так как не было уверенности, что она сразу умрет, а не останется до конца жизни, изуродованной и беспомощной. Потом она пришла к выводу, что самое легкое и безболезненное выпить сразу весь флакон снотворного и умереть во сне.
   
    Наверное, на этом она бы и остановилась, но вдруг вспомнила историю с одной женщиной, которая, наглотавшись каких-то таблеток и проспав трое суток, проснулась ненормальной. Оказаться в сумасшедшем доме, вместо того чтобы умереть? Нет, это ее тоже не устраивало.
   
    В одном из ее рассказов, главным действующим лицом, был психически больной. Будучи здоровой, она не могла представить себе, болезненное состояние, страхи. Чувство непроходящей тоски, раскаяния за несовершенные поступки. Поэтому ей пришлось обратиться к медицинской литературе,  чтобы иметь, хоть какое-то, представление об этих болезнях. Но она ясно представляла себе голые стены коридоров и палат, выкрашенных в серо-зеленый цвет. Больных, тоже в серых, всегда почему-то не по росту халатах. И еще унылые лица, потухшие или, наоборот, с лихорадочно блестящими глазами.
 
    Ариадна Тимофеевна понимала, что ее стресс, вызванный мыслями о духовной смерти, близок к психическому срыву. Однако обращаться к врачу считала бесполезным. Ну, дадут ей антидепрессанты или снотворное, а проблема-то останется!..
   
    Она понимала всю бесполезность своей исповеди, но продолжала жаловаться, каждому встречному и поперечному: друзьям, знакомым, соседям по дому, бывшим сослуживцам. Но никто не понимал ее. А кое- кто решил, что она свихнулась.
   
   Однажды, сварив обед, она обнаружила, что у нее нет хлеба. Хорошо, что булочная, встроенная в автобусную остановку, находилась совсем близко. На улице уже вечерело. К тому же, видимо, собирался дождь. Темные, тяжелые тучи обложили небо до самого горизонта.
   
   Ариадна Тимофеевна подняла лицо к небу и невольно уперлась взглядом в двенадцатиэтажный точечный дом. И тут же вспомнила свой невыдуманный рассказ об одном счетоводе, которого бездоказательно обвинили в краже профсоюзных денег. Не имея возможности ни оправдаться, ни пережить этот позор, он бросился с верхнего этажа высотного дома. «А ведь это мысль!» - подумала она. Найдя нужное решение, она как-то сразу успокоилась. Никаких сомнений по поводу такого самоубийства у нее не возникло. Оставалось только назначить себе день и час.
 
   Когда она подходила к ларьку, то сразу заметила стоящего в стороне от очереди, высокого пожилого мужчину. Он стоял с непокрытой головой, несмело протягивая для подаяния руку.
   
    Он не просил,и не объяснял своего тяжелого положения, терпеливо дожидаясь милостыни. Глаза его были опущены. На нем было когда-то хорошее, дорогое, но теперь порядком поношенное пальто. Левой рукой, словно прикрывая сердце, он прижимал тоже старую велюровую шляпу, черты его лица, хотя и измененные худобой, говорили о том, что это интеллигентный человек.
   
    Окинув его взглядом, Ариадна Тимофеевна почувствовала, как ее сердце сжимается от жалости. За последние несколько лет, она видела немало нищих, но никто из них не вызывал у нее такого сочувствия. На этот раз она не стала, как это у нее уже бывало, конструировать в своем воображении его жизнь. Купив хлеба, она подошла к мужчине, взяв его за локоть, слегка потянула к себе, сказав:
   -Пойдемте со мной!
   -Зачем? — удивился он.
   -Обедать.
   -Обедать? - вновь удивился мужчина.
   -Ну да. Похоже, что вы сегодня еще не ели...
   
    Думая, что он ослышался, мужчина продолжал стоять.
   -Наденьте свою шляпу и пойдемте, а то люди уже начинают на нас оглядываться. Ариадна Тимофеевна вновь потянула его за рукав и наконец сдвинула с места.
   
   Когда она писала грустные рассказы, то не раз, плакала со своими героями. Но такого горького и щемящего чувства, она еще никогда не испытывала. Это и понятно, ведь какими живыми ни казались ей ее герои, они были лишь плодом ее фантазий. А это был реально существующий человек. На его лице можно было прочесть об его нелегкой жизни. И, по всей вероятности, не столько недоедание, сколько душевные муки делали выражение лица трагическим. Причем горести его длились давно, сделав когда-то красивые глаза печальными.
   
   Какое-то время, они шли молча. Вдруг он спросил:
   -А вы не боитесь приглашать к себе в квартиру чужого незнакомого человека с улицы?
   -Вас нет.
    Почему? - удивился он.
   -Потому что вы не пьяница, не наркоман, не бомж. А кроме того, интеллигентный человек.
   -И вы так сразу это заметили?
   -Конечно!
   -Значит я, несмотря ни на что все еще похож на порядочного человека? - не то спросил, не то произнес он сам для себя, как утверждение. Говорил мужчина тихим голосом, да и шел, напрягая последние силы, чтобы не отстать от Ариадны Тимофеевны, заметив это и сбавив скорость, она сказала:
   -Простите мою привычку к скорой ходьбе. Я как-то не подумала, что вам трудно за мной угнаться.
   -Ничего, ничего, - ответил он задыхаясь.
   Помолчали.
   -Если ваши домочадцы будут недовольны моим вторжением, я не буду на вас в обиде только... только...
   -Говорите, говорите, - подбодрила она его.
   -Только дайте мне горбушечку хлеба, а то я  не ел сегодня...
   -Услышав это, Ариадна Тимофеевна еле сдержалась, чтобы не заплакать. Однако предательские слезы все же затуманили ее глаза и она вынуждена была несколько раз моргнуть, чтобы они выкатились. Спохватившись, что она не ответила ему, сказала:
   -Нет у меня никаких домочадцев. Мы вдвоем с Кикой живем. А горбушку я вам могу отломать и сейчас! - С этими словами она отломила кусок батона и протянула его мужчине.
   
    Получив желаемое, он жадно откусил большой кусок и, еле прожевав, спросил:
   -Кика - это кошка?
   -Нет. Морская свинка.
   -Морская свинка? - с удивлением повторил он.
   -Да. Кстати очень ласковое существо. Вообще-то я собак люблю, но на прогулки у меня нет времени. Ну вот, мы и пришли. Заходите!
 
    Мужчина с робостью переступил порог и остановился. В чистой, ухоженной и со вкусом обставленной квартире он почувствовал себя чем-то инородным.
   -Ну, что же вы, раздевайтесь?
   
   Яркий свет безжалостно углубил его морщины и складки на лице, упал на сухие, потрескавшиеся губы. А печаль и безысходность в его глазах, стали еще более явственными. Одежда на свету выглядела совсем ветхой.

        Заметив ее пристальный взгляд, мужчина окончательно смутился,
   -Куда мне теперь? - спросил он.
   С опозданием поняв свою оплошность, Ариадна Тимофеевна поспешно сказала:
   -Мойте руки. Полотенце перед вами. Мыло на магните. А я пока стол накрою.
   
   Увидев накрытый в комнате стол, украшенный вазой с цветами, он совсем засмущался:
   —Может быть, мы лучше поедим на кухне? - спросил он, глядя на нее виноватыми глазами, будто прося прощение за свой затрапезный вид.
   —Неужели вы дошли до такого неуважения к себе, что считаете недостойным есть в комнате? - с болью проговорила она.
   —Конечно, ведь я почти что бродяга!
   —У вас что, нет жилья и прописки?
   -Пока еще есть и то и другое, но когда у сына, простите меня за вульгарность, бывает гулянка, он частенько выпроваживает меня из дома.
    -И где вы тогда ночуете?
   —Чаще всего у соседей на кухне или в коридоре.
   
    Говоря это, мужчина голодными глазами смотрел на тарелку с дымящимся борщом и белый аппетитно нарезанный хлеб.
   —Да садитесь же вы, а то все остынет! - сказала она, подвигая ему стул.
   —Разрешите мне хоть представиться вам, а то как-то неудобно... - проговорил он, не отрывая взгляда от тарелки. - Меня зовут Константин Антонович.
   - Очень приятно, а меня Ариадна Тимофеевна.
   
   Наконец они сели. Чтобы не смущать его, она старалась не смотреть в его сторону, но краем глаза видела, с какой жадностью он ест. Правда Константин Антонович старался сдерживать себя и есть медленнее, но это ему удавалось плохо. У него даже руки дрожали.
   
   Понимая, как ему сейчас горько, и стыдно за себя, она вдруг осознала что, по сравнению с жизнью Константина Антоновича, ее «крушение» выглядело не более чем досадная мелочь. Она даже удивилась, что еще сегодня думала о самоубийстве.
   
   Не успела она съесть и половины борща, как он вычерпал все до дна и теперь, с той же жадностью, доедал остаток булки. А доев, шумно вздохнул и воскликнул:
   —Вкусно-то как!
   
   Посмотрев в его сторону, она заметила, что его правая рука лежит рядом с тарелкой. Рука была белая, с длинными тонкими пальцами.
   —Какие у вас красивые руки, - восхитилась она. - Вы случайно не музыкант?
   -Когда-то был пианистом...
   
   Константин Антонович слегка повернул голову, и Ариадне Тимофеевне показалось когда-то, уже видела это лицо. Неожиданно перед ее мысленным втором возникла картинка: концертный зал, рояль, а за ним элегантный мужчина с вдохновением играющий какую-то сонату. Кажется «Лунную»... Правда, утверждать, что это был Константин Антонович, она не могла из-за его худобы.
   -А что стало с вами потом, - спросила она. - Впрочем, может быть, вам неприятно это вспоминать? Тогда не надо.
   -Нет, нет, я отвечу!- поспешно отозвался он. - Все несчастья начались у меня после смерти жены. Нечаянно, самым глупым образом, я сломал два пальца и уже не смог играть. Устроился дирижером в капеллу. Место было престижное, кому-то оно приглянулось и меня потихоньку выжили...Руководил хором в Доме культуры. А сын в это время начал куролесить... –
   
    Константин Антонович рассказал еще о том, что хотел из сына сделать большого музыканта, так как он имел абсолютный слух, но тот пошел в авиастроительный. Но после окончания почти не работал по специальности, ушел в автосервис. Стал пить и прогуливать. Держат его там только из-за золотых рук - любую машину починит! Зарабатывает хорошо, но почти все пропивает...
   
   Ариадна Тимофеевна слушала только краем уха, стараясь вспомнить того чудо - пианиста с гордой осанкой, и аристократическим профилем. «Как же его звали? Как звали? - И вдруг, неожиданно для себя, произнесла вслух:
   -Иосселиани!
   
    Константин Антонович вздрогнул и, круто повернувшись в ее сторону, спросил:
   -Мне показалось или вы, в самом деле, назвали мою фамилию?
   -Так это были все ж таки вы?! — улыбнулась она.
   -Откуда вы меня знаете?- с волнением спросил он.
   -Много лет назад у меня был абонемент в капеллу. Как-то я была на концерте, вы исполняли Бетховена... Мне очень понравилась ваша манера игры, вдохновение. И ваш классический профиль... И потом я была на нескольких ваших концертах... Я даже была немного влюблена в вас...
   
    Константин Антонович слушал ее так внимательно, словно от ее слов, зависела его судьба.
   -Вот как... — сказал он тихо. - Теперь же, я достоин, разве что вашего сочувствия, если не сказать презрения...
   -От того, что я узнала о вашей судьбе, в моем отношении к вам ничего не изменилось. Разве что прибавилось сочувствия...
   
   Второе Константин Антонович ел не так жадно, но с большим аппетитом. Закончив есть, аккуратно вытер кусочком хлеба тарелку и, вздохнув, сказал:
   -Я даже не помню, когда я ел так по-человечески и так вкусно!
   -Ну что вы! Обед как обед и даже хуже. Я в последнее время в таком шоке, что мне как-то и не до еды...
   -У вас большие неприятности? - счел уместным спросить он.
   -Возможно, что все не так уж и плохо, как показалось сначала...
 
    Первый раз, после того, как она поставила на себе как литераторе крест, ей не хотелось жаловаться на свою «трагедию». Тем более человеку, вынужденному просить милостыню.
   -А что же вы как отец не пробовали как-то воздействовать на сына? - вернулась она к предыдущей теме.
   
   Константин Антонович тяжело вздохнул:
    Время упустил... Мать баловала его. А я много работал: концерты, гастроли... Мало бывал дома. Конечно, и моя вина есть в том, что он стал таким... Помолчав, он продолжил: - Раньше, когда он был мальчиком, мы были с ним очень близки. А потом жизнь развела. Теперь мы совсем чужие...
   -А больше у вас никого нет? - поинтересовалась она.
   -Нет... - Как бы угадав ее следующей вопрос, он сказал: - А друзья, сами понимаете, остались в другой жизни. Так всегда бывает... Или почти всегда. Как-то встретил на улице одного знакомого музыканта, так он то ли сделал вид, что не знает меня, то ли на самом деле не узнал... Слушая его, Ариадна Тимофеевна думала о том, что по сравнению с ним она вполне благополучный и даже счастливый человек. Правда она была одинока, но никто не пренебрегал ею, не третировал и не унижал.
   -Ну, а вы? - спросил он. И тут же смутился, подумав, что у него нет права задавать ей вопросы. Но она поняла его и не стала переспрашивать.
   -Я одинока, но свободна!
   -Но ведь одиночество противоестественно для человека. Чтобы не тяготиться им, должно быть что-то такое, что могло бы заменить человеческую близость, любовь, доверие... Наконец заполнить пустоту.
   -Конечно, - согласилась она. - Мою пустоту заполняла литература.
   —Вы литературовед или сами пишете?
   -Пишу.
   -Можно что-нибудь посмотреть?
   -Ну, если вас это действительно интересует?.. Но вы не должны чувствовать себя обязанным в благодарность проявлять ко мне интерес. Ведь вам сейчас совсем не до того, не правда ли?
   
   Видимо, она попала в самую точку, так как Константин Антонович слегка смутился.
   -Я не обижусь, если вы решите оставить это до следующего раза, - сказала она. Ариадна Тимофеевна хорошо понимала, что полуголодного и униженного человека в данную минуту может волновать лишь его собственная судьба. Однако он повторил свою просьбу:
   -Нет, нет. Я в самом деле хочу взглянуть на вашу работу.
   -Ну что ж, - согласилась она, доставая из книжного шкафа две книги. - Пока я буду мыть посуду и приготовлю чай, вы можете их полистать. В этой - роман, а во второй - рассказы.
   
   Уходя на кухню, она подумала, что в его озабоченную голову навряд ли проникнет что-то постороннее. Однако, закончив прибираться и вернувшись в комнату, она увидела, что он увлеченно читает. Подняв к ней лицо, Константин Антонович проговорил:
   -Теперь я понимаю, почему вы пригласили меня на обед!
   -Вы нашли в моих книгах ответ? - усмехнулась она.
   -Да. И я даже знаю теперь, какая вы!
   -Надеюсь, вы понимаете, что рассказы не списаны с моей жизни?
    Конечно, но в каждом из них вы!
   -А вы психолог! - улыбнулась она, расставляя чайною посуду.
   -Вы разрешите мне, пока вскипит чай, дочитать рассказ?
   -Конечно.
   
   Закончив читать, Константин Антонович в задумчивости откинулся на спинку стула. Ариадна Тимофеевна вопросительно посмотрела на него. Спрашивать, понравился ли ему рассказ, было неудобно. Константин Антонович заговорил сам. Он сказал:
   -Знаете, после прочитанного, у меня возникло ощущение, что кто-то очень добрый, сказал, или даже сделал, для меня, что-то очень хорошее и приятное.  И что все написанное, обращено ко мне...
   -Спасибо. Мне всегда приятно слышать, если суть моего рассказа, находит душу читателя.
   Когда Константин Антонович уходил, Ариадна Тимофеевна сунула ему в карман несколько бутербродов.
   -Это вам на завтрак. А обедать приходите, я буду вас ждать!
   -Спасибо вам за все, — сказал он, поцеловав ей руку, но ничего не ответив по поводу завтрашнего обеда. Ариадна Тимофеевна заметила, что он несмотря на свою худобу выглядел ожившим и приободренным. Даже глаза заблестели. Но это, наверное, от обильной еды.
   
   Закрыв за ним дверь, она представила себе, как он возвращается в накуренную, пропахшую алкоголем квартиру. К пьяному сыну, к которому, по всей вероятности, уже ничего не испытывал, кроме омерзения. А может быть, и страха.
   
   Трагедия Константина Антоновича буквально потрясла ее, и она ломала теперь голову над тем, как ему помочь. Самым разумным было разменяться. Даже в коммунальную квартиру. А иначе все так и будет продолжаться, пока не закончится какой-нибудь трагедией. Вряд ли сын согласится на это и размена придется добиваться через суд.
   
   Каким был Константин Антонович раньше, она не знала. Теперь он выглядел сломленным жизнью человеком. Не способным на какие-либо решительные действия. Стало быть, если она хотела ему помочь, то должна была взвалить его проблемы себе на плечи.
 
   На другой день, прямо с утра, Ариадна Тимофеевна отправилась в универсам купить чего-нибудь вкусненького и порадовать бедного дистрофика. Она давно уже не готовила с таким усердием и даже волнением. Зато обед получился на славу. Заранее накрыв стол, она принялась ждать своего гостя. Но проходили минуты, а потом и часы, а его все не было...
   
   Так и не дождавшись своего гостя, Ариадна Тимофеевна без всякого аппетита поела. Убрав на кухне, не глядя на часы, включила телевизор.
 
   Шел какой-то очень старый английский фильм. Она сознавала, что фильм интересный и актеры играют хорошо, но мысли о Константине Антоновиче, не давали ей возможности включиться в чужую жизнь. Так и не разобравшись в ситуации, она выключила телевизор. Машинально взяла какую-то книгу. Читала и перечитывала одну и ту же страницу, ничего не понимая. Забыв о чае, легла спать. Но и сон не шел. Она все думала, постесняется ли он вновь прийти и поесть на дармовщинку? Или что-то случилось?
   
    Он не пришел ни на второй, ни на третий день. И хотя Константин Антонович был для нее совершенно чужим, посторонним человеком, Ариадна Тимофеевна беспокоилась. И на другой день она тоже не находила себе места. Даже бегала несколько раз к хлебному ларьку, но Константина Антоновича там не было...
   
    Но однажды, когда сумерки окутали все вокруг и лишь светлые круги фонарей светились в темноте, Ариадну Тимофеевну словно кто-то толкнул в бок. И она вдруг решила, что сейчас же должна пойти туда, где она встретила его впервые.
   
   Возле хлебного ларька, было довольно сумрачно. Свет от уличных фонарей не попадал под навес, но несмотря на это она увидела высокую худощавую фигуру Константина Антоновича. Он, как и в прошлый раз, стоял молча, слегка наклонив голову. И вдруг оглянувшись, увидел Ариадну Тимофеевну. Со скоростью, которой она от него не ожидала, он повернулся и, бросившись бежать, быстро скрылся за ларьком.
   -Константин Антонович, вернитесь! - крикнула она, прибавив шаг. - Константин Антонович... - начала вновь, но так и не договорила, так как, завернув за угол, буквально натолкнулась на него. Он стоял, как нашкодивший ребенок, плотно прижавшись к стене ларька.
   -Константин Антонович! Что это за глупые игры такие?! Я уже извелась совсем, ожидая вас!
   
    Она, как и в первый раз, взяла его за руку и потянула.
   -Я не пойду, - тихо ответил он.
   -Это еще почему? Гордость, что - ли, не позволяет?
   -И это тоже...
   -А вы на время забудьте о ней! Если уж вы стоите с протянутой рукой, то у меня поесть куда достойнее!
   
   Ариадна Тимофеевна буквально силком, вытащила его из-за ларька. И когда на него упал свет, она сразу поняла причину его упрямства - лицо Константина Антоновича было разбито до крови.
   -  Та-а-ак, - протянула она, - стало быть, сыночек приложился?
   Константин Антонович только кивнул.
   -  Ну, а теперь пошли! - сказала она несколько грубовато. - И пожалуйста, без фокусов! - сказав это, она взяла его под руку.
   Больше он не сопротивлялся.
   
   Когда они пришли к Ариадне Тимофеевне, и при ярком свете, она увидела всю его «красу», то чуть не заплакала.
   
   Помогая ему снять пальто, она заметила, что он то ли от холода, то ли от голода дрожит.
   -Вы не заболели? - участливо спросила она.
   -Нет, просто озяб.
   -А хотите ванну принять? Сразу согреетесь! - предложила она.
   -Ванну? - не то удивился, не то испугался Константин Антонович.
   -Ну да. А что, вы против?
   -Нет, но как-то неудобно...
   -Ну вот, опять неудобно! Оставьте вы свои церемонии. По- моему, они не ко времени! Я только поищу, где у меня отцовское нижнее белье. Оставила вроде на память... Он у меня тоже высоким был.
 
    Не дав ему времени на раздумье, Ариадна Тимофеевна открыла в ванной краны и, пока вода набиралась, нашла белье, а заодно и большое махровое полотенце.
   
   А Константин Антонович тем временем, все продолжал стоять в растерянности. Посмотрев на его унылый и бледный вид, она подумала, что он, видимо, еще не ел сегодня и чего доброго ему станет плохо в горячей ванне. Быстро сделав бутерброд с колбасой, она протянула ему.
   -Съешьте пока. А после ванны я вас накормлю чем-нибудь более существенным.
   
    Выхватив из ее рук хлеб, Константин Антонович принялся с жадностью есть, глотая почти не разжевав.
   -Пойдемте на кухню, я вам чаю налью, а то еще подавитесь!.. - сказала она и вдруг спохватилась: - А руки-то вы не вымыли!
   
   Неохотно расставшись с бутербродом, Константин Антонович подошел к раковине.
   -Ну, вот и чай согрелся, - сказала Ариадна Тимофеевна, наливая ему в кружку.
 
    У нее никогда не было детей и с чужими, она никогда не возилась. Но теперь ей казалось, что перед ней не пожилой мужчина, а ее усталый и слабый сын или брат.
 
    Отправив его мыться, Ариадна Тимофеевна постелила ему на диване. Когда он вышел из ванной, на столе его ждала яичница с колбасой, чай и печенье.
   -Извините за меню - сегодня гостей не ждала! - проговорила она, разводя руками.
   
   Константин Антонович больше не сопротивлялся и не отнекивался, а сев за стол даже забыл поблагодарить за ванну.
   
    Съев яичницу он спросил:
   -А можно мне еще чаю?
   -Ну конечно! Я тоже с вами выпью.
   -Какой вкусный чай! - сказал он, отхлебывая маленькими глоточками, словно драгоценный напиток.
   -Я знаю, что вы не совсем сыты, но боюсь, что после вашей диеты не стало бы вам плохо от обильной еды, - проговорила она.
   -Спасибо, - кивнул он и закусил губу, чтобы Ариадна Тимофеевна не заметила, что она дрожит. Но писательница была хорошим психологом и сделала вид, что ничего не видела.
   
   Чай они пили в кухне и Ариадна Тимофеевна принялась мыть посуду. Константин Антонович продолжал сидеть за столом, изучающе глядя на нее. Заметив это, Ариадна Тимофеевна хотела спросить его, почему он так внимательно ее разглядывает, но Константин Антонович заговорил сам.
   -Скажите, вы в судьбу верите?
   -  Верю! Потому то, будь ты хоть семи пядей во лбу, если не суждено, то, несмотря на все твои усилия, никакое твое желание не исполнится.
   -А я вот до недавнего времени, пока судьба меня не сломала, не верил в судьбу. А теперь вот думаю, что она мне в утешение вас послала!
   -А вот реалисты говорят, что просто надо оказаться в нужное время в нужном месте.
   -Но дважды это уж слишком! Простите за нескромность, куда вы сегодня вечером шли, когда увидели меня?
   -Шла за вами!
   -А откуда вы знали, что я там стою? - удивился он.
   -Сидела, читала и вдруг чувствую, что мне сейчас надо туда пойти. Ну и пошла... Впрочем, - перебила она себя, - я туда каждый вечер ходила... А вы думали обо мне, когда там стояли?
   -Думал, только не хотел, чтобы вы меня таким видели...
   
    Взглянув на часы, она сказала:
   -Поздно уже. Пора спать.
    Поняв это как намек, Константин Антонович поспешно вскочил с табурета, воскликнув:
   -Да, да. Мне давно уже пора уходить!
   -Никуда вы не пойдете. Я вам на диване постелила. Ложитесь и отдыхайте!
   
    Заглянув в комнату, Константин Антонович просто оторопел:
   -Это для меня? - воскликнул он с удивлением, по-детски прижав к груди руки. - Да за что ж мне такое?!
   -Это не «за что», а «потому что», - ответила Ариадна Тимофеевна.
   -Я не понял...
   -Ну, ничего, ляжете, подумаете и, может быть, поймете. Я пойду,  умоюсь, а вы пока раздевайтесь и ложитесь.
   
   Когда она проходила в другую комнату, свет у него уже не горел.
   События этого вечера, не давали ей уснуть. Мысли бились в голове, как попавшие в банку мухи, Она вновь и вновь прокручивала их, как кинопленку. Ариадна Тимофеевна всегда была склонна к анализу. Перед сном, вспоминала прожитый день. Разбирала свои поступки - что сделала не так, или не то кому-то сказала.
    К ее собственному огорчению, добрых деяний всегда оказывалось очень мало. Скорее всего это происходило оттого, что она постоянно была занята своей работой и мало общалась с людьми. Но несмотря на свое отшельническое житье, она хорошо разбиралась в людях.
   
   Для того чтобы определить, порядочный ли перед ней человек, ей было достаточно нескольких минут общения с ним. Если бы ее спросили, каким методом она пользуется в распознании человеческой души, она, наверное, не смогла бы ответить. Черты лица для нее не имели никакого значения. Она категорически отвергала мнение, что высокий лоб — признак ума, пухлые тубы говорят о добродушии и так далее... Для нее главным всегда были глаза человека и мимика.
   
    Очень редко встречаются люди, умеющие скрывать свои мысли и чувства. Ариадна Тимофеевна читала по глазам и артикуляции. То, как человек поджимает, или растягивает рот, говорило о многом. А порой, достаточно было одной интуиции.
   
   Вот так, увидев Константина Антоновича, она сразу почувствовала к нему расположение. Она могла бы поклясться, что он никогда не обманет, не предаст, не сделает ничего предосудительного.
   
   Жизненный опыт, подсказывал ей, что он интересный, эрудированный человек, но, к сожалению, слишком мягкий, неспособный защитить себя. Сейчас же он просто сломлен обстоятельствами и сыном - пьяницей. И все его мысли сейчас о том, как прожить завтрашний день.
   
   Ариадна Тимофеевна начала уже засыпать, когда вдруг услышала какие-то непонятные звуки. Вначале ей показалось, что они доносятся с улицы. Но потом, прислушавшись, поняла, что их источник находится где-то совеем близко. Скорее догадалась, чем поняла, что это приглушенное рыдание. От догадки сжалось сердце.
   
   Накинув халат, Ариадна Тимофеевна зашла в соседнюю комнату. Было почти совсем темно, но она не стала зажигать свет. Подойдя к дивану, села на край. Константин Антонович лежал на боку, уткнувшись лицом в подушку, и рыдал.
   
   Ничего не говоря, она стала гладить его по голове, плечам, худой спине. Почувствовав ее ласковые прикосновения, он, как маленький, всеми обиженный мальчик, прижался к ней. Когда его рыдания стихли, он заговорил с запинкой, продолжая всхлипывать:
   -Мне так стыдно... так стыдно, что я такое ничтожество... Этот мальчишка совсем сломал меня... Вчера он отнял у меня пенсию, а я... а я... Я ничего не мог сделать... У меня не было сил даже ударить его... И так будет продолжаться, пока я не умру... Стыдно оттого, что я оказался таким слабым и безвольным... - Константин Антонович вновь зарыдал.
   
   Наклонившись к нему, Ариадна Тимофеевна стала целовать его в голову. Поцелуи были невинными, материнскими. Так обычно успокаивают маленьких детей. Она уже решила, что поможет ему подать в суд на сына и, быть может, посадить его за побои. Завтра же она пойдет с ним в судебную экспертизу... Может быть, удастся добиться размена квартиры. Касаясь губами его уха, она прошептала:
   — Больше я никому не позволю вас обижать!
   
   Константин Антонович, завладел ее рукой, и прижал ее к губам. Так он и уснул, а она еще некоторое время продолжала нежно гладить его ссохшееся тело, в котором жила измученная, беззащитная душа.
   
    Ариадна Тимофеевна не знала, во что выльется их знакомство. Станут ли они друзьями, или после того, как с ее помощью, он разъедется со своим сыном и вновь обретет самого себя, они расстанутся, чтобы никогда не встретиться. Впрочем, она верила, что этого не произойдет. Ведь он сказал, что ее послала ему судьба... Забота, которую она добровольно взвалила на свои плечи, вытеснила, сидевшую как заноза собственную проблему.
   
   Ариадна Тимофеевна, с облегчением вздохнула, почувствовав, что теперь сможет жить и без своего творчества. Впрочем, как знать, быть может, благодаря этому неожиданному знакомству, вдохновение вновь вернется к ней...
   
                ---ооОоо---